Mysterium Onde

      Час за часом. Ночь за ночью. День за днём.       Малфой расхаживал вдоль палаты, сомкнув руки за спиной. С каждым днём в Мунго оставалось всё меньше учеников. Не то чтобы он очень сильно из-за этого переживал, скорее даже наоборот. Но факт того, что даже Флинта, который пострадал гораздо сильнее самого Драко, сегодня утром отпустили, а его продолжали держать в больнице, напрягал очень сильно.       Ему надоели эти стены, эти окна, душный больничный запах и лимонные халаты целителей. Драко не мог выносить Лиз, которая приходила к нему каждое утро с кучей настоек, цепляя на лицо свою дежурную улыбку. Его раздражало абсолютно всё, начиная от количества флакончиков на прикроватной тумбе и заканчивая количеством дней, проведённых в палате. Он хотел поскорее выбраться отсюда, громко хлопнуть дверью, и забыть эти кошмарные две недели. Он чувствовал, что что-то не так, но его утешала мысль, что в соседней палате до сих пор находилась Грейнджер — её тоже не выписали, хотя она выглядела вполне здоровой.       Вчера вечером они снова пересеклись в столовой. Гриффиндорка в очередной раз демонстративно встала из-за стола и вышла, как только увидела Малфоя. Не нужно было быть гением, чтобы понять, как сильно Гермиона его презирала и ненавидела. И Драко отвечал ей тем же. Ведь он привык так делать. Он попытался с ней наладить контакт, но она отвергла его извинения, так почему же её отношение его так задевало?       Малфой устал быть всем ненавистным.       Ситуацию усугубляло ещё и то, что за две недели, проведённые в Мунго, никто из близких людей его ни разу не навестил. Таких в его жизни было совсем немного, но и те не удосужились к нему заглянуть. Он каждый день ждал Северуса, Тео или Блейза, с надеждой прислушиваясь к разговорам за дверью: вдруг прозвучит знакомый голос, интересующийся у Лиз, в какой палате находится Драко Малфой?       Единственный плюс во всём, что с ним произошло — это то, что за все эти дни у него не случилось ни одной вспышки ярости. В последний раз Драко чувствовал нечто подобное во время разговора с Грейнджер. Когда она начала кричать на него, говорить то, что он уже и так многократно слышал от других. Неведомо каким чудом ему удалось промолчать и покинуть её палату вместо того, чтобы броситься к ней и заставить заткнуться. Ему хотелось посмотреть ей в глаза, будучи всего в дюйме от её лица и прорычать, как раненое животное, о том, что в этом мире практически нет тех людей, которым бы он нравился. Малфой только и слышал о том, как сильно его ненавидят, а потому ненавидел всех в ответ.       Вокруг него вдруг образовалась какая-то роковая пустота, и Драко казалось, что он задыхается в безвоздушном пространстве. Не так давно он мучился от боли и жжения в местах ожогов, а теперь практически скучал по этим ощущениям. Лучше уж физическая боль, чем душевная. Тут, в пустых стенах больницы Святого Мунго течение жизни было безумно медленным и совершенно бессмысленным, немудрено, что во время пребывания в постоянном бездействии без коммуникации с другими людьми время от времени душу охватывал мрак. Малфой давно не летал на метле, не занимался со Снейпом, не отвлекался хотя бы на что-то. Он слишком долго находился наедине с самим собой. Это оказывало губительный эффект на его психическое состояние.       Драко остановился у окна, сосредоточив взгляд на листьях массивного дуба. Сочные весенние краски были совсем чужими для него, ужасно неестественными и пошлыми. Он привык ко всему тёмному, однотонному и спокойному. В его мире не было места яркому солнечному свету.       — Добрый день, мистер Малфой, — по палате эхом разнёсся мужской голос.       Драко медленно повернулся, окинув взглядом незнакомца с головы до ног. Это был высокий мужчина со светлыми волосами в коричневом деловом костюме с идеальной белой хлопковой рубашкой и с тростью в руках. На долю секунды что-то в нём напомнило Люциуса, но Малфой быстро прогнал эту мысль. Не хватало ещё находить в каждом незнакомце в дорогой одежде сходство со своим ненавистным отцом.       К тому же блестящие золотистые волосы, лёгкая щетина на лице и тёмно-карие, почти чёрные глаза шли вразрез с привычным образом типичного представителя рода Малфоев.       — Здравствуйте, — поздоровался в ответ Драко. — Вы не похожи на местного целителя, но ваше лицо мне кажется знакомым.       — Мне приходилось несколько раз бывать в Малфой-мэноре, — мужчина закрыл за собой двери и медленно направился в его сторону. — Неудивительно, что, возможно, однажды мы с вами пересекались в вашем доме. Леон Кадмус.       — Вы из Министерства, — фыркнул Драко. — Вряд ли у вас за спиной сумочка с тыквенным пирогом для моей израненной души, мистер Кадмус.       — Вы невероятно проницательны, мистер Малфой, — Леон сел на кровать, оперевшись обеими руками на трость. — Тыквенного пирога я вам действительно не принёс, но, насколько я знаю, вы больше любите классический бисквит с яблоками.       Драко сцепил зубы, едва сдерживаясь, чтобы не нагрубить министерскому мерзавцу. От предчувствия некоего заговора он ощутил, как что-то ёкнуло в груди, а руки зачесались от желания заехать Кадмусу по роже. Во время подобных откровений, которые для Малфоя не были в новинку, потому что ему уже приходилось ранее пересекаться с чиновническими пижонами, он чувствовал, насколько в магической Британии мало воздуха. Тут тебя контролировали со всех сторон, вплоть до того, что знали, какие у тебя предпочтения в еде.       Кадмус внимательно рассматривал его, не скрывая явного интереса. Драко захотелось выйти из палаты, чтобы не чувствовать этого холодного и циничного взгляда. Пожалуй, ему было впервые так неуютно от чьего-то присутствия рядом. Обычно так любил делать он — одним лишь взглядом вызывать у собеседника чувство дискомфорта. Этот дар он перенял от Люциуса.       «Чёрт. Заткнись просто! Прекрати о нём думать!» — мысленно отругал себя Драко.       Но у него плохо получалось контролировать свои мысли. Северус уже много раз указывал ему на эту ошибку, пытался заставить крестника больше времени уделять урокам окклюменции, абстрагировать разум от назойливых мыслей, но всё было тщетно: Малфой словно зациклился на Люциусе. Он беспрестанно прокручивал у себя в голове образ отца, отмечая в нём всё новые изъяны и недочёты, будто выискивая подтверждение тому, что у них с Драко нет ничего общего. Желание как можно быстрее сепарироваться от этого человека и не быть привязанным к нему, его дому и деньгам преобладало над всеми остальными и не давало покоя.       — Пришли сюда, чтобы отчитать меня, — наконец озвучил Малфой. — Я же, вроде как, стал причиной большой беды. Подставил под угрозу честь целой Школы Чародейства и Волшебства Хогвартс. Как же я мог?       — Похвально, что вы предпочли не унывать, мистер Малфой, — усмехнулся Леон. — Я ценю это качество в людях. Как бы изнутри вас ни грызли мысли и сомнения, но внешне… Достойно, молодой человек.       — Вас где-то в Министерстве отдельно обучают трепаться попусту? — бесцеремонно огрызнулся Драко. — Или это обязательное требование уже при приёме на службу?       — Вы мне кое-кого напоминаете, — Леон прищурился и улыбнулся. — Но перейдём к делу. Я действительно к вам нагрянул в гости из-за происшествия в школьной раздевалке, — Кадмус сделал паузу, желая насладиться моментом, будто испытывал какое-то удовольствие от сказанного. — Видите ли, этот случай не на шутку взволновал всё магическое сообщество. Всё это время, пока вы находились на больничной койке, дирекция школы, меценаты и департамент образования вели долгие переговоры. И, спустя много дней споров и разногласий, Совет попечителей попросил Министерство о досрочном завершении этого учебного года.       Драко нахмурился. Это была явно не та информация, которую он ожидал услышать. Что-то в тоне Кадмуса его изрядно настораживало.       — И даже экзамены отменят?       Министерский чиновник надменно хмыкнул. Кажется, весь этот диалог его невероятно забавлял.       — Для вас, мистер Малфой, теперь не существует такого понятия, как «экзамены в Хогвартсе».       Драко прищурился, бросив на Леона презрительный взгляд. Конечно, он допускал, что его могут отчислить из школы, и даже много раз представлял себе этот разговор — с отцом или Снейпом, да даже визит самого Дамблдора его бы нисколько не удивил. Он предпочёл бы услышать это от кого-то, кто ему хорошо знаком, но не от этого человека. Малфой не мог понять, как это работает: Кадмус внешне был очень приятным, говорил обволакивающе мягко, но что-то в нём было не так. Словно он был подгнившим изнутри — так это чувствовалось. Драко знал много таких людей.       — Что ж, я очень и очень расстроен, — он сложил руки на груди, театрально изобразив неискреннюю печаль. — Спасибо, что сообщили мне об этом лично. Передайте низкий поклон нашему Министерству.       — Я не закончил, мистер Малфой, — мужчина улыбнулся и встал с кровати. — Как я и сказал, события того злополучного вечера не остались вне поля зрения Совета попечителей, Министерства, прессы, Департамента образования, но и весьма заинтересовали и обеспокоили Распределяющую комиссию.       — К чему вы клоните? — настороженно поинтересовался Драко.       Кадмус выпрямился и, прочистив горло, обратил взгляд на дверь, будто внезапно вспомнил о чём-то важном.       — Думаю, пора пригласить кое-кого ещё, чтобы мы смогли продолжить разговор. Левин!       Он громко выкрикнул имя своей помощницы, и дверь в палату Малфоя снова открылась. В дверном проёме показалась Грейнджер. Всё её тело было словно сковано спазмом — настолько сильно ей не хотелось здесь находиться. За спиной у гриффиндорки стояла невысокая брюнетка с идеальной причёской в вишнёвом платье и с губной помадой такого же оттенка. Она что-то тихо шепнула, и Гермиона всё же нерешительно шагнула вперёд.       — Добрый день, мисс Грейнджер, — проворковал Леон. — Левин, дорогая, будь добра, закрой дверь.       Гермиона была напугана и растеряна, пусть и пыталась держать лицо, но глаза выдавали её. Впервые за всё время Драко не видел в её взгляде испепеляющей ненависти, она была сосредоточена лишь на том, что происходило в данный момент. И Малфой уже догадался, к чему всё идёт.       — Её тоже отчислите? — недоверчиво уточнил он, вскинув бровь. — А как же хвалёное сердолюбие членов Совета попечителей?       Грейнджер, казалось, просто перестала дышать в тот момент. Было видно, что она ещё не успела в полной мере пережить всё случившееся. Возможно, ей всё ещё было больно, ведь для полного заживления ожогов требуется много времени, а возможно, боль скрывалась значительно глубже. Малфой не должен был об этом думать — это ведь не его дело, она ясно дала ему понять, что его извинения ничего не значат. Его не должны были трогать душевные травмы чужого человека, имя которого он узнал только после всего произошедшего.       «Ёбаная истеричка», — возмутилась часть сознания, которая уже была раздражена визитом Кадмуса.       — Отчисление? — голос Грейнджер предательски дрогнул. — Вы меня отчислите?       — Пока что речь идёт только о проверке, мисс Грейнджер, — любезно ответил Леон. — Если не сегодня, то в августе, перед началом нового учебного года, вам бы всё равно пришлось отправиться в Департамент для проверки. Считайте, что мы просто упростим и ускорим эту процедуру.       Это бесило. Однако, Малфоя радовало то, что он не один оказался в этой ситуации. Любопытно, что у Грейнджер, похоже, имелись проблемы с самоконтролем. Вся палитра эмоций настолько отчётливо читалась сейчас на её бледном веснушчатом лице. За недели, проведённые в Мунго, она стала выглядеть хуже. Драко мог с уверенностью сказать, что в тот самый день, когда он решился зайти к ней в палату, она выглядела куда более живой, нежели сейчас. Тогда одухотворяли ненависть, злость и гнев, а теперь осталась лишь всепоглощающая жалость к себе.       — Проверка? Сейчас? — Гермиона заметно занервничала, но старалась держать себя в руках, дабы не повышать голос на министерских работников. — На каком основании?       — Шутить изволите, мисс Грейнджер? — с очевидной насмешкой спросил Кадмус. — Вы уничтожили раздевалку неконтролируемым всплеском магической энергии, разом уложили в Мунго двенадцать учеников, и всерьёз считаете, что это недостаточное основание?       Драко не спешил вмешиваться. Он внимательно вслушивался в каждое слово Леона. И то, что он слышал, совсем ему не нравилось. Упоминание неконтролируемого всплеска магической энергии очень быстро подтолкнуло Малфоя к одной-единственной верной мысли. Пока Кадмус продолжал беседовать с Гермионой, Драко медленно обернулся к двери, поймав на себе пристальный взгляд миловидной Левин, которая выглядела слишком доброй. И вдруг им овладело совершенное бешенство: Малфой сорвался с места, в момент оказавшись вплотную к министерскому гадёнышу.       — Хотите запихнуть нас в свой склеп для ненормальных? — агрессивно прошипел он.       Лёгкое удивление на лице Кадмуса словно было одной из запланированных на сегодня эмоций. Похоже, его было категорически невозможно застигнуть врасплох.       — Контролируйте себя, мистер Малфой, — Леон поднял трость, легко касаясь её основанием бедра парня. — И держите дистанцию.       — Ну уж нет! — запротестовал Драко. — Отчислить? Пожалуйста. Я давно хотел свалить из тухлого Хогвартса, но на перевод в ваш Азкабан для подростков я не согласен!       Вдруг карие глаза Грейнджер блеснули, в них сверкнул огонёк. Она напряжённо покосилась на Малфоя, что продолжал прожигать Кадмуса гневным взглядом.       Ежегодно перед началом учебного семестра ученики должны были проходить процедуру анализа в Распределяющей комисси Департамента образования и волшебства среди детей. По получении результата выносилось решение, куда стоит определить ребёнка: в школу чародейства и волшебства Хогвартс или в магический институт Онде — учебное заведение для одарённых детей. Всего один показатель был решающим — средний уровень магического эквивалента учащегося. Драко ненавидел август за это, потому что в любой момент могла прилететь сова с приглашением в Департамент. Не то чтобы это было больно или неприятно, но появлялось стойкое ощущение, что ты — пожизненный пациент больницы для смертельно больных, и целителем, поставившим неутешительный диагноз, являлось само государство.       Три года назад комиссия очень сильно засомневалась на счёт юного Малфоя, ибо его показатели были на критически небезопасном уровне для обычных детей, но всё же находились в пределах допустимого для определения в обычную школу. На последующих проверках Драко не мог отделаться от чувства, будто кто-то из членов комиссии непременно сочтёт его небезопасным для обучения с обычными детьми и обязательно поспособствует его переводу из Хогвартса в Онде. И как бы положительно магическое сообщество ни отзывалось об этом институте, Драко всегда относился к этому учебному заведению с опаской и недоверием. И он был такой не один. Тот же Забини, новый отчим которого имел связи с администрацией Онде, не горел желанием узнавать у Элая хоть какие-то подробности.       Меньше знаешь, крепче спишь.       — Я вас услышал, мистер Малфой, — прохладно протянул Кадмус. — Но тем не менее, через три дня я жду вас в Департаменте. Не беспокойтесь, Левин доставит вас точно по адресу и в срок. Всего хорошего, дети. Было приятно познакомиться.       Для столь непродолжительного, но насыщенного визита министерские крысы довольно поспешно распрощались. Драко беспомощно провожал взглядом удаляющихся Леона и его помощницу, которые вышли так же неслышно и тихо, как и явились. Грейнджер продолжала стоять на месте, неосознанно повторяя действия Малфоя. Сбитые с толку, подавленные, с разорванными в клочья душами они стояли рядом и не могли пошевелиться.       «Скажи ей хоть что-то», — нашёптывал голос слизеринца где-то в глубинах сознания.       Глаза Гермионы были исполнены грустью и разочарованием. Драко втайне изучал её, но не мог понять, стоит ли пытаться снова завязать разговор. Кому это нужно? Ему? Потому что Грейнджер уж точно в этом не нуждалась — это было видно невооружённым глазом. Но Малфой чувствовал, что должен сказать хоть что-то, несмотря на грызущее сомнение в правильности этого порыва. Ещё никогда он не испытывал такого невыносимого одиночества, как в этот самый момент. Ему не хватало поддержки. Жгучее чувство отчаяния в перемешку с гневом, недоумением и померкшей уверенностью проникало в его сломанную душу тупой болью. Драко ненавидел себя за это.       — Я не думаю, что они тебя…       — Замолчи, — обессилено прошептала Гермиона сквозь слёзы, едва шевеля губами, глядя перед собой. — Это всё из-за тебя.       — Если хочешь знать моё мнение, Грейнджер, — грубо начал Малфой, — то ты…       — Твоё мнение? — она круто повернулась, наградив его самым желчным взглядом, на который была способна. — Вот тебе моё мнение: ты — ничтожество! Надеюсь, на проверке в Департаменте у тебя отберут волшебную палочку и вынесут решение пожизненно заключить тебя в чёртовом мэноре!       Как? Как у неё получалось так с ним говорить? Каждый раз воспроизводить в единичных диалогах всё то, что Драко уже прежде слышал от Люциуса, Нарциссы и остальных родственников. Неужели всё было настолько очевидно, а он единственный не замечал этого? Из десятков тысяч людей, совершавших безумные, жестокие поступки, вселенная наказывала именно его как ненужного, нелюбимого и бесполезного человека. А Малфой лишь продолжал с этим бороться, из последних сил сопротивляться, хотя руки и норовили давно опуститься.       — Ты мне противен! — резко и безапелляционно выкрикнула Гермиона.       Она рванула к выходу и выбежала из палаты, оттолкнув приоткрытую дверь с такой силой, что она громко ударилась о стену, отрекошетив обратно почти до самого косяка.       Драко сжал кулаки до боли, видя лишь красные круги перед глазами, напряг все мускулы крепкого тела и крикнул ей вслед, будучи уверенным, что она это услышит:       — Сука! Ты сука, Грейнджер! Конченая сука!

***

      Она, похоже, не слышала шагов Лиз, и даже не пошевелилась, когда молодая стажёрка заходила в палату, чтобы оставить на прикроватной белой тумбе поднос с новыми флакончиками зелий. Затаив дыхание, с сильно забившимся в груди сердцем, Гермиона продолжала лежать под одеялом. У неё даже не получалось прислушаться к себе. Каждый раз, возвращаясь мыслями в тот разговор в палате Малфоя, Грейнджер снова начинала плакать. Она не особо понимала, что именно было причиной её эмоции.       Да, Гермиона, как и все вокруг, знала о том, что Хогвартс — не единственная школа. Ей было известно об Онде не больше, чем всем остальным, и все её знания основывались на прочитанном из газет или журналов. Но, тем не менее, таинственность и недоступность того, что было за стенами института, пугали её. За три года обучения в школе Грейнджер нашла себе близкого друга, с которым была просто не разлей вода, её любили преподаватели, она выучила и запомнила в малейших подробностях все школьные коридоры. Проверки в Департаменте иногда заставляли её понервничать, пусть Гермиона и не считала, что дотягивает до уровня «особенный» ребёнок.       Но правда была в том, что ей просто не хотелось ему соответствовать. Её полностью устраивал Хогвартс.       Гермиона знала, что находились и такие, кто просто грезил попасть в Онде. Они буквально жили этой мечтой, будто были уверены в том, что после выпуска оттуда их ждёт какой-то золотой билет. Всё, что было известно о тех, кто отучился в Онде — это то, что они сразу же попадали на работу в Министерство, и не просто в душные кабинеты, а прямиком в Отдел тайн. И как бы Грейнджер ни представляла себе своё будущее, в котором она тоже планировала работать в Министерстве, обучение в Онде в её планы не входило. Эта дорожка слишком тёмная и скользкая.       На полу под кроватью у неё лежал чистый лист бумаги и обычная маггловская ручка взамен перу. Гермиона эти три дня собиралась с мыслями, чтобы написать письмо родителям. В последний раз она им писала ещё несколько недель назад — за два дня до той злосчастной игры в квиддич. И хоть отец с матерью знали о том, что их дочь может порой пропадать на две-три недели, уходя с головой в учёбу, сейчас Грейнджер чувствовала вину. Она никогда не обременяла родителей плохими новостями, попросту упуская такие мелочи из виду, но в этот раз мелочь вышла из-под контроля.       Сегодня в Мунго должна была заявиться та самая Левин — помощница мужчины в пальто, что из-за колкостей и недовольств Малфоя так и не успел представиться.       «Чёртов Малфой! Снова он! Сотворил ужасный поступок и утащил меня за собой!» — снова вспыхнули яростные мысли в голове.       Только на него у Гермионы и выходило живо реагировать. На всё остальное у неё просто не было сил обращать внимания, но стоило только фамилии слизеринца проскользнуть в спутанное сознание, как Грейнджер переполнялась распирающим чувством ненависти. Она почему-то была уверена в том, что у них это обоюдно. Кажется, Малфою тоже было с ней неприятно находиться рядом, и он сдерживал себя из последних сил.       «А что, если Левин уже оповестила родителей?» — промелькнул в голове тревожный вопрос, который заставил Гермиону резко вскочить с кровати.       Лишь сейчас она допустила подобную мысль, а ведь это было первым, о чём следовало задуматься. Когда Гермиона получила письмо перед поступлением в Хогвартс, Департамент приглашал на проверку не только потенциального ученика, но и его родителей.       — Нет… — прошептала она себе под нос, рассеянно глядя перед собой. — Будь это так, я бы уже знала. Знала бы, правда?       — Правда, — Левин стояла в дверях, покорно дождавшись, пока душевный монолог Гермионы подойдёт к концу. — Здравствуй, милая.       Она напугала её своим появлением, как и в прошлый раз. Три дня назад Грейнджер тоже лежала под одеялом, а Левин появилась рядом, словно материализовалась из воздуха. Это было непохоже на обычную аппарацию — никаких хлопков и щелчков.       — Вас учат этому в Министерстве? — Гермиона натянула на себя одеяло. — Появляться так тихо и внезапно.       — Почти, — Левин мило улыбнулась. — У тебя есть десять минут на сборы. Заседание Распределяющей комиссии назначено на двенадцать.       — Но сейчас только пять минут двенадцатого, — пролепетала она, сверившись с настенными часами.       — Я зайду за тобой через десять минут, Гермиона.       Грейнджер отметила, что Левин была очень симпатичной девушкой. Красивые блестящие чёрные волосы, безупречная белая кожа и глубокие серо-зелёные глаза. Идеальная ровная осанка и застывшее выражение лица, которое прекрасно дополняло её загадочный образ. Сегодня она была одета в чёрный брючный деловой костюм и рубашку молочного цвета. В прошлый раз Гермиона не смогла даже толком запомнить её лицо из-за страха и удушающего волнения, зато сегодня ей хватило нескольких секунд, чтобы рассмотреть девушку как следует.       Сборы Гермионы не заняли много времени — ей всего лишь требовалось снять больничную пижаму и натянуть постиранную свежую одежду, оставленную на соседней кровати. Неброское серое платье чуть выше колен с короткими рукавами, доставленное в больницу Святого Мунго школьными эльфами, ничуть её не украшало, лишь подчеркнув нездоровую бледность кожи. Хотя, для Департамента как раз то, что нужно. Оно ей было по размеру, но Гермионе казалось, что ткань начала впиваться в кожу, больно сдавливая рёбра.       За стенкой послышался грубый голос Малфоя. Он снова был не в восторге от визита людей из Министерства. Гермиона попыталась прислушаться к тому, что он говорит Левин, но тут же отмахнулась от этой затеи. Ей это было ни к чему. Им и так сейчас придётся провести в компании друг друга несколько часов, а это совсем не было поводом для радости. Рядом с этим человеком у Гермионы отключался холодный рассудок, уступая место только обуревающим эмоциям. Она боялась, что может взорваться ещё раз, лишь оказавшись в непосредственной близости с ним. Раньше Грейнджер не замечала за собой такой нетерпимости к кому-то — это было чем-то новым и неизведанным.       Она попыталась растянуть отведённые ей десять минут, чтобы запереть весь негатив на дне души. Сейчас Гермиона должна была думать только о том, как пройдёт заседание Распределяющей комиссии, где все заседатели будут смотреть только на неё и Малфоя — они все собрались сегодня исключительно ради них двоих. Волна тревоги вновь окатила её промозглым холодком. Она не контролировала себя, теряла нити кукловода. Грейнджер за прошедшие две недели успела соскучиться по той себе, что по вечерам сидела с Фредом в гостиной, растворяясь в его заботе, шутках и своей приятной усталости.       Двери палаты открылись. Левин стояла в коридоре. На этот раз за её спиной возвышался Малфой, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Гермиона испытывала неприятное чувство дежавю: это уже было, только наоборот. Три дня назад.       — Я вижу, что ты готова, — нежно и по-доброму произнесла девушка. — Отлично. Тогда мы можем отправляться. Я бы настаивала на аппариции, но миссис Лонгботтом настоятельно рекомендовала воспользоваться каминной сетью.       Втроём они молча направились в кабинет, что находился в конце коридора. Это было сложно назвать кабинетом: маленькая комнатушка с серыми стенами и ничего, кроме камина. Лишь полнейшее отсутствие какой-либо мебели давало возможность находиться здесь сразу нескольким людям. Гермиона даже засомневалась, были ли стены изначально серыми. Скорее всего, они потемнели из-за пепла от камина. А единственное маленькое окно было настолько грязным, что пропускало в комнату лишь слабый тусклый свет, придававший этим стенам ещё большей унылости.       — Гермиона, прошу, — Левин протянула ей глиняный горшочек с порохом. — Департамент образования и волшебства среди детей. Говори чётко, не мямли.       Грейнджер набрала в руку порошка и ступила внутрь камина. Прежде ей доводилось всего два раза путешествовать через каминную сеть, когда она была в гостях у Фреда. Мимолётное приятное воспоминание немного расслабило её и заставило улыбнуться краешком губ. Ничего ведь страшного не произойдёт: просто очередная проверка, после которой Гермиона сможет вернуться в обожаемый и родной Хогвартс. Фред наверняка уже заскучал без неё, да и Джордж тоже.       — Департамент образования и волшебства среди детей, — без заминки произнесла Грейнджер и бросила порошок себе под ноги.       Зелёные языки пламени вспыхнули и моментально перенесли в практически такой же камин посреди пустующего мрачного коридора, что был ей уже знаком. Гермиона ступила на чёрный каменный пол и схватилась рукой за грудь. Ей стало тяжело дышать, картинка перед глазами начала плыть. Миссис Лонгботтом порекомендовала повременить с аппарацией, но почему-то не подумала о том, как может сказаться на сломанной психике волшебный огонь после пережитого пожара.       Гермиона ещё сильнее побледнела, ужасающе контрастируя на фоне унылого коридора Департамента. Ей казалось, что воздух раскалился, и стало больно дышать, будто бы лёгкие опять обдало огнём. Она облизала губы, стараясь осторожно делать шаг за шагом, чтобы не упасть. Беспокойный и такой реалистичный бред охватил её сознание, отшвырнув её на две недели назад. С дрожащих ресниц сорвалась первая слеза в тот самый момент, когда за спиной вспыхнул камин.       — Стоять! — Малфой схватил её за руку до того, как она повалилась на холодный пол. — У тебя две левые, что ли?       — Убери руки… — ей не хватило воздуха в груди, чтобы как следует возмутиться. — Я сама…       Только сейчас Гермиона начала понимать, насколько сильно теперь боится огня. В двухнедельной погоне за спокойствием она даже не подумала о том, как пожар в раздевалке сказался на её моральном состоянии. В мире магглов её бы точно определили к какому-нибудь психологу или психотерапевту, но для волшебного мира это было чуждо. Тут могли запросто вырастить новую кость, но о внутренних ранах, скрытых от глаз и диагностирующих заклинаний, здесь было не принято заботиться. В мире магии с бесконечными возможностями не существовало зелья от душевной боли.       — Так-так, — Левин появилась из камина последней. — Спасибо, Драко, дальше я сама. Гермиона, посмотри на меня. Всё нормально, это было просто магическое перемещение. Никакого пожара и опасности, слышишь?       — Слышу… — глухо отозвалась она.       — Дыши. Просто дыши. Сделай глубокий вдох, а потом выдохни. Не заставляй меня учить тебя дышать.       Левин была милой, но в ней чувствовался стержень. Она крепко держала Грейнджер за руку, другой рукой заправляя ей за ухо волосы, упавшие на глаза.       — Тебе стоило сделать хвост или заплести косу, — тут же выдала девушка. — У тебя очень красивое лицо, не прячь его за безобразными кудрями или научись их аккуратно укладывать. Ты же знакома с чарами красоты?       — Да…       — Отлично. Вот давай лучше о них и поговорим. Дышим и говорим о прекрасном.       Вдох… Выдох… Вдох…       Дыхание начало выравниваться, а картинка перед глазами становилась чётче. Гермиона хорошо видела перед собой улыбающуюся Левин. На теле не было ожогов, внутри ничего не болело, да и стены Департамента были целыми и невредимыми.       «А вот раздевалке повезло меньше», — пронеслось в мыслях.       — Стало легче?       — Да, — кивнула Гермиона. — Всё хорошо.       — Тогда можем идти, — Левин отпустила её руку. — Драко, не отставай.       Длинный пустующий коридор, где единственным источником света были только тусклые настенные светильники, совсем не вязался с понятием «волшебство среди детей». Это Грейнджер отметила для себя ещё в тот день, когда оказалась в Департаменте в первый раз три года назад. Уже почти четыре. Полы из тёмного мрамора, неестественный холод, словно сейчас был самый разгар зимы, и запах воска. Тут не ощущалось какой-то чарующей ауры, к которой так быстро привыкаешь, когда оказываешься в магическом мире.       — Согласно закону, до пятого курса во время процедуры анализа магического эквивалента с ребёнком должен находиться кто-то из родственников, — продолжила Левин, громко цокая каблуками. — Но, беря во внимание все детали произошедшего, комиссия решила, что будет достаточно присутствия кого-то из Хогвартса. В особенности будет сложно объяснить всё родителям Гермионы, которые являются магглами и попросту не понимают всей серьёзности случившегося. Нам бы пришлось очень долго с ними… объясняться. Кроме того, мистер Кадмус также будет присутствовать во время процедуры.       — А этот хмырь на каком основании? — раздражённо поинтересовался Малфой, плетясь за спиной Гермионы. — Он никакого отношения к нам не имеет.       — До открытия института он возглавлял Департамент, — сразу же начала объяснять девушка. — Мистер Кадмус является главным консультирующим специалистом института Онде от Департамента, работает с трудными подростками…       — С трудными подростками? — перебил её Драко. — Мы разве не одарённые?       — …у которых возникают проблемы с контролем своих сил, — Левин проигнорировала выпад Малфоя. — А исходя из того, что именно из-за потери контроля Гермиона не смогла совладать со своей магией, мистер Кадмус имеет полное право присутствовать как специалист в этой области.       Они наконец остановились у массивных дверей из тёмного дерева.       — Тебя ждут, Гермиона, — Левин указала на дверь. — А мы с Драко идём дальше.       Грейнджер замерла. Не скрывая опасений, она посмотрела на Левин, не решаясь коснуться рукой кованной дверной ручки. Почему их отправили в разные кабинеты? Это что-то значило? Гермиона, которая так отчаянно не хотела делить своё пространство с ненавистным Малфоем, вдруг поймала себя на мысли, что сейчас не хочет оставаться одна. Уж лучше слышать за спиной недовольное брюзжание и едкие комментарии, чем оставаться одной в этом мрачном месте.       — Встретимся в двенадцать, — Левин подмигнула ей и взяла Малфоя под руку, направляясь дальше по коридору.       Только Гермиона в нерешительности потянулась, чтобы открыть двери, как те сами распахнулись. Яркий солнечный свет тут же ослепил её, заставив зажмурить глаза.       — Добрый день, мисс Грейнджер, — послышался голос из глубины кабинета. — Я вас уже заждался. По моим расчётам, вы уже как четыре минуты должны быть тут. Левин обычно не опаздывает.       — Осмелюсь предположить, что мы задержались из-за меня, — робко ответила Гермиона, зайдя в кабинет.       — Простите. Я иногда люблю посмотреть на солнце, — мужчина одёрнул тяжелые шторы и в кабинете резко стало мрачно и холодно. Он уселся за свой рабочий стол, испещрённый изысканной резьбой, и обратил свой взгляд на юную гостью. — В прошлый раз я не успел вам представиться. Леон Кадмус.       — Очень приятно, мистер Кадмус, — с вымученной вежливостью выдавила Гермиона.       Тут было очень много тёмно-синего, тёмно-коричневого и чёрного цветов. Кабинет Кадмуса полностью соответствовал Департаменту. Или Департамент соответствовал этому кабинету?       — Вы были главой Департамента четыре года с момента его основания, — произнесла Грейнджер, разглядывая картины на стене. — Тут всё так, как вы себе представляли?       — Да, — Леон улыбнулся. — Вам кажется, что тут очень мрачно?       — Есть немного.       — Всем так кажется, — он указал ей на свободное кресло. — Присаживайтесь, Гермиона. Считайте, что у нас с вами неформальная встреча.       Кадмус казался очень любезным человеком. Грейнджер несколько раз читала статьи в «Ежедневном Пророке», где упоминалось его имя. Как для того, кто в своё время возглавлял Департамент, он непростительно мало мелькал на публике. Особенно, если брать во внимание, что он не отошёл далеко от департаментских дел. Даже кабинет у него до сих пор был здесь.       — И чем я обязана такому интересу? — Гермиона старалась говорить уверенно, но голос всё равно выдавал её тревожность и растерянность. — Это всё, потому что я — трудный подросток?       — Я бы сказал, что вы, мисс Грейнджер — особенный подросток, — тактично поправил её Леон, откинувшись на спинку кожаного кресла. — И да, именно этим и вызван мой интерес.       — А Малфой? Этим особенным подростком тоже кто-то заинтересовался?       Кадмус поднялся с кресла и неспешно обогнул стол.       — Преподаватели отзываются о вас исключительно в положительном ключе, — Леон сомкнул руки в замок за спиной, расхаживая вдоль кабинета. — Говорят, что вы преуспеваете во всех дисциплинах. Никогда не были замечены в каких-то конфликтах, всегда приходите на помощь тем, кто о ней просит. Так как же тогда получилось, что вы оказались в эпицентре столь горячих событий?       — Оказалась не в том месте, не в то время, — грубовато ответила Гермиона.       — Мистер Джордж Уизли говорил о том, что вы бросились защищать его брата — Фреда Уизли. Это так?       В горле неприятно засаднило от накативших воспоминаний.       — Да. Фред — мой лучший друг.       — Влезли в мальчишескую драку ради друга? — Кадмус остановился и повернул голову к ней, пристально вглядываясь в лицо девушки. — Очень смелый поступок. И глупый. Мне кажется, что это абсолютно в стиле Гриффиндора.       В его тоне едва заметно проскользнули нотки надменности и неодобрения, впрочем, искусно завуалированные фальшивой врождённой вежливостью, которая обычно содержится в крови душных аристократов.       — А вы на каком факультете учились, мистер Кадмус?       — Рогатый змей.       Гермиона удивлённо вскинула брови.       — Вы учились в Ильверморни?       — Да, Гермиона, — снисходительно подтвердил Леон. — Мой факультет основала Изольда Сейр. Он олицетворяет острый ум, а некоторые считают, что рогатый змей — это покровитель учёных.       — Полагаю, что это своеобразный аналог Слизерина.       Почему-то она не подбирала слов, хотя пульсирующее волнение всё ещё отдавалось в конечностях. Гермиона была уверена в том, что может говорить этому человеку то, что думает — он этого от неё и ждал. Сейчас она для него была интересным экземпляром.       — Уверен, что Шляпа меня распределила бы на Слизерин, если бы я учился в Англии.       — Если бы вы попали в Хогвартс, — недовольно фыркнула Гермиона. — Вдруг Распределяющая комиссия решила бы, что вам место среди одарённых детей.              — Тебе так не нравится порядок распределения студентов? — Леон наконец сел за стол.       — Я считаю, что это всё неправильно.       — А как же тогда правильно, Гермиона?       — Как было раньше, — в сердцах ответила Грейнджер. — Ведь до основания Онде дети просто получали письмо и отправлялись в Хогвартс. Никаких дополнительных проверок, и всё было нормально. Десятки поколений получили образование именно так.       — Представь, что в стенах Хогвартса было бы сто таких детей, как ты, Гермиона, — Леон расплылся в загадочной улыбке. — И все они не в силах контролировать свою энергию. Кому-то для мощного всплеска нужен катализатор в виде сильной, несносной боли, а кому-то достаточно просто выброса неконтролируемой агрессии — и вот, он уже разносит школу по кирпичикам. Что скажешь, Гермиона?       Она потупила взгляд в гладкую глянцевую поверхность стола, вспоминая то, что произошло в раздевалке. В голове всё ещё была каша, потому что Грейнджер так и не смогла окончательно восстановить картинку. Да, всплыли какие-то фрагменты, но она не была уверена в том, что это действительно было именно так, а не её воспалённый разум просто погряз в больных фантазиях. И пусть уже все ожоги затянулись, а во рту не чувствовался пепельный привкус, но Гермиона продолжала копаться в своих воспоминаниях. Она чувствовала огромную вину.       — Но раньше ведь как-то все сосуществовали в этих стенах, — парировала она.       — Что ты почувствовала в момент, когда случился всплеск? — Кадмус словно не слышал её робкого протеста. — Ты запомнила это?       Да, этот момент она запомнила. И казалось, что никогда не сможет забыть. Это было не то, что можно было увидеть — это чувствовалось под кожей, под рёбрами, на дне души человеческой. Её пронзало насквозь ощущение того, что она умирает из раза в раз — такое сложно не запомнить или пропустить. Это навсегда оставило свой след. И даже спустя много жизней Гермиона будет это помнить, только если не почувствует ещё более сильную боль.       — Почувствовала, что я умираю, — коротко ответила она. — Думаю, что это громче любых самых красочных описаний.       Леон понимающе кивнул, но его лицо отнюдь не выражало должного сочувствия.       — Как бы тебе ни было больно, ты всегда должна ступать так, словно идёшь босиком по шёлку, а не по стеклу. Вот так, как ты пытаешься делать сейчас, Гермиона. Нельзя обожествлять боль и подчиняться ей, с ней нужно бороться. До самого последнего вздоха. Взрослая жизнь — это всегда боль. А в Онде тебя научат ей противостоять.       — Такое чувство, что вы активно рекламируете мне институт, мистер Кадмус.       — Нет, Гермиона, — он покачал головой. — Просто ты — одарённый ребёнок, а не сложный или трудный. И тебе необходимо правильно развить свой дар.