* * *
Нагито возвращается через неделю. Приходить дважды в месяц было слишком хорошо, чтобы быть правдой, и стыд ярко разгорается внутри него, когда он записывается на приём. Он выбирает место рядом с буйно разросшимся растением. И хоть по его стеблю медленно сползает паук, и хоть он немного нервничает из-за этого, всё гораздо лучше, чем сидеть с другими пациентами. Сейчас без десяти два, а это значит, что Хаджимэ на уроке, и он не прислал Нагито новых сообщений, на которые можно было бы отвлечься. У него чешутся руки от мысли отправить что-нибудь, но это может показаться навязчивым и невежественным, так что он не станет этого делать. Вместо этого он пролистывает свой дневник, который Миая попросила принести, чтобы они могли разобрать его записи. Она уже давно не спрашивала о нём. Дневник — маленький невзрачный блокнот чёрного цвета. Не было нужды покупать что-то шикарное, потому что написанное внутри него само по себе мерзкое и уродливое. Даже почерк Комаэды тошнотворен. — Господин Комаэда? — Девушка зовёт его по имени — Нагито приходит к выводу, что она — стажёр. Симпатичная, с длинными блондинистыми волосами, завязанными в хвост, и в такой же стильной, но отдалённо домашней одежде, которую, видимо, предпочитают все в этом здании. Её ботинки мягко постукивают по плитке, когда она подходит ближе, пытаясь разглядеть Нагито за растением. — Здравствуйте, — отвечает он в ответ, неуклюже вставая. Дневник выскальзывает из его рук, падая на пол, и Нагито бросается вниз, чтобы поймать его прежде, чем он успеет приземлиться и выдать все секреты. Он, конечно, жалкий человек, но всё равно неловко за слабые аффирмации собственной важности и составленных карт эмоций. Однако он недостаточно быстр, и жёсткая пластиковая обложка с тревожным стуком ударяется о пол. На него смотрит слишком много глаз, когда Нагито поднимает блокнот и неловко шаркает к ожидающей его девушке, безуспешно пытаясь избавиться от жжения в щёках. — Здравствуйте, господин Комаэда, — щебечет она, совершенно не обеспокоенная сценой, которую он только что устроил. — Извините, — отвечает он, ведь они только встретились, и это простейшая вежливость. Её брови на секунду сводятся к переносице, и этот жест приходит и проходит слишком быстро, чтобы Нагито успел заметить это. Улыбка, украшающая её лицо, становится ещё шире. — Не нужно извиняться. Пожалуйста, следуйте за мной. Это что-то новенькое. Обычно за ним выходит Миая, и сам факт смены обстановки не так уж и плох, но Нагито не может избавиться от мысли, что она стыдится. Стыдится его разрушение, трусость и ещё что-то, о чём он не знает, но... Он не может винить её. — Мы идём к крайней правой двери, — говорит девушка. Она придерживает тяжёлую дубовую дверь, отделяющую зал ожидания от длинного коридора кабинетов. Ту самую дверь, с которой у Нагито вечно какие-то проблемы. Нагито молча кивает, проходя через неё, стараясь не смотреть в глаза больше, чем нужно. Его оплошность, совершённая всего несколько секунд назад, ещё слишком свежо отражается в памяти. — Но я уверена, что вы уже знаете, — бодро продолжает она, и Нагито не сразу понимает, что она говорит о месте назначения. У него сразу же заныло в животе. Логически он понимает, что она не насмехается над ним. Она слишком мила, слишком новенькая, и Миая в жизни бы не позволила кому-то жестокому работать с её пациентами. Но большая его часть — та часть, которая до сих пор разочарована тем, что он недостаточно стабилен, чтобы приходить раз в две недели, — не хочет с этим мириться. — Да. Даже если он прозвучал расстроенно, её это не обеспокоило. Цок, цок, цок её ботинок по плитке доносятся до слуха Нагито, когда она идёт чуть позади него. Он даже не знает, кто она. — Я Каэде, к слову, — говорит она — а как иначе? У Нагито всегда была предрасположенность к подобному странному везению. — Я только начала здесь работать. — О-оу, это прекрасно. Надеюсь, тебе пока всё нравится. — Нагито не горит желанием разговаривать с ней, но было бы невежливо промолчать. И снова она не выглядит встревоженной его немногословностью. Не то чтобы на это было время: довольно скоро они подошли к двери кабинета Миаи — к облегчению Нагито. Каэде пробормотала тихое «прошу прощения» перед тем, как проскользнуть мимо него и постучать. По ту сторону раздаётся голос Миаи, приглашающий войти. Каэде снова приоткрывает перед ним дверь, и Нагито, протиснувшись внутрь, чувствует запах её духов. Это нежный цветочный аромат, который ему в основном нравится, но на данный момент напрягает. Он не знает, почему — для этого нет веских причин — кроме, разве что, того, как знакомо звучит её имя, и Нагито прокручивает его в мыслях, стараясь выяснить, где он мог слышать его раньше. — До свидания, господин Комаэда! Хорошего и продуктивного сеанса! Она выбегает из комнаты, пока он не успевает опомниться, с прищуренными от улыбки глазами и поднятой в нежном взмахе рукой. И вот, в кабинете только он и Миая. Нагито устраивается на своём привычном месте на диване, пока она заканчивает печатать что-то на своём компьютере. Она в последний раз пробегается глазами по экрану, прежде чем встретиться с ним взглядом и заметить, как ровно он держит колени, даже присаживаясь на подушки. — Как ты, Нагито? — начинает она. Они снова говорят о Хаджимэ. Поначалу это крайне неловко, ведь Нагито видит перед собой только Миаю, склонившуюся перед ним, и думает исключительно о том, что Хаджимэ до сих пор не знает. Но на этот раз Миая держит себя в руках, и всё становится гораздо проще. Нагито чувствует, как она аккуратно ходит круг да около их разговоров, осторожно пытаясь выяснить подоплёку, отступая каждый раз, когда она слишком близко подбиралась к болезненным темам. Она спрашивает, как они познакомились, и Нагито рассказывает подрезанную версию правды. Он сказал, что они познакомились онлайн, потому что Джунко подбодрила его завести друзей. «Подбодрила», потому что это звучит лучше, чем унизила в качестве мотивации, и «онлайн», потому что это расплывчатое понятие хотя бы приемлемо. — Мне казалось, что тебе не очень нравится Джунко? — Обычно она не очень добра ко мне, нет, — отвечает Нагито, — но мы не очень много говорим, так что это понятно. — Он предпочитает не обращать внимания на то, как Миая поджимает губы — она выглядит расстроенной таким объяснением. — Кажется, она была груба в отношении тебя, — говорит она — не сказать, что это прозвучало недоброжелательно, но и возражения, кажется, приняты не будут. — Да, пожалуй. — Нагито мало что может сказать, чтобы опровергнуть это. Джунко всегда довольно противна — как ему, так и остальным, с кем она общается. Если он очень постарается, то сможет представить, что Миая расстроена этим, и от этого небольшого кусочка заботы ему становится тепло. Пусть она всего лишь его психотерапевт. — Но из этого всё же вышло что-то хорошее. Я рада. — Миая мягко улыбается и, хоть Нагито всё ещё немного ошеломлён этим разговором, он находит в себе силы ответить ей взаимностью. — Как и я. Слова на его устах звучат чуждо: они слишком чопорны и напоминают о тех временах, когда у него были родители. Они напоминают о скучных званых ужинах и бдительном присмотре няни, но в то же время они совершенно точные. Он действительно рад. — Помогло ли тебе знакомство с Хаджимэ почаще выбираться из дому? Нагито молчит, чтобы обдумать вопрос. Хотя, на самом деле, в этом нет необходимости — он прекрасно понимает, что Хаджимэ не вытащил его из дома, а заполнил его пустоту, сделал более сносным для жизни. Одиночество было одним из первых, о чём Нагито рассказал Миае. Как коридоры казались ему нескончаемыми по ночам, как он сидел на балконе, наблюдая за огнями кораблей вдалеке, представляя, что они приходят навестить его. Детская фантазия, которую он не смог перерасти, и о которой он никогда не говорил. Все остальные бы хохотали до упаду, но Миае заплатили, чтобы она не смеялась, а даже если бы ей и не дали денег, Нагито сомневался, что она бы подняла его на смех. В этом плане она была похожа на Хаджимэ. Или Хаджимэ был похож на неё. Так что, нет. Хаджимэ не вывел его из дома. Но он наполнил его чем-то помимо тихого шёпота и тихих шагов, а это, по мнению Нагито, было гораздо лучше. Он говорит об этом Миае, а она кивает и улыбается, будто гордится им, несмотря на то, что он сделал не совсем то, о чём она просила. Она ничуть не расстроена тем, что он не интересуется волонтёрством в библиотеке или работой на полставки в ремесленном магазине в центре города. «Если он не будет получать от этого удовольствие, то это не имеет смысла» — её слова. А от этого он, несомненно, получает непередаваемое удовольствие. Но по мере того, как Нагито втягивается в рассказ, в его разум проникает холодное осознание того, что они с Хаджимэ сделали не так уж и много — разве что попили чай и поиграли в видеоигры. Это достаточно приятное времяпрепровождение для Нагито, но он слышит, как Джунко внутри него говорит, что он не должен быть таким скучным затворником, ведь на таких никто не захочет тратить своё время. Хаджимэ же говорит, что всё в порядке, и он не против побыть дома. Верно? Он не лжёт? — Иногда я беспокоюсь, что Хаджимэ станет скучно, — выпаливает он. — Я не знаю, куда его сводить; я не умею водить машину, а долгие пешие прогулки — не мой конёк, так что даже если бы я и знал какое-нибудь место, то оно было бы недалеко от дома. — Почему бы нам не взять минутку передышки, Нагито? — Миая вмешивается плавно, аккуратно, и гнев, вспыхнувший внутри него, становится раскалённым и бесконтрольным. Комаэда не понимает, почему она хочет, чтобы он остановился, ведь именно Миая просила его рассказать об этом. Только, оу, лёгкие вздрагивают внутри, а в правой ладони, где ногти впились в кожу, появляется острое жжение. Он кивает в ответ, потому что это единственное, что он может сделать, и вновь сосредотачивается на той самой картине. Ничего нового он не видит. Может, он слишком растерян. — Ты... — Она замолкает, но Нагито уже может закончить предложение, которое она собиралась сформулировать. — Нет, — отвечает он коротко и уныло. Он не сделал этого, и если у него есть хоть какое-то право выбора, он не сделает этого — не станет говорить до последнего. Хаджимэ не нужно знать, потому что он добрый, у него есть моральные принципы, и он, вероятно, не стал бы брать деньги у того, кто умирает. А Нагито не может допустить этого, ни в коем случае, потому что это снова оставит его в одиночестве, так ведь? Миая молчит, рассматривает плечи Нагито и пустые глаза. — Почему Хаджимэ мог бы заскучать? — А почему не мог бы? — взгляд Нагито на секунду перемещается на неё, а затем возвращается к картине. — Он скоро выпускается, у него много друзей. Хаджимэ только начинает проживать свою многообещающую жизнь, а я... я просто тяну его на дно. — Он когда-нибудь говорил, что чувствует себя подобным образом? — Нет. Но это осторожный ответ. Первичный, словно Нагито прокручивает в голове все свои взаимодействия с Хаджимэ, чтобы убедиться, что так оно и есть. — Никто не задерживается рядом со мной надолго. Это просто факт. — Края картины начинают колебаться. Нагито заставляет себя отвести глаза, но взгляд Миаи слишком властный, свет из окон режет глаза, так что у него есть только один выход — смотреть на свои сжатые бледные руки. — Я не из тех, кто нравится людям. Это нормально. Последняя фраза — послесловие, которое должно утешить то ли его, то ли Миаю. Он сам не знает. Не то чтобы он не привык к этой мысли. Трудно не привыкнуть, когда вся жизнь — сплошные потери. Миая, в свою очередь, выглядит неуверенной в том, что должна сказать следующим. У них уже был такой разговор, и она определённо чувствует себя не в своей тарелке, но, наверное, крайне утомительно слышать одно и то же из раза в раз. Они могут говорить об этом так долго, пока и она не уйдёт. — Я не думаю, что это и вправду нормально, — наконец говорит Миая, мягко и вопрошающе, словно она сама обдумывает эти слова. — Я думаю, тебе пришлось сказать подобное самому себе, чтобы преодолеть это. Но вот что я действительно хотела бы выяснить, так это то, что, может, ты закрываешься, когда слишком сильно сближаешься с кем-то. Потому что так меньше шансов пострадать в случае чего, верно? Это настолько банально, что Нагито готов рассмеяться. Это желание бурлит внутри него, и ему приходиться до крови прикусить щёку, чтобы сдержаться. Её не больше двух капель, но медный и резкий вкус всё равно отвратителен. — Что думаешь? — пробует Миая. Она явно хочет услышать ответ, но Нагито боится открыть рот. Что, если у него на зубах кровь, такого же кричаще-красного оттенка, как сладкая помада Джунко, и что, если Миая решит отправить его в больницу? Всё, чего он хотел, — поговорить о Хаджимэ, приходить дважды в месяц и оставить в покое закоулки своего сознания. — Не стоит беспокоиться на этот счёт. Никто не подходит так близко. — Смех, который он так сдерживал, срывается с его губ, растекается, как чернила, по подбородку и шее, пока он снова не закрывает рот. Миая не подаёт виду, что чувствует насчёт этого — и никогда не подаёт, — а Нагито не знает, радоваться ли ему или кричать. — Может быть, стоит подумать об этом в другой день? — предлагает она. Она всегда знает, когда встрять, и Нагито, несомненно, мерзок от того, что когда-либо позволял себе думать, что Миая может ошибаться. — Что если мы вместо этого посмотрим твой дневник? Прошло всего тридцать минут, прошла всего лишь половина сеанса. Корешок блокнота трещит, когда он открывает его, что выдаёт то, как редко им пользуются. — Нового мало, — стыдливо признаётся Нагито. У него нет сил защищать свою непоследовательность, и он надеется, что она не спросит. Перечень упражнений, которые она просила выполнять — самоанализ, составление карт эмоций и дурацкое «три замечательные вещи сегодняшнего дня» — иногда выше его сил. — Лучше всего писать тогда, когда это истинно. Всё в порядке. Её ответ позволяет Нагито прекратить задерживать дыхание, о чём он даже не подозревал. Напряжение спадает с плеч, а пальцы расслабляются от судорожной хватки. Некоторые страницы помяты, слова, написанные на полях, размазаны. Вероятно, в последнюю минуту к какой-то из записей он приписал что-то. — Хорошо, — просто отвечает он и начинает читать. Его голос монотонный, в нём нет той обычной выразительности, которая, казалось, появляется автоматически, стоит ему читать вслух. Миая время от времени вмешивается, чтобы прокомментировать что-то из написанного, и он отвечает во всё той же машинальной манере. Это необычно — они оба это знают, — но у Нагито нет сил, чтобы волноваться. Всё использовано, и теперь важно только тиканье стрелок настенных часов Миаи. — В то же время на следующей неделе? — спрашивает Миая, когда он заканчивает. Это фраза, которую он так ждал, даже если не осознавал этого до сего момента. Его грудь покалывает, а тело кажется тяжёлым, но он говорит «да», потому что это единственный вариант. Ему нет оправданий. Они расходятся молча. Миая провожает его обратно в комнату ожидания, пытаясь вести обычную светскую беседу, но прекращает, когда понимает, что Нагито не слушает. Его руки просто висят, левая едва удерживает блокнот. — Хорошей недели, Нагито. Позвони мне, если решишь, что тебе нужен визит раньше вторника. Она говорит одно и то же каждый сеанс, но сегодня есть нечто большее. Может, это лишь его воображение, но Миая произносит слова более твёрдо и смотрит на секунду дольше обычного. — Обязательно, — бормочет он, сосредоточившись на двери перед ним. Почему они — Миая и Мацуда — всегда хотят, чтобы он звонил? Он никогда не поймёт этого. Они говорят это, словно это так легко, но он знает, что такие вещи нужно оставлять только на крайний случай, пусть ему и пытаются доказать обратное. Кто-то занял место возле растения в зале ожидания. Это ничем не примечательная женщина, и Нагито задаётся вопросом, выглядел ли он также — просто и скучно, не заслуживая второго взгляда. Каэде сидит за стойкой регистрации. Она вся погружена в толстую стопку бумаг — настолько, что даже не заметила его присутствия, — и исключительно в нервном порыве он вынимает из кармана телефон. Нагито не хочет с ней говорить, даже прощаться. Сейчас ровно три, и Хаджимэ только закончил с занятиями. От него пришло новое сообщение — единственное уведомление на пустом экране, — но Нагито не может заставить себя открыть его.* * *
По вторникам ужин готовит Казуичи. У Хаджимэ смешанные чувства к этому, потому что Казуичи отвлекается на добрых три часа, но потом оставляет кухню в полном беспорядке. Их обеденный стол убирается от пустых бутылок из-под воды и старых тестов, получая взамен коврики из универмага с несочетающимися столовыми приборами. Через динамик возле холодильника играет какой-то нудный плейлист, который никто из них не понимает. Есть даже свеча, которая совершает еженедельное путешествие из шкафа. Казуичи всегда говорит, что это придаёт роскоши помещению. Иногда к ним присоединяются друзья, но сегодня с ними только Пеко. Она расположилась на диване рядом с Фуюхико, и Хаджимэ порадовался тому, как комфортно ей стало со всеми. Времена, когда она сидела, выпрямив спину, глядя за каждым движением Фуюхико, уже не кажутся такими далёкими. — Итак, кто сегодня хочет поработать посудомойкой? Казуичи материализуется в дверном проёме кухни. На нём фартук, купленный ему Сонией, с клишированной надписью «поцелуй повара», который, увы, до сих пор не принёс ему ни единого поцелуя. Хаджимэ уже заприметил несколько рисовых зёрен, прилипших к кончикам его несносно розовых волос, и ещё несколько — на дверной раме, о которую рукой упёрся Казуичи. Они будут отковыривать эти дурацкие штуки от всего, что есть на кухне, как минимум несколько недель. — Хэй, этот фартук уже помог тебе переспать с кем-то? Лицо Фуюхико залилось приятным, пыльно-красным румянцем, а то, как его рука скользит по спине Пеко чуть ниже, говорит Хаджимэ о том, что он уже испытывает последствия своего предвечернего пива. — Заткнись, — взвизгивает Казуичи. — Мудозвон. Хаджимэ скрывается за своим ноутбуком. Он хочет быть вовлечён в то, что сейчас начнётся, так же сильно, как хочет вымыть вышеупомянутую посуду. — Может, она купила такой же для Гандама. Готов поспорить, что он надевает его на голое тело, когда она приходит, прямо перед... Наспех упакованный рисовый шарик попадает Фуюхико прямо в лицо. По консистенции он явно не дотягивает до риса в суши, из-за чего мгновенно распадается на рыхлые комки, скатывающиеся по рубашке Фуюхико на диван. Хаджимэ со стоном отчаяния сползает в кресле. — Чтоб тебя выебало нахуй, Кузурю. — Себя для начала выеби, Сода. Пора бы уже привыкнуть, — отплёвывается Фуюхико. Пеко ёрзает рядом, когда он небрежно ставит своё пиво на пол и покачивается взад-вперёд, будто порываясь встать. — Прекратите, — полусерьёзно требует Хаджимэ. Не потому что его волнует, что они делают, а чтобы он мог сказать, что пытался остановить их. — Да, послушайте Хаджимэ. К этому моменту все они знали, что слово Пеко было законом — в глазах Фуюхико так точно. Поначалу было совершенно неожиданно, как непокорный и яростно независимый Фуюхико Кузурю сразу же прогнулся под свою девушку. Честно говоря, Хаджимэ до сих пор считает, что это неожиданно, особенно когда наблюдает за возвращением ворчащего соседа на диван. Зато совсем не удивительна реакция Казуичи. — Ты такой подкабл... — Прекрати, Каз, — предупреждает Хаджимэ. Всё это испытание нервов друг друга дошло до той хлипкой грани между добродушным поддразниванием и тотальным побоищем, и ему очень не хочется, чтобы вся ночь пошла наперекосяк. Ко всеобщему недоумению, Казуичи возвращается на кухню. Он что-то бормочет себе под нос, но, тем не менее, отступает, и это вполне удовлетворяет Хаджимэ. — Эй, а что ты там делаешь? Хотя, если подумать, возможно, ему стоило дать им продолжить. Раз уж Казуичи вышел из комнаты, а Пеко заняла себя прокручиванием чего-то в своём телефоне, Фуюхико переключил своё внимание на Хаджимэ. — Пишу доклад, — отвечает он, надеясь, что ответ будет достаточно кратким и сухим, чтобы Фуюхико потерял интерес. Однако он сильно сомневается, в основном из-за того, что все прекрасно знают, что Хаджимэ заканчивает свой последний семестр, а ещё из-за того, что он почти не печатает. — Нет, не пишешь. Прекрати врать, придурок. — Я не вру... — Тогда покажи доклад. Хаджимэ закатывает глаза, даже когда тихонько наводит курсор на устаревшую закладку какого-то банального эссе, которое он написал на первом курсе. — Ты же не собираешься на серьёзе подойти и посмотреть, — говорит он. — Не, нихуя, — бросает Фуюхико в ответ, но при этом ещё больше расслабляется на диване, делая ещё один длинный глоток пива. Хаджимэ благодарит свою странную удачу и расслабленно опускает руку на мышку. Было глупым решением заниматься этим в гостиной — это доходит до Хинаты только сейчас, когда становится очевидной возможность того, что Фуюхико что-то увидит, заставившая Хаджимэ занервничать. И это действительно ирония судьбы, учитывая, что Фуюхико был половиной из причин, по которым он старался скрыть то, чем занимался. Сейчас на ноутбуке было открыто две вкладки: одна — его банковского счёта, другая — с его студенческими долгами. Он был на полпути к оплате — он всё ещё тщательно проверял цифры, прежде чем внести их в нужные поля, — и ему не хотелось сбиться. Всего за несколько дней до этого Нагито положил на его счёт немыслимую сумму. Цифра до сих пор не уходила из головы — пять тысяч долларов, которые он получил буквально ни за что, а точнее за одну лишь дружбу. По правде говоря, Хаджимэ даже забыл о денежной стороне их сделки. Конечно, это было банально, и он никогда бы не сказал это вслух, но Нагито сам по себе стал значить для него больше, чем деньги за обучение и гарантированная арендная плата. И всё же, это была часть от его долгов, при чём беспроцентная. Он не мог отрицать, что испытывает удовольствие, глядя на то, как задолженность становится всё меньше и меньше, пусть это одновременно и тяготит его. Но Нагито участвовал в этом так же, как и он — вот чем тешил себя Хаджимэ. Его никто ни к чему не принуждал. И тем не менее, было чувство, словно что-то он делал неправильно. — Я знаю, ты занят чем-то с Нагито, — внезапно заявляет Фуюхико. Он откидывается на спинку дивана и смотрит на Хаджимэ небрежным оценивающим взглядом, намекающим на нечто, что не очень хочется расшифровывать. Несомненно, это что-то грязное, потому что, кажется, Фуюхико упорно склоняет их отношения с Нагито в это русло. — Оставь меня в покое. Я писать пытаюсь. Это жалкая попытка скрыть правду — можно даже сказать, вдвойне, так как, Фуюхико с первого раза разглядел ложь, а теперь лишь убедился в ней на все сто. Но это было в порядке вещей. Пока он не проявлял чрезмерного любопытства, Хаджимэ было всё равно, что он там себе надумал. — Да-да, хорошо, — фыркает Фуюхико. Он слегка сдвигается на подушках, и рис сыпется на пол. — Ты хотел сказать: «писать любовное письмо». И Хаджимэ просто знает, что его лицо краснеет. Он отгоняет Фуюхико от экрана, но тот лишь хохочет, как сумасшедший. — Да ладно, не надо прятать, знаешь же, — продолжает он. — Мы так рады за тебя! Сначала ты выделывался, как это неправильно, но сейчас тебе вроде как даже нравится он, ага? Он не может иметь в виду это... ну не может! Но Хаджимэ всё равно вздрагивает, щурится и готовится к тому, что последует за этим заявлением. Но ничего не происходит, как ни странно; хотя Фуюхико всё ещё смотрит на него в своей жуткой, пронизывающей насквозь манере. — Он помогает мне выплачивать долги, — отвечает Хаджимэ спустя некоторое время — слишком поздно, чтобы это было частью нормального разговора. В этих словах чувствуется горький привкус вины — технически это правда, но звучит так, будто он с ним только ради денег. И он хочет, чтобы они пока что так и думали, но всё же... Он думает о печальных глазах Нагито, о том, как он сворачивается калачиком, когда нервничает, и ему хочется взять свои слова назад. — Ну, да. В этом вся суть, идиотина. Слова эти жестоки, но не недоброжелательны. Сразу после этого воцаряется тишина. На фоне звучит странный плейлист Казуичи, что-то играет в телефоне Пеко, и Хаджимэ решает, что единственный способ избавиться от чувства вины — отправить сообщение источнику его возникновения. Hajime Hinata: Казуичи и Фуюхико снова поругались. Теперь по всему дивану рис валяется Нагито сегодня странно молчалив. Он мало отвечает и гораздо короче, чем обычно. Не то чтобы он когда-то писал километровые письма в одном абзаце, но сообщения из двух-трёх слов начинают беспокоить Хаджимэ. Поэтому довольно удивительно, когда по истечению меньше чем пяти минут его ноутбук громко пикает, извещая о новом сообщении. Дрожь и покалывание, разливающиеся по всему телу — просто нервы. Именно так заверяет сам себя Хината. Nagito Komaeda: Почему рис? — Это На-ги-то? — нараспев произносит Казуичи, выглядывая с кухни, чтобы вывести Хаджимэ из себя глупым, насмешливым выражением лица. Гнев, кипящий и острый, поднимается по рёбрам, скапливаясь в грудной клетке. — Завали ебальник, Казуичи, — рычит Хаджимэ в ответ. Более чем очевидно, как мало Казуичи уважает Нагито, хотя Хината понятия не имеет, с чего это. Конечно, Нагито — тот, кого некоторые могли бы назвать предметом любви людей со специфическим вкусом, но он вовсе не чокнутый, вопреки визгам Соды. — Да, придурок. Давай поговорим, что именно ты перед ним распинаться начал. Технически это твоя вина. — Фуюхико опрокидывает в себя ещё пива в знак солидарности и одаривает Хаджимэ глупой, слишком широкой ухмылкой. — Видишь? Я прикрываю тебя и твоего дружочка. — Спасибо, — сухо отвечает Хаджимэ и возвращается к подготовке подходящего ответа. Он уже собирается отправить «сегодня мы делаем суши, и Казуичи бросил рисовый шарик Фуюхико в лицо», когда понимает, где сейчас находится Нагито. В одиночестве, в разросшемся лабиринте собственного дома. Он как-то вскользь упоминал, что любит сидеть и смотреть на океан, пока обедает. Само по себе это не является грустным, но то, как потускнели его глаза и сжались, сказало Хаджимэ более чем достаточно. При мысли о Нагито и том, что Комаэду постоянно пытается поглотить безграничное марево, у Хаджимэ защемило в груди. Тогда он решает, что это не самый лучший ответ, и он стирает всё, чтобы попробовать ещё раз. Hajime Hinata: Твоё недоумение не меньше моего. Почему Казуичи вытворяет то, что вытворяет? Nagito Komaeda: Тебе лучше знать, Хаджимэ Для любого другого человека такой ответ прозвучал бы отрывисто и надменно. В голове Хаджимэ так и есть, до того момента, как он вспоминает, с кем общается. Hajime Hinata: Хэй, всё в порядке? Хочешь поговорить? Некоторое время ответа нет. Хаджимэ наблюдает за тем, как всплывают три точки, затем исчезают, потом вновь появляются, прежде чем Нагито наконец решается отправить написанное. Nagito Komaeda: Не хочу отвлекать тебя от ужина Оу. Значит, он упоминал их традицию. По крайней мере, мимоходом, потому что он не может вспомнить, чтобы эта тема поднималась в разговоре в широком смысле. Приятно, что Нагито помнит такую мелочь, хотя Хаджимэ снова чувствует себя виноватым, хоть и, по правде говоря, у него нет на то причин. Он не был обязан приглашать Нагито, и всё же. Балконы, океаны, всё такое. Ещё большее волнение вызывает отсутствие конкретного ответа. Хаджимэ уже успел понять, что Нагито обычно отмахивается от того, что у него на душе. Он ещё не совсем понял, как преодолеть подобную реакцию, но сегодня был как нельзя подходящий день для выяснения. Hajime Hinata: Ты нисколько не отвлекаешь, клянусь. Я хочу убедиться, что с тобой всё в порядке Последнее предложение заставляет его покраснеть, и он наклоняет голову как можно незаметнее, чтобы никто ничего не увидел. Это довольно смелое заявление — честно говоря, он не уверен, как это воспримет Нагито, — но оно однозначно правдиво. Как и в половине своих сообщений для Нагито в последнее время, Хаджимэ тратит минуту на то, чтобы перечитать текст, прежде чем отправить. Он не знает, когда это вошло в привычку, так что он просто говорит себе, что он лишь вежлив — Нагито такой чувствительный, что его не хочется расстраивать. Однако он не до конца верит в это. Ответ снова приходит быстро. Настолько быстро, что Хаджимэ даже не успевает заметить те самые точки, сопровождающие абсолютно всё, что пишет Нагито. Он так осторожен в выражениях, что это сообщение кажется чрезмерно поспешным и необдуманным. Nagito Komaeda: Хаджимэ, для тебя имеет значение то, скучен ли человек? На что, при всём контексте, он не знает, как реагировать. И он говорит это напрямую. Nagito Komaeda: Скучный в смысле Nagito Komaeda: Если ты с кем-то общаешься, но он никуда не ходит? Ты постоянно приходишь к нему, а он никогда не приглашает тебя куда-нибудь и не делают с тобой ничего интересного Где-то там Казуичи кричит, что суши готовы. Он говорит Хаджимэ оторваться от ноута и присоединиться к ним. Или, точнее сказать, убрать ноутбук с обеденного стола, чтобы они могли разложить еду. Хината же его игнорирует. Понятное дело, что Нагито говорит о себе, пусть и завуалировано. Конечно, у Хаджимэ появились вопросы — например, почему Комаэда не водит машину? почему везде ходит пешком? и пусть так, но почему только в ближайшие магазины? — но он никогда бы не вывалил их так грубо. И он никогда бы не сказал, что Нагито скучный — такая мысль действительно никогда не приходила ему на ум. Hajime Hinata: Думаю, если кто-то любит проводить время с этим человеком, то не важно, чем он занимается Очень глупо и заезжено, но это самый простой способ ответить, не дав Нагито понять, что конкретно Хаджимэ хочет сказать. В животе поселилось беспокойство и... — Ты можешь убрать эту херь и подвинуться, чтобы мы могли поесть? Он постукивает пальцами по столу в неустойчивом стаккато. Они расставили всё вокруг него — бутылки с соевым соусом, украденные из ресторана палочки и переполненную миску с имбирём, — это означает, что ему действительно стоит убрать свои вещи, но теперь у него нет шансов сосредоточиться на одном только ужине. Без телефона уж точно. — Я нарушитель правил, — объявляет он. Казуичи был дичайшей угрозой, когда дело касалось телефонов во время еды — он свято верил, что их вторничные ужины священны, что это время для них одних, чтобы наверстать упущенное за прошедшую неделю, и Хаджимэ обычно соглашался с этим, но не сегодня. Сегодня он будет страдать, выслушивая нескончаемое нытьё. — Что? Ты не можешь! — Ещё как могу. Детский спор уже близок к кульминацию, но Хаджимэ отказывается дать себе волю. Всем будет проще, если он молча закроет ноутбук и заберёт телефон из своей комнаты. Нагито ещё не ответил, но будь Хаджимэ проклят, если пропустит его сообщение из-за мелкого спора. — Как будто ты работаешь по вызову, — фыркает Казуичи, когда Хината возвращается. Видно, что он искренне недоволен, да ещё и подстёгнут словами Фуюхико, если судить по его сдавленному смешку. — Ну и ладно. Не самая лучшая ответка, но это лучшее, что ему выдаётся выжать из себя в таком встревоженном состоянии. А ведь именно так он себя сейчас и чувствует, верно? Беспокойство за Нагито и его бушующий комплекс неполноценности, а ещё, в глубине души — глубже, чем он мог бы признать, — беспокойство, что Нагито старается его оттолкнуть. Классический механизм преодоления — подсказывает память. Ему гораздо больше нравилось узнавать об этом на занятии, а не испытывать на собственном опыте. Казуичи ставит большое блюдо с суши — по мнению Хаджимэ, он делает это слишком агрессивно. Ролл с лососем выскальзывает и падает на стол. Он разворачивается в полосу из риса и нори, и Казуичи громко стонет от негодования справа от Хаджимэ. Хаджимэ это не волнует, потому что внезапно на его экране внезапно всплывает новая серая строчка. Он тут же бросает палочки для еды и берёт в руки телефон. Nagito Komaeda: Это только на словах, Хаджимэ. И, ох, как же Хаджимэ ненавидит то, что в его голове всплыл образ дующегося Нагито. Образ, в котором его брови поднимаются вверх и сходятся вместе, как его нос слегка морщится — достаточно, чтобы выглядеть мило. Nagito Komaeda: У таких, как ты, есть друзья. Они не захотят торчать без дела — Тебе парень звонит. — На этот раз это Фуюхико, который никогда не скупится на комментарии, голос которого искажён из-за неаккуратного ролла «Калифорния», запихнутого в рот. — Не могу поверить, что тебе понадобилось столько времени, чтобы завернуть овощи в рис, полудурок. Казуичи только возмущённо квакает, слишком увлечённый жеванием своего куска, чтобы ответить чётко и связно. Краем глаза Хаджимэ заметил, как он начал размахивать руками — верный признак того, что скоро начнётся перебранка. И это всего лишь спустя несколько минут с начала ужина. Hajime Hinata: Это как-то связано со мной? Если да, то мы можем поговорить об этом Он слегка задумался, хотел ли Нагито выдать себя, или это был простой промах в выражениях. Он не был похож на человека, который хотел бы выставлять на всеобщее обозрение свои переживания, и Хаджимэ понимал это, но солгал бы, если бы сказал, что не испытывает гордости за то, что именно ему Нагито решил довериться. Если, конечно, это было сделано намеренно. Маленькая победа. Hajime Hinata: Если я сделал что-то, что тебя расстроило, то я хочу знать об этом. Чтобы мы могли это исправить Его большой палец нерешительно завис над кнопкой отправки. И снова это чистая правда, но он не уверен в скрытом в ней подтексте. Он не хочет отпугнуть Нагито тем, что собирается сказать. Оказывается, что ему не нужно беспокоиться, потому что как раз в тот момент, когда он собирается измываться над самим собой из-за отправления, Нагито отвечает. Nagito Komaeda: Нет! Хаджимэ, это не имеет к тебе никакого отношения! Это всё из-за меня Nagito Komaeda: Я подумал... я, должно быть, ужасный друг. Ты приходишь, чтобы я мог тебя развлечь, и мы никогда ничего не делаем. Правда, Хаджимэ не знает, с чего начать. Столько всего нужно разобрать исходя из двух простых сообщений, не говоря уже о непреодолимом чувстве чего-то жалящего глубоко в его груди. Нагито действительно думает, что он здесь, чтобы развлекать его? Действительно считает себя ужасным другом? Честно говоря, он не знает, расстроиться ему или обидеться. Однако не имеет значения, что он чувствует сейчас, потому что то, что происходит дальше, полностью меняет ход его мыслей. Появляются три точки, а затем ещё одно сообщение, на этот раз настолько неожиданное, что Хаджимэ не знает, как его воспринять. Nagito Komaeda: Не хочешь съездить в город на выходных? И, оу... — Ребята, — неверяще говорит Хаджимэ. Препирательства, которые он благополучно заглушил для себя, немедленно прекращаются. — Кажется, меня только что пригласили на свидание.