* * *
Нагито чувствует себя глупо, отчасти потому, что он не знает, чего ожидать от общежития колледжа, а ещё потому, что у него нет ни малейшего представления о том, что надеть. Костюм кажется слишком официальным. Он собирается встретиться с друзьями Хаджимэ, а не вести его в ресторан, признанный красным гидом, да и вообще, его любимый галстук-бабочка то и дело норовит покоситься вправо, как бы он его ни завязывал. С другой стороны, джинсы и футболка кажутся слишком повседневными. Да, это почти то же самое, что он носит каждый день, но Хаджимэ ещё ни разу не приходил в чём-то менее деловом, чем рубашка на пуговицах, а разве это не значит, что его друзья одеваются также? Он не может рисковать выставить себя на посмешище, одевшись слишком небрежно. Или, скорее, выставить на посмешище Хаджимэ. Почти что неизбежен исход, в котором он опозорится в какой-то момент вечера, и хоть он смирился, это не заставило Нагито меньше нервничать. Длинная ночь, проведённая в поисках, не принесла ему ничего, кроме усталости — фильмы, форумы и статьи «10 вещей, которые вы должны узнать перед переездом в общежитие!» были полны непонятной и противоречивой информации, которая запутала его ещё больше. Даже на сайте «Пика Надежды» было ничтожно мало информации. «Ты просто встретишься с его друзьями, — мягким тоном успокаивала Чиаки, ободряюще улыбаясь. — Тут не к чему готовиться». И как же Нагито хотелось, чтобы это было правдой. Впрочем, сейчас это не имело особого значения, так как оказалось, что у него есть всего пятнадцать минут до приезда Хаджимэ. Он редко опаздывал — эта черта восхищала Нагито больше, чем он мог признать. Конечно, можно рассмотреть такой вариант: дождаться Хаджимэ и узнать его мнение, но было бы не вежливо заставлять всех ждать только из-за его неспособности сделать выбор. А ждать придётся всем, потому что ужин, который планировал Хаджимэ, зависел от правильного выбора времени. Эта мысль мало успокаивает Нагито — скорее наоборот. Желудок почти мгновенно стягивается в тугой узел, да такой, что аппетит сразу пропадает. Он не может произвести подобное первое впечатление, не перед такими важными людьми. Мысленно он возвращается к той ночи, когда он лежал под одеялом, с тоской глядя на фотографию Хаджимэ, где он в ресторане, с чужой рукой, закинутой на его плечо, и это заставляет Комаэду думать о дружбе, безопасности и всех тех людях, которые являются для Хаджимэ домом. Он говорит себе, что самонадеянно думать о подобном, но знает, что это правда, как и то, что ему страшно находиться так близко к несерьёзной, но слишком обнадёживающей идее, что он когда-нибудь сможет стать одним из таких людей для Хинаты. Вот только подобные мысли не очень-то помогают ему, сидящему в гардеробной полуодетым. Этому нет оправдания. Жалок, как и всегда. Десять минут до прихода Хаджимэ; целых пять минут потрачено в никуда, в пустынные глубины жалости к себе. Самое меньшее, что он может сделать, так это пробежаться по содержимому ящика стола, хотя бы для того, чтобы создать видимость какой-то полезной деятельности, когда придёт Хаджимэ. «У Чиаки не возникло бы проблем». Его пальцы сжимаются вокруг воротника его свитера с аргайловым узором. Ему никогда не нравилась эта вещь, но кто-то когда-то купил её ему. Кто-то, для кого он носил этот свитер просто потому, что считал, что он хорошо смотрится. Кто-то, кого он больше не знал. Так может это просто становится непосильным? Если бы Миайя была тут, она бы нахмурилась и спросила, писал ли он обо всём в своём дневнике. Тот сейчас лежит у кровати, всего в одной комнате от него, и пусть кажется, что это непреодолимое расстояние, Комаэда мог бы сходить за ним, но это лишь отнимет и без того истекающее время. Конечно, он справится: выберет свитер и оденется до прихода Хаджимэ. Ничего грандиозного. Пять минут, и полосатая безрукавка перед ним выглядит однозначно лучше, чем паническая атака. Она накапливается в его лёгких, готовая вырваться наружу, и вот тогда он действительно опоздает. В любом случае, этот жилет весьма неплох. Он прекрасно сочетается с галстуком, который, как настаивает Джунко, оранжевый, а для него он был не более чем бордовым. Он может надеть белую рубашку под него и бордовый галстук, и будет выглядеть неплохо. По крайней мере, приемлемо. Может быть, даже привлекательно, если сильно напрячь воображение. Натягивая безрукавку, Нагито задаётся вопросом, понравится ли Хаджимэ. Он чувствует себя какой-то девчонкой-подростком только от мысли об этом, и она постоянно пульсирует в сознании, пока Комаэда приглаживает волосы, глядя в зеркало. Обычно непокорные пряди сегодня были укрощены с помощью геля, который он вчера поздно вечером достал из шкафчика в ванной. Честно говоря, он хотел сделать получше, но удача никогда не была на его стороне в подобных делах, так что и этого мизерного успеха будет достаточно. — Одеколон, — напоминает он себе вслух. Флакон на комоде выглядел нетронутым, по краям форменного хрустального сосуда собралась пыль, несмотря на тщательную уборку, проведённую всего несколько дней назад. Он редко им пользовался, да и купил только потому, что на этом настояла Джунко. «Это поможет тебе чувствовать себя не таким уж и неудачником», — она сказала это или что-то подобное. В любом случае, он был слишком дорогим, но стал довольно симпатичным украшением в гардеробной. Он надеялся, что Хаджимэ понравится. Так же, как он надеялся, что Хаджимэ понравится его наряд, его волосы, и всё его существо в целом. И вот, ноль минут. Или минус две, если быть точным, учитывая, что Хаджимэ официально опаздывал. Что, если призадуматься, может быть и к лучшему, учитывая, что он ещё не забрал свежеиспечённый пирог, ожидающий на кухне. Испечённый кондитером — тем самым, который годы тому назад собирал многоэтажные торты и сладости на праздники его родителям. Комаэда был неравнодушен ко всему, что она готовила, даже если позволял себе обращаться к ней лишь по особым случаям. Что-то в её присутствии в доме, в её машине на подъездной дорожке или в мягком гудении, что разносилось по коридорам, пока она работала, заставляло сжиматься нечто в груди и стучать в голове. Но сегодня он заставил перебороть это, отчасти потому, что было бы невежливо явиться к Хаджимэ на ужин с пустыми руками, но ещё и потому, что это была эгоистичная, ужасная попытка перекрыть старые воспоминания чем-то лучшим. Чем-то, что делало его счастливее. Так или иначе, он почти забыл об этом, и это заставляло нервы когтями впиваться в грудную клетку, но сейчас он не собирался сосредотачиваться на этом. Звук закрывающейся за ним двери эхом раздаётся в коридоре, ботинки, которые он откопал в гардеробной, цокают по мраморной лестнице, пока он спускается, и Нагито уже не впервые думает о том, как же тих дом в отсутствие Хаджимэ. Никто не наблюдает за ним, когда он переступает порог кухни, никто не отпускает кучу шуточек и не играет в глупые мобильные игры на повышенной громкости. Ничто не кажется обжитым, и хоть он пытался указать себе на то, что раньше его никогда это особо не беспокоило, верить в это становилось всё труднее и труднее. Всё меняется, пожалуй. Иногда к худшему, иногда к лучшему, и это может и эгоистично, но... Но он надеется, что на этот раз всё идёт не к худшему. Правда, очень надеется. Но ему нужно взять пирог, а не стоять здесь и погружать себя в то, что Миайя охарактеризовала как «отчаяние». Забавное слово, вкус которого ему совершенно не нравится. Миайя заставила написать его вверху страницы дневника большими печатными буквами, а затем вежливо попросила составить список того, что подходит под это описание. Она пообещала, что они поговорят об этом позднее, но, хоть он и старался изо всех сил, страница так и оставалась пустой. То, о чём он думал, не было важным для настолько серьёзного заголовка. Так, пирог. Нагито трясёт головой, словно это заставит мысли вылететь из его головы, и от этого движения галстук съезжает влево. Это приятное отвлечение — возможность сосредоточиться на том, чтобы поправить его одной рукой, а другой скользнуть под коробку с пирогом. Он как раз разглядывает светло-коричневое совершенство, когда звук дверной ручки нарушает тишину. Внезапно, за считанные секунды, весь дом будто становится светлее. — Нагито? Я приехал. В фойе раздаётся звук закрывающейся входной двери, заглушаемый отчётливым стуком шагов Хаджимэ по мраморному полу, и внезапно дом кажется не таким уж и пустым. Он едва успевает выглянуть из-за дверного косяка, как к нему навстречу спешит Нагито, бережно удерживая одной рукой пирог. — Хаджимэ! Розовый цвет покрывает лицо Хаджимэ, когда он слышит своё имя, и Нагито прячет это чувство глубоко в сердце. Они неловко обнимаются, стараясь не уронить пирог. Объятия завершаются тем, что Хаджимэ вырывает коробку прямо из рук Нагито. — Что это? — спрашивает он, вертя её в поисках этикетки. Нагито не знает, должен ли он обижаться. То, как он скрещивает руки, заставляет Хаджимэ вскинуть голову. — Думаешь, я не мог сделать его сам? Затем наступает момент, когда краски почти что уходят с лица Хаджимэ, и он с трудом подбирает слова, а Нагито смеётся, высоко и радостно, и всё чувствуется настолько естественно, что разжигает всё вокруг. — Ты мог бы сделать его, — подтрунивает Хаджимэ. — Но я знаю, что ты бы не стал. И если бы это был кто-то другой, эти слова заставили бы его вздрогнуть. Потом он бы принялся оценивать тон, то, как были произнесены слова, и как стоял человек в этот момент, но ничего подобного не происходит в отношении Хаджимэ. Они смеются, подшучивают друг с другом, и кажется, что мир никогда не существовал за пределами этой кухни. — А если серьёзно, — продолжает Хаджимэ через время. — Тебе не нужно было париться с тем, чтобы что-то принести с собой. Это ведь день для тебя, в конце-то концов. Он встречается взглядом с Нагито, и ему, должно быть, не нравится то, что он видит. — К тому же, это просто базовая встреча. Я не хотел, чтобы ты переживал на этот счёт. — Мне переодеться? Рефлекторно он вскидывает руки к подолу свитера, оттягивая ткань от тела. В голове прокручиваются варианты одежды, которые он разбросал в гардеробной: джинсы и зелёное пальто, которые он так любит, или пушистый свитер, в котором слишком жарко в это время года. — Нет! Нет, ты выглядишь... чудесно. Ты прекрасно выглядишь. Мне нравится, э-э, твой выбор. — Хаджимэ откашливается, и даже Нагито осознаёт, насколько неловким становится нечто, повисшее в воздухе. Что бы это ни было, оно встало между ними, нависло, как плёнка, как купол. И самое странное, что это не плохо. Не так, как могло бы быть. Немного странно и не к месту, да, но это не оставляет Нагито наедине с той бездонной ямой, которая поселяется где-то в его желудке каждый раз, когда что-то идёт не так. Они так и стоят, едва ли на расстоянии вытянутой руки, глядя друг другу в глаза, пока Хаджимэ не прочищает горло. Это происходит гораздо резче, чем должно было, и это заставляет Нагито понять, что он был слишком поглощён моментом. Они были слишком поглощены моментом. — Я просто хотел сказать, что тебе не нужно было ничего готовить. Не нужно было чувствовать необходимость в этом. Мы ведь просто собираемся посидеть с моими друзьями, ага? И тогда Хаджимэ одаривает его слабой, вымученной улыбкой, которая выглядит неуместной. Но, возможно, это только потому, что его взгляд то и дело скользит вниз, пристально цепляясь за тонкий изгиб губ Комаэды. Бессознательно они распахиваются, нижняя губа оказывается зажата между зубами, и Нагито готов поклясться, что услышал, как Хаджимэ сглотнул. — Всё-таки, это большое дело — встретить твоих друзей. Правильно? — вопросом на вопрос отвечает Нагито, и снова слышит этот звук — сглатывающий звук. — Возможно. Хаджимэ отвечает хрипло, всё ещё слишком пристально смотрит, и до Нагито вдруг доходит, что комната заполнена чем-то, чего он никогда раньше не замечал. И, конечно, так как он Нагито Комаэда и так как он никогда не был посвящён в подобные дела раньше, он запинается. — Да. Друзья всегда важны. Первоначально эта фраза звучит уместно. По большей части потому, что у Нагито мало опыта в плане дружбы — ещё меньше опыта в дружбе с людьми, которые ему нравятся, — но он смотрел фильмы и читал книги, и знает, насколько ценными они должны быть на самом деле. Поэтому он думает, что это правильные слова, но голова Хаджимэ откидывается назад, словно его ударили током, и внезапно закрадываются некоторые сомнения. Он медлит с ответом. И ещё больше медлит с тем, чтобы отвести взгляд от Нагито. — Ага. Мир на мгновение застывает, словно на картине, и становится идеально чётким. Вот Хаджимэ, Нагито, пирог; они находятся на расстоянии чуть больше двух футов друг от друга, залитые полуденным солнечным светом. Нагито находит это прекрасным. — Нам, наверно, пора идти, — Хаджимэ наконец собирается с силами. Он перекладывает коробку в левую руку и нерешительно протягивает правую. Это приглашение, которое понимает даже взволнованный и чувствующий себя не в своей тарелке Нагито. — Давай поедем на моей машине, — говорит он. Пальцы Хаджимэ обдают теплом его собственные. — Я помню, ты говорил, что Казуичи обзавидуется. Он запирает замок на входной двери — привычка, к которой его приучил Хаджимэ. — Но её нет на улице. То, как он оборачивается через плечо, чтобы усмехнуться, кажется совершенно непринуждённым. — Наверное, потому что она в гараже. И Хаджимэ узнаёт, что это весьма неплохой гараж. От его вида одним махом отпадают все вопросы: где Нагито хранит всякие вещи, где паркуется персонал, и, самое главное, сколько конкретно машин у Нагито. Как выяснилось, четыре. Четыре необыкновенных, безумно дорогих автомобиля, на которые Хаджимэ и подышать страшно. Он лишь на толику завидует тому, как Нагито подходит к одному из них и кладёт руку на капот, растопырив пальцы. — Любая, какую захочешь, Хаджимэ, — сияя говорит он. Ему безумно идёт эта расслабленная ухмылка и прищуренный взгляд, от которых Хаджимэ хочется отвернуться и забыть обо всей этой затее с ужином. — На твой вкус, — быстро и без долгих раздумий отвечает он. Он предпочёл погрузиться в то, что только что предстало перед ним, сохранить это выражение, чтобы затем прокручивать его в памяти вновь и вновь. Неважно, что это длится недолго, потому что брови Нагито напрягаются по краям, и он подносит палец к губам. Он закрывает глаза и в своеобразной игре показывает рукой в разные стороны, пока не останавливается на одной машине слева — синем спортивном авто, от которого Казуичи наверняка захочется реветь, а Хаджимэ — чувствовать себя довольным собой от того, что он появится в нём. Сиденья расположены низко к земле, а двери поднимаются вертикально, и то, что он придерживает Нагито, когда тот погружается внутрь, приносит куда больше удовольствия, чем должно. — Нужно нанять тебя лакеем, — говорит Нагито, когда они выезжают с парковки. Потому что это она и есть — да, без разделения белыми линиями, но всё равно частное, отдельное от остальных машин, место. — Для чего? — тупо спрашивает он, хотя во рту пересыхает, а сердце бьётся чаще. Он знает «для чего». — Для гаража, очевидно. Нагито держит коробку с пирогом на коленях, обхватив её руками по бокам, чтобы не соскользнула. Его длинные и тонкие пальцы постукивают по белому картону. Хаджимэ завидует этой коробке, думая о тепле, которое распространялось по нему по пути с кухни, а затем — благодаря вновь обретённой уверенности в том, что ведёт машину, или, может, она присутствовала изначально, — тянется через приборную панель между ними, чтобы коснуться тыльной стороны ладони Нагито. Это приглашение, которое, к счастью, понято правильно. Они ничего не говорят. Хаджимэ тащится по подъездной дорожке, немного чересчур крепко держась за руль, а Нагито сидит на пассажирском сиденье с довольной ухмылкой на губах. И это странно, потому что Хаджимэ всегда был из тех, кто считал молчание неловким. Но между ними так много подобных моментов, и Хаджимэ ни за что и никогда бы не променял их, не отказался бы от них. Он смотрит в сторону, и оказывается, что Нагито наблюдает за ним, тихо — застенчиво, — краем глаза. Потом он тянется другой рукой вверх, чтобы включить радио, и тишина исчезает, но всё равно. Это прекрасно.* * *
— Здесь так мило, Хаджимэ! Добавьте это к списку слов, которые он никогда бы не подумал услышать о малобюджетном многоквартирном комплексе, выделенном учебным заведением. По крайней мере, таким его представляли другим. По сути, все знали, что это всего-навсего тонко завуалированная попытка университета убедить старшекурсников остаться в кампусе. Комплекс, который на самом деле представлял из себя банальное общежитие с большими окнами и едва работающей стирально-сушильной машиной. — Не беги вперёд паровоза. Ты ещё внутри не был. Вторая самая нервирующая вещь за сегодня — первой было, понятное дело, держать Нагито за руку — припарковаться. Ему повезло, что у них с Казуичи и Фуюхико есть три места для парковки, и он может быть спокоен, что не вернётся к испорченной машине. Конечно, судя по тому, как некоторые из студентов, толпящихся вокруг, уже разглядывают её, он может с уверенностью сказать, что к концу вечера она станет темой для бесчисленного количества постов в соцсетях. А Нагито словно ничего не замечает: его глаза бегают с одной точки к другой, цепляясь за каждую деталь приземлённой атмосферы, которую Хаджимэ зовёт своим домом. — Да, просто оно такое своеобразное. Оно не так похоже на тюрьму, как я думал. А вот сейчас Хаджимэ хочется обидеться. Реально хочется, и он бы обиделся, если бы — как оказалось, как и во многих других ситуациях, — это был бы кто-то другой, а не Нагито. — Я имею в виду, с каменными стенами и всё такое. Как в кино. Я всегда думал, что это выглядит странно. Нагито позволяет себе замолкнуть. Он бросает на Хаджимэ такой взгляд, будто ему стыдно за самого себя, будто он ошибается в том, что полагаться на какой-то контент достаточно, чтобы о чём-то узнать. — Это было на первом курсе, — отвечает он, и расслабление, охватившее Нагито, похоже на каплю воды в пустыне. — Через какое-то время тебя повышают. Нужно же, чтобы все были рядом, верно ведь? — Ну, приятно знать, что его постарались сделать чуть более похожим на дом. Нагито улыбается, и его глаза снова прищуриваются. Хаджимэ это нравится. — Ага. Хотя можно было и чуть лучше постараться. Нагито смеётся и, боги, как же хочется поцеловать его. Нагито смеётся, Хаджимэ смотрит на него, и вдруг краем глаза улавливает розовое пятно. Он сразу же понимает, кто это, и все нервы, что кипели в его желудке, моментально превращаются в горькое раздражение. — А, Хаджимэ? Это кто-то из твоих знакомых? Казуичи машет им, да так, что всем туловищем качается взад-вперёд. За всё время жизни с ним, Хаджимэ выяснил, что такое поведение неизбежно ведёт к неприятностям. — К сожалению, да, — сухо отвечает он. Нагито нерешительно поднимает руку, но в этот момент Казуичи явно не смотрит ни на одного из них. — Думаю, нам пора. — Он выглядит очень возбуждённым. Когда двери открываются, Казуичи практически падает в обморок. Он летит к ним по тротуару ещё до того, как Хаджимэ полностью выходит из машины. — Хаджимэ, Хаджимэ, ты не говорил, что сегодня будешь с подарочком для меня! Итак, прежде всего, его немного раздражает то, как спокойно у Казуичи получается игнорировать Нагито. Ни полноценного приветствия, ни торопливого «привет», ни даже кивка головы, который создал бы хоть какую-то видимость вежливости. — Это не подарок, — бурчит Хината и хлопает дверью чуть сильнее — и чуть более нарочито — чем нужно, пока обходит машину, чтобы помочь Нагито с пирогом. — К слову, можешь представиться. Лицо Нагито покрывается ярчайшим розовым оттенком, и, может, Хаджимэ и следовало бы воздержаться от язвительности, чтобы не смущать его, но его злит то, что Казуичи смотрит на всё, кроме них. — Он ведь не обязан, — шепчет Нагито. Слова почти что сливаются воедино. Он немного отступает назад, почти прижимаясь к груди Хаджимэ. — Неа, обязан, — настойчиво отвечает он, положив руку на изгиб спины Нагито, чтобы слегка успокоить юношу. — Казуичи, это Нагито. Нагито, это мой очень грубый друг Казуичи. Почти смешно видеть, как загораются глаза его соседа, когда он видит что-то особенно интересное: Сонию, например, или то тако, которое столовая предлагает по особым случаям. Так происходит и сейчас, когда он заглядывает в блестящий салон машины, проводит пальцем по острым краям капота королевского синего цвета. — Чувак, я бы давным-давно позвал твоего дружка, если б знал, что у него есть такое. Нагито смеётся. Он перекладывает пирог в одну руку, чтобы другая оказалась свободна, но что бы он ни собирался ею делать, намерения рушатся, потому что Казуичи практически прыгает круг да около Комаэды, чтобы пожать ему руку. — Хоть он и мой закадычный друг, Хаджимэ был супер груб, пока представлял меня, так что лучше я сам скажу. Я Казуичи Сода, выпускник факультета механики. Рад знакомству, Нагито. — Приятно познакомиться. Я Нагито Комаэда. То, как вежливо говорит Нагито, просто восхитительно. Его глаза шире, чем обычно, а спина слегка чересчур выпрямлена, и, если сложить это воедино, Хаджимэ понимает, что Комаэда не в своей тарелке. Правда, совсем немного. Не настолько, чтобы это было заметно, или, по крайней мере, не настолько, чтобы Казуичи прекратил начатый допрос. — Ты реально дал Хаджимэ сесть за руль? — Э-э, да? Я всегда пускаю его за руль. Казуичи всегда любил драматизировать, поэтому он шумно охает; Нагито выглядит весьма озадаченным этим, и вся эта картина заставляет Хаджимэ мысленно вернуться на полчаса назад, когда они всё ещё были на кухне у Нагито. — Значит, ты дашь и мне сесть за руль, да? Раз уж мы оба друзья Хаджимэ. Это вроде как одно и то же. — Нет. Нагито уже было повернулся с таким видом, который значил, что он собирается уступить и согласиться, но Хаджимэ этого не потерпит. Что-то пронзает его: горячее и острое, нечто странно близкое к ревности, не имеющей почвы. Его хватка на ключах настолько крепка, что металл впивается в кожу. — Это не игрушка, Каз. Пойдём, нам нужно зайти. Как и ожидалось, нытьё начинается почти сразу. — Но Нагито не успел и рта открыть! А что если он не хочет видеть эту старую дерьмовую общагу? Наша новая квартира гораздо лучше, можем показать её, так что может... ай! Чел, за что? Нагито не очень против того, что его утягивают за собой, в основном потому, что он занят тем, что бросает взгляд то на одного, то на другого, будто опасаясь пропустить какое-то действие. Или будто не понимая, что происходит, что оказывается более уместным вариантом, учитывая то, что он шепчет: «Но это было бы нормально, Хаджимэ», когда его тянут к двери. Тянут аккуратно, во всяком случае, в сравнении с тем, что он хотел бы сделать сейчас с Казуичи. То, как он просил ключи и говорил о квартире практически на одном дыхании — дерзость. Он, может, слишком остро отреагировал — однозначно слишком остро, судя по тому, что Нагито выглядел более чем чуть-чуть смущённым, — но ничего не поделаешь. — Тебе ещё нужно встретиться с Фуюхико, — настаивает Хаджимэ. А затем, поскольку знает, как реагирует Нагито на то, что он становится центром событий, добавляет: — А ещё мне нужно начать готовить ужин. Каз это прекрасно знает. В ответ он получает благодушное «хорошо». Нагито, кажется, с удовольствием любуется окружающими его вещами, пока они проходят через дверь к лифту; его ничуть не беспокоят ни обшарпанные доски объявлений, ни потрескавшаяся плитка на полу. Он не жалуется и тогда, когда кто-то в последнюю секунду вваливается в кабину лифта, придержав створку, чтобы втащить внутрь свою переполненную бельём на стирку сумку. Девушка приветственно машет им обоим, окидывая Нагито долгим взглядом, и Хаджимэ вновь чувствует, как в его нутре закипает что-то защитное. — Это... кажется таким нормальным, — восторгается Нагито, когда они выходят на пятом этаже. Он выглядит искренне заинтересованным. — Ты бы не был в таком восторге, если бы тут жил, — сухо отвечает Хаджимэ, ища в кармане ключ. Тем не менее, он не может сдержать порыв теплоты, просочившийся в его голос. — Нет, я думаю, это было бы хорошо. Нагито не смотрит на него, когда говорит это. Он сосредоточен на отслаивающихся обоях рядом с дверной рамой, затем поворачивается к телефону-автомату, висящем на стене, и что-то подсказывает Хаджимэ, что речь не о самом по себе здании. — Значит, можешь быть моим соседом. Заменишь Казуичи. Хаджимэ прижимает его к плечу, тянется вниз, чтобы коснуться пальцев Нагито, и слабая дымка меланхолии на его лице — такая же смутная, как и занавески в его комнате, — исчезает. — А его тогда куда? — Это уже не наши проблемы, правильно? Они смеются до тех пор, как подходят к нужной двери; Нагито застенчиво стоит за плечом, а Хаджимэ гораздо более откровенен. Он хочет, чтобы весь мир знал. Ключ нужно встряхнуть в замке, а ручку прокрутить в нужный момент, и Нагито хочется попробовать просто ради забавы. Первые два раза у него не получается, поэтому Хаджимэ подходит к нему сзади, тесно прижимается и даёт подсказки над самым ухом. Они опоздают на ужин, но это не страшно. Четыре попытки спустя они всё же оказываются внутри, где их встречает Фуюхико. Он стоит слишком близко к двери, чтобы было удобно кого-то ждать, и это значит, что он подслушивал. — Нагито Комаэда, верно? Я Фуюхико Кузурю. Приятно познакомиться. — Ах, да. Это взаимно, Фуюхико. Они обмениваются рукопожатиями; рука Нагито почти комично покачивается под силой хватки Фуюхико. Видеть стоического бизнесмена, вырвавшегося наружу из Кузурю, совершенно не удивительно — в конце концов, его воспитывали именно для этой деятельности, — но странно видеть конкретно Нагито на стороне его собеседника. Нагито, который действительно тут, в его доме, рассматривающий пошлые плакаты, наклеенные Казуичи на стену, обеденный стол, который был тщательно убран для сегодняшнего вечера, и крошечную кухню, которая не могла даже с гардеробной в его собственном доме потягаться в величине. Неожиданно, он приобретает печальный вид. Фуюхико говорит с ним, и Нагито изо всех сил пытается не терять нить разговора, но что-то всё же происходит: что-то, что бьёт ключом из зелени глаз и просачивается в сгибание пальцев. — У вас очень мило, — произносит Нагито, когда они проходят в гостиную. Он разговаривает со спиной Фуюхико. — Не надо нам врать. Для студентов вполне сносно, но довольно херовастенько по любым другим стандартам. Фуюхико плюхается на диван, а Хаджимэ поднимает пирог, чтобы отнести его на кухню. Нагито застыл на месте, раздумывая, последовать ли за Хинатой или присесть на кресло в углу. Он не ответил на комментарий Фуюхико, а сейчас, похоже, уже поздно что-то говорить. — Сядь, ладно? Если Хаджимэ узнает, что я дал тебе стоять тут, как потерянному щенку, он меня прибьёт. — Не указывай ему, что делать, — вмешивается Хаджимэ. Затем, гораздо более мягким тоном, добавляет: — Делай, что хочешь, Наги. Момент, в который всё это происходит, можно сравнить только с уровнем голливудских сцен. Нагито становится ярко-красным от прозвища, которое Хаджимэ, кажется, взял из воздуха, Фуюхико начинает гоготать так сильно, что едва ли не давится, а Казуичи вываливается из-за парадной двери, едва дыша. — Хэй, Каз, у них есть ласковые прозвища друг для друга! — Я ж говорил, что они будут! — О нет, — лицо Нагито меняется. Это не улыбка, не гримаса, а нечто совершенно новое. Его руки взмывают вверх, словно он отгоняет остальных: — Такой, как я, не заслуживает прозвища от такого чудесного человека, как Хаджимэ. Я уверяю вас, он никогда не называл меня так раньше. «По крайней мере, это их утихомирило», — думает Хаджимэ. Казуичи приостанавливается, наполовину сняв ботинок, и недоверчиво косится на Фуюхико. Его губы подёргиваются, будто он собирается что-то сказать. К счастью, Фуюхико перебивает его: — Да, Хаджимэ не похож на кого-то, кто постоянно такое выкидывает. Не понимаю, что ты имеешь в виду под «такой, как я». Это немного странно. Он говорит это лениво, словно делает замечание не по делу, и Хаджимэ следовало бы проявить немного больше такта, но Нагито, кажется, почти не задет подобной подколкой. Он даже выглядит слегка счастливее, будто Фуюхико открыл тему для разговора, которую он так ждал. Хаджимэ не нравится эта новая искра в его глазах. — Нагито принёс нам пирог, — вклинивается он. Это неловкое, явное отвлечение внимания, но никто, кажется, не против. Меньше всего Казуичи, который мгновенно оживляется при упоминании десерта. — Где же он? Почему всё ещё не тут? — Наверно, потому что это десерт, и его едят после ужина, придурок. Казуичи бросает свой ботинок через всю комнату, едва не попав Фуюхико по голове. Кузурю, в свой очередь, вскакивает со своего места, держа кулаки наготове. От всей развернувшейся сцены Хаджимэ вздыхает: было бы неплохо, если бы они оставались культурными ещё немножко, но если они будут заняты, то он может попытаться предотвратить повторение того, что только что случилось. Это даже отвлекает их настолько, что Хаджимэ находит возможность подойти к Нагито достаточно близко, чтобы сцепить их руки. — Хочешь экскурсию? — шепчет он. — Они собираются навредить друг другу? — спрашивает Нагито вместо ответа. Он выглядит искренне обеспокоенным, и как бы Хаджимэ ни хотел улизнуть незамеченным, чтобы провести последний момент покоя на этот вечер вместе, он не может побороть небольшой трепет влечения к тому, как сострадателен Нагито. — Они занимаются этим всё время, клянусь. Это норма. — Он закатывает глаза, изображая беззаботность, которой старается убедить Нагито, после нескольких секунд внутренних споров о том, можно ли действительно оставить их. — Здесь не так уж много можно показать, правда ведь? Ему приходится бороться с желанием закатить глаза — на этот раз настоящим. — Нет, но у меня всё ещё есть комната. А ещё есть ванная и прачечная. У нас здесь есть некоторые блага жизни. Предпоследнее предложение заставляет Нагито хмыкнуть. — Только одна ванная? Неудивительно, что ты у меня частый гость, Хаджимэ. На таком расстоянии звуки препирательств Казуичи и Фуюхико почти что заглушены. В коридоре только они вдвоём, теснящиеся в крошечном пространстве чуть больше, чем нужно. — Да, это именно то, ради чего я приезжаю. Ты меня раскусил. Всё выглядит так, как должно. То, как флуоресцентный свет выделяет черты лица Нагито, наклон его головы, когда его плечи ссутуливаются, и он прячет своё хихиканье за ладонью. В этом месте, за углом, их не видно из гостиной, что делает невероятно допустимой мысль о том, чтобы просто наклониться и... — Получается, вам приходится жить в одной комнате, да? Нагито смотрит на дверь, словно она раскроет ему какой-то секрет. Шторка волос скрывает его лицо. То, что его голова наклонена вниз, кажется подозрительным, будто он специально так повернулся, и внезапная мысль, что он как-то расстроил Нагито, погружает Хаджимэ в некое ледяное чувство. Может быть, его голос будет слегка дрожать, когда он ответит. Может быть. — Нет, это было раньше. Так мы с Казом и познакомились. — Нагито слегка пододвигается. Хаджимэ прочищает горло. — Оу. Очень хорошо, что вы остались такими близкими друзьями. Большинство может только надеяться на подобное. Теперь Хаджимэ, который никогда не считал себя гуру общения, в тупике. Нагито не звучит конкретно огорчённым, скорее, он пытается как-то отвлечься — таким образом действует Казуичи, который меняет тему разговора, чтобы скрыть уязвлённое очередным отказом Сонии самолюбие. Или люди, у которых Хаджимэ наблюдал такую реакцию на то, что они хотели что-то сделать, но не позволял момент, настроение или... Оу. Он вспоминает кухню Нагито, на которой они были всего в нескольких сантиметрах друг от друга, а мир словно таял. Он вспоминает, как пятнадцать минут назад хотел повторить это чувство. Иногда трудно понять, о чём думает Нагито, но сейчас — быть может, впервые за всё время, — всё кажется относительно ясным. — Да, это... иногда они бесят, но я бы не хотел жить с кем-то другим. Они не могут стоять здесь вечно, поэтому Хаджимэ тянется к дверной ручке, и как только он её опускает, Нагито едва заметно вздрагивает. Его комната далеко не впечатляет. В ней нет прихожей с камином или гардеробной, но она чистая, светлая в это время дня, и Хаджимэ считает, что Нагито вполне оценит это. Нагито, нерешительно шагающий позади него, останавливается прямо перед порогом, словно сомневаясь, точно ли его приглашают зайти. Его взгляд бегает по комнате, цепляясь за всё вокруг: маленький деревянный стол, заваленный старыми заданиями, прикроватную тумбочку, на которой громоздятся толстые учебники. Он останавливается на календаре, висящем слева от кровати — одном из тех крупных учебных календарей, на котором каждый месяц занимает свою страницу, и прищуривается, чтобы получше разглядеть одну конкретную дату, обведённую синими чернилами. До этого на его лице не было особого выражения, но внезапно оно озарилось: — Выпускной! Точно, он уже на носу. Честно говоря, он выглядит более взволнованным, чем чувствует себя сам Хаджимэ. Возможно, это грубо, но когда Нагито начинает распинаться о том, что он получит свой диплом, пройдётся по сцене, Хаджимэ понимает, что было бы лучше, вернись он в гостиную, к шоу Казуичи и Фуюхико. Всё это заставляет его чувствовать себя неловко: будущее, которое простирается за пределами этого дня, и этот день непосредственно: должен ли он пригласить Нагито или нет. Хочет ли он — вопрос простой. Конечно же хочет, но он должен думать о своей семье и том, что он им скажет, том, к какому стрессу это приведёт. Да и к тому же, разве они уже подошли к этой точке? В плане, Нагито ещё ни с кем не знаком — кроме Чиаки, но она не в счёт, их знакомство было в частном порядке задолго до появления Хинаты в жизни Комаэды. Иногда было трудно удержаться от мысли, что Нагито что-то скрывает. Или скрывает конкретно его, что ли. Не то чтобы Хаджимэ мог его винить, учитывая, что он появился в жизни Нагито не более чем просто как некая покупка. И, возможно, это не совсем правильное выражение. Врач внутри него говорит, что нужно быть вежливее, но это трудно делать, потому что, по сути, так оно и есть. Неважно, как они с Нагито близки — неважно, как бы он хотел, чтобы они были близки, — обстоятельства их встречи от этого никогда не изменяться. Но потом, когда он вновь моргает и впитывает чистое удовольствие, которое расслабляет линии плеч Нагито и смягчает его выражение лица, кажется, что это уже не так важно. Удивительно, как это работает. — Это моя спальня, не музей, — мягко укоряет он. Это тоже шутка, и он несоизмеримо счастлив от того, как Нагито щурится и начинает смеяться. — Никогда не видел общежитий раньше, так что, думаю, уместно сказать, что с Хаджимэ прошёл мой первый опыт. И Хаджимэ даёт себе слегка поперхнуться, потому что, как бы сильно он ни привык к странным формулировкам Нагито, эта застала его врасплох. И он не знает, как на неё нужно отреагировать. — Э-э, ну, может, тогда пройдёмся дальше? — делает попытку ответа он в надежде, что жар, расплывшийся по его лицу, не так виден, как ощущается. Не сказать, что Нагито обращает на это внимание. Нет, он осматривает комнату так, словно это последнее, что он когда-либо увидит, глаза бешено мечутся туда-сюда, словно он пытается запомнить всё в мельчайших подробностях. Его губы расплываются в улыбке, когда он видит консоль, спрятанную под жалким маленьким телевизором Хаджимэ. В общей зоне есть и побольше, но он не собирается делиться таким дорогим подарком, эгоистично это или нет. — Очень мило, Хаджимэ. В этот момент он уже отворачивается к двери, отчасти пытаясь пригласить Нагито покинуть комнату самостоятельно, а отчасти стараясь скрыть румянец, который только-только начал спадать. Это прошёптано так тихо, так многозначительно, что на мгновение он даже не уверен, должен ли он был это услышать. «Это всего лишь общежитие», — хочет ответить он. Но на самом деле, это не так — по крайней мере, не для Нагито. Нагито, который, кажется, живёт один в своём нескончаемом лабиринте, окружает себя персоналом, Чиаки и больше никем. Они живут в двух разных мирах, и раз уж Хаджимэ было интересно заглянуть в его жизнь в тот раз, то нет ничего удивительного в подобном поведении у Комаэды. Да и в любом случае, это довольно мило. В такие моменты Хаджимэ просто не может насытиться невинностью. Он хочет быть тем, кто сумеет добиваться подобного выражения лица Нагито, кто покажет ему новые вещи, которые быстро станут его любимыми. Тем, кто будет проводить с ним больше времени, чем вдали от него. Так что он не говорит «Это всего лишь общежитие». Он вообще ничего не говорит, лишь позволяет моменту спокойно тянуться до тех пор, пока Нагито не насытиться обстановкой и не повернётся, чтобы подойти к двери. — Извини, что так долго, — говорит он, как только они выходят. — Ты, должно быть, думаешь, что я жутко странный. И в этот раз Хаджимэ тоже ничего не говорит. Вместо этого он обхватывает Нагито за талию, улыбается ему, и, как он и предполагал, этого оказывается достаточно.