20:55 привет
Очень жизнерадостно. Только точку поставить ещё в конце и с большой буквы написать для полного счастья, тогда сразу такой разговор задастся — закачаешься.20:56 я в Пушкине, так что не получится
20:57 а завтра? Такого поворота Женя не ожидал. Марк ответил мгновенно — пятьдесят шесть минут превратились в пятьдесят семь как раз тогда, когда Женя отправил сообщение о том, что встретиться не выйдет. Сообщение не отображалось как непрочитанное — значит, Марк сидел в диалоге. Незримое присутствие. Будто вот он, тут, напротив — хоть за руку бери. Только вот нельзя больше. Женя зажмурился. Потом поднялся на ноги, подошёл к столу, взял чехол с наушниками. Возвращаться к мультфильму про коров уже было бесполезно. Настрой сбился совершенно. И, кажется, сердечный ритм. Подключил наушники, забрался на кровать, обняв руками колени — детская поза, такая неуклюжая и нелепая для выросшего него. Свернулся бы Марк калачиком, было бы понятно — он меньше, он совсем как кот. Женя — по сравнению с ним — высоченный и вовсе не ребёнок. Тогда почему его так трясёт, будто он снова маленький, не достаёт до пола ногами и боится оставаться один в квартире? В ушах предательски заиграл Frost, но Женя совсем ничего не чувствовал из того, что проживал каждый раз, катая номер. Музыка сама по себе, Женя сам по себе — или, вернее, на привязи вопроса, на который никак не мог придумать ответ. Завтра четверг, выходной попросить Женя вполне имеет право: шоу у него не предвидится, программы ставятся в спокойном режиме, один день без тренировки ни на что не повлияет. В крайнем случае придёт на лёд в воскресенье.21:02 а когда ты уезжаешь?
Женя отправил этот вопрос и снова закрыл глаза. Заблокировал телефон, не выпуская его из рук. У Марка шоу же второго июля, в Сочи. Готовиться надо. Точно уедет скоро. Сигнал о новом сообщении раздался в наушниках буквально через секунд десять, прервав припев. 21:02 пока не знаю)) не брал обратный Вырвать бы сердце, чтобы так не стучало. Вырвать с корнем, как зубы выдирают, чтобы больше нечему было болеть. И ладони бы эти потеющие вымыть с мылом, чтобы смыть все эти никому не нужные чувства. Не выдержал, переключил песню, не зная, что ждёт там, впереди. Заиграла какая-то мелодия из трендов тиктока. Грустная. Захотелось притвориться, что всё в порядке. Захотелось просто говорить.21:03 это как?
21:03 на выставку знакомого приехал подумал, что Оборванная мысль. Кажется, Марк возвращался к привычному стилю переписки. Только бы не спугнуть. 21:04 можно и задержаться сборы закончились выдохнуть как-то Бессвязные мысли. Вслух Марк бы уже говорил часто-часто и много-много. Забалтывался. А Женя бы молчал, подбирая слова, как делал это и теперь, в буковках на экране. Невелика разница, на самом-то деле. На словах о выставке что-то внутри кольнуло. Разочарование какое-то.21:04 ты там один что ли?
21:05 где я вообще сижу эээ на качелях)) Женя вспомнил картинку с человечком, держащим в руках петлю, с подписью «ого качели». Стало как-то несмешно.21:05 ???
21:06 ну тут качели во дворе скоро поеду в гостиницу в общежитие вернее у Казанского дёшево-сердито мб там и погуляем, кстати? Марк выстреливал сообщениями, одно за другим, точно пытаясь попасть в цель хотя бы одним из них. Больше попыток — больше падений, но больше и приземлений. Такая вот статистика. Что он там готовит, пятиквадку? Вслед за… Не думать. Гнуть свою линию, возвращаться к былым мечтам, делать вид, что всё хорошо. За исключением по-прежнему трясущихся рук.21:07 можем куда-нибудь сходить в музей
21:07 ДАВАЙ ой капс но он в тему) Оставалось придумать, в какой. Но Марк его опередил. 21:08 давай в Главный Штаб? пожалуйстапожалуйстапожалуйста Если б кто из чата Марка или вообще его болельщиков увидел, как он может общаться, наверняка бы не поверил. Без больших букв и банальных рамок. Надо сделать акцент на простом «пожалуйста» — получай целых три. Слитно. Женя вдруг понял, что Марк очень давно так не писал. А сейчас сидел где-то в Петербурге на качелях и вот — печатал. Так легко. Так свободно. Женя так давно не был в Главном Штабе, что ему в общем-то было всё равно.21:09 давай
Значит, с утра нужно было ехать в Петербург. Всё равно собирался проведать квартиру, снятую неподалёку от места учёбы — вот, будет повод. Договорились о времени и месте встречи. Вроде как разошлись. Женя отключил наушники, отложил телефон, стал расстилать постель — нужно было пораньше лечь. Может, удалось бы посредством сна разложить в голове нормально мысли. Но тут телефон зажужжал снова. Женя подошёл к тумбочке, глянул на экран, на пришедшее уведомление. Марк Кондратюк я скучаю :( У Жени в голове — не пулемётная очередь, а матерная. Оставил телефон, не стал открывать диалог. Ушёл в ванную, почистил зубы, принял душ — на автомате. Протирал глаза, но настраивался на сон. И, уже забравшись в кровать, Женя взял напоследок телефон, зашёл в диалог с Марком — сообщение по-прежнему висело. Марк его не удалил. Стало как-то тепло от этого осознания. И Марк всё ещё был в сети.21:42 доброй ночи
21:42 спокойной ночи!! Марк ответил мгновенно. Женя не удержался — улыбнулся. Заблокировал экран и отложил телефон на тумбочку. А потом ещё долго ворочался, пытаясь унять сбивчивый поток мыслей в голове, но всё-таки вскоре уснул. Встретиться они договорились в четыре часа у Триумфальной Арки. День будний, пусть и летний, можно было надеяться, что их, скорее, не узнают, чем узнают. В итоге Женя потратил первую половину дня на дорогу до города, осматривание в квартире в поисках какой-нибудь подходящей одежды и приведение в порядок нервов. Последнее, впрочем, осуществить толком не удалось. В прогнозах погоды днём обещали до двадцати семи градусов тепла. На деле казалось, что воздух раскалён ещё сильнее. Женя прятал лицо под солнцезащитными очками и надеялся, что никто не будет засматриваться на его белую футболку с принтом по мотивам «Евангелиона». Тем более что его он никогда особо не выделял как любимое аниме. Вот если бы принт был по мотивам той же «Моей геройской Академии»… Марк скрываться будто даже и не пытался. Женя сразу приметил его, почти вприпрыжку огибающего экскурсионную группу каких-то пенсионеров из провинции. Наконец, Марк тоже заметил его и весело помахал рукой, ускорив шаг. Шёл как ни в чём ни бывало. Будто не было этих дурных месяцев. И Саши не было никакой. А рубашка-то, рубашка на нём — тёмно-зелёная, та самая, в которой… Подойдя к Жене, Марк потянулся было, чтобы обнять, но, когда Женя не протянул руки ему в ответ, довольно быстро отстранился. Но по-прежнему улыбался. — Привет! — радостно прокартавил он. Как же давно Женя не слышал его голос. Не для интервью, не в записях. Его. Настоящий. — Привет, — тише поздоровался Женя и попытался улыбнуться в ответ. Получалось что-то натянутое и не слишком искреннее, и Женя надеялся, что Марк этого не увидит. Он же и так уже давно ничего не видел. — Пошли? — то ли спросил, то ли позвал Марк. Дотронулся рукой до Жениной спины, всё-таки приобнимая. Ох. Будничное движение, привычное касание. Марк со всеми так. Марк не просто тактильный, он гипертактильный. Обнять для него — нормальная практика. Но это всё голос сознательный. А тело такой голос обычно не слушается. Телу не по себе. Телу тоже больно. По-своему. После этого мозг у Жени так нормально и не заработал. Экспозиция прошла мимо него, как в тумане. Он внимательно слушал Марка, но не запоминал ничего, кроме случайных имён и названий. Вот Малевич — самый главный художник для современного русского искусства! Вот Матисс — на Матиссе Марк, кстати, как-то запнулся. Смотрели на рыжие обнажённые тела музыкантов, а Марк — будто ещё куда-то себе в память. — У него очень разные есть картины, — запомнил Женя немного из его речи. — «Красная комната» есть, например… не из Марвела только. Смеялся. Родным таким смехом. — На выставке вчерашней, кстати, была картина с отсылкой на неё, — уже без смеха добавил Марк и поспешил пойти дальше, будто скрываясь от возможных вопросов о выставке. Женя старался смотреть на картины, но что-то мешало. И этим чем-то был Марк. Его волосы, его голос, его глаза, улыбка и смех. Он был такой свободный, такой близкий, такой знакомый. И Жене было пиздец как стыдно перед собой за то, что он позволял себе обо всём этом думать. — Ещё Костя рассказывал про свою подругу, которая сейчас в Мюнхене, — увлечённо говорил Марк, когда они переходили из одного зала в другой, а Женя уже давно потерял нить повествования. — Лесик? — переспросил вдруг Женя, и Марк вытаращился на него удивлённо, но всё-таки спокойно. — Да нет, я всё про выставку, — пояснил он, посмеиваясь. — Так вот, его подруга в Мюнхене, а там столько Кандинского!… Я завидую. У Марка так горели глаза. Устроил себе искусствоведческий тур по северной столице. А Женя ему что, в довесок? Бонус? Но ведь написал же, что скучает. Значит, в этом был какой-то смысл. У Жени мешались перед глазами краски, нарисованные лица, небо и моря. Женя следил за каждым движением Марка: он поправлял причёску, с которой и так всё было нормально, одёргивал рубашку и сцеплял пальцы в замок. И часто хихикал, чуть вжимая голову в плечи — и снова маленький, он, а не Женя, сидевший в своей комнате, Женя, пытавшийся успокоить трясущиеся руки, Женя, совершенно не вникавший в трек своей показалки, пока Марк весело писал, что он на качелях. Эмоциональных, разумеется. Потом всё-таки пошли гулять. Был вечер, стало уже не так жарко, а людей на улице — больше. Женя снова нацепил очки, Марк дёрнул плечами: мол, как-то проскочу, а узнают — ну, значит, узнают. Не привыкать. Город казался таким маленьким, кукольным: обычно у Жени не было ни времени, ни сил в него вглядываться, а теперь фокусировался на малейших деталях, лишь бы не подавать виду, что с большим удовольствием засматривался бы на Марка. На него же — теперь — нельзя. В Александровском саду девушка под аккомпанемент музыкантов пела что-то на русском, но Женя едва различал слова. Кажется, что-то вроде «это было не моё». Ещё слышалось что-то про кавычки, книжки и руки. Женя бы посмеялся. Если бы уже как-то не смеялся Марк. Жене захотелось вдруг отмотать время года на четыре назад. Тогда тут неподалёку была фан-зона для футбольных болельщиков, повсюду свободно гуляли иностранцы, парни не так боялись крепко обниматься на улице с парнями, девушки — с девушками. У Гостиного Двора голосили болельщики, кажется, из Египта, а на набережной Мойки слышалась дурацкая песня про розовое вино. Полицейские за всем следили, да не так зло: сами готовы были присоединиться к общему счастью, заглянуть вечером в ближайший бар или ресторан, чтобы посмотреть со всеми очередной матч, поболеть за какую-нибудь команду, даже если видели её впервые в жизни. Это был праздник спорта и праздник жизни. Не то что та же Олимпиада. Классно было бы провести такой праздник с Марком. Теперь же было пусто, уныло и даже немного страшно. Тревогу хотелось прятать в чужих руках, но в голове одно «нельзя» — сто тысяч раз. Женя незаметно делал расстояние между ним и Марком больше, шаг за шагом. А Марк приближался обратно, не считывая это желание быть чуть поодаль. Марк пытался быть ближе. Дразнил? Издевался? До Казанского собора через Невский дошли, когда стало ещё темнее — по меркам летнего Питера. Женя согласился довести Марка до его гостиницы — посмотришь, где я тут успел обжиться! — и уже оттуда отправиться домой. Шаг замедлили у «Ароматного Мира», почему-то закрытого — странно. Женя не думал. Остановились у угла здания. Ни души вокруг. — И дальше вот по прямой и… — махнул рукой Марк и заулыбался, раскачиваясь на носочках. Руки за спину убрал, лицо такое — хитрое-хитрое. И немного напуганное. Женя вспомнил, когда видел его таким. Жене стало очень не по себе оттого, что Марк так похож теперь был на того себя. Из Сочи. Марк протянул вдруг руки и очень осторожно стянул с Жени очки. Женя не сопротивлялся. Смотрел, как Марк складывает дужки и заводит одну из них Жене за воротник. Соприкосновение пластика с кожей — почти косвенное касание кожи о кожу — не думать. Нельзя. Марк так близко стоял. Голову чуть задрал — он же ниже, так, что Жене впору в лоб его целовать, не напрягаясь. — Жень, — тише позвал его Марк, всё так же улыбаясь. Левой рукой удерживал его за плечо, а правой по волосам провёл вдруг бережно, так, что Женя на пару секунд закрыл глаза. Как тогда, да ведь? Как здесь же, в Петербурге, просто при других обстоятельствах? Или как в любой другой день, в любом другом номере — всего за раз не вспомнишь, не перечислишь, но Женя знал одно: это движение — не изменилось. Такое же, как всегда. Женя поспешил открыть глаза. Заметил, что Марк приподнялся на цыпочках. Правой рукой задержался на его щеке. Что же ты делаешь, Марк, что же ты, блять, делаешь? Казанский собор за спинами ведь. Сущее богохульство. Женя сдался, зажмурившись. Позволил Марку к губам его прижаться, робко, трепетно, но очень настойчиво. Но Женя очень боялся отвечать. Разжал губы свои аккуратно, разрешил продолжить. Секунда. Другая. И всё-таки отстранился, сделав шаг назад, оставляя Марка стоять с руками поднятыми, точно удерживал невидимую скульптуру. Круглую. — Жень? — снова позвал его Марк. Точно так же — но совсем с другой интонацией в голосе. Как будто мир рухнул, подумал Женя. — Ты с Сашей, — быстро выдал Женя. От Марка не отворачивался. Марк опустил голову. — Я… — начал было он что-то говорить, но не закончил. — Она вообще знает, что ты тут? — решил спросить Женя, сам не понимая, как у него родился этот вопрос. Марк вновь посмеялся. — Знает, — ответил он, поднимая взгляд. Глаза в глаза — неловко. Неправильно. — И что? — Ничего, — дёрнул плечами Марк. А потом вдруг кулаками глаза протёр. Плакал? — Всё давно изменилось, — сказал Женя, пряча руки в карманах джинсов. Руки дрожали, голос — пока не особо. — Правда? — спросил Марк. Голос упавший абсолютно. Женя хотел сказать: ты сам всё изменил. Хотел сказать: ты сам во всём виноват. Сказать: это из-за тебя мы больше не можем быть вместе. Но сил не было никаких. И в горле ком. И что-то внутри умоляло Женю не ранить Марка всеми этими словами. Даже несмотря на то, что Женя изранен уже напрочь и давно. — Возвращайся к Саше, — еле выдавил из себя Женя, не смотря Марку в глаза. Поглядывал на вывеску магазина. Ловил боковым зрением случайных прохожих, всё-таки объявившихся в этой зоне — шли в ресторан сбоку от «Ароматного Мира». Оттуда музыка ещё тихая доносилась — только сейчас расслышал. Марк ещё как-то слишком громко выдохнул. Замотал головой, но не сказал больше ни слова. На миг посмотрел Жене в лицо — и Жене стало немного страшно от этого выражения лица. Но Марк быстро развернулся, пошёл быстрее туда, где должна была быть его гостиница. Женя смотрел ему в спину. Женя не двинулся следом. Женя не понимал, что произошло и как можно было всё это предотвратить. На обратном пути Женя снова вернулся в Александровский сад. Девушка-музыкантша по-прежнему пела в микрофон, причём пела, как понял Женя, подходя ближе, всё ту же песню. Вокруг неё уже столпились случайные зеваки, многие снимали на видео. Женя стал вслушиваться. И мне так мало тебя, я устала всё терять, И теперь я поняла, поняла, что Это было не моё, руки тянутся, не тронь В тот вечер они с Марком больше не списывались. Перед сном Женя подумал, что после сна и завтрашних тренировок губы всё забудут. Но утром, смотря на своё отражение в зеркале, поймал себя на том, что невольно касался губ подушечками пальцев, будто нащупывал остывшие следы, и понял: губы ничего не забывают. Никогда. Время истекло, это было не моё, Внутри больно всё равно, всё равно, всё равно.