Комедия масок

Мерзкое Наследие был… больше Капитано. Во всех возможных смыслах. Порождённое бездной и порчей чудовище возвышалось над предвестником несокрушимым титаном, закованным в стальные доспехи, так чуждо выглядящие на этом монстре без грязных мазков крови на блестящем, девственно чистом металле. Звёздное марево заместо плаща плавно развевалось будто по ветру с величием, недостойным этой дикой твари, в любой момент готовой припасть на передние лапы, опасно нагнуть рогатую голову и ощериться мехом на воротнике, сузив единственный глаз заместо предупреждающего оскала. Энергия электро, незримым потрескивающим облаком летающая в воздухе, переплелась с ядом порчи так плотно, что распаляла пуще впрыснутого в кровь адреналина или афродизиака. Так пахла опасность. Тарталья сейчас был одним сплошным воплощением опасности, всем своим видом, позой и запахом давая Капитано понять это; «не лезь — убью» — читалось в сгорбленных плечах и опасно выгнувшейся спине, в играющих на свету когтях и тяжело вздымающейся грудной клетке, в опасном блеске единственного глаза и тихом, но красноречивом рычании, глубоким рокотом вырывающимся из глотки сквозь ощерившуюся пасть. Капитано довольно ухмыльнулся, покрепче перехватив в руке свой клеймор. Наконец-то он встретил достойного противника. Если бы щенок раньше сказал, что может перевоплощаться в такую матёрую псину, то заполучить внимание капитана ему было бы легче лёгкого; случайно узнав о Мерзком Наследии, второй предвестник впервые сам предложил Тарталье сразиться с ним в этом обличье — на что, к его величайшему удивлению, получил вежливый отказ. Было бы до забавного иронично, если бы теперь большой и взрослый Капитано бегал за мальчишкой, уговаривая его скрестить мечи, а не наоборот — но Аяксу хватило лишь мимолётной похвалы его силы Наследия и громоздкой руки, потрепавшей его по макушке и недвусмысленно огладившей острую скулу, чтобы щенок едва ли не растёкся лужицей перед капитаном — и чтобы твёрдый вежливый отказ превратился в неуверенное согласие. — Только вот что, Капитано, — слишком уж нехарактерно для своего бойкого образа неуверенно скосив взгляд в сторону, пробормотал Тарталья, — я не то, чтобы могу контролировать себя в этой форме. Точнее, вряд ли вообще смогу. — Тем же лучше, — довольно пророкотал тогда капитан. Тем же веселей. Глядя в единственный глаз чудища, предвестник понял, что мальчишка не шутил по поводу потери контроля: за морской бирюзой разлившейся по всему белку радужки не было ни крупицы интеллекта и узнавания; порождённый в недрах бездны зверь заполнил собой сознание Аякса так же, как голубая радужка единым плавным импульсом заполнила белок. Глаза Бога и Порчи для Наследия были не более, чем светящимися стекляшками на поясе — такими же бесполезными и рудиментарными для зверя, как и засевшая глубоко внутри личность Тартальи, добровольно отдавшего вожжи контроля и отступившего в тень: чудовищу не нужна была сила гидро или электро, чтобы одолеть капитана — для этого у него были зубы и когти — а потому неконтролируемые более никем элементали бесконтрольно выпускали в воздух импульсы двух стихий, до ярких искр заряжающих пространство между предвестниками. Капитано не выдержал первым: тяжело взмахнув исполинским клеймором, припорошенным морозным инеем энергии крио, он молчаливо и пугающе молниеносно ринулся в атаку. Наследие напрягся и сделал шаг назад — преступно трусливый ход для предвестника, но позволительный для зверя, готовящегося обороняться до последней капли крови; чудовище успело уклониться от тяжело рассекающего воздух лезвия, таки припав на передние лапы и вздрогнув от ледяных кристаллов, инеевым росчерком прочертивших движение клеймора и морозными укусами плавно опустившихся на голову и спину зверя. Зарычав и крупно вздрогнув в животном порыве стряхнуть с себя ледяное крошево, Наследие яростно сверкнул единственным глазом, напряг лапы, готовясь к прыжку, и набросился на капитана — так же молчаливо и молниеносно. Предвестник мимолётно удивился тому, что такое громадное чудище двигалось быстрее него — но его инстинкты были всё же быстрее: Капитано едва успел уклониться от широко расставленных когтей, парируя их удар сталью клеймора, жалобно звякнувшей от встречи с голыми лапами чудища. Капитан лишь успел кинуть мимолётный взгляд на оставленные на звёздном серебре царапины прежде, чем вновь спарировать размашистый удар лапой, теперь заставивший клеймор вибрировать отдачей, импульсом прошедшейся по всему телу предвестника. Капитан до боли сцепил игольчатые зубы за шлемом, вцепившись обеими дрожащими руками в древко оружия, чудом селестийским всё ещё сдерживающего натиск громадной когтистой лапы, готовой в любой момент сломать крепкую сталь, словно хрупкую ветку, и наотмашь ударить своего идола: одна лишь сила этого порождения бездны пугала даже его — второго предвестника, давно уже забывшего, когда он в последний раз проигрывал. Широкий рот поневоле изогнулся в кривой зубастой усмешке: невероятная мысль о собственном поражении будоражила сильнее, чем щекочущие глотку переплетения гидро и электро, тонкими зарядами сверкающими в воздухе. Так уж и быть: он сполна наградит своего щенка, если ему каким-то чудом удастся победить. Может, даже зауважает его. Зарычав, Капитано отступил, с трудом увернувшись от мазнувшей в дюйме от его шлема лапы, объял сталь клеймора элементом крио до смертельного холода и наотмашь ударил им чудище, целясь в ощерившуюся за маской морду. Прижав лапы к лицу, зверь взвизгнул от боли, вслепую спешно отойдя от предвестника; с глубоких трещин в маске выступила тягучая чёрная кровь, медленно прочерчивая тёмными мазками алый фарфор. Капитан довольно ухмыльнулся: после такого удара мало кто из его соперников оставался жив — неудивительно, что эта скулящая псина поджала хвост и отползла от него на дрожащих лапах. Привычное победное торжество поневоле разбавилось лёгким разочарованием: он-то думал, это чудовище выдержит ещё несколько ударов перед тем, как сдаться и отползти в тень — но нет, противник привычно слёг от единого удара его клеймора. Когда болезненный визг медленно перешёл в тихий, но с каждой секундой возрастающий рык, Капитано понял, что он поспешил со своими выводами. Перепачканные в чёрной крови лапы медленно и тяжело оторвались от маски, хищно скрюченные в когтистых пальцах в желании разорвать ими горло предвестника. Единственный голубой глаз медленно наливался кровавым бешенством, разглядывая чёрные мазки на лапах, чтобы после, дойдя до дрожащего истерического пика, впиться неморгающим взглядом в фигуру предвестника, позволившего себе легкомысленно праздновать ещё не состоявшуюся победу. Капитано не победил Наследие одним-единственным ударом, о нет. Он лишь разозлил зверя ещё сильнее. До яростного рычания, до белых хлопьев пены, падающих с бешеного оскала — зверь уже не хотел обороняться, зверь хотел убивать. Поневоле напрягшись всем телом и сделав шаг назад, Капитано крепче сжал свой клеймор, запоздало признав свою ошибку: чудовище следовало добить, пока он, оглушённый, едва мог стоять на лапах, а не праздно полагаться вместо этого на то, что псина поняла своё место в иерархии, давая ей время оклематься и взбеситься до истеричной дрожи. Теперь обороняться придётся уже самому капитану. Первый удар от вновь ринувшегося в атаку Наследия он парировал едва ли не случайно: Капитано сам до конца не осознал, каким чудом архонтовым сумел увернуться от вспахивающих воздух когтей, ударив по запястью пропитанной морозом сталью — и ожидаемо сумев нанести всего лишь небольшую царапину на перепачканной чёрной кровью броне. Повторить это ему не удалось: тут же пропустив второй удар, разом выбивший воздух из лёгких, капитан даже не на инстинктах — на простом стремлении выжить отступил назад, теснясь к стене. Под алой маской открылся широкий зубастый рот, щёлкнувший голодно челюстью; припав на четыре лапы, Наследие напрягся всем телом, пружиня ноги, чтобы после, широко раскрыв пасть, ринуться в прыжке к пятящемуся предвестнику, впиваясь зубами ему в горло. Но вместо горячей плоти острые клыки сомкнулись на холодной стали. Клеймор натужно звенел, пока зверь с рычанием вгрызался в сталь; зазубренный край с одной стороны вошёл в десну под подрагивающей в бешенстве губой, распаляя чудище ещё сильнее вкусом собственной крови. Другим краем лезвие прорубило перчатку и вошло в левую ладонь капитана, пока правая до боли в костяшках сжимала древко оружия; предвестник, вцепившись мёртвой хваткой в свой клеймор, с трудом сдерживал на себе вес и напор зверя, хрипя от усердия. Сверлящий капитана голубой глаз сузился в бешенстве. Мощные челюсти, натужно скрипя в костях, наконец с громким щелчком сомкнулись, перегрызая звёздную сталь пополам. Капитано вздёрнул свои брови от удивления так высоко, что у него заболела кожа над глазами. — Ладно, малец, ты победил, — медленно пробормотал предвестник, пока чудище, на секунду отвлёкшись от него, отплёвывалось от острых осколков. — Без клеймора продолжать схватку не имеет смысла. Наследие вновь повернулся к капитану — и тут же, схватив его за шиворот, припечатал к стене, приблизив ощерившуюся морду к его шлему. — Я сказал, ты победил! — гаркнул прямо в морду зверю Капитано — и тут же запоздало вспомнил, вглядываясь в горящий животным бешенством глаз, что обращаться там было не к кому. Ощерившаяся морда придвинулась ещё ближе, приоткрыв пасть в готовности перегрызть чужое горло, и предвестник, дёрнув головой, ударил чудище забралом шлема лбом в лоб, заставив того взвизгнуть от неожиданности, с силой откинув от себя капитана. Удар тела о пол арены был неприятным, но далеко не таким болезненным, как перегрызающие горло зубы — хотя последующий за этим удар острых когтей, вспарывающий нагрудник и мясо за ней, мог бы посоперничать с этим. Рвано вдохнув, предвестник выпучил две пары глаз, даже почти не почувствовав второй удар — боль от первого была так сильна, что её вряд ли могло превзойти её повторение. С интересом разглядывая сочащиеся кровью борозды на тяжело вздымающейся груди, зверь на пробу ударил капитана ещё раз — уже под другим углом, крестом перекрывая предыдущие отметины, — а после снова подхватил предвестника за шиворот и отбросил к противоположной стене, желая вновь услышать, с каким влажным чавканьем и хрустом костей тело приземлится на пол. Сквозь писк в ушах Капитано слышал лязг железной брони спешащего к нему зверя и с удивлением осознал, что его, похоже, сейчас убьют. С трудом перевернувшись на живот и приподнявшись на локтях, он сделал единственное, что могло помочь ему спасти свою шкуру: вжал голову в плечи, сгорбился в спине и подобрал под себя ноги. Были бы уши с хвостом, то прижал бы их к голове и меж бёдер. Подбежавший к предвестнику зверь, недовольно рыча, остановился в нерешительности, безошибочно распознав униженную позу: инстинкты твердили, что терзать уже признавшего авторитет альфы щенка было не в чести — разве что можно было ещё немного помять его, особо не переусердствуя, чтобы понимание того, кто тут главный, покрепче засело в чужой голове. Рискнув поднять глаза на Наследие, размышлявшего, добить ли лежавшую в его ногах шавку, или всё же не стоит, Капитано тут же наткнулся взглядом на полувставший член зверя, выглядывающий мясистой головкой из-под расходящихся пластин доспехов. Чудище даже не замечало своего возбуждения — вызвано-то оно было не течной самкой, а всего лишь кипящим в теле адреналином, пылом схватки и чужой кровью на своих когтях, заставлявшей свою собственную бурлить под кожей, обжигая изнутри. Пропадёт такой стояк так же быстро, как и появился — с лежащим у ног холодным растерзанным телом и пониманием, что битва была выиграна. Но пока звериный член продолжал медленно наливаться кровью, Капитано решил этим воспользоваться. Скорее инстинктивно, чем осознанно, предвестник нырнул чудищу под брюхо, заставив его удивлённо рыкнуть — но через короткое мгновение настороженное рычание плавно переросло в довольное мурлыканье, когда длинный язык капитана, проскользнув меж игольчатых зубов, без всяких прелюдий юрко обвил полувставший член кольцами, начав его быстро надрачивать. Капитано старательно надрачивал длинным языком набухающую плоть, будто хотел этим показать, что, мол, видишь, я тебе ещё пригожусь, не надо меня убивать. Наследие довольно мурчал — да, щенок, ты мне ещё пригодишься, — расслабившись и пьяно сощуренным взглядом рассматривая распластавшегося под ним предвестника, тяжело дышащего вспоротой грудной клеткой и медленно истекающего кровью. Подумав немного, зверь поднял перепачканную ало-бурой кровью лапу к морде и облизал каждый коготь, смакуя чужую кровь и почти жалея о том, что всё же решил подмять эту псину под себя, а не загрызть, как и планировал — уж слишком вкусный он был. Капитано почти не замечал на языке горького привкуса смазки, полностью сфокусировавшись на движении юркого кончика по нездорово-красной плоти с иссиня-чёрными прожилками заместо вен, толстому серединному кольцу и пока ещё не набухшему узлу, молчаливо про себя ужасаясь размерам — ух и не повезло же сукам в бездне, которые должны принимать в себя это. Длинный язык обхватил кольцами член ещё крепче, быстрее двигаясь по полностью вставшему, блестящему смазкой стволу: если капитан поусердствует как следует, то ему не придётся быть этой сукой. Чудище ещё громче замурчало, бездумно толкнувшись бёдрами вперёд, в чёрную прорезь шлема, и мазнув истекающей горькой смазкой головкой по крепко стиснутым длинным зубам, красноречиво намекая предвестнику открыть ротик пошире. Капитано лишь недовольно выдохнул — и как объяснишь этой твари, что со своими зубами он не минет, а кастрацию только сможет сделать? — и продолжил старательно вылизывать чужой член, надеясь, что этого будет достаточно. Наследие предупреждающе зарычал, уже настойчивее толкаясь внутрь прорези шлема — похоже, всё же недостаточно. Широкая мясистая головка вслепую мазала по ровному ряду зубов, пока две гигантские когтистые лапы опустились на шлем и, крепко сжав его едва ли не до смятого, словно подтаявший воск, металла, попытались силой насадить голову капитана на член. Предвестник крепко сжимал зубы, молча терпел размазываемую по дёснам смазку и лишь радовался тому, что на нём всё ещё был его привычный шлем: схвати эти лапки его неприкрытую голову, то давно бы уже раздавили её в кровавое месиво. Окончательно выйдя из себя, Наследие оттолкнул от себя капитана, едва не прикусившего себе язык от неожиданности, и опасно навис над ним — лежащим на спине в униженной позе, слизывающим кончиком языка вкус смазки с дёсен и бездумно расставляющим ноги перед зверем. Капитано опустил взгляд с пульсирующего желанием члена зверя на свой — болезненно топорщащийся в штанах, на которых уже виднелось маленькое тёмное пятнышко от смазки; он и сам не понимал, когда же успел так сильно возбудиться и почему был так сильно возбуждён попыткой спасти свою жизнь предложением зверю подрочить о своё тело — похоже, похоть захватила его разум так же незаметно, как и разрывающего на клочья его одежду чудища, тихо порыкивающего от нетерпения и бездумно толкающегося налитым кровью членом в воздух. Капитан рвано выдохнул, почувствовав новую волну нездорового возбуждения, заставившую вставший член слабо дёрнуться в штанах: что-то подобное он в последний раз испытал, когда в попытке повысить себе титул опрометчиво вызвал на дуэль Педролино, и тот без труда уложил его на лопатки, провезя мордой по полу — и возбудив этим второго — всё ещё второго — предвестника до дрожи в хребте. Тогда Педролино, скривившись, отказал капитану в близости сразу после схватки, и тому пришлось надолго запереться в своих покоях, теряясь в самоудовлетворении и впервые желая не взять кого-то, а отдаться. Теперь природа такого возбуждения стала понятна. Капитано бесстыдно развёл ещё шире ноги перед более сильным альфой, и тот тут же поспешил пристроиться между ног, дрожащими в нетерпении лапами подхватив его за бёдра. Предвестник лишь тихо зашипел от боли, когда зверь резким судорожным рывком вошёл внутрь — и Наследие, на секунду оторвавшись от созерцания своего члена, наполовину исчезнувшего в чужом проходе, зашипел на капитана в ответ, красноречиво приказывая не шуметь. Капитано послушно замолк, подавляя в себе болезненные стоны от рваных быстрых движений Наследия, спешащим как можно быстрее протиснуться внутрь на всю длину; так кобели вколачивались в сук: казалось, будто убавь он скорость долбёжки хоть ненамного — то оргазм ускользнёт от него, оставив его с пустотой в душе и болью в яйцах. Больно было им обоим — и капитану, воистину стоически терпящему разрывающий быстрыми фрикциями его нутро член, и зверю, поскуливающему от слишком быстрого трения сверхчувствительной голой плоти по крепко сжимающим её стенкам, но слишком увлечённому погоней за оргазмом, чтобы даже задуматься о том, чтобы замедлиться и получить гораздо больше удовольствия от соития — хотя уместнее было бы назвать это случкой. Тяжело дышащий капитан вздрогнул от ощущения чего-то горячего на своей испорошенной кровавыми бороздами груди: вспомнив о своём желании отведать ещё горячей алой крови, чудище нагнуло рогатую голову к чужой груди и жадно облизало кровоточащие раны широким длинным языком, заставив предвестника под собой крупно вздрогнуть, с трудом сдержав в горле стон. Довольно мурча, Наследие принялся усердно зализывать раны капитана, лишь изредка прерывая мурлыканье коротким рычанием или тихим повизгиванием, когда звериный член врывался особенно глубоко в ноющее покрасневшее нутро. Потерявшись в волнах приближающегося оргазма, зверь крепко зажмурил единственный глаз и принялся судорожно вылизывать всего Капитано, словно своего детёныша; широкий язык рваными мазками опустился на живот и член, слизывая белые нити спермы уже успевшего кончить предвестника, чтобы после подняться до ключиц и шеи, облизнуть холодный металл шлема и шустро забраться в темень её прореза, с любопытством пройдясь по длинному ряду зубов. Скрыв громкий стон за возбуждённым рычанием, капитан прижался бёдрами ближе к Наследию, бездумно слегка наклонил голову в подобии извращённого поцелуя и выстрелил своим тонким и гораздо более подвижным языком, обхватив в кольца чужой язык и начав ласкать его так же, как до этого ласкал член. Довольное мурлыканье Наследия, прилежно изучающего десна предвестника, отдалось приятной вибрацией во рту капитана и сладкой тяжестью в паху; словно чувствуя очередной приближающийся оргазм самки под собой, зверь и сам ускорился до истеричного повизгивания и рваных движений бёдер, пока наконец не ворвался с трудом в нутро на всю длину, запечатав вход разбухшим узлом и слабыми толчками изливаясь внутрь. Поперхнувшись воздухом от боли, Капитано крупно вздрогнул и дёрнулся, заставив дрожащего от волн оргазма Наследия опасно зарычать и впиться зубами в чужое плечо, удерживая предвестника на месте. Тяжело и рвано дыша, капитан чувствовал разбухший в себе узел и в мыслях просил себя расслабиться — но стенки нутра, наполненного горячим семенем, лишь ещё сильнее судорожно стискивались вокруг члена. Боль в плече, даже близко не способная сравниться с болью в заднице, вдруг исчезла, заменившись на слабую щекотку: Наследие, наконец перестав удерживать зубами на месте предвестника — видимо, понял, что в ближайшее четверть часа тот всё равно никуда от него не убежит, — принялся старательно зализывать место укуса, перейдя после на шею с ходящим туда-сюда кадыком, бездумно мазнув несколько раз по холодному металлу шлема и вновь юрко забравшись языком в чернь забрала, вылизывая чужие десна. Капитано слабо обхватил в кольцо чужой язык своим собственным, когда почувствовал, что тело наконец понемногу расслабляется, привыкая к размерам; к тому моменту, когда узел спал, позволяя члену свободно выскользнуть из растраханного отверстия, предвестник недовольно зарычал сквозь поцелуй, и Наследие — матёрый альфа, не давший спуску ни единому другому самцу и в жизни никого не слушавшийся, — беспрекословно повиновался желанию капитана и перевернул того на живот, вновь впившись руками в чужие бёдра и снова врываясь внутрь. Такой самке грех не повиноваться.

***

— Капитано, Капитано! Первым, что услышал предвестник тем утром — тихий сбивчивый шёпот, продирающийся сквозь ускользающую дрёму. Первым, что почувствовал Капитано, проснувшись голым на арене — это непривычную боль во всем теле — даже там, где её быть не должно. Первым, что он увидел — это голубые широко раскрытые в испуге глаза-блюдца, плещущиеся едва скрытым беспокойством. Поняв, что избитый и, похоже, изнасилованный им предвестник хотя бы не был мёртв, Тарталья жалобно воскликнул: — Я же говорил, что совсем себя не контролирую в этой форме! С трудом приподнявшись на локтях, Капитано сперва осмотрел себя — играющего глубокими ранами на груди, покрытого синяками и укусами вперемешку с засохшей спермой, — а после Тарталью — испуганного, всклоченного и перевитого редкими иссиня-чёрными венами после недавней тяжёлой трансформации. И, конечно же, такого же голого и испачканного в сперме. — Думаю, — неловко прочистив пересохшее горло, начал капитан, — можно признать, что ты выиграл наш последний поединок. Ни единой искры ликования в голубых глазах — похоже, мальчишка не помнил всё то, чем он занимался в форме духа часами ранее, и действительно считал, что жестоко надругался над своим идолом. В принципе, так оно и было — но не то, чтобы капитан был против. — Клеймор можно было и не портить, — недовольно добавил Капитано, найдя взглядом осколки дорогого оружия. — Прошу прощения, — тихо извинился Аякс, похоже, за всё. — Мне очень жаль, я больше не буду… — С чего это — не будешь? — твёрдо перебил Тарталью предвестник. — Оклемаешься немного после трансформации — и я снова жду тебя на арене. И прежде, чем недоуменное лицо смышлёного мальчишки сменится пониманием и ехидством, Капитано поспешил непринуждённо добавить: — Нужно же мне одержать над тобой верх и подтвердить свой титул предвестника.