Пока он тоже не уснул

Рождество Адам провёл с Эми. И с Томми в придачу. Он правда пытался отвертеться: слал открытки с недвусмысленными надписями: «Как хорошо быть одному», «Рождество — просто очередной дурацкий праздник», «Для меня это обычный день, только с кучей бьющих по глазам гирлянд и дурацкой музыкой на каждом шагу». Не сработало. Впрочем, не такая уж и ложь. Обычно, если не приходилось следить за каким-нибудь придурком, выпрыгивающим из штанов в чертов семейный праздник, он проводил Рождество за телевизором в верной компании сигарет, и никто не упрекал его в том, как это плохо скажется. А он и не возражал, убеждённый в полной коммерциализации праздника, замаскированной под духовную необходимость. Торт-мороженое и сигареты — его набор счастья на Рождество. Но Эми была той ещё упрямицей, и с того момента, как она вознамерилась спасти его от празднования в одиночестве — тем более после всего, через что ему пришлось пройти, — всё уже было решено. В ночь на двадцать пятое стояла смена: как же могло быть иначе с его-то невероятно значимой профессией убирать фекалии за людьми с самых разных мест: сидений унитазов, полов, стен, раковин… Люди просто не переставали удивлять своей неспособностью делать свои дела в отведённом на то месте. Но Эми была непреклонна в намерении двадцать четвертого числа уложить его спать в своей квартире. (Впрочем, не то чтобы он много спал: со своим сбитым к черту режимом в пять утра заснуть получилось бы в самый раз). Вот так и получилось, что он слушал десятки каверов каких-то прославленных певцов на избитые рождественские песни, попивая гоголь-моголь и невпопад кивая посреди скучнейшего разговора с Томми. Гоголь-моголь был неплох, впрочем. Лоуренс проводил Рождество с женой и дочерью, возможно, вместе они праздновали его в последний раз. Несколькими днями ранее было начато оформление документов на развод, вскоре должны были начаться переговоры об опеке. После пары недель хождения вокруг да около неизбежное решение было принято. Путь, очевидно, будет неровным, о разбросанные на нём камни, может быть, довольно неприятно спотыкаться, но притвориться счастливой семьёй на один день они могли ради Даяны. Весь вечер Адам не мог перестать думать о нём: как проходит его день, всё ли в порядке у них с Элисон. В последнее время он много думал о Лоуренсе. Мужчина приходил к нему практически каждый день последние несколько недель. Они могли поговорить, или посмотреть телевизор, или просто обнимать друг друга, лёжа в постели. Как бы он это ни называл, всегда звучало странно. Не совсем… нормально. Немного не тем занимаются хорошие друзья, коротая вместе вечера. (При том, что представлять Лоуренса «другом» было смешно само по себе). Просто это стало таким… естественным. Когда Лоуренс приходил к нему, полностью опустошённый распадающимся на глазах браком или иногда из-за кошмаров по ночам, Адам инстинктивно обнимал его за талию и гладил по волосам — особенно поняв, что Лоуренс находил это особенно успокаивающим. Когда же после двух бессонных ночей подряд Адам выглядел самым настоящим призраком, не имея на то причин, кроме навязчивой спирали мыслей, вызванной малейшими звуками или вспышками воспоминаний, Лоуренс клал руку ему на затылок и медленно вёл к складке на шее, обвивая другой рукой талию. Это было приятно. Находиться в объятиях, быть с кем-то столь близко. Даже ловил себя на том, что цепляется пальцами за чужую рубашку, словно желая остановить время, чтобы объятия никогда не заканчивались. В этот момент он чувствовал, как Лоуренс осторожно касается носом чувствительной кожи на шее, щекоча чуть выше у головы. Иногда нос заменяли губы. Он не целовал, нет, не так… Просто иногда Адам чувствовал, как эти губы небрежно, хаотично касались кожи, скользя к уху, а затем обратно вниз, к задней части плеча. Движение сопровождало теплое дыхания Лоуренса, что он ощущал на своей коже, и… Без особого энтузиазма признавал: уже не в первый раз это его возбуждает. Здесь определённо не было никакого сексуального подтекста, да и не искал он его в этих объятиях, но иногда… он чересчур утопал в интимной обстановке и под влиянием момента оказывался в неудобном положении, так что приходилось под разными углами прятать… его последствия. Должно быть, организм так реагировал на длительное отсутствие близости, и это сказалось на гормонах или чём-нибудь другом, что так невовремя заставляло кровь приливать в неподходящие места. Томми возвратил его к реальности, активно замахав стаканом напитка перед лицом, и даже пролил пару капель ему на колени. Всё объяснял какие-то автомобильные штучки, а он, как парень, конечно, обязан был во всём этом разбираться. Слушать Томми было настолько скучно, что Адам невольно взмолился о спасении. «Как идёт вечер?» Он с облегчением улыбнулся, увидев на экране имя Лоуренса. — Прости, срочно нужно ответить. — Адам вскочил с дивана быстрее, чем, как ему казалось, способен человек после трёх стаканов гоголя-моголя. Возможно, то была заслуга Эми, поигравшейся с дозировкой, ведь она наверняка догадывалась о его планах на эту ночь. Гостевая спальня показалась хорошим убежищем. Закрыв дверь, он опустился на край кровати и ответил Лоуренсу. Скучно. У тебя? Уже через минуту, или около того, телефон снова завибрировал. Только уложил Даяну. Теперь можно отдохнуть от игры в хорошие отношения с Элисон хотя бы до завтрашнего утра. Адам предположил, что Лоуренс тоже спрятался в своём кабинете или где-нибудь ещё, чтобы избежать стычек или, в случае Адама, безнадёжно тупых диалогов. Поговорим? Буквально через полминуты телефон зазвонил. — Привет, — протянул Адам в трубку. — Привет. — Голос Лоуренса звучал так расслабленно, будто он только что пережил настоящую домашнюю войну. — Всё ещё дерётесь, да? — Точно… Хотя ничего неожиданного, бывало и хуже. — Он вздохнул. — Как Рождество? Скучно, говоришь? — Томми. — Догадался. Какую увлекательную тему он выбрал сегодня? — Автомобильную. И я говорю «автомобиль», потому что кроме этого слова в каше из всех этих технических примочек ничего не уловил. Почти так же увлекательно, как наблюдать за гонками слизней. Лоуренс отпустил смешок — мягко, несколько сдержанно, но искренне, — и Адам улыбнулся. Как будто прямо сейчас он нуждался в словах Адама, и Адам чувствовал, каждый раз, когда Лоуренс смеялся, что своими саркастичными комментариями делает что-то правильное в этом мире. — А когда процесс развода подойдёт к концу? — спросил Адам прежде, чем тишина заполнила бы диалог. На том конце прозвучал вздох. — Не знаю, ещё пару недель точно. Юристы заняты переговорами, всеми этими бумажками. Поэтому с Элисон сейчас так тяжело. Мы оба знаем, что это необходимый шаг, но… знаешь, когда речь заходит о разделе активов и опеке над Даяной, начинается кошмар. — Да, могу представить. — В такие моменты Адаму казалось, что лучшим вариантом с его стороны будет просто слушать. — В любом случае, после праздников буду искать новый дом. Надеюсь найти что-нибудь поближе к больнице, да и столько места, как сейчас, мне и не надо. Элисон тоже этим займётся. Никто из них не хотел оставаться в месте, ставшим для Элисон и Даяны пленом в ту злополучную ночь, когда их удерживали под дулом пистолета. Адам всё понимал. — Ну, надеюсь, у вас всё получится. — Спасибо. Некоторое время они молчали. Дыхание Лоуренса по какой-то неведомой причине успокаивало Адама, словно именно оно создавало близость и комфорт. Ему стало интересно, думал ли так же Лоуренс насчёт его, Адама, дыхания, не потому ли он тоже молчал. В конце концов, кто-то должен был прервать молчание. — Ну, — сказал Лоуренс со вздохом. — Я пойду. Просто было интересно, как ты справляешься. — Да, понял. Спасибо. — Счастливого Рождества, Адам. — Да, э, и тебе. Счастливого Рождества. Он почти мог слышать улыбку на губах Лоуренса, прежде чем раздался щелчок. И в воцарившейся тишине словно всё ещё было слышно то успокаивающее дыхание, тот голос, улыбка. Только спустя несколько секунд, проведённых в раздумьях, он тоже положил трубку.

***

На следующий день после Рождества Адам проснулся от вибрации телефона, оставленного на тумбочке. Был ранний полдень, но в голове по-прежнему всё мешалось, когда он пытался понять источник звенящей трели. Спалось тревожно, беспокойные сны одолевали всю ночь, как обычно и бывало, когда он впервые ночевал дома после гостей — например, у сестры, даже если всего одну ночь. — Алло? — протянул он в трубку, не удержавшись от зевка. Какое-то время на другом конце его приветствовали и объясняли формальности. Адам узнал голос детектива Маренджера ещё до того, как тот представился. Медленно, всё ещё сонный, он осознавал то, что ему говорили. Пока наконец не осознал, словно окаченный ведром ледяной воды. Конструктора… …Нашли… Последствия вчерашних посиделок окончательно выветрились. Детектив спросил, нет ли у него вопросов, и в голову совсем ничего не шло, поэтому ответил: «Нет». Дальше детектив перечислил ещё ряд формальностей, возможно, дал какие-то наставления насчёт дальнейших действий, Адам уже не слушал. Очнулся, лишь когда услышал щелчок: детектив повесил трубку. Конструктор найден. Джон Крамер. Мёртвым. Рак. Какое-то время был без наблюдения. Его больше нет. Тело обнаружили в маленькой квартирке на окраине. Кажется, полиция сама вышла на это место, детали Адаму не особенно запомнились. Когда они явились, телу было уже два дня. Его больше нет. Адам всё ещё лежал в постели, не в силах пошевелиться. Где-то рядом на кровати, куда он его бросил, завибрировал телефон. Наверняка Лоуренс. Надо бы написать, а потом и позвонить. Но даже сдвинуться с места не вышло, совершенно не было сил отвечать, говорить. Телефон звонил, пока он бездумно смотрел в потолок. Он должен радоваться. Источник ночных кошмаров, приступов паники, беспокойства… его больше нет. Должен чувствовать облегчение. Чувствовать… хоть что-то. Но чувствовал лишь оцепенение. Слишком сложно переварить, его мозг будто просто-напросто отключился, ожидая, когда буря пройдёт. Телефон замолчал. Адам всё ещё лежал. Наблюдал за пауком, что переполз с одного угла потолка к другому, расставил свою ловушку, а затем спрятался в стенной трещине. Выжидал свою добычу, медленно, терпеливо. Адам задался вопросом, знали ли мухи о том, что на них охотятся, догадывались ли об опасности до того, пока не попадали в смертельную ловушку, из которой нет выхода. Живут ли в страхе? Или они живут в блаженстве, не подозревая о том, что может ожидать их в любой момент? Испытывают ли мухи вообще страх перед лицом смерти? Борются ли за свое право на жизнь? Или терпеливо ждут своей участи, точно так же, как их палач ждет этой долгожданной встречи? В дверь постучали, и Адам безошибочно определил, что стучал Лоуренс. Усталость и оцепенение так сильно охватили его, что вставать совсем не хотелось. Он подумывал переждать, пока Лоуренс не устанет стучать и уйдёт, но понимал, что это бесполезно: Лоуренс знал, что Адам дома, и стучать будет до тех пор, пока не добьется ответа, даже если на это уйдут часы. Далеко не с первой попытки ему удалось подняться с кровати и дотащить ноги до двери. Открыв, встретился с обеспокоенным взглядом Лоуренса. Обеспокоенным и немного растерянным, как будто он тоже ещё не до конца принял услышанное. Наверняка так и было. Никто из них ничего не сказал — взглядов хватило, чтобы всё понять. Лоуренс словно подбирал слова, но ничего подходящего на ум не приходило. В конце концов он просто шагнул внутрь и обнял Адама. Тот инстинктивно положил руки ему на спину и уткнулся лицом в плечо. Он не заметил слёз, что текли из глаз, пока не почувствовал влагу на куртке Лоуренса, как раз в месте, где лежала его голова. Если Лоуренс и заметил, то ничего не сказал. Они стояли так, казалось, целую вечность. Как будто время остановилось. Потому что ни один из них не чувствовал закономерного облегчения, счастья, не ощущал себя в безопасности. Они были потрясены, не зная, что чувствовать, что делать, как смотреть в лицо жизни без страха после того, как уже смирились с тем, что было с ними так долго, и только объятия другого могли заставить их обрести равновесие, которое они изо всех сил пытались обрести с тех пор, как ковёр выскользнул у них из-под ног. Несмотря на то, что пол под метафорическим ковриком был гораздо более устойчивым, не таким скользким, и стоять на нём должно было быть намного проще, им нужно было держаться друг друга, чтобы поймать равновесие, пока всё вокруг не перестанет трястись. Ещё одну минуту. Хотя бы ещё одну.