* * *
Нагито носит ветровку четыре дня подряд. Уже после первого дня с неё выветривается запах Хаджимэ, что огорчает куда больше, чем хотелось бы признать. Но он полагает, что этого следовало ожидать, учитывая, куда он в ней ходит: в книжный магазин, чтобы навестить Мэри, на пляж, чтобы почитать купленные книги. И, возможно, он засыпает в ней, когда солнце скрывается за деревьями, а через полчаса просыпается под дождём. Мягкая обложка его романа забрызгана водой, а его толстовка пахнет скорее холодным ветром, чем Хаджимэ Хинатой. Это можно было бы легко исправить — вот только если бы он знал, когда вновь увидит Хаджимэ. Последние курсовые и оставшиеся дни стажировки, как с сожалением сообщил ему Хаджимэ, наконец настигли их. — Мне просто неудобно перед тобой, — сказал он, и Нагито прямо-таки слышал это в его голосе. — Я могу попробовать прийти после закрытия библиотеки, но... — Но ничего! — вмешался Нагито. Конечно, это было неприятно: последние недели они не провели ни дня порознь — но он не мог быть эгоистом перед лицом такого преуспевающего человека, как Хаджимэ. — Он так и сказал, но Хаджимэ категорически не согласился: конечно, он предпочёл бы проводить свободное время дома у Нагито, но ему необходимы были книги в библиотеке, чтобы закончить работу. Он не хотел, чтобы Хаджимэ чувствовал себя виноватым, поэтому Нагито спустил всё на тормозах, подметив, что пять дней пройдут быстро, а выходные они проведут вместе. Вот только в первые дни это было приятное ощущение, а через три дня оно уже не было таким правдоподобным. Конечно, они постоянно переписывались и созванивались каждый вечер, и Нагито не хочет показаться навязчивым, но уж очень сильно он скучает по чужой паре обуви в прихожей, по поцелуям в лоб по утрам, по тому, как Хаджимэ лениво пролистывает сообщения за завтраком. В первый же день он набирает стопку непрочитанных книг. Погода идеальна для того, чтобы посидеть на улице, поэтому он ставит стул на солнечный участок террасы и устраивается ближе к полудню. Первая глава захватывает его внимание, пусть лучшая подруга главного героя и чересчур визглива, чтобы быть приятной, но уже совсем скоро он начинает считать страницы до конца. Чиаки порхает по всему дому, но к нему не заглядывает, а Хаджимэ сейчас на занятиях, так что ничего не пишет; и хоть это жалко и глупо, но Нагито чувствует первые царапины одиночества. Теоретически, это не должно его беспокоить. Не то чтобы Хаджимэ стал неотъемлемой частью его жизни давно, и по сути количество времени, которое они знают друг друга, просто ничто в сравнении с годами, что Нагито провёл в одиночестве. И всё же, не очень приятно осознавать, что Хаджимэ сегодня не придёт, что он будет ужинать в обеденном зале один, и что заснёт с телефоном в руке, а не прижавшись к своему парню. Он недолго раздумывает, испытывает ли Хаджимэ то же самое, и у него в голове гудит желание просто спросить об этом, но Хаджимэ занят занятиями, и Нагито просто не может беспокоить его по такому бессмысленному поводу. Лучше не стало и на второй день, когда пошёл дождь, и он отправился обратно в дом с поселившимся в желудке ощущением, близком к меланхолии. Будь Хаджимэ здесь, они бы вместе приняли ванну. Но Хаджимэ не здесь, так что Нагито вытирает волосы полотенцем и садится в библиотеке наблюдать за грозой. Позже они говорят об этом по телефону, и он изо всех сил старается не показаться отчаявшимся, когда Хаджимэ просит включить камеру для видеочата. На нём вновь ветровка, только что вытянутая из сушилки, приятно тёплая, и Нагито наслаждается голодом, блестящим в глазах Хаджимэ, когда он видит её. — Я бы так хотел быть рядом, — говорит он. Ряды стеллажей едва видны за его плечом. — Но ты ведь делаешь кое-что гораздо более важное! — успокаивает его Нагито. А потом, поскольку ему не нравится печаль, закравшаяся во взгляд Хаджимэ, он позволяет себе немного откровенности. — Но мне бы тоже хотелось, чтобы ты был тут. Я скучаю. Потому что так оно и есть, и он думает, что Хаджимэ чувствует то же самое, учитывая, каким несчастным он выглядит. — Боже, я просто хочу, чтобы эта неделя уже закончилась. Я тоже скучаю, Наги. Что ж, он был прав. Он и знал, что был прав, но всё равно его сердце затрепетало, когда он услышал это. — Ещё всего два дня. Он старается сохранять оптимизм, пытается придать словам немного живости, но это звучит не очень убедительно. Хаджимэ, видимо, заметил это, потому что его брови сдвигаются к переносице, и он резко опускается на стол. От этого движения телефон трясётся, двигается, и Нагито удаётся заметить выброшенные стаканчики из-под кофе и обёртки от закусок, сложенные в стороне. — Ага, самые длинные два дня в моей ёбаной жизни. И, может быть, со стороны Нагито неправильно радоваться этому, но мысль о том, что Хаджимэ хочет, чтобы часы шли быстрее только потому, что они снова увидятся, приводит его в восторг. — Как будем праздновать? — спрашивает он. Потому что Хаджимэ заслуживает чего-то особенного: за окончание последнего курса и за то, что неделю корпел над домашними заданиями, и потому что деньги, жгущие Нагито карман, лучше всего потратить на то, чтобы осчастливить Хаджимэ. — Спать сутки напролёт, — сразу же отвечает Хаджимэ. — А потом валяться в постели. — Ты не хочешь никуда съездить? Тебе же нравится водить. Он смеётся безо всякой забавы, что звучит слишком устало, чтобы Нагито это понравилось. — Не знаю. Сейчас я не могу думать о чём-то, кроме всей этой волокиты, которая у меня тут лежит. — Ну, я могу что-нибудь придумать, если хочешь. Думаю, ты заслуживаешь чего-то хорошего после всей этой работы. Его пальцы сами по себе сцепляются. Они бы могли снова съездить в город, может, остановиться в пентхаусе высоко над улицами, чтобы наблюдать за всеми, как за муравьями. Или они могут поехать куда-нибудь в сельскую местность, покататься на лошадях по тропе на закате или отправиться в другую страну на день. Нагито купил бы самолёт, если бы пришлось, потому что Хаджимэ достоин этого, как бы он ни пытался отмахнуться от похвалы, и Нагито никогда не сможет ему в чём-то отказать. — Я просто хочу быть с тобой, ладно, милый? Я очень скучаю по тебе, Наги. Странно быть не рядом. К тому же, на тебе ещё и ветровка, которая... — тут его голос понижается, словно рядом есть люди, которых он не хочет посвящать в разговор, — невероятно сексуальная. — Да? Услышав это, Нагито чувствует себя зажато, из-за чего горбит плечи и наклоняется ближе к камере. Воротник сползает вниз и скатывается по плечу, обнажая, как ему прекрасно известно, бледный, неровный участок кожи. Хаджимэ чуть не хнычет. — Я буду думать об этом всю ночь. «Хотел бы я, чтобы ты был тут, чтобы я надел её для тебя», — хочет сказать он, но Хаджимэ и так уже чувствует себя виноватым. Это было бы просто жестоко. — Сколько тебе ещё делать? — спрашивает он вместо этого. — Типа, э-э, я даже не знаю. Страницы четыре, что ли? И список литературы. Нагито задумчиво хмыкает, потому что ему никогда не приходилось писать сочинения больше, чем на пять абзацев, и ему никогда не приходилось делать перечень литературы. Иногда из-за этого пропасть между ними кажется даже большей: ум, что бьётся о стенки головы Хаджимэ, и пустота, оседающая в его собственной. — Я попал под дождь, — говорит он. — Книга, которую я купил, вся промокла. Надеюсь, высохнет. Хаджимэ улыбается: — Можем сходить за другой в субботу, если нет. — И повторим тот раз, за книжными полками? — Конечно. Они оба смеются, и в глубине души Нагито задевает то, что им приходится заниматься этим по разные стороны экрана, а не напрямую. Сразу после этого он говорит себе, что это глупо. Хаджимэ ведь не на другом континенте, как это иногда бывает с парнями в романах. Их разделяет всего двадцать минут езды — Хаджимэ засел в библиотеке своего престижного университета, потому что ему нужно закончить со своими заданиями, которыми он пренебрегал ради Нагито. — А что, если Мэри увидит? — хихикает он, наслаждаясь дьявольской ухмылкой, озаряющей лицо Хаджимэ. — Тогда ей лучше отвернуться. Я не остановлюсь только потому, что она там. Так продолжается ещё какое-то время, пока солнце не скрывается полностью, а наружное освещение не начинает мерцать. Хаджимэ бросает взгляд на что-то на столе раз, другой, а затем он вздыхает так громко, что динамик телефона Нагито трещит. — Мне всё же надо вернуться к этому, — говорит он. Разочарование прямо написано на его лице, прослеживается в том, как сжимаются его плечи. — Хорошо. Напишешь мне потом? Нагито не может набраться сил, чтобы приобрести счастливый вид, и не может набраться сил, чтобы заверить Хаджимэ, что всё в порядке. По правде говоря, эгоистично, что он хочет проговорить с ним вплоть до глубокой ночи, когда их слова будут невнятными от усталости, а глаза — еле-еле открытыми. Он хочет прислонить телефон к столу и поужинать с Хаджимэ, хочет свернуться калачиком под одеялом, пока они говорят обо всём на свете. Но Хаджимэ нужно дописывать свою работу, и если он закончит с ней сейчас, то, может быть, сможет вернуться пораньше. — Пришлёшь мне фотографии для пущей мотивации? — отвечает он. В его тоне чувствуется нежность, которую Нагито всегда улавливает с трудом. — Что угодно для Хаджимэ. — И что угодно для Нагито, — повторяет он. Это что-то новенькое, и, как кажется, значит что-то большее. — Тогда поговорим вечером? — Ты же знаешь, милый. Нагито всегда обращает особое внимание на момент, когда Хаджимэ шлёт ему воздушный и подмигивает, от чего мир просто тает. Кто-то проходит мимо на заднем плане, но это никак не разрушает иллюзию того, что здесь только он и Хаджимэ, пусть их и разделяют экраны. — Ладненько, я вешаю трубку. «Я так не хочу», — горит на кончике языка Нагито. Но в итоге вырывается: «Не перерабатывайся! Делай перерывы!» и завершает собственным воздушным поцелуем в конце. Хаджимэ делает вид, что поймал его — прижимает руку к сердцу, чем вынуждает Нагито хихикнуть — перед тем, как экран гаснет, и Нагито смотрит на своё отражение на главном экране. Честно говоря, он не знает, что делать дальше. В нём как-то пусто — чувство, которое, по словам Миайи, должно быть сигналом для записи в дневнике. Но блокнот находится в другой комнате, и у него нет сил идти и доставать его, даже если он и в курсе, что он аккуратно лежит на прикроватной тумбочке. Кроме того, ему становится лучше. Три четверти уже заполнено, и ему почти не приходится пользоваться им с тех пор, как Хаджимэ практически переехал к нему. Значит, в этом нет необходимости. На сегодня он может забыть об этом блокноте. Нагито говорит себе, что, во всяком случае, сосредоточиться на фото, которые хочет Хаджимэ, будет куда более уместно. Всё, что делает Хаджимэ счастливым, делает счастливым и его. И ему не придётся никуда идти, чтобы выполнить задание. Ветровка уже на нём, телефон в руке, а кладка и приглушённый свет в библиотеке создают прекрасную атмосферу, если верить его словам. Вот только проблема в том, что он не знает, чего конкретно хочет Хаджимэ. Он знает, что его привлекает ветровка — и, для конкретики, Нагито в ветровке, иначе она так и осталась бы у Хаджимэ — но ему всё это кажется странным. Что такого особенного во всём этом? Неужели Хаджимэ нравилось притворяться, что Нагито тоже чего-то добился? Что существует вселенная, в которой они вместе учатся в Пике Надежды, и Нагито — не просто смазливая мордашка, проводящая дни без дела в своём доме? Это посылает некий острый импульс по его позвоночнику — что-то, что заставляет его затаить дыхание по неправильным причинам. Он знает, что это неуверенность, глубоко засевшая в нём, и голос Миайи звучит уже второй раз за несколько минут. «Поговори с ним, — говорит она. — Спроси, что он имеет в виду, и тогда тебе не придётся переживать». Потому что Хаджимэ не позволит ему чувствовать себя плохо. Он всё объяснит, и если Нагито будет некомфортно, они забудут об этом. Но Нагито не хочет, чтобы Хаджимэ был таким учтивым. Он хочет сделать что-то, о чём его попросили, без нависшей над ним тени сомнения, и даже если он отчасти гордится собой за осознание, он ненавидит сам факт существования этого чувства. Nagito Komaeda: Хаджимэ, какие именно фотографии ты хочешь? Немногословно, и как только это сообщение отправляется, он жалеет, что у него нет ничего под рукой, на что можно было бы отвлечься. Хаджимэ отключал звуки уведомлений на телефоне, когда работал. Чтобы не отвлекаться, как он сказал, почти во всём ссылаясь на Казуичи и его привычку посылать исключительно неважные сообщения в самое неподходящее время. Так что Нагито не ожидает ответа в ближайшее время. Это не очень приятно, но отчасти это его вина: если бы он сам знал, что делать, то не было бы необходимости спрашивать. И всё же, не прошло и двух минут, как на телефон пришло уведомление, и у Нагито защемило сердце по двум причинам: первая — ему придётся иметь дело с ответом, каким бы он ни был, вторая — несмотря на все слова, что он не смотрит на телефон, Хаджимэ ответил очень быстро. Hajime Hinata: Просто толстовку. На твоей кровати Hajime Hinata: Шучу Hajime Hinata: Как хочешь, милый. Я хочу увидеть что-то, из-за чего ты чувствуешь себя хорошо Это вообще не понятное заявление, потому что Нагито прекрасно осознаёт, что плох в фотографировании, и что не уверен, что заставляет его чувствовать себя хорошо. По идее, он мог бы оставить всё как есть: выяснить, что конкретно вызывает у него такие чувства, не беспокоя Хаджимэ. Но, с другой стороны, на его вопрос ещё не последовало ответа, и разве это не будет ещё большей тратой времени Хаджимэ? Nagito Komaeda: Я не понимаю, что такого привлекательного в том, что я её ношу Почти мгновенно на экране всплывает фотография Хаджимэ. Та самая фотография, которую он поставил на контакт через несколько дней после их первой встречи — искренний снимок в обрамлении недавно начавших цвести деревьев. Нагито мог бы смотреть на неё вечно, но её появление значит, что Хаджимэ звонит, так что сейчас не время. — Это привлекательно, потому что мне нравится мысль о том, что ты носишь то, что раньше принадлежало мне. Нагито хмыкает, а Хаджимэ продолжает. — Как бы, я не хочу называть это собственничеством, потому что это звучит как-то жутковато, но... мысль о том, что она у тебя, заставляет меня чувствовать, что мы всегда немного, хотя бы чуть-чуть. — Как будто Хаджимэ предъявил свои права? — добавляет Нагито. Он чётко слышит, как бодро звучит его голос, и задаётся вопросом, передаётся ли это по телефону. Когда Хаджимэ отвечает, он звучит так же бодро. Это однозначно радует Нагито. — Да. Именно так, как я бы и хотел. — Значит, фото не должны быть какими-то... особенными? Он хочет быть уверен, что Хаджимэ не останется разочарован. Он испытывает лёгкое смущение от того, что ему приходится задавать такие вопросы, но голос Хаджимэ успокаивает его: ему становится легче, когда он смотрит в окно, а в его мыслях проносится нечто поразительно очевидное. — Я хочу увидеть то, что, по-твоему, выглядит хорошо, — говорит Хаджимэ. И: — Если это не вызывает у тебя дискомфорта? Ты не обязан делать то, чего не хочешь. — Нет! Всё в порядке! Он понимает, что его ответ прозвучал слишком быстро, чтобы показаться искренним, и то, как подозрительно хмыкнул Хаджимэ, только подтверждает это. Но сейчас у него на уме что-то другое — всепоглощающее и настолько необыкновенное, что большая часть Нагито просто не беспокоится. — Тогда я должен идти. Меня посетило вдохновение, и я просто не могу оставить его без внимания. — Он хихикает, сжимает губы в звучный поцелуй и вешает трубку, прежде чем Хаджимэ успевает ответить. Немного грубовато, конечно, но есть дела поважнее. К тому же, Хаджимэ не будет злиться. Вещь, которую он ищет, находится в кладовой, и он направляется туда, преисполненный энтузиазма.* * *
В итоге Хаджимэ остаётся в восторге от фотографий. Он всё ещё любуется ими почти что сутки спустя, и это придаёт Нагито уверенности в том, что он собирается сделать. На въезде в Пик Надежды стоят ворота, которые никогда не закрываются — если бы Нагито спросили, он бы с уверенностью сказал, что дизайн ужасный — за которыми возвышается вечно пугающий главный корпус. Внушительные кирпичные здания, построенные сотни лет назад, и всё равно безупречные. Извилистые каменные дорожки огибают статуи мужчин с тростями, верхом на лошадях, в величественных креслах — те самые, которые он рассматривал в интернете поздно вечером, когда они с Хаджимэ только-только начали общаться. В реальности они выглядят гораздо лучше, и от этого его желудок сжимается от какого-то дурного предчувствия. Ему здесь не место, хоть на нём и рубашка с логотипом заведения. Всё вокруг него величественное, люди, которые ходят по коридорам, обладают особым потенциалом, а Нагито даже не может найти библиотеку. Здесь ни одной карты, ни одно из зданий не обозначено. Фото из интернета не показывают разросшихся лужаек или роскошной архитектуры в полной мере, так что Нагито не удивился бы, если бы он вообще оказался за много километров от места назначения. «Возле библиотеки нет парковки, — сказал Хаджимэ, звуча очень обеспокоенно. — Мы можем просто встретиться в другом месте. Обещаю, это не проблема». Но Нагито не хотел отвлекать Хаджимэ от работы ещё сильнее, так же как не хотел, чтобы Хаджимэ считал его жалким из-за неспособности пройтись по корпусу. — Прямо перед воротами — административное здание, — пробормотал он, просматривая записи, которые сделал ему Хаджимэ. — По тротуару налево, пока не увидишь здание со стеклянными панелями. Запоздало он понимает, что было бы полезно узнать, где расположены эти панели или с какой стороны находится здание в принципе. Он так и не увидел его — по крайней мере, так ему показалось, — и значит ли это, что он был невеждой или просто-напросто не сталкивался с подобным, он не особо понимал. Зато он точно знал, что не станет беспокоить Хаджимэ по пустякам. Небольшое утешение в том, что погода хорошая. Лёгкий ветерок шелестит по идеально подрезанным деревьям, донося собой хор голосов. Он замечает, что множество студентов сидит на пледах для пикника, играют с фрисби и болтают, прогуливаясь по дорожкам — всё, как в фильмах о студентах, которые он смотрел. Он мог бы спросить дорогу у кого-нибудь из них, но такой жалкий человек, как он, не имеет права отнимать у них время. Хаджимэ сказал, что никто не будет против его присутствия, но это кажется невозможным, учитывая, как сильно он сплоховал. Пакет в его руках завёрнут в тонкую золотистую обёрточную бумагу, так что совершенно не похож на рюкзаки, с которыми все вокруг ходят. Он без понятия, как охрана до сих не выдворила его отсюда. Справа от него — скопление деревьев, а за ними — строгое кирпичное здание с довольно неуместной пристройкой, торчащей сбоку. Нагито приподнимает голову, поворачивает ею влево и думает о правдоподобности того, что это и есть те стеклянные панели, о которых ему было сказано. Прохожий бросает на него странный взгляд. Как было бы хорошо, если бы Хаджимэ прислал фотографию. — Что-то ищешь? Девичий голос испугал его — уж слишком он громкий, да и близкий к его ушам. Потрясающие чёрные волосы девушки сверкают на солнце, а на чёлке мешанина из розовых и голубых прядей — таких ярких, что они, наверное, были недавно окрашены. — Библиотеку, — нерешительно отвечает он, потому что, как бы ему ни хотелось сказать ей «нет-нет, спасибо, я просто никогда не посмею побеспокоить такого талантливого человека, как ты», больше ему хочется найти Хаджимэ. Не очень правильно, что он спрашивает, но, конечно, раз уж она сама спросила... — Погоди-ка! Мы знакомы? — она щурится, наклоняет голову вправо и делает пальцами фоторамку. — Нет? — он моргает, словно этим может получить ответ на вопрос, кто эта девушка и с чего она взяла, что знает его. — Я Нагито Комаэда. — Нагито? — она задумчиво хмыкает, прикладывает палец к губам и отводит бедро в сторону. А затем, спустя где-то три секунды: А, Нагито! Типа, тот паренёк, который встречается с Хаджимэ! — Да? Это я. Он прижимает к груди подарок Хаджимэ, когда она подаётся вперёд, чтобы обхватить его за плечи. Предположительно, она его подруга, но Нагито никогда её не видел. Но эта девушка знает его имя, поэтому было бы невежливо спрашивать её собственное. Видимо, ему придётся просто смириться с этим и попытаться узнать дорогу к библиотеке. — А меня ты знаешь, ага? Ибуки Миода! Хаджимэ наверняка постоянно обо мне говорит, потому что знает, что однажды я стану рок-звездой! Нагито просто кивает, стараясь не получить толчок, когда девушка принимает какую-то театральную позу. Она болтает со скоростью, за которой его мозг не поспевает, что, наверное, к лучшему, с учётом, что он всё равно не может придумать, что ответить. — Ты хочешь с ним встретиться? Поэтому ты тут? Он сказал, что ты сюда не приходишь, и какое-то время мы вообще думали, что тебя не существует, но вот ты здесь! — Я пытаюсь найти библиотеку, — робко говорит он, потому что считает, что лучше повторить это сейчас, и потому что она снова влезает в его личное пространство. — Ну тогда я могу помочь! Она поворачивается и встаёт позади него так, что её руки оказываются у него на плечах. Похоже, он шёл в правильном направлении, раз уж она не развернула его, и часть его задаётся вопросом, что бы случилось, если бы он просто продолжал идти. Ибуки кажется довольно приятной — если не учитывать её гиперактивность, которой она привлекала внимание других учеников, — но это не меняет того факта, что ему не терпится поскорее увидеть Хаджимэ. — Только вот, — продолжает она, — мне нужно быть на занятиях уже через... минуту, так что мне придётся оставить тебя, парень Хаджимэ! Ибуки выглядит более, чем разочарованной. Она несколько раз оглядывается назад, в сторону, в которой, предположительно, проходят её занятия. Но пропускать занятия, видимо, не вариант, учитывая, как она с излишне драматичным вздохом и молниеносной речью отдаёт указания. — Так, в общем, продолжай идти, пока не увидишь здание с супермодным логотипом. Потом повернёшь направо — или пройди через, так быстрее? Да, пройди через него, пока не увидишь фонтан со статуей старого чела возле него, а потом бам, и библиотека прямо перед тобой, вот. У Нагито голова идёт кругом от скорости слов, а также от дружеских объятий, в которые она его увлекает, прежде чем убежать в противоположном направлении. Никто из них не прощается — или, может, Ибуки и прощается, но она не задерживается рядом с ним достаточно долго, чтобы он расслышал. В любом случае, теперь Нагито возвращается к тому, чтобы бродить по кампусу — теперь с дополнительным событием в виде неожиданной встречи. Признаться, он чувствует себя немного неловко. В его сознании не отложилось ничего, кроме «здания с супермодным логотипом», так что по сути она потратила своё время практически бесполезно. По крайней мере, он теперь знал, что ещё не прошёл мимо библиотеки. Значит, это не было абсолютно пустой тратой времени. В кампусе сейчас как никогда оживлённо — возможно, потому что занятия кончились, или потому, что люди в последнюю минуту бегут в свои аудитории, — и пока Нагито идёт, он не может не задуматься над тем, какой была бы его студенческая жизнь. Мимо него проходят разные люди с разными лицами: некоторые напряжены от стресса, другие глубоко увлечены учебниками или телефонами, а ещё большее количество улыбается, мило беседуя с друзьями. Сколько у него было бы товарищей? Какая была бы у него специальность, и любил бы он её так же сильно, как Хаджимэ — свою? Нагито Комаэда в этом мире был таким чужим. Он жил бы в общежитии, а не в каком-то одиноком особняке, проводил бы дни в компании друзей, отлынивая от учёбы до последнего момента. Его родители, возможно, были бы ещё живы, и посылали бы ему что-нибудь и с заботой бы спрашивали, на какие выходные он приедет домой. Может быть, он бы всё равно встретил Хаджимэ, если бы судьба была благосклонна. Но тогда его жизнь не была бы бомбой замедленного действия, и ему не пришлось бы сообщать новости о смертельных болезнях. Между ними не было бы никаких секретов. Они бы выпустились, нашли бы квартиру — одну из тех, которые находятся над кофейней, и половицы которой пропахли эспрессо, — и жили бы долго и счастливо. Но он убеждённо говорит себе, что это лишь фантазии. Он не вписывается в движение этого университета, да в движение всего мира. Это Хаджимэ заслуживает всего этого, и разве ему самому не достаточно того, что ему позволено наблюдать? Здание с логотипом, о котором говорила Ибуки, выглядит причудливо на фоне остальных: скромный кирпич с лестницей, из-за чего Нагито чувствует себя так, словно идёт на заседание суда. Девушка позади него явно спешит, поэтому он придерживает для неё дверь и скорее на автомате кивает на её благодарность. Она бежит через красочный атриум и поднимается вверх по лестнице, цокая каблуками с точным, устойчивым ритмом, который успокаивает всё, что начало бурлить в нём. Для чего бы ни предназначалось это здание, оно довольно приятное. Внутри всё совсем не так, как снаружи: блестящая отделка и светлое, просторное место, напоминающее Нагито музей. Здесь тоже тихо. Все разбежались по своим кабинетам, а это значит, что у него есть время посмотреть вверх, вверх, вверх на солнечный свет, льющийся через стеклянный куполообразный потолок. Это напоминает ему птичью клетку, и он достаёт телефон, чтобы сделать снимок. В нём нет ничего особенного: ракурс не очень удачный, да и есть засветы, но Нагито всё равно очень нравится. Может, Хаджимэ захочет потом взглянуть. Это немного самонадеянное предположение, особенно если учесть, что он наверняка проходит тут почти каждый день, но думает, что Хаджимэ в любом случае понравится. Это приятная мысль. Его и противоположную сторону здания разделяет довольно длинный коридор — настолько, что Нагито едва видит двери на той стороне. Все его блуждания начали давать о себе знать, о чём свидетельствуют собственные резкие вдохи, прорезающие тишину фойе. Ему нужно присесть, чтобы перевести дух, но его ведь ждёт Хаджимэ, и было бы невежливо задерживаться. Он, однозначно, уже почти в библиотеке. Вот там он сможет отдохнуть, наблюдая, как Хаджимэ пьёт третий за день кофе и дописывает эссе. Вот только его ноги дрожат от последующего шага, а в голове крутится безумно стыдная мысль о том, что он может рухнуть прямо посреди дороги. Он не мог этого допустить — вовсе не потому, что его лично это так волновало, а потому, что поползут сплетни, что это парень Хаджимэ устроил такую сцену, и разве ли это не будет ужасно позорно для него? Кроме того, здесь отличная зона отдыха, которая выглядит так, словно ею никогда не пользовались, и если он немного отдохнёт, то сможет полюбоваться архитектурой. Сможет подчерпнуть вдохновение для собственного дома, если не для чего-то ещё, учитывая, сколько ещё комнат нужно переделать. И тогда Нагито устраивается в одном из кресел с вычурными узорами, прижимая к груди подарок Хаджимэ, и смотрит на журнальный столик перед собой. На нём лежит горстка листовок и мутная пластиковая подставка с бумагой внутри. «Заказы на конфедератки и мантии начинают...» — вот и всё, что ему удаётся разобрать. — Для выпускного, — говорит он, и хоть его голос мягок, кажется, что он эхом рокочет по всему помещению. Он задумывается, знает ли Хаджимэ об этом, а затем называет себя дураком, полагая, что Хаджимэ будет относиться к церемонии со всем усердием и никак иначе. И всё же... — Стоит ли мне говорить ему? — спрашивает себя Нагито. Хоть флаер и выглядит старым, Хаджимэ провёл в библиотеке довольно много дней. А до этого он почти каждый божий час проводил в доме Нагито, что вполне могло значить, что он был не в курсе таких вещей. Нагито на мгновение задумывается — потому что всё ещё не уверен в причастности к этому, всё ещё не знает, какую грань может перейти, напомнив Хаджимэ о чём-то столь важном, — прежде чем принять решение и вытянуть бумагу из подставки. В таком виде цвета гораздо легче рассмотреть: всё ярко-красное и привлекающе-фиолетовое, что явно предназначено для внимания студентов. Один уголок оторван, а ещё кто-то закрасил «а» в мантии, но сама информация кажется совершенно целой, поэтому Нагито складывает листовку вдвое и кладёт в карман брюк. Проходит несколько минут, прежде чем он вновь проверяет свои силы, дважды сгибая ноги и нерешительно напрягая одну. Когда оказывается, что колени не подкашиваются, он чувствует себя достаточно уверенно, чтобы продолжить путь. Он ищет фонтан, который помнил из указаний Хаджимэ и смутно помнил из наводок Ибуки. Внутренний двор на этой стороне кампуса более сдержанный. Почти что лесная атмосфера, со скамейками, спрятанными под ветвями плакучих ив. Такое место, в каком Нагито с удовольствием посидел бы и почитал после обеда. Совсем скоро он проходит мимо фонтана, затем мимо потрёпанной погодой статуи какого-то почтенного старика и, наконец, встречается с возвышающимся строением — единственный возможный вариант той самой библиотеки. В двери вливается и выливается поток студентов с крепко сомкнутыми челюстями и полными книг руками. «Выпускная неделя — самое настоящее проклятие», — сказал Хаджимэ, и Нагито может наблюдать это здесь лучше всего. Он напоминает себе, пока отправляет сообщение, что ищет четвёртый этаж. Точнее говоря, стол в углу, и его сердце трепещет в груди, когда он входит в лифт. Стены стеклянные, и, поскольку он один, Нагито пользуется возможностью с благоговением посмотреть на ряды книг, студентов, которые яркими цветными пятнами виднеются за столами и в проходах. На втором этаже находится кафе, в котором кипит жизнь, а очередь в нём настолько длинная, что даже поднимаясь Нагито не видит её конца. Он почти расстроен, когда лифт издаёт звон и останавливается. Почти, потому что знает, что Хаджимэ находится по ту сторону створок. Четвёртый этаж, по мнению Нагито, более уединённый, чем остальные. Здесь уютная обстановка, которую он и ожидал увидеть в старинной библиотеке: тёмная мебель и тусклые стеклянные лампы. Несколько больших столов соединены в один, но большая часть столиков разделена высокими полками. На стене висит табличка «Тихая зона! Соблюдайте тишину», и у него неприятно сводит желудок от мысли о том, что он может помешать кому-то во время учёбы. Хаджимэ, как он и сказал, оказался в самом хвосте помещения. Когда Нагито заходит за угол, он видит копну его волос, а следом — его целиком, со свешенными руками. — Хаджимэ! — А? Когда он поднимает голову, его взгляд оказывается помутнённым и расфокусированным, словно он потерялся в своих мыслях или почти уснул. Однако он достаточно быстро оклемался, и Нагито почти тает от восхищения, когда Хината возвращается в норму. — Привет! — восклицает он и отодвигает свой стул, чтобы встать. — Ты даже раньше, чем я думал. — Мне понадобилось время, чтобы найти, куда идти. Руки обхватывают его талию, чужой нос прижимается к щеке — Нагито скучал по всему этому куда больше, чем он считал. Хаджимэ целует мочку его уха, линию челюсти, уголок рта, но это сердечные, а не развратные поцелуи, и от этого Нагито слабеет. — Да? Ну, я рад, что ты не заблудился. Что технически правда. Он рассказывает Хаджимэ об Ибуки и её попытке помочь, пока они устраиваются за столом, отодвигая бумаги и зарядное устройство для ноутбука Хаджимэ, чтобы Нагито мог положить подарок между ними. — Тебе не нужно было ничего мне нести, — начинает Хаджимэ, при этом плохо скрывая своё любопытство. Нагито усмехается: — Ну, мне кажется, это не совсем считается подарком, сколько чем-то от меня, что я хотел бы, чтобы было у тебя. И Хаджимэ, должно быть, узнал эти слова, потому что по лицу скользнула его фирменная улыбка: широкая, яркая и знаменующая дьявольский интерес. — О, да? — говорит он. — Интересно, что же это может быть. Он осторожно разворачивает подарочную бумагу, даже после того, как Нагито говорит ему не беспокоиться. Внутри оказывается свитер кремового цвета, без каких-то логотипов и следов износа. Он не был так горячо любим, как ветровка, которую он отдал, но Хаджимэ сразу его узнаёт. — Он не несёт такого же особого значения, — начинает Нагито. Он звучит нервно, даже если не хочет. — Но мне всегда нравилось носить его, и мне кажется, что этот цвет тебе будет очень идти, так что... — Нагито? — спрашивает Хаджимэ. Его взгляд такой нежный, когда он прижимает кофту к груди. — Как смотрится? Нагито понимает, что заболтался. Он наклоняет голову, чтобы скрыть, как краснеет, но Хаджимэ всё равно пригибается, чтобы поймать его взгляд. — Хорошо. — Да? Мне нравится. — Правда? Всё это довольно странно для подобной обстановки, но это не имеет значения, когда он смотрит на то, как Хаджимэ держит свитер. Может, какая-то часть его всё ещё не понимает смысла этого обряда, но когда он наблюдает, как Хаджимэ сжимает ткань двумя пальцами, как Хаджимэ вдевает руки в рукава и любуется посадкой, ему кажется, что в этом теперь чуть больше смысла. — Разве это не твой любимый? — спрашивает Хаджимэ, и когда Нагито кивает, он смотрит вниз на рукава, словно глубоко задумавшись. — Ты ведь не отдал мне его, потому что посчитал это обязанностью? Я хочу быть уверенным, что ты хотел мне подарить его — потому что мне очень приятно, если это так, — но если ты чувствовал себя обязанным только потому, что я отдал тебе ветровку, то... — Хаджимэ? — теперь черёд Нагито прерывать, и он делает это осторожно, пробуя на вкус ответ, который хочет дать. — Мне нравится видеть тебя в нём. Я отдал его тебе, потому что хотел, чтобы ты испытывал то же, что и я, когда я ношу твою толстовку. Что, по правде говоря, выражает его чувства на этот счёт куда лучше, чем он думал. И он гордится этим, когда видит посветлевшее лицо Хаджимэ. — Мне так нравится, Наги, — повторяет он. — Всё. Твой приезд, чтобы навестить меня, а теперь подарок, это... это... Он позволяет себе оставить это недосказанным. От радости, как кажется Нагито, и позволяет себе мысли об этом захватить его. Есть ещё кое-что, чем он должен поделиться, и если свитер возымел такой большой успех, то и сейчас Хаджимэ понравится. — Ещё кое-что! — Нагито снова копается в кармане, перебирая флаер в руках, чтобы разгладить его, прежде чем отдать Хаджимэ. — Я нашёл это в одном из зданий. Кажется, это связано с выпускным, так что я решил сказать тебе. Вдруг ты ещё не видел. Хаджимэ выглядит так, словно... ему неуютно, неожиданно. Это не очень заметно, но его плечи оказываются напряжены, а горло сжимается, когда он резко сглатывает. — Спасибо, милый, — говорит он, но не делает никакого движения, чтобы взять бумажку себе. В итоге она неловко ложится на стол между ними, смятая посередине и загибающаяся по краям вверх. — Ты... ты ведь пойдёшь на церемонию, да? Потому что в голову Нагито лезет ужасная мысль: что Хаджимэ пренебрегал занятиями, заданиями и стажировкой ради их отношений, а теперь пропустит кульминацию всего этого по той же причине. От одной только мысли по позвоночнику Нагито пробегает разряд, тошнота подкатывает к горлу, а голова начинает кружиться. — Конечно! — но ответ прозвучал слишком резко, а сам Хаджимэ выглядит измученным. — Я заказал это всё пораньше, кстати. Просто, кхм, у меня было так много работы, что я не особо думал о ней. Ты застал меня врасплох с этим, вот и всё. Его улыбка кажется вымученной, словно мираж чего-то настоящего, и пусть Нагито никогда не был хорош в чтении людей, но во взгляде Хаджимэ ему привиделось, что-то паническое. Это противоречит свитеру и домашнему уюту момента, что был до этого. — Прости, что расстроил. — Вовсе нет, — говорит Хаджимэ, и всё, что читалось в его выражении лица, исчезает. Тем не менее, он не выглядит так, как должен был бы, и Нагито остро понимает, что это его вина. Ему хочется схватить бумажку, отмотать время вспять, чтобы он даже не касался её. «Ты должен был понимать, как это тупо», — говорит он себе, но тогда он себя не послушал, и вот, к чему это привело. — Я просто представить не могу, чтобы ты пропустил такой знаменательный день! — он говорит вовсе не то, что хотел, абсолютно не то, но слова просто безостановочно срываются с его губ. — Подумать только, ты собираешься начать новый этап своей жизни! О, Хаджимэ, это потрясающе! Проблема в том, что Нагито уже привык к этому. В прошлом ему не раз приходилось принимать подобные неприятности, терпеть странные взгляды, что он получал, когда высказывал мысли, с которыми не мог совладать его разум. Но когда это исходит со стороны Хаджимэ, ему становится не по себе. Нагито не хочет, чтобы он видел эту сторону, какой бы она ни была, потому что это недостаток, а у него и так их уйма, и Хаджимэ видел многие, но... но... Но Хаджимэ, наклонивший голову и потирающий предплечье, выглядит почти несчастным. Этого достаточно, чтобы Нагито замолчал, достаточно, чтобы остановить поток бессвязного бреда, потому что он никогда, никогда не хочет даже представлять ситуацию, в которой расстроил бы Хаджимэ. — Прости, — пролепетал он. Затем он сильно поджимает губы. Подобно замку, возможно, чтобы не дать своему ужасному, мерзкому, жалкому «я» ляпнуть что-то ещё. — Прости. Это было слишком. Но сейчас Хаджимэ выглядит расстроенным по другой причине. Что-то в его лице меняется: брови сдвигаются к переносице, а может губы подрагивают — и от этого Нагито чувствует себя невероятно далёким, словно звёзды в ясную ночь. — Просто страшно, вот и всё, — говорит Хаджимэ. Он не уточняет, что именно, и Нагито не просит его об этом, и они сидят в тишине, кажется, несколько часов, с этим идиотским флаером между ними. — Поедем уже домой? — спрашивает он в конце концов, и это застаёт Нагито врасплох, потому что сегодня четверг, а Хаджимэ не должен был закончить раньше, чем завтра. — Ты уверен? — Да. — В тоне Хаджимэ есть нечто поражённое. Или отстранённое. Нагито не уверен, что хуже. — Вообще, я уже закончил, так что мне не нужно возвращаться до понедельника. В пятницу у Хаджимэ нет занятий. Водитель Нагито прожигает время, сидя на стоянке, пусть и довольствуется разгадыванием кроссворда. Им придётся возвращаться пешком через весь кампус, но Хаджимэ расстроен, так что Нагито не хочет вспоминать о том здании с потолком, похожим на птичью клетку. Он всё испортил. Но всё, что он говорит, это «хорошо» и смотрит на наклейки, отклеивающиеся от ноутбука Хаджимэ, пока он собирает свои вещи. Слишком длинные рукава кремового цвета висят вдоль запястий Хаджимэ, пока он занят. Глупо было дарить ему то, что ему не подходит. — Идём? Он не шевелится, ни когда Хаджимэ взваливает рюкзак на плечо, ни когда он задвигает свой стул и обходит стол, чтобы подойти к Нагито. Тут же на его лопатки ложится ладонь, и он на автомате встаёт. За этим следует поцелуй в висок, так что он знает, что сделал правильно. Только вот, взгляд Хаджимэ уже не столько печальный, сколько обеспокоенный, и... — Хэй, милый, ты в порядке? И Нагито кивает, но он не... он не... Он не на балконе, он не видит звёзд, но Нагито всё равно кажется, что он ужасно далеко.