* * *
Фестиваль, как и ожидалось, вновь был той самой ловушкой с завышенными ценами, традиционно появляющейся в начале каждого сезона. Яркие цветы, выращенные в теплицах, усеивают тротуар между продавцами, на лицах которых не менее яркие улыбки, и всё это обилие деталей в три часа дня перегружает разум. Хаджимэ не знает, за что хвататься, всё ещё пытаясь отогнать раздражение, вызванное переполненной парковкой, через которую ему пришлось пробираться пару минут назад. При первом беглом осмотре в глаза не бросилось ничего, что одним своим видом могло бы кричать: «Это точно для Нагито!», но его собственное ожидание было слишком долгим, а парковка — платной, так что уходить с пустыми руками Хината абсолютно точно не собирался. Это первое продуктивное занятие за весь день, учитывая, что всё своё утро он потратил на импровизированный завтрак, в ходе которого Казуичи и Гандам всё время бросали друг на друга косые взгляды, а затем ещё и на обратной дороге несли полную околесицу. «Потренируйся, когда тебе хотя б платить будут», — выдал Казуичи, и Хаджимэ потребовалась вся накопленная выдержка, чтобы не высадить Соду на обочине в тот же миг. Те мимолётные два часа, которые он провёл на стажировке, были заполнены не более чем изучением рецепта куса моти и попыткой сделать что-то отдалённо похожее на нормальный обед. Кухня в этом крошечном некоммерческом учреждении, что было заполнено разве что пожелтевшими книгами и людьми вдвое старше Хаджимэ, была далеко не впечатляющей, и он не знал, сколько ещё способов вежливо отказаться от пончиков, навязываемых руководителем, он сможет придумать. С каждым днём сообщения от Нагито появлялись всё реже и реже, и хотя Хината знал, что на то есть причина, ему это не нравилось. Сегодня всё казалось странным, начиная с того момента, как они преодолели препятствие в виде нежелания Нагито придумать десерт, который он бы хотел попробовать. Хаджимэ мог бы списать это на затянувшееся отхождение от простуды, но Комаэда сам сказал, что чувствует себя гораздо лучше. Единственное, на что он может сейчас надеяться: Нагито станет более открытым, когда они встретятся. Он обещал вернуться не позже пяти, что давало Хаджимэ максимум час, чтобы определиться с выбором, купить что-нибудь и успеть приехать к дому Нагито раньше его владельца. — На конфеты смотрите? — уточняет довольно бодрая женщина. — Могу дать попробовать! Уверяю, это будет лучшим, что вы попробуете за сегодня! Поначалу это кажется заманчивым предложением, ведь крошечные карамельки с морской солью и искусственные розочки из шоколада в бумажных стаканчиках выглядят очень аппетитно. Вот только Нагито не любит сладкое, а Хаджимэ не может тратить время на дегустацию, всё ещё ничего не купив, так что вежливо отказывается и идёт дальше по рядам. Люди повсюду: они толпятся у прилавков, прогуливаются улицей или сидят на тротуаре рука об руку, уминая нежную выпечку и потягивая напитки пастельных оттенков. Просто дойти до следующего продавца — дело настолько непростое, что Хаджимэ задаётся вопросом, почему он решил, что ему жизненно необходимо было выбрать не обычное место для покупки подарков, как тот же торговый центр, а какое-то навороченное. Стиснув зубы, он напоминает себе, что это место и впрямь особенное, и именно в этот момент чей-то ребёнок врезается ему в колени. Ради Нагито стоит потерпеть и постараться найти то, чего нельзя купить в первом попавшемся сетевом магазине. По крайней мере, Хаджимэ надеется, что у него это получится. Рядом с продавцом шоколада — ювелирный киоск с явно задранными ценами, следом — корма высших сортом для животных, а за ними — навес с блестящей вывеской «Кристаллы и Гадание». Хаджимэ почти пристыжен тем, как долго стоит напротив неё. Что-то прямо перед ним во всю хвастается своими романтическими свойствами — кусок розового кварца, как выясняет Хаджимэ, поддавшись любопытству и сделав нерешительный шаг к столику. Он никогда не верил в подобные вещи, но, встретившись с подобными утверждением лицом к лицу, он не раз и не два задаётся вопросом «что, если». К тому же, приветливые черты лица пожилой продавщицы притягивают. Она занята тем, что водит пальцами по чужой ладони, прикрыв глаза в задумчивости, а значит, Хаджимэ может спокойно смотреть и уйти, прежде чем она успеет обратиться к нему. Ему эта вещица кажется вполне симпатичной: вся румяно-розовая, с неровными, блестящими на ярком солнце краями. Как ни странно, она вполне походила на что-то, что могло бы занимать место в доме Нагито. Он видит этот кварц на одной из полок, стоящих вдоль стены гостиной, заполненной до отказа экзотическими фигурками и вазами, которые, должно быть, привезены из других стран. Вот только другой вопрос: понравится ли Нагито. Кажется, это не та безделушка, от которой он пришёл бы в восторг, да и объяснять её значение может быть довольно неловко. «Или это может помочь кое с чем разобраться», — предлагает его разум, и разве ли это не заманчиво? Сердце его резко сжалось, и он едва не отмахнулся от бедной продавщицы. Единственное, что удержало её — и Хаджимэ, если быть честным, ведь он без понятия, сколько стоит эта вещь, — это явная озабоченность клиентом, стоящим прямо перед ней. В любом случае, камушек — не такая уж и импульсивная покупка. Даже обладающий сверхъестественными способностями камушек. — Хаджимэ? Его дёргают за рукав, и голос отвлекает от разглядывания кристалла. Широко раскрыв глаза, парень оборачивается с довольно диким выражением лица, застигнутый врасплох в неловкой — по крайней мере, для него, — ситуации. — Я тебя напугала? Прости. Голос женственный и знакомый, ведь это... — Чиаки? Так что это чутка улучшает ситуацию. Чутка. Он всё ещё пытается заслонить телом огромный розовый камень, который он с заметной претенциозностью рассматривал. Она всё равно наклоняет голову, едва заметно пытаясь заглянуть ему за спину. — Агась. На что смотришь? Только что в её тоне прозвучала подозрительность, или Хаджимэ показалось? Всё её тело подаёт знаки любопытства, но не в том смысле, в каком он ожидал. Её брови так высоко вскинуты, что их почти не видно за чёлкой, а она смотрит на него, игриво сузив глаза и криво ухмыляясь. Ей не нужно ничего говорить, ведь Хината и так прекрасно понимает, что он пойман с поличным. — Подарки подбираю, — наконец отвечает он. То, как он шаркает ногами, совершенно случайно — скорее нервная привычка, чем нечто большее, — но то, как её улыбка становится невинно-хищной, более чем хороший показатель, что Хаджимэ по уши вляпался. — Для? И врать сейчас нет смысла, ведь он знает, что ответ ясен, как день, и он прекрасно понимает, что Чиаки ничуть не глупее. — Для Нагито. — Для Нагито! — вторит она с гораздо большим энтузиазмом, чем он. — Тебе давно пора было меня в это посвятить. К слову, Хаджимэ и в голову не приходило, что Чиаки не будет против. Во всяком случае, против его сексуальной ориентации. Её реакция на то, что Нагито стал объектом его привязанности — другой разговор. Он так и представил себе, как Чиаки усаживает его, словно заботливый родитель, и рассказывает Хаджимэ в мучительных подробностях, что сделает с ним, если тот вздумает обидеть Нагито. Конечно, они воссоединившиеся лучшие друзья, и всё такое, но нетрудно заметить, что Нагито занимает особое место в её сердце. Ещё одна общая черта, как подмечает Хаджимэ. — Ты знала об этом? Может, он краснеет. Самую малость и, оу, Чиаки ещё не спросила о кварце, но продавец уже заканчивает обслуживать другого покупателя, и почти встречается взглядом с Хаджимэ, так что им пора идти. Центр многолюдного фестиваля — не совсем то место, где он планировал рассказать Чиаки о своей маленькой ситуации, но сейчас он должен извлечь из этого максимум пользы. — А как иначе? — она добродушно закатывает глаза и понимает намёк, выскальзывая из-под тени навеса. — Могла бы тогда что-нибудь и сказать, — ворчит Хаджимэ. — И испортить всё веселье? Нет уж, дудки. Разговор на мгновение затихает, пока они ищут следующий пункт назначения. Или, по крайней мере, Чиаки ищет его, так как мысли Хаджимэ слишком заняты воспроизведением всех взаимодействий, которые были между ними с момента встречи, и размышлениями о том, какие из них заставили его выглядеть так болезненно, как она считает. Что ещё важнее, заметил ли это Нагито. И, что ещё важнее, если заметил, было ли он в порядке от этого? Может быть, ему даже понравилось? Хотелось бы верить. — Перестань переживать, — говорит она и хватает его за руку, чтобы потянуть в направлении чего-то, что заприметила. — Я одобряю. Хаджимэ усмехается. — Это не то, из-за чего я волнуюсь. Что, в общем-то, неправда. Но он не собирается доставлять ей такое удовольствие. — Так, это подарок по особой причине или как? — она переключается на что-то более нахальное, чем невинное. — Для его дня рождения ещё рановато. — Что? Хаджимэ ничего не знал о дне рождения. Ему следовало бы спросить, потому что это была довольно важная информация, и не похоже, что Нагито как-нибудь сам её предоставит, но, так как Хината этого не сделал, сейчас ему предстоит предстать в роли законченного идиота. — Ты не знал? — и вновь, Чиаки не выглядит разочарованной. Она говорит довольно нейтрально, словно и сама догадалась. Хаджимэ смеет предположить, что это обычное дело. Он уже слышит слабые протесты Нагито: «Это не имеет значения. У тебя есть дела поважнее, на которых стоит сосредоточиться». Больно — буквально физически, отдавая где-то в сердце, — думать о том, что день рождения Нагито проходит тихо: ни торта, ни ярких подарков, ни одной зажжённой свечи. Хаджимэ не был сторонником пышных празднований, и всё равно, все ценят быть особенными в свой праздник. — Когда он? — спрашивает Хината. — Двадцать восьмого апреля. — Она кладёт палец на подбородок и склоняет голову набок, чтобы встретиться с Хаджимэ взглядом. — Значит, на покупку подарков есть ещё немножко времени. Честно говоря, Хаджимэ надеялся, что она собирается дать совет. Конечно, он знает Нагито и то, чем он занимается, и да, Нагито явно не хотел бы получить какой-то шикарный, показушный подарок, даже если бы Хаджимэ мог позволить себе нечто подобное, но всё равно кажется неправильным дарить ему что-то вроде книги или новых садовых ножниц, на чём и закончить. Он заслуживает гораздо большего: отпуска в тёплых тропиках или шикарной новой лодки, чтобы он мог исследовать океан, на который так любит смотреть, или всего, что только заставит его широко и чудесно улыбаться, как Хаджимэ бы и хотелось. — Есть идеи? — спрашивает он с лёгким сарказмом. Заранее понятно, что она не собирается ничего выдавать, и он закатывает глаза, когда именно так и происходит: она пожимает плечами и притворяется воплощением невинности. — Неа. Хаджимэ считает, что это нормально, ведь он хочет, чтобы всё, что он в итоге подберёт, будет только от него. Не что-то вроде «это выбрал кто-то там другой, но я пошёл и купил». Он знает, что Нагито понравится, независимо от того, что подарок будет из себя представлять, но в этом частично и заключается проблема: хочется, чтобы Нагито действительно понравилось, и это не было просто принятием с мыслью, что этого вполне достаточно. — Ты, наверное, всё равно знаешь его лучше меня. Мне не нужно тебе помогать. — Она заканчивает предложение с подмигиванием — настоящим, хоть и слишком эмоциональным, подмигиванием, как в каком-нибудь ситкоме, — и возвращает своё внимание к фестивалю. Хаджимэ надеется, что она не повернётся, пока румянец на его щеках не сойдёт. Последнее, что ему нужно, так это наличие у девушки ещё одного туза в рукаве, ещё какой-то информации, которую она сможет отложить в памяти, чтобы потом поиздеваться. Проще склонить голову и притворятся, что его очень интересует то, как уложена плитка на тротуаре, до тех пор, пока он не убедится, что его кожа больше не похожа по цвету на ожог. Когда Хаджимэ поднимает голову, они уже прошли больше прилавков, чем ему казалось. Однако, похоже, они довольно быстро идут. Более того: при взгляде на Чиаки создаётся впечатление, что она идёт с определённой решимостью. Она не блуждает взглядом по всему пространству, заглядываясь то на одно, то на другое, как остальные. Размах её шага говорит Хаджимэ о том, что Нанами прекрасно знает, куда идёт. — Так для чего ты здесь вообще? Это вырвалось случайно, и, возможно, прозвучало грубовато, но Чиаки никогда не заденут такие вещи. По крайней мере, не с его стороны. — Заколки для волос, — говорит она. — Эту я купила в прошлом году. Жестом она указывает на крошечный предмет, удерживающий её чёлку. Хаджимэ не замечал её раньше, да и сейчас не мог бы сказать конкретно, что это такое, но она в пиксельном стиле, как что-то из любимых игр Чиаки. Возможно, он бы имел представление, если бы они поддерживали связь. Они могли бы играть вместе, как раньше, и тогда ему не пришлось бы чувствовать себя законченным идиотом из-за того, что он не знает о ней побольше. Тенденция ли это? Он, скорее всего, уже не сможет назвать её любимую игру, и у него точно не было времени, чтобы написать ей сообщение и пообщаться, как хотел. Конечно, они разговаривали то тут, то там, но этого абсолютно недостаточно для того, чтобы возродить прежнюю дружбу. И это не только о Чиаки. Хаджимэ думает о Нагито и о том, сколько всего ещё предстоит догадаться. Конечно, они и знакомы не так давно, но это не мешает словам «есть ещё уйма вещей, которые вам предстоит узнать друг о друге» то и дело всплывать в разуме. Он даже не знал, что у Нагито скоро день рождения! Может, он просто плохой друг. Или будущий парень, или кем он там хочет быть для Нагито, и кем пока не является. — Миленькая, — наконец слегка неубедительно произносит он. Чиаки, кажется, не замечает этого, потерявшись в своём собственном мире, когда она, кажется, видит вывеску, которую искала, и обхватывает руку Хаджимэ своей. — Может, найдёшь здесь что-нибудь, — предполагает она, пока они локтями расчищают себе путь в толпе. Для такого миниатюрного человека она действительно профессионал в том, чтобы проложить маршрут через такое количество людей. А может, это просто Хаджимэ так активно цепляет плечами всех подряд, и многие просто поняли, что проще уйти с дороги. Одна пожилая дама встретилась с ним взглядом, и у Хаджимэ скрутило живот от мысли, что она вполне могла посчитать их парой. Это немного выбивает из колеи, потому что сознание сразу же рисует картину того, что Чиаки и Нагито меняются местами; того, что он видит голову с пушистыми белыми волосами и ликующую улыбку на лице, а не розовое каре, которое маячит перед ним сейчас. Он напоминает себе, что это очередное клише — ещё одна вещь, за которую он высмеивал Фуюхико. Уже сейчас список становится настолько длинноват, что Хаджимэ задумывается над извинениями. В любом случае, это смущает. Ему нужны такие взгляды людей — тот самый мягкий взгляд, от которого веет воспоминаниями о былой любви, — но не с Чиаки. Он хочет держаться за руки, резвиться на фестивалях и давать людям повод для зависти своим всепоглощающим счастьем, но он хочет всего этого с Нагито. Воодушевлённое приветствие продавца вытягивает его из задумчивости. Ему стоит быть внимательнее, ведь он уже который раз упускает момент действий: они уже выбрались из толпы, да и к нужному столу подошли. Чиаки в тот же миг принялась разглядывать разные украшения, разложенные перед ними, а Хаджимэ был предоставлен либо светской беседе с чрезмерно увлечённой своим делом женщиной, либо притворной заинтересованности в изящных браслетах, перед которыми он стоит. В любом случае, пробежаться по ним не помешает — а вдруг найдёт что-то, что может понравиться Нагито? Не то чтобы он выглядел, как любитель ювелирных украшений, но некоторые изящные золотые цепочки и тонкие серебряные кольца будут хорошо смотреться на нём. Ощутив давление на свою ладонь, Хаджимэ понял, что они с Чиаки всё ещё держатся за руки. Нанами переключилась на товары поновее: яркие серьги и целая коллекция желанных заколок. Вид у неё такой заинтересованный, что Хаджимэ не хочет её отрывать от столь важного занятия, но ещё больше он хочет избавиться от странного чувства, ползущего по руке. Их пальцы даже не переплетены, но это кажется слишком сильным преувеличением, какой-то нелепой пародией на моменты, которые он разделил с Нагито. Он не хочет вырываться, ведь это было бы грубее некуда. Единственный вариант, который приходит ему на ум — взять что-нибудь. Никто не сможет предъявить ему претензии, если он захочет повертеть в обеих руках какой-то предмет. Но он ждёт слишком долго, конечно же, слишком долго, потому что в тот момент, когда он собирается осторожно высвободить свою руку из её хватки... — Хаджимэ? Чиаки? ...раздаётся тихий голос, который Хаджимэ слышит в своих снах, но без дрожи, которая просочилась в него сейчас. Всё вокруг замирает, наклоняется и теряет краски, когда он поворачивается — от этого движения рука освобождается, если это имеет сейчас какое-то значение, — чтобы посмотреть Нагито в лицо. Улыбка на его лице неуверенная — нечто, что начиналось с искренностью, но стало слишком пластмассовым и растянутым. Хаджимэ хорошо разбирается в таких улыбках — ему довелось видеть достаточно настоящих, чтобы понять, когда они натянуты. — Нагито! — звучит он глупо — будто его поймали за чем-то, чего он не должен был делать. Хотя, даже если технически это не так, ситуация выглядит именно подобным образом. Они оба застыли: Нагито с простым чёрным блокнотом, прижатым к груди, а Хаджимэ с руками, крепко сцепленными за спиной, словно их сокрытие всё исправит. Ему нужно что-то сделать. Шагнуть вперёд, открыть рот или сделать что угодно, что заставит медленно нарастающее напряжение рассеяться. Даже продавец, кажется, его ощущает, так как Хината краем глаза замечает, как она отступила к другой стороне прилавка. — Не знал, что ты придёшь сюда. Нагито заговаривает первым, всё ещё сжимая блокнот. Его костяшки начинают белеть. — Э-э, ага, я, — Хаджимэ останавливается, вздыхает, чтобы прикрутить поток слов. — Я услышал, что в городе фестиваль, и решил заглянуть перед тем, как ехать к тебе. Слова обрываются, когда взгляд Нагито устремляется к Чиаки — та, в свою очередь, не замечает разворачивающейся за её спиной сцены. Всё её внимание сконцентрировано на трёх заколках, разложенных перед ней, и она явно озабочена принятием решения. Хаджимэ пока не может сказать, к лучшему это или к худшему. — Вообще, я хотел прийти сюда с тобой, — поспешно добавляет он. Кажется, это первый шаг к разрешению всей катастрофы. — Но потом ты оказался занят, и я решил... — Привести Чиаки, — перебивает Нагито. Хаджимэ впервые сталкивается с чем-то подобным с его стороны. Его голос — воплощение монотонности, почти что неживой и роботизированный. — Нет! Она просто случайно меня нашла. Честно. — Оу. Нагито выглядит примерно на том же уровне, что и Хаджимэ. Он не сдвинулся ни на сантиметр, и в том, как он держится, есть что-то странное — несгибаемое, как в день их первой встречи, когда Хаджимэ предложил подбросить его до дома. От этого зрелища в желудке Хаджимэ забурлило что-то кислое. Ему не нравился подобный вид тогда, и уж тем более не нравится сейчас, после того, как они преодолели множество барьеров в общении. После того, как они стали так близки. Разговор с Нагито никогда не был лёгкой задачей, но в этот раз он ощущался по-другому. Хаджимэ делает шаг вперёд — с вытянутой вперёд рукой, чтобы притянуть Нагито к себе в привычном жесте, — но останавливает себя, заметив, как Нагито сжимается ещё сильнее. Незаметно для других, может быть, особенно учитывая, насколько и неуловимым оказывается это движение. Несмотря на это, у Хаджимэ жжёт в груди от увиденного. — Хаджимэ, как думаешь, какая лучше? — окликает его Чиаки, и его стон разочарования почти что вырывается из горла. Похоже, сегодня всё происходит в самый неподходящий момент, в частности то, что Нагито поворачивается. — Синяя... Нагито! Я тебя не видела! Чего ты там стоишь? В глазах Нагито, когда он смотрит на Чиаки, что-то поблескивает. Хаджимэ предполагает, что это от бликов солнца, или чего-то подобного, но это как-то не совсем уместно. — Не хотел вам мешать. Всё ещё удерживая заколки в руке, Чиаки бросается вперёд, чтобы заключить Нагито в объятия. Он не реагирует, просто стоит, лишь на долю секунды подняв глаза и встретившись взглядом с Хаджимэ, прежде чем слабо обвить руками талию девушки. Затем его голова опускается на голову Чиаки, скрытую завесой розовых волос. — Ты никогда нам не мешаешь, Нагито, — тепло отвечает она. Хаджимэ не слышит ответа. Он слишком занят мыслями о том, что это он должен был притянуть Нагито в объятия, а не стоять в сторонке, слишком закопавшись в свои размышления, чтобы что-то предпринять. Когда они отходят друг от друга, Нагито не пересекается взглядом с Хаджимэ. Вместо этого позволяет втянуть себя в дилемму выбора заколок, наклонив голову и перебирая протянутые ему безделушки. Это раздражает и нервирует одновременно. Свитер, в который одет Нагито, он раньше не видел: небесно-голубой кашемир, который слишком тёплый для нынешней погоды. Свитер с крупной вязкой и слегка завышенными рукавами полностью поглощает Нагито, будто бескрайнее море, омывающее крошечный бледный островок. Хаджимэ лихорадочно твердит себе, что он выглядит так только из-за свитера. Не потому, что они сейчас кажутся такими далёкими друг от друга. — Ах, ну, фиолетовая выглядит хорошо. Голос Нагито вовсе не такой, каким должен быть — слишком натянутый в начале и конце фразы, слишком резкий — и Хаджимэ удивляется тому, как Чиаки не обращает на это внимания. Его руки не должны быть прижаты друг к другу, а голова не должна быть так наклонена вниз, и Хаджимэ знает всё это, потому что провёл так много времени, видя настоящего Нагито, а не фальшивую, роботизированную личность, которую Комаэда сейчас натянул. — Ты так думаешь? А Чиаки, по сравнению с ним, придерживается всё того же яркого, умеренного тона, как и всегда. То ли это невежество, то ли надежда на то, что если притворяться, что всё в порядке, то всё так и будет. Хаджимэ не знает. Однако что он знает, так это то, что ничего не решится, если стоять здесь, потерявшись в собственных заботах. — Так, а что ты здесь делаешь, Нагито? Просто чудо, что Нагито с той силой, с какой вздрагивает, повернувшись в сторону Хаджимэ, не одаривает его размашистым ударом. Его руки выравнены по швам, а взгляд мечется туда-сюда, лишь бы не встретиться с глазами Хаджимэ. Его губы нервно дрожат, отчего сердце Хаджимэ замирает в груди. — Я проходил мимо и увидел ярмарку. Я подумал, может, эм... — он прерывает себя. Его щёки наливаются краской, а язык нервно пробегает по нижней губе. Хаджимэ ждёт секунду, следующую, но продолжения так и не последовало. Вместо этого Нагито вновь опускает голову, и тишина оседает над ними с горьким привкусом неудачи во рту. Чиаки на мгновение смотрит то на одного, то на другого, и лицо её искажается в не самом понятном выражении, после чего она весело — и чуть громче нужного — объявляет, что собирается заплатить. Минималистичный планшет и кассовый аппарат, установленный на другом конце стола, не отделяет её от них на большое расстояние, не даёт им особого уединения, но Хаджимэ в данный момент мог бы согласиться и на меньшее. Он изучает блокнот, зажатый под мышкой Нагито, на секунду задумывается о том, какие насмешки он получит впоследствии, если хоть один из его друзей станет свидетелем этого шоу, и открывает рот в то же миг, что и Нагито. — Всё... — Я могу уйти, если... — Что? Нет! Они оба замолкают на полуслове, обрывая себя от удивления, вызванного голосом другого, но Хаджимэ услышал достаточно в этом мягком шёпоте, чтобы понять, куда он клонит. Он не сдерживает в себе порыв желания рвануться вперёд и схватить Нагито за очень тонкие, очень мягкие руки: — Я не хочу, чтобы ты уходил, Нагито. С чего ты это взял? Это довольно нечестный ход — вопрос из тех, что ставят Нагито в тупик, и всё же Хаджимэ в панике не может найти лучшего способа сформулировать свои мысли. В любом случае, ответ он уже знает. — Ну, я имею в виду, ты бы не хотел, чтобы я здесь был, да? — что-то очень изменилось в выражении лица Нагито в этот момент. Оно колеблется, застряв на полпути между улыбкой, которую Хаджимэ всеми фибрами души ненавидит, и чем-то более правдоподобным. В конце концов, его дурацкая напускная весёлость берёт верх и срывается с уст: — Это нормально, что ты говоришь мне правду! Ты не должен позволять кому-то вроде меня портить тебе веселье! — Но ты ничего не портишь, — настаивает Хаджимэ, и ненавидит себя за то, что слишком труслив, чтобы устранить очевидную причину, по которой Нагито считает своё появление вторжением. А Нагито, у которого явно мало опыта общения с людьми, которые не просто отмахиваются от него, ломается в поисках ответа. Его рот пытается вывести слова, которые никак не появляются, а пальцы сгибаются, сжимая блокнот до слышного Хаджимэ хруста страниц. — Но ты хорошо проводишь время, — слабо говорит он, как будто лучшего времяпровождения быть не может из-за его присутствия. В такие моменты Хаджимэ хочется увести его от мира, который был неимоверно жесток, и отстроить по кусочкам. То, как Нагито переминается с ноги на ногу, как умилительно кривится его рот, словно он изо всех сил пытается что-то понять, говорит Хаджимэ о том, что он снова готовится возразить. И так всегда: туда-сюда под напором неоспоримого остроумия или настойчивости Нагито — в зависимости от того, что в этот день будет доминировать. А иногда и то, и другое — впечатляющая защита, которая проявляется только тогда, когда он понимает, что проиграл. Однако сейчас он ничего не говорит. Быстрый взгляд в сторону Чиаки говорит Хаджимэ, что времени до того, как она закончит свою оживлённую беседу с продавцом и вернётся к ним, маловато, поэтому его стоит использовать по максимуму. Он подходит ближе к Нагито — настолько, что чувствует слабый запах одеколона на его коже. — Вообще, я хотел пойти с тобой. Я подумал, что это будет весёлым вариантом совместного времяпровождения. Он надеется, что румянец не так заметен, как ему кажется. Его лицо снова пылает до невозможности. Нагито незаметно наклоняется, губы раздвигаются, чтобы сделать вдох, который, как Хаджимэ прекрасно известно, перерастёт в самоуничижение. — Но вот мы здесь, так что всё срослось, как надо, правильно? — продолжает он. Это, по крайней мере, заставляет Нагито застыть. Образно говоря, потому что на самом деле он не сдвинулся ни на сантиметр от той близости, в которую погрузил их Хаджимэ. По его лицу видно, что он не хочет соглашаться с заявлением Хинаты — возможно, потому что привык спорить, или просто потому, что привык к подобному отношению. Так или иначе, Хаджимэ видит, что Нагито постепенно приходит в себя и принимает факт того, что проиграл. — Как скажешь, — наконец признаёт Нагито. Он опускает голову и втягивает плечи, и, да, это улыбка, которую Хаджимэ так долго ждал. Он просто в восторге от неё, и она является ещё одной причиной, по которой он влюбился в Нагито Комаэду. — Именно так я и скажу. — Именно так и скажешь что, Хаджимэ? Чиаки, с её волшебной способностью точно знать, когда нужно появиться, появляется сбоку от них. Крошечный бумажный пакетик золотистого цвета беспокойно болтается на одном пальце, а другим она поправляет чёлку. Нагито даже не колеблется, когда делает шаг вперёд и забирает у неё пакет. Приятно видеть, как он уверен в себе: ещё один признак того, насколько они близки. — Мы собираемся пройтись. Раз уж я здесь. Щёки Нагито окрашиваются в прекрасный розоватый оттенок, и он выглядит явно довольным собой, будто эти слова имеют приятный привкус. Милый, заботливый, добрый Нагито никогда бы не подумал о том, чтобы исключить кого-то, но Хаджимэ не может сказать того же о себе. Как бы он ни дорожил временем, проведённым с Чиаки, ему очень хочется, чтобы остаток дня принадлежал им одним: несколько часов, словно вырванных из какого-нибудь романтического фильма, снятого для телевидения, которые могут завершиться — а может и нет, — тем единственным, чего Хаджимэ так давно жаждал. Он пристально смотрит на Чиаки, надеясь поймать её взгляд, но ему не везёт, так как волосы Нагито перекрывают ему обзор. Между тем, сам Комаэда прилагает огромные усилия, чтобы закрепить новую заколку в волосах Чиаки. Хаджимэ не считал это чем-то сложным, но он явно ошибся в этом вопросе. — О чём задумался? Дразнящая нотка в её голосе остаётся совершенно незамеченной Нагито. Или, по крайней мере, Хаджимэ так думает, потому что он, наконец, встречает её игривый взгляд, направленный поверх макушки Нагито, подмигивание и всё такое, а Нагито даже глазом не моргнул. — Да ни о чём. Или я не прав? — У меня не было никаких мыслей, — вторит ему Нагито. — Но, конечно, это не значит... — Я вот подумала, что всё равно уже подустала, так что я лучше пойду домой. В голосе Чиаки нет и нотки усталости — потому что её в принципе нет, Хаджимэ это прекрасно известно, — но она всё равно делает вид, что широко и громко зевает, потягиваясь при этом. Они на мгновение встречаются взглядами — на достаточно долгое, чтобы Нагито поочерёдно оглядел их, — прежде чем Чиаки обнимает обоих парней. Движение прижимает Нагито к нему: достаточно плотно, чтобы он почувствовал выпирающие из-под свитера участки тела и резкий удар локтя о рёбра, и все это настолько идеально, что жадная часть разума Хинаты жаждет только удерживать Комаэду в этом положении и никогда не отпускать. Когда они всё же вынуждены отстраниться друг от друга, Хаджимэ с большим удовольствием ощущает мягкое прикосновение руки Нагито к своей. С учётом, что они были только что прижаты, нет ничего удивительного в этом касании, но они достаточно близки, чтобы не считать подобное обычным совпадением. — Пообещай мне, что тебе будет очень-очень весело, хорошо? — уточняет Чиаки, а затем уходит, бросив ещё один мимолётный взгляд на этих двоих, прежде чем отвернуться, скрывая улыбку. Оба — Хаджимэ и Нагито — смотрят, как Нанами растворяется в толпе. — Что ж, кхм, куда хочешь пойти в первую очередь? Наступившее молчание, как ни странно, первым нарушает Нагито. Он выглядит немного увереннее, чем прежде, даже если его голос ещё не подстроился под этот настрой. Несмотря на то, что Чиаки протащила его через большую часть ярмарки, в голове у Хинаты почти ничего не отложилось. Однако говорить об этом Нагито он не собирается — не хочет создать у Комаэды ложное представление о том, сколько времени он провёл с девушкой, — поэтому вместо такого ответа, в порыве самоуверенности, он протягивает руку, чтобы обхватить Нагито за талию. — Может, просто пройдёмся и посмотрим, что тут есть? В ответ он получает хмыканье, и оборачивается он как раз вовремя, чтобы увидеть, как Нагито закусывает губу, словно размышляя о чём-то. Бесполезно подталкивать его к тому, чтобы он прекратил, да и вообще, иметь своеобразный островок тишины среди шумного празднества весьма приятно, пусть и странновато. Если Нагито действительно хочет что-то сказать, то он подберёт нужные слова. Неуверенная хватка на талии Нагито не очень-то удобна при ходьбе, поэтому они переплетают руки с грацией неловких подростков. В этом нет ничего такого, чего бы они не делали прежде, но на публике, при таком количестве глаз кругом, это кажется совершенно новым открытием. Когда Хаджимэ позволяет себе застенчивый взгляд, лицо Нагито очаровательно искажает слащавая улыбка. Она нерешительна в сравнении с той глуповатой ухмылкой, которая, как Хаджимэ знает, растягивает его губы так, словно то, что он испытывает, ему абсолютно чуждо, и он не решил, можно ли в такой ситуации показать свою радость. Разговор между ними течёт легко. Всё так непринуждённо, будто они вовсе и не приближаются к статусу полноценного свидания. От одной только мысли об этом сердце Хаджимэ начинает отбивать бешенный ритм вновь и вновь. — Может, сходим туда? Нагито всё ещё удерживает в одной руке свой странный чёрный блокнот — «Надо было предложить понести его», — проносится в мыслях Хаджимэ, и от этого он совершенно теряется в пространстве. До него доходит, что к чему, только потому что единственный объект поблизости — ларёк в самом краю дорожки, переполненный всевозможными предметами домашнего декора. Здесь и подушки с китчевыми изречениями, и серебряные фоторамки с вырезанными на подставке замысловатыми датами, и аляповатые деревянные таблички с фразами вроде «единственное время, в которое позволительно пить вино, — любое время», написанными закрученными буквами. В общем, это мешанина из предметов, которые Хаджимэ вполне мог бы списать со счетов во время поиска подарка для Нагито. Ничто из увиденного не вписывается в простор и минимализм особняка, но Хаджимэ не собирается воротить нос от того, к чему Нагито впервые за всё время проявит интерес. Это ведь хорошая возможность выяснить побольше о его предпочтениях, если не о чём-нибудь ещё. — Конечно, давай глянем. Радость, что проносится по лицу Нагито, слишком восхитительна. Как укол дофамина, лучший вид освежения, это то, что Хаджимэ хочет видеть снова и снова. — Я пытался переделать некоторые комнаты дома, — говорит Нагито, когда они подходят поближе и, оу, как сердце Хаджимэ замирает при слове «дома». — Так что, мне нравится присмотреться к вещам, которые попадаются на глаза, понимаешь? — Имеет смысл. Хаджимэ больше нечего сказать, особенно после того, как он чувствует лёгкую досаду при мысли о мире, где он мог бы украсить собственное жильё, если бы у него была такая возможность. Это также напоминает ему о том, что стоит уточнить у Фуюхико и Казуичи, когда они подпишут договор аренды. Хорошо было бы знать подробности и всё такое. Нагито легко пробирается к главной «витрине», аккуратно утягивая за собой Хинату. — Ага. Я подумал, что пришло время сменить обстановку, с тех пор, как... — он издал звук, словно он подавился словами, но через несколько секунд оправился и отвернулся. — Я подумал, что временами сменить обстановку весьма неплохо. И Хаджимэ не может с этим поспорить, но он не понимает, к чему была эта странная подача. Возможно, это ещё одна причуда Нагито — может, думает, что Хаджимэ обидится на подобное легкомысленное расточительство. Будто оно вообще имело место быть. Однако это заставило Нагито засуетиться. Он нервно перебирает пальцами пайетки на какой-то подушке. Одна сторона у неё ярко-фиолетовая, другая — синяя, и Хаджимэ отчаянно надеется, что это не из разряда вещей, которые нравятся Нагито. — Хотел бы я делать так в общежитии, — добавляет он вместо этого. Кто-то должен снять напряжение, которое, судя по виду Нагито, над ними нависло. — Я в том смысле, что Фуюхико вроде как разбушевался, когда мы переехали, но не надолго. Мы не можем прибить что-то, поэтому плакаты держатся на скотче, и, ну, не знаю, странновато сидеть и ужинать рядом с одной из приклеенных к стене моделей Казуичи. Это, по крайней мере, оказывается удостоенным хихиканья со стороны Нагито. Он перекладывает руку с подушки прямо поверх рта, заглушая звук изящными пальцами. — Хаджимэ, я не поверю, пока не увижу своими глазами. Хаджимэ нравится верить, что он из тех, кто довольно безболезненно переносит удары под дых, верить, что большинство вещей и событий не сумеет застать его врасплох. Но эта ситуация выбивает его из колеи, потому что он не спал ночами, думал, думал и думал о том, как бы забрать Нагито к себе в общежитие, познакомить его с друзьями, и о том, что это будет значить. — Я-я имею в виду, это было бы слишком большой честью для меня, чтобы даже предлагать такое. Ты не обязан этого делать. Голос Нагито, в котором отчётливо прослеживается паника, заставляет Хаджимэ понять, что он ничего не сказал. — Нет! Нет, я... Четверг. Приезжай в четверг, хорошо? Если ты вообще сможешь приехать. Я пойму, если у тебя ещё какие-то планы в этот день? Они оба превращают этот разговор в неугомонную околесицу. Нагито выглядит так, будто рассчитывает, сколько времени ему понадобится, чтобы согласиться, не показавшись отчаявшимся, а Хаджимэ сдерживает подкатывающую тошноту, которая может выйти наружу, если Комаэда откажется. Не то чтобы он отказался, учитывая, что сам заговорил об этом пару минут назад. Нет, он не отказывается, только спрашивает: — Ты уверен, что так будет нормально? Твои соседи по комнате не рассердятся? И, да, возможно, Хаджимэ следовало подумать об этом, но Нагито выглядит настолько обнадёженным, что теперь не может взять своё приглашение назад. Кроме того, можно подумать, Фуюхико и Казуичи не приводят домой кого угодно. Даже если учитывать, что эти «кто угодно» — общие друзья. «Это так, мелочи», — думает Хаджимэ. Сейчас не о чем беспокоиться. — Неа. Сегодня с утра я там тоже жил, так что ничего страшного. Он дополняет это подмигиванием — действие полностью теряет свой эффект от того, что сразу после него Хината застенчиво почесывает затылок. — Но, скажу честно, — продолжает он. — Они довольно противные. На этот раз Нагито разражается смехом. Великолепный звук. — Они просто придают живости вашей квартире, — возражает Нагито, но под его ликованием скрывается своеобразная тоска. — Как вариант. В этот момент Нагито ведёт себя свободнее, с удовольствием принимаясь рассматривать разложенный перед ними ассортимент. Теперь он выглядит так, словно ему стало легче, и всё его тело держится оживлённее, когда он переходит от одеял к новинкам кухонной утвари и крошечному набору суккулентов. Их размещение тут ощущается спонтанным, будто их не планировали тут ставить. Все они с ярко-зелёными листьями и тропическими цветами — если честно, Хаджимэ считает их самым симпатичным объектом тут. Он видит, как Нагито сосредоточенно смотрит на один из них — на белый цветок, слегка перекошенный, будто его толкнули, — и сразу понимает, что без него они не уйдут. Он ждёт достаточно долго, пока Нагито потянется к нему и возьмёт обеими руками, прежде чем влезть: — Нравится? — спрашивает он, будто не знает ответа. Когда Нагито кивает, его лицо украшает улыбка, и он поглаживает один из лепестков кончиком пальца. Хаджимэ понимает, что сейчас самое время действовать. — Тогда давай я тебе его куплю, ага? — он знает, что спрашивать — неверный путь, следуя по которому он неизбежно попадёт в ловушку в виде убеждения Нагито о том, что Хаджимэ, должно быть, на мели или что-то такое, но и требовать, чтобы Нагито дал ему купить суккулент, тоже не очень хорошо. В любом случае, потребуется несколько секунд, чтобы шок сошёл с лица Нагито, поэтому Хаджимэ использует это время в своих целях и направляется к кассе, к логическому завершению своих планов. Он уже близок к нему, преимущественно из-за того, что пропустил часть с любезностями от девушки за стойкой, и в этот момент Нагито нерешительно встаёт позади него. — Тебе действительно не нужно этого делать, — тихо замечает он, когда Хаджимэ передаёт ему крошечный горшочек. Он довольно привлекательного цвета — морской волны, можно сказать, — с пляжной сценой, которая будет выглядеть уморительно на фоне блестящего мрамора и матово-чёрной отделки дома Нагито. — Ага, ты прав, — отвечает Хаджимэ, снова обхватывая рукой талию Нагито. На этот раз получается весьма неплохо. — Я просто захотел это сделать. Оказывается, это правильные слова, хоть они и смехотворно банальны. Глаза Нагито зажмуриваются от чистой, невинной радости, а сердце Хаджимэ едва не замирает. Оно того стоило, это десятидолларовое растение, раз уж он получил такую реакцию в ответ. — Ты должен помочь мне найти место, куда его можно поставить. — Конечно. Нагито прислоняется к его плечу, а глаза его начинают сверкать, как только он принимается перечислять возможные места, и мир полностью исчезает. Ничто не имеет значения, кроме Нагито и то, как он прижимает к себе это незначительное в других отношениях его растение: ни выпускной, ни его тревоги, ни ситуация с Чиаки, случившаяся всего час назад. — Потом же готовим куса моти, правильно? Нагито прерывает свой собственный поток мыслей, чтобы задать вопрос, и это так очаровательно уместно, что у Хаджимэ едва ли не вырывается смешок. — Только если выберешь то, что хочешь ты. Нагито краснеет, опускает взгляд на растение и бормочет какие-то полусырые оправдания, почему он забыл об этой детали. Но на его лице проявляется ухмылка — та самая, которая говорит Хаджимэ, что всё в порядке, и, да: впервые за весь день Хаджимэ думает, что всё будет хорошо.Глава 14.
25 декабря 2022 г. в 23:12
У матери Хаджимэ есть привычка, которая образовалась с его поступления и которая, несомненно, будет актуальна до самого его выпуска.
В тот день, первого апреля, он просыпается рано, проскальзывает на кухню, чтобы сварить себе кофе, пользуясь своим редким мгновеньем одиночества. Балкон, на котором и шагу ступить негде, выглядит наполовину приличным в лучах утреннего солнца. В свете легко заметить отсутствие уборки, а растение, стоящее рядом с опрокинутым раскладным креслом, почти сдохло, но всё остальное выглядит приемлемо.
Она звонит ровно в восемь, когда Хаджимэ делает последние глотки кофе. Напиток всё ещё слишком горячий и горький, из-за чего сильно обжигает рот и заставляет язык неметь.
— Привет, мам.
Это обыкновенное приветствие, которое сразу же перекрывается фонтаном слов.
— Хаджимэ! Представляешь, мой ребёнок в следующем месяце выпускается!
Вполне представляет, по сути, потому что он и выпускается, но он этого не озвучивает. Можно и поступиться этими очевидными саркастичными ответами — в конце концов, он скучает по матери. И по отцу, и по большой кровати, которая занимает большую часть его спальни дома. Она не такая классная, как та в гостевой комнате Нагито, и уж точно не такая, как в комнате самого Нагито, но…
— Как там с занятиями, дорогой? Наслаждаешься последним семестром?
Но, да, ему нужно сконцентрироваться на разговоре с мамой, а не на мечтах и воспоминаниях.
— Всё в порядке, мам. У меня уже не так много работы. — Он целенаправленно умалчивает об опросе, который он пропустил на той неделе, или о сочинении, которое дописывал за десять минут до срока сдачи. — И, да. Я буду скучать по этому после выпуска, наверное.
Он хотел бы избежать этой темы, будь у него выбор, но его мать ничего об этом не знает и просто продолжает. Он слышит улыбку в её голосе.
— Всё ещё думаешь съехаться со своими? О, будет так хорошо снова с ними встретиться.
Она пускается в рассказ о Казуичи и том, как было здорово, когда он починил кондиционер в её машине. Хаджимэ даёт ей возможность выговориться, вставляя слово то там, то сям, чтобы создать видимость хоть какой-то заинтересованности в разговоре. Этого следовало ожидать, но чем дальше, тем больше противных вопросов всплывает на поверхность в разговоре, и они раскрывают уродливую, неудобную правду: до конца учёбы около месяца, а он до сих пор понятия не имеет, что делать. Ни с квартирой ничего не решено, ни с долгами, ни с работой. Это заставляет что-то жутко неприятное шевелиться под кожей — ползучий ужас, от которого чешутся руки и учащается пульс.
В его голове на кратчайшие радужно-яркие секунды мелькает мысль о возможности переехать к Нагито. У него более чем достаточно комнат, и было бы здорово видеться каждый день — как кажется Хаджимэ, это никому не помешает. Он, конечно, устроился бы на работу, чтобы выплачивать свою долю. Или чтобы вернуть деньги, которые Нагито не очень уж заметно скидывал на его счёт каждую неделю. В такие моменты Хаджимэ безумно рад, что родители не в курсе событий, происходящих на его банковском счёте, как бы они ни хотели этого. Трудно было бы объяснить регулярные поступления на счёт, с учётом, что оба знают, что Хината безработный — в частности, если бы им на глаза попались ошеломляюще большие числа.
Особенно в последние несколько дней. Дней, которые, за исключением суток странной и свирепой лихорадки Нагито, он бы хотел сделать бесконечными. Это ощущалось так привычно — заботиться о нём таким образом, с которым Нагито явно не был знаком. Именно поэтому Хаджимэ становится ещё больнее, когда он видит лаконичную подпись «за испорченную неделю» около невероятной суммы — десять тысяч долларов. Он не мог понять, на каком чувстве сконцентрироваться: безнадёжности, возникшей от осознания, что Нагито так и считает себя обузой, или злости на себя за то, что не сказал чего-либо, чтобы убедить его в обратном. Или, что куда более значительно, отчаянное ощущение, что он должен вернуть деньги. Чтобы доказать, что он с ним не из-за каких-то финансовых обязательств, а из-за того, что хочет быть рядом.
Это взывает к воспоминаниям о том, как он сидел рядом с Нагито на его кровати, о грустных чертах в улыбке Комаэды, когда тот признавался, как тяжело ему приходится. О срыве, который Хаджимэ позволил себе в ванной, потому что подвёл Нагито во многих отношениях, и так и не выяснил, как можно всё исправить. Как ни странно, он скучал по тем дням. Прошла почти неделя с тех пор, как он уехал, и с того момента они особо и не общались. Тесты и проекты, которые он откладывал на потом, подкрались без предупреждения — или с огромным количеством предупреждений, которые, как любезно подметил Фуюхико, Хината решил игнорировать. И хоть было не похоже, чтобы они друг друга избегали, Хаджимэ всё никак не оставляло тревожное чувство. Всё казалось настолько приближённым к грани чего-то нового, что любая разлука в такой момент казалось гигантской преградой.
Близость их совместного времяпрепровождения — объятия с Нагито на диване или милые посиделки у камина, да даже помощь в базовых ситуациях — окрашивали мир в такие цвета, каких Хаджимэ давно не видел. Цвета, что были в его общежитии — рядом с Казуичи и Фуюхико, его лучшими друзьями, — даже близко не стояли, становясь значительно более тусклыми. Глупая аналогия, которую Хаджимэ множество раз слышал и не меньше раз высмеивал за излишнюю романтизацию и драматизацию, но при этом она оказывается абсолютно точной.
В особенности он думает о том, как обнаружил Нагито в коридоре той ночью, с лицом, где смешались призрачная бледность и лихорадочно-красный цвет. То, как он обернулся, было похоже на что-то из кино: широко распахнутые глаза и смутная, нервная энергия, которая заставила сердце Хаджимэ яростно защищать его перед разумом. Вспомнил он и следующее утро, в которое он проснулся от солнечных лучей, пробивающихся сквозь занавески, и тонких, цепких рук Нагито, обхвативших его за талию и прижатым к его груди лицом Комаэды.
Если бы было можно, он бы делал так каждый день.
—… Хаджимэ?
То, как мать произносит его имя — резко и вопрошающе — заставляет его резко вздохнуть:
— Д-да?
Его собственное бормотание очень смущает, и более чем намекает на то, что он не слушал. Щёки стремительно нагреваются, и он ожидает раздражённого хмыканья, лёгкого недовольства или чего угодно, кроме короткого хихиканья.
— Значит, я была права? В жизни моего Хаджимэ появился кто-то особенный? Немного обидно, конечно, что ты мне не сказал, но я понимаю — хочется свободы…
И действительно, он никак не может ответить на этот вопрос. Хаджимэ рад, что они договорились созвониться так рано утром, потому что Казуичи ещё спит, а Фуюхико свинтил не пойми куда, так что рядом нет никого, кто мог бы высмеять за выражение лица, как у обделённой умом рыбки, или за то, как он чуть не падает вместе со стулом на пол.
— Я… что? Нет, — он кашляет, почти поперхнувшись слюной, которая, кажется, застывает во рту. — Никого особенного.
Но слова не идут, и сердце сердито и гулко стукает в груди. Она не знает о Нагито, и не то чтобы Хаджимэ опасался, что она не одобрит сложившуюся ситуацию, но было что-то неправильное в том, чтобы говорить об этом. Что-то на задворках сознания начинает некомфортно шевелиться, но Хината не может просто сходу указать на нечто конкретное. Может, факт того, что он не знает точно, нравится ли он Нагито, или нависшая над ним тайна незнакомца, оставляющего свою одежду в доме Нагито, о котором Хаджимэ до сих пор знает не больше, чем о чувствах Комаэды.
— Однозначно.
В голосе его мамы отчётливо слышна улыбка, и это злит Хаджимэ неоправданно сильно. Ему не нравится, когда его дразнят.
— У меня нет времени думать о таком, вот правда.
О язвительном тоне, в котором он отвечает, моментально можно пожалеть. В основном потому, что это вытягивает из неё комментарий о том, как сильно он защищается, и что разве ли это не лучший показатель того, что он что-то скрывает? И, возможно, она права, потому что сердце Хаджимэ тревожно трепещет, когда он думает о Нагито, сидящем рядом с ним за семейным обеденным столом, о Нагито, застенчиво стоящем позади него, пока Хаджимэ представляет ему всех своих тётушек и дядюшек на праздниках.
Он мимолётно задумывается о том, рассматривал ли сам Нагито такие исходы. Это заставляет его грудь сильно сжиматься.
В голосе матери всё ещё слышны нотки смеха, когда отвечает, и, боже, какой уже раз за этот разговор он теряется в своих мыслях?
— Охотно верю, Хаджимэ. Просто хочу, чтобы ты был счастлив, вот и всё.
— Я знаю, мам.
Они оба замолкают, размышляя о полученной информации, пытаясь выжать из этого всё возможное. Хаджимэ настолько напряжён, что ему интересно, чувствуется ли это через звонок. Он ждёт, что она снова начнёт копать в сторону личности «кого-то особенного», о его будущем жилье или работе. Всё это слишком сложно, а для раннего утра — тем более.
— Ну, думаю, у тебя много дел, так что давай, заканчиваем.
Это был короткий звонок, в основном из-за того, что Хаджимэ был не в состоянии сконцентрироваться на их разговоре, и в нём всё равно всплыло куда больше, чем хотелось бы. Он ожидал, что мама будет немного расстроена этим фактом, но нет. Напротив, она, вроде как, весьма довольна, и Хаджимэ уже представляет, какие сообщения он будет получать в ближайшее время и от неё, и от отца. Сообщения вроде: «Я слышала, неподалёку от тебя открылся замечательный ресторан. Держи это в голове!» и «Твоя мама сказала, что ты познакомился с кем-то на учёбе».
Он напоминает себе, что всё, что они делают, — из хороших побуждений, пусть и чувствует, как сильно стискивает челюсть от одной лишь мысли об этом.
— Да, в последнее время был полный завал. Я, кхм, — он пытается подобрать ответ, который не был бы ложью, но мог бы помочь уйти от этого телефонного разговора. Его мать терпеливо ожидает продолжения на другом конце линии, вероятно, с концами свыкшаяся с его неуклюжими ответами с заиканиями. — Не столько работа, сколько куча поручений, понимаешь? Всякие штуки к выпуску, всё такое, — наконец-то заканчивает он, хоть и не очень убедительно.
Но она не упускает возможности откликнуться, не теряя ни секунды:
— Конечно! Я уверена, это жутко интересно для тебя! Держи меня в курсе, Хаджимэ. Может, ты уже и взрослый, но мне всё равно очень приятно знать, когда ты хорошо проводишь время.
И, что ж, разве ли не чувствует он вину после этого? Хаджимэ думает о поездке с Нагито, о воссоединении с Чиаки и о том, что ни о чём из этого родителям не рассказал. «Потому что ты не знаешь, как им это объяснить» — говорит он сам себе. Но это только усиливает гложущее изнутри чувство.
— Обязательно, — обещает он. — Прости, что в последнее время не часто выхожу на связь.
Прежде, чем пуститься в сложные прощания, они ненадолго замолкают. Мать желает ему много веселья и хороших оценок, Хаджимэ как-то ей отвечает, а затем она переходит к перечню предметов, которые могут ему понадобиться — ещё простыни? Какие-нибудь туалетные принадлежности? Может, стиральный порошок, ведь она прекрасно понимает, какой он дорогой... Хаджимэ отвечает на все эти вопросы весьма вежливым отказом. Простыни ему не понадобятся, так как у него появилась привычка проводить больше времени в доме Нагито, чем в собственном общежитии, а о других необходимых вещах позаботится Фуюхико, который, как ни странно, был вполне доволен тем, что занимался хозяйством.
— Я не хочу, чтобы мой ребёнок жил этой отвратительной холостяцкой жизнью в колледже, — говорит она, и презрение с нытьём, которые просачиваются в её голос, глубоко ему знакомы. Это напоминает о том, как два года назад она обшарила всю их квартиру в поисках доказательств того, что они были неряшливыми, неорганизованными клишированными парнями из её кошмарных снов.
Он неуверенно покручивает на одном пальце свою пустую чашку, где было кофе, и откидывается на спинку стула, собираясь с мыслями для длинной и запутанной тирады, которая, как он прекрасно знает, неизбежна. Проходит не больше тридцати секунд к тому моменту, как телефон вибрирует прямо у его уха, что и неожиданно, и приятно. Он поднимает его перед собой, чтобы прочитать появившееся сообщение, всё ещё слыша причитания матери о важности чистоты и порядка.
Nagito Komaeda: Хаджимэ, я забыл, что сегодня вторник и мне нужно отлучиться днём, но ты можешь прийти в любое время! Если ты не против подождать, пока я вернусь.
Nagito Komaeda: Прости, если моё отвратительное планирование испортило тебе день
Желание закатить глаза почти что нестерпимо. Самоуничижение Нагито волнует его не так сильно, как вопрос, как бы вывести его из этих установок, да и Хаджимэ постоянно кажется, что он уводит разговор в совершенно не то русло. К тому же, сейчас ещё так рано.
Так что может быть — совсем самую малость — его это и беспокоит. Однако лучший способ борьбы с этим — принятие с последующей сменой темы.
Hajime Hinata: Ты ничего не испортил. Не волнуйся
Hajime Hinata: И доброе утро, тебе хорошо спалось?
Хаджимэ закатывает глаза с самого себя же. Не так давно он стебался над Фуюхико за все эти сообщения вроде «доброе утро», а теперь сам начал их отправлять. Но это напоминает ему, что сегодня утром нужно поторапливаться. Есть неотложные дела: например, наспех выполнить последнее домашнее задание по клинической медицине, провести несколько часов на скучной стажировке, а затем отправиться домой к Нагито, чтобы они могли провести остаток дня вместе. В городе проходит уличный фестиваль — один из тех, в которые главные улицы наполняются торговцами и ненасытными туристами, — на который он втайне планировал взять Нагито. Но теперь, когда у Нагито появились дела, эта возможность утеряна, так что Хаджимэ принял решение сходить туда в одиночестве — посмотреть, не сможет ли он купить какой-нибудь хороший подарок. Хаджимэ ещё ничего не сделал для него, и даже если он не мог конкурировать с поездкой на выходные и современными игровыми приставками, он мог позволить себе такие недорогие вещи, какие могли бы осчастливить Нагито. Вот только, чтобы сделать хоть что-то из вышеперечисленного, ему нужно слезть с телефона.
— Мам? Мне пора. — Пауза. — Ага, у меня скоро занятия.
Что, отчасти, ложь. Во всяком случае, то, что касается занятий.
Его мать, в свою очередь, на этот раз достаточно быстро заканчивает разговор. Они прощаются, обмениваются привычными «люблю тебя», а затем Хаджимэ остаётся один на один с коротким гудком, извещающем о завершении вызова, и новым сообщением от Нагито.
Nagito Komaeda: Да. А ещё я наконец-то чувствую себя лучше
Сообщение висит уже три минуты, но Хаджимэ до сих пор может видеть три точки, всплывающие под ним. Он не может представить себе, что именно печатает Нагито: в его голове проносятся сценарии от гигантского абзаца до простого «а что насчёт тебя?». Он даёт Нагито добрых пятнадцать секунд, чтобы он выдал свою мысль, а когда этого не происходит, Хаджимэ заставляет себя закрыть приложения и отвлечься на что-то другое. Нет смысла сидеть тут и нервничать.
За это время он может помыть свою чашку, а затем приступить к домашнему заданию, которое нужно срочно доделать. Если он соберётся с силами, и если Казуичи не начнёт докапываться к нему посреди работы, он сможет закончить со всем к десяти. Потом три часа на стажировке, ещё нужно учесть полчаса в дороге, и освободиться он к половине второго — будет время для того, чтобы заскочить на фестиваль, а потом провести остаток дня с Нагито. Он обдумывает то, что стоит собрать сумку на ночёвку, а затем позволяет своим мыслям перетечь в те дни, когда ему больше не нужно будет ничего собирать, потому что его вещи уже будут там. И это неизбежно возвращает его к животрепещущему вопросу о том, что же так долго печатал Нагито.
Хаджимэ проводит губкой по краю чашки так быстро, что практически ничего не смывает, но это уже не его проблемы. Пусть это будет своеобразной платой за украденную еду и грязные вилки — Хаджимэ прекрасно знает, что оба его соседа грешат этим. Когда он заканчивает, вода уже еле тёплая, а чашка оказывается криво поставленной на подставку, упираясь в тарелку, которую не трогали дня два. Кто-то должен убрать её, но сейчас Хаджимэ это мало волнует, потому что как только он решает взглянуть на экран блокировки, его встречает новое уведомление. Точнее, четыре уведомления.
Nagito Komaeda: Если честно, я бы хотел, чтобы ты остался ещё раз
Nagito Komaeda: Я нашёл документалку о том, как делают куса моти, и подумал, что тебе может понравиться
Nagito Komaeda: Может, попробуем сделать?
Между первыми тремя сообщениями и последним — крошечный промежуток времени. Даже не читая, Хаджимэ может понять, что там будет: Нагито возвращается к вышесказанному, в обязательном порядке принижает себя, что, как думал Хаджимэ, они начинают понемногу преодолевать.
Nagito Komaeda: Хотя с моей стороны было бы ошибочно предполагать, что ты захочешь! Я уверен, ты очень занят учёбой, ведь уже почти конец семестра и всё в таком духе!
В общем и целом, небольшой диалог Нагито вызывает в нём бурю эмоций. Радость от первых двух сообщений — потому что ему нравятся куса моти, но не так сильно, как мысль о том, что Нагито хочет проводить с ним больше времени, — затем тяжёлая грусть от неуверенности, которая сочится из четвёртого сообщения, и, наконец, кусачее раздражение от того, что Нагито до сих пор не может понять, как сильно Хаджимэ влюблён в него. Его первичная реакция — желание написать что-то вроде «Я бы рискнул собственным дипломом, чтобы провести с тобой день», но это, скорее всего, жутко и настырно, да и не даст ничего, кроме как непредсказуемую реакцию Нагито.
Hajime Hinata: Нет, я с удовольствием приду! Как насчёт посмотреть вечером?
Три точки всплывают почти что мгновенно, и Хаджимэ улыбается от мысли о том, что Нагито ждёт ответа с таким же нетерпением и волнением, как и он сам.
Nagito Komaeda: Если хочешь, Хаджимэ :)
Nagito Komaeda: Но только не чувствуй себя обязанным!
Хаджимэ напоминает себе, что такая фраза с Нагито — сущая мелочь, и считает победой то, что он не сопротивляется. Он добавляет к своему мысленному списку дел на день «тайно добыть ингредиенты для куса моти».
Hajime Hinata: Мы должны сделать что-то, что нравится и тебе.
От того, как долго и широко он улыбается, начинает болеть лицо. Это выглядит жалко, и это именно то, за что он всё время высмеивал Фуюхико, и, несмотря ни на что, ему это нравится. Но это не отменяет того факта, что ему нужно закончить с насущными делами — и на этот раз серьёзно взяться за них, потому что он уже слышит, что Казуичи проснулся, а значит, у него осталось всего несколько драгоценных минут мирного утра, которое вот-вот будет нарушено.
Хаджимэ успевает взять ноутбук из ящика стола, прежде чем вновь оказаться утянутым в шквал новых сообщений. Он, должно быть, выглядит как придурок: сидит и с нежностью смотрит на свой телефон. Казуичи может войти в любую минуту и начать издеваться над ним, к чему будет притянут и Фуюхико, как только придёт, и тогда Хината точно не сможет сегодня нормально поработать.