Don't Bury Thoughts That You Really Want

      Если бы Феликсу пришлось составить список вещей, в которых он уверен, то, сидя на кровати в комнате своего общежития, он бы не знал, что написать. В чём он сейчас уверен? Ни в чём, более или менее.              Единственное, в чём он точно уверен — с Чонином ему комфортно. Это что-то новое, простое, что-то, что Феликс всю жизнь искал.              И Хёнджин — это… что ж, это Хёнджин.              И это сложно. И сложный не только Хёнджин, но и вся ситуация в целом. И несмотря на то, что Феликс отлично знает, что ему нужно с ним поговорить и наконец всё выяснить, он всё ещё по-блядски испуган. Потому что, лёжа на кровати спустя пару часов после сдачи того ужасного экзамена, Феликс осознаёт, что его чувства реальны. И признавать это вслух — больно.              Но поскольку он не трус и просто хочет вернуть жизнь в нормальное русло, он поднимается с постели. И первое, что делает, — это звонит Хёнджину.                            — Это дерьмо, наконец-то, закончилось, — выдыхает Ликс, хватая бутылку соджу и делая глоток. Сидя на полу комнаты Хёнджина, он полностью контролирует ситуацию. Он знает, что сегодня — день для разговора, день, чтобы поставить точку.              Хван хихикает, прислонившись к стене за спиной, вытянув ноги и сплетя их с ликсовыми на полу. Феликс чувствует такое облегчение, что хочется кричать, послеэкзаменационные часы — его любимые: он чувствует себя таким свободным, каким не ощущал с самого поступления в университет. Однако, как бы легко он ни чувствовал себя, что-то до сих пор тисками сдавливает его грудь, и это что-то сидит рядом с ним.              — И теперь ты полностью в моём распоряжении, — шепчет Хёнджин, чокаясь с ним соджу. Феликс улыбается ему, но это горькая улыбка. Тепло начинает распространяться в его животе, как обычно. Но в этот раз он не счастлив, вообще.              И дело в том, что теперь он в курсе, что это чувство значит, и это делает ситуацию менее управляемой, чем обычно (щёки чуть краснее, и свободная от соджу рука слегка подрагивает), но Феликс пытается проглотить комок в горле и проигнорировать его, по крайней мере, сейчас. Он знает, что пришёл в комнату Хёнджина, чтобы поговорить, и тот это тоже знает, но страх коснуться темы сковывает их.              — Мы можем сыграть в ту видеоигру, или, может, прокатиться по Сеулу, или пойти в пентхаус и напиться, — предлагает Хёнджин, играясь со шнурками свитшота. Он кажется отстранённым, словно думает о чём-то другом, и Феликс не может не смотреть на него.              Они никогда не возвращались в пентхаус, нога Феликса никогда больше не ступала туда. Он уверен, что заплачет, как только там окажется, так что спасибо, но нет. Но оттого, что Хёнджин говорит о нём спустя два года, его прошибает дрожью.              Феликс делает очередной глоток.              — П-пентхаус, говоришь? — заикается он, и несмотря на попытки сохранять внешнее спокойствие, дрожащий голос его выдаёт. Хёнджин не отвечает, не смеет, и Феликс благодарен за это.              В комнате воцаряется неловкая тишина, и Феликс чувствует неуверенность. Прижатое к нему плечо Хёнджина становится причиной лёгкого головокружения, и простое присутствие другого рядом заставляет его чувствовать себя хорошо. Но он так чертовски расстроен сейчас и даже не может винить в этом Хёнджина. Потому что Хван не чувствует того же, и, вероятно, именно поэтому он не может поднять эту тему снова.              Феликс прислоняется головой к стене, прикрывая глаза на несколько секунд. Вздох, слетающий с его губ, тяжёлый, слишком тяжёлый для только что сдавшего экзамен человека, и голос Хёнджина, интересующийся всё ли в порядке, звучит почти механически. Феликс хотел бы разразиться смехом и сказать ему, что нет, ничего не в порядке.              Но Ли кивает, не открывает глаз, но кивает. Ему нужно время, чтобы осознать всё произошедшее за эти дни. Всё, через что он проходит теперь, когда знает, что ему нравится Хёнджин, что он влюблён в него. Даже мысль об этом заставляет его вздрогнуть, но ему нравится Хёнджин. Отрицание, то, чем он занимался последние два года, бессмысленно.              Он не сможет перерасти свою влюблённость в Хёнджина, пока не признает её, Чонин так сказал ему. Да, может быть, Феликс сознался в своих метаниях Яну. Ему правда не хотелось ранить его. В конце концов, ему не наплевать на него, и он более чем уверен, что если бы не весь этот беспорядок, он бы влюбился в этого парня. Но он в эпицентре этого беспорядка и поговорить о ситуации с кем-то, поговорить с Чонином, оказалось полезно. Неловко, потому что они только-только разорвали поцелуй, но полезно.              — Я скучаю по тебе.              Его дыхание почти обрывается, когда он шепчет эти слова. Он точно не знает почему и понимает, что Хёнджин наверняка удивлён, поскольку Феликс редко говорит такие вещи, но слова срываются с языка почти бессознательно. Когда он открывает глаза, то ожидает встретить взгляд Хёнджина, прикованный к нему. И, как обычно в последние недели, старший смотрит на него взглядом, который Ли не может прочитать.              Этот взгляд напряжённый, чересчур напряжённый для такого невинного предложения, и он тяжёлый. И Феликс правда скучает по Хёнджину. Или, вероятно, по тому, чем Хёнджин был для него, до всей этой заварухи два года назад.              Хёнджин пялится на него в ответ, его взгляд хаотично мечется с губ на нос, а затем возвращается к глазам. И напряжение, наполнившее комнату, не должно даже существовать, но Феликс может ощутить его собственной кожей между ним и Хёнджином. Оно щекочет его и вселяет ещё больше сомнений, потому что Хван не чувствует то же самое. Потому что он соврал в тот день.              Движение руки Хёнджина, которая переместилась ближе к нему, было бы почти неуловимым, если бы Феликс не был осведомлён обо всём, что происходит вокруг него. Абсолютно всё, каждый маленький сигнал, каждое крохотное движение, то, как рука скользнула к его, не касаясь её, то, как тело Хёнджина слегка наклонилось к нему.              Сердце Феликса бьётся так быстро, что он боится, что Джин тоже услышит его. В горле снова встаёт комок, и это раздражает, потому что Хёнджин не делает ничего, кроме лёгкого движения в его сторону. Ещё несколько недель назад это было бы вполне нормально.              Желание Хвана коснуться его было бы нормальным. Но сейчас это не так, и Ликс почти ненавидит себя за то, что позволил этим чувствам снова воскреснуть.              Они не разрывают зрительный контакт, пока, нерешительно, пальцы Хёнджина не касаются Феликса. Они смотрят друг другу в глаза, пока старший мягко гладит его ладонь, и Ликс чувствует, как его кожа пылает от этих прикосновений, а в горле становится сухо. Он точно не понимает, чего добивается Хван, и не совсем понимает, как реагировать, и хотя всё его естество кричит ему двигаться и прекратить это всё, он не делает этого. Прямо как два года назад.              Ровно когда всё это дерьмо началось. И, прямо как два года назад, Хёнджин смотрит ему в глаза с таким напряжением и привязанностью, которую только Хван может ему дать, прямо как тогда, Феликс осознаёт, что он всего лишь слабый влюблённый мальчишка.              Когда Хёнджин мягко берёт его за руку, его большой палец аккуратно ведёт по костяшкам. Он такой хороший и осторожный, что Феликс едва сдерживается, чтобы не заорать на него и приказать перестать себя так вести.              Когда он поднимает руку Ликса к своим губам, слегка склоняет голову, его губы проводят по тёплой коже, и он смотрит ему в глаза, не отводя взгляда, словно спрашивая подтверждения, любого подтверждения, что всё, что он делает, нормально, Феликс чувствует, как непрошенные слёзы готовы сорваться с его ресниц.       Он жуёт нижнюю губу, искры бегут по всему телу, и сердце колотится где-то в горле, пока мягкие губы Хёнджина прижимаются к его костяшкам. Хотя взгляд Хвана такой пристальный, что он чувствует себя голым под ним, он не отводит глаз. Даже когда они наполняются слезами. Глаза Хёнджина подобны магнитам, и Феликс не может, ни коим образом, не смотреть в эти тёмные бездны, обещающие ему так много. Всё, что они пообещали ему годы назад. Всё, во что Феликс влюбился.              Спустя несколько секунд он слегка кивает, подтверждая, что он чувствует это: тепло Хёнджина, дрожащее дыхание, опаляющее кожу более явно, когда он становится ближе. И затем, мягкость его губ, запечатлённую на коже. Это губы такие бережные, неуверенные, словно Хван напуган, что Феликс вдруг убежит. Если бы он только знал.              Это всего лишь один крохотный поцелуй в костяшки пальцев, но Феликс не может контролировать участившееся сердцебиение, неровное дыхание или заполонивший голову поток мыслей. Приятное ноющее ощущение начинает распространяться по телу, и Феликс почти инстинктивно выгибается в попытке стать ближе к этому касанию и продлить это чувство навечно. Совсем как в те разы, когда Хёнджин смеет касаться его так, как он не должен.              Это просто поцелуй руки, но Феликс чувствует, словно Хёнджин прикоснулся ко всему его телу, не физически. Словно Хёнджин прикоснулся к его душе. Это просто поцелуй руки, но вместе с этим — это самая интимная вещь, которая когда-либо случалась с Ли. Это не похоже на их первый поцелуй. Это ощущается более… реальным, и Феликс ненавидит это. Потому что реальным это быть не может, потому что два года назад Хёнджин посмотрел ему в глаза и сказал, что его признание было глупым, потому что Феликс не может надеяться.              И от этой мысли ему хочется плакать. Потому что он желает, чтобы этот поцелуй был настоящим, чтобы он что-то значил для них обоих.              Хёнджин отрывается, но его губы всё ещё касаются кожи.              — Я тоже по тебе скучал.              И нежность его губ снова ласкает кожу Ли, ведёт вверх по ладони к запястью.              В один момент всё, что может слышать Феликс, помимо тяжёлого дыхания, — это его собственное сердцебиение. Остальное не имеет значения, когда глаза Хёнджина прямо напротив, и Ликс хотел бы навсегда остаться во мгновении, когда Хёнджин на выдохе признался, что тоже скучал по нему. Потому что несмотря на то, что старший постоянно ему это говорит, Ли чувствует, что в этот раз всё совсем по-другому.              Но пока сердце глухо бьётся в груди, он не может не видеть себя плачущим в кровати два года назад. Сразу по возвращении домой в тот же день. Феликс не может опять не беспокоиться о родителях, которые снова ругаются и кричат друг на друга, пока в его голове проносятся кадры их с Хёнджином ночи.              Он не может потерять его. Он не может себе этого позволить. Он пообещал это годами ранее, и это обещание — никогда не позволять чему-либо вмешиваться в их дружбу. Даже его собственным чувствам.              — Подожди, — шепчет Феликс, и Хёнджин тут же останавливается, отстраняясь от его руки. Ликс c трудом сглатывает узелок в горле. И несмотря на миллион мыслей, роящихся у него в голове, он не может вымолвить ни слова. Не потому что Хёнджин не чувствует того же, а потому что он боится, что они закончат так же, как его родители.              — Я не могу, — выдыхает он, наконец убирая руку от Хёнджина. Его зрение мутнеет так быстро, что Феликс не понимает, что происходит вокруг него. Он пытается спрятать слёзы от Хвана, пока поднимается с пола.              Бутылки соджу остаются лежать совершенно позабытые, он чувствует на себе взгляд Хёнджина. Феликс не знает, что тому больно, так же, как каждый раз, когда что бы они ни делали Ли останавливает его, как он делал это все последние недели. Феликс не знает, что Хёнджин смотрит на него с неприкрытой болью в глазах, пока младший движется по комнате. Как он может?              — Мне нужно идти… — снова шепчет Феликс, лихорадочно перемещаясь по комнате, дрожащими руками пытаясь снять пальто и найти ботинки. Он убегает, потому что это всё, что он может сделать. — Чонин меня ждёт, — небрежно бросает, не задумываясь о том, что Хёнджин не знает, что они решили сделать перерыв и, возможно, так будет лучше всего.              Господи, он чувствует себя трусом. И он чувствует себя трусом, потому что более чем уверен, что Хёнджин знает о его чувствах. Феликс чувствует себя трусом, потому что даже в глаза ему посмотреть не может и сказать, что влюблён в него, быть просто друзьями для него тоже нормально, потому что это не нормально. Он не хочет быть просто друзьями. Феликс чувствует себя трусом, потому что не может спросить, почему Хёнджин солгал.              Феликс чувствует себя трусом, потому что он даже не может спросить его, почему Хван ревновал. Не когда тот может его отвергнуть.              Хёнджин молчит, пока Феликс пытается собрать свои вещи и сбежать. Он не останавливает его, не умоляет остаться, и на секунду Феликсу кажется, что тот всё понял. На секунду он думает, что Джин его отпускает, и, возможно, так будет лучше, потому что это означает возможность спокойно двигаться дальше с осознанием того, что Хёнджин не чувствует того же.              Но когда его рука ложится на дверную ручку и он готов к побегу, Хёнджин, наконец, заговаривает. И его голос действует на него, как пощёчина. Хриплый, низкий, полный боли.              — Пожалуйста, не иди к нему, — шепчет Хёнджин, его голос дрожит. Слишком сильно. Феликс не может его увидеть, но он более чем уверен, что Хёнджин тоже плачет.              Он сглатывает.              — Почему? — спрашивает, не оборачиваясь, чтобы посмотреть в глаза Хвану. Он смотрит прямо на равнодушную белую поверхность двери перед собой. Его руки дрожат, так же, как и голос Хёнджина, он не хочет слышать, что тот собирается сейчас сказать, однако не может выйти за эту чёртову дверь.              — Потому что если ты это сделаешь, меня это убьёт, — в ответ шепчет Хван, его голос приглушает ткань футболки.              Кажется, будто он ужасно мучается, и в тот момент, когда Феликс осознаёт, что другой говорит, он чувствует, как что-то ломается внутри него.              Так он был прав. Феликс не знает, когда правда оказалась на его стороне. Когда ложь стала больше них самих. Но Феликс знает, что то, что растекается по его телу, пока он прислоняется лбом к дереву двери, это … — злость. Всё это было потраченным впустую временем: плакать в кровати; наблюдать, как Хёнджин встречается с кем-то другим; чувствовать себя неполноценным, глупым; пытаться всё забыть. Потраченное впустую время на стыд.              Хёнджин чувствует то же самое, Феликс уверен. Он мог бы повернуться, свернуться калачиком вокруг Хвана и обнять его, утереть ему слёзы и сказать, что он никогда его не отпустит, что он не с Чонином и никогда не будет. Он мог бы признаться снова, но какой ценой?              Феликс так злится, что вот-вот взорвётся.              — Да пошёл ты, Хёнджин, — шепчет Феликс, между приступами икоты. — Иди к чёрту. Я не… — пытается он говорить и не оборачивается, пока пытается отвергнуть его. В ответ на его слова звучит оглушающая тишина, и он злится ещё сильнее. Он ожидал от себя любых эмоций. Феликс ожидал радость, удовлетворение, облегчение от возможности свободно поцеловать его. Но он чувствует злость, боль и разочарование, потому что, несмотря на всё, у Хёнджина всё ещё кишка тонка сказать ему правду.              Так что Феликс, наконец, оборачивается и сползает по двери на пол, пока отчаянно пытается утереть слёзы, неконтролируемо бегущие по лицу. Он смотрит на Хёнджина, который тоже сидит на полу, обнимая колени и глядя на него красными от слёз глазами.              — Почему, Хёнджин? — спрашивает Феликс.              Его ушей достигает надломленный голос:              — Мне жаль… правда, — выдыхает Хван. — Ты представить себе не можешь, как мне, блять, жаль, — продолжает, но Феликс больше не может терпеть.              — Я спрашиваю тебя, почему сейчас, Хёнджин? — медленно повторяет Ликс, стирая слёзы со щёк, потому что он не хочет плакать, и чувствует себя ещё хуже, когда осознаёт, что он зол на Джина. То, что они ругаются… — это именно то, чего он хотел избежать.              — Почему сейчас, когда появился Чонин? М-м? Тебе нравится видеть, как я, блять, влюблён в тебя? Что? Тебе доставляет удовольствие знать, чт-что я был влюблён в тебя годами, что… — тараторит Феликс, и его дыхание замирает в горле вместе со всеми словами, которые он обрушивает на Хёнджина. У него не хватает времени, чтобы закончить предложение, спросить его, почему он делает всё это именно сейчас, потому что поверженый голос Хёнджина отвечает ему.              — Именно из-за Чонина, Феликс, — шмыгает носом Хван, поднимаясь. Ли глазами следит за ним, пока слова так и остаются невысказанными. Он нетерпеливо ждёт, когда Хёнджин продолжит свою речь.              Он проводит рукой по волосам.              — Ради Бога… Феликс, ты так чертовски с ним счастлив. И он тебе так нравится, и такое с тобой впервые, и я… Я был так, блять, напуган, потому что если кто и сможет украсть тебя у меня, то это он, — выдыхает Хёнджин, и сейчас голос наконец подчиняется ему. Феликс с трудом встаёт на ноги, которые отчего-то подгибаются под его весом. Он подходит к Хвану в центре комнаты.              — Почему? — снова спрашивает, потому что если он не услышит, как Хёнджин скажет это вслух и развеет его страхи, то он, вероятно, взорвётся.              Хёнджин одаривает его тяжёлым взглядом, возможно, слишком тяжёлым для того, кто так отчаянно врал на протяжении двух лет, но затем его губы двигаются, и Феликс сначала замечает их движение, прежде чем осознаёт, что Хван говорит ему.              — Потому я что влюблён в тебя, Феликс. Уже многие годы, дольше, чем ты можешь себе представить, — наконец, говорит Хёнджин, и признание звучит как его поражение. Он снова зачесывает волосы назад и трясёт головой.              Эти слова обрушиваются на Феликса, как ведро ледяной воды. И несмотря на то, что дыхание замирает в лёгких, а пальцы подрагивают от зуда в ладонях, несмотря на злость и на разочарованный тон Хёнджина, Феликс чувствует тепло.              — Почему ты соврал два года назад? — спрашивает Ли, словно его сознание так и не смогло двигаться дальше с той ночи, словно оно всё ещё там. — Почему ты… Боже, Хёнджин, это глупо? — спрашивает, легонько толкая его, но не причиняя вреда.              Хван не смотрит ему в глаза, и Ли не может понять, стыдно ему или что-то ещё, но это только сильнее ранит его.              — Прости за это особенно, — признаёт Хёнджин, и Феликс сбивается со счета, сколько раз Хенджин извинился перед ним сегодня — Мне было страшно, Феликс, — он смыкает руки вокруг запястий младшего, лёгкое касание, которое заставляет Ли чувствовать себя только слабее.              — Я подумал, что если я признаюсь, что помню всё, каждое лёгкое прикосновение и каждое вскользь сказанное слово, ты убежишь. Я подумал, что спустя годы, когда ты уверял меня, что сделаешь всё, что угодно, для нашей дружбы, я тебя потеряю… Я не пытаюсь, м-м-м… Я просто хотел защитить нас обоих, — сознаётся Хёнджин.              — Но когда я увидел тебя с Ян Чонином… или точнее, я увидел тебя. Я понял, что теряю тебя, и ты можешь ударить меня, назвать эгоистичным мудаком, но я так ужасно тебя ревновал и боялся, потому что ты двигаешься дальше. У меня больше не будет шанса быть с тобой. Я Богом клянусь, меня всегда всё устраивало, Феликс. Потому что ты был рядом со мной, потому что я всегда был на твоей стороне, — выдыхает Хёнджин, медленно поглаживая запястья Ли большими пальцами.              Феликс плачет и пытается понять его причины. Оказалось, для него это сложнее, чем он думал.              — Я был дураком. Просто идиотом, и я пойму, если… м-м, если ты хочешь… если ты захочешь быть с ним. Я ни о чём тебя не прошу, потому что это моя вина и ты можешь делать всё, что захочешь, но, пожалуйста… Ёнбок, п-пожалуйста, не оставляй меня, — выдыхает Хёнджин младшему в висок, когда приближается, чтобы обнять его.              Феликс всё ещё в руках Хёнджина. Он не может пошевелить ни единым мускулом, глаза широко открыты и полны слёз, пока он пытается осознать, что Хёнджин говорит. И это вообще нечестно. Это несправедливо, потому что Феликс не может злиться, это нечестно, потому что, хотя он и пытается выбраться из объятий, в какой-то степени, он не может винить его, не когда Хван говорит ему, что просто пытался защитить их обоих.              — Когда ты сказал, что это было глупо, я плакал несколько дней, Хёнджин, — выдыхает Феликс ему в плечо. — И… когда я чувствовал себя неправильным, тебя рядом не было, — продолжает, стискивая его футболку. Ему с трудом удаётся говорить, каждое предложение прерывается раздражающей икотой.              — Ты пытался меня защитить, но ты не можешь решать за меня, — в конце концов, Феликс разрывает объятие, потому что не думает, что в этот момент может находиться рядом с Хёнджином.              Тот смотрит на него с ужасом в глазах, когда Ли поднимает взгляд, обнимая самого себя. Феликс чувствует, как сердце разрывается в груди от этого взгляда, но вместе с этим знает, что им обоим нужно немного пространства, чтобы понять и осознать такое количество информации.              Но такой взгляд Хёнджина — словно он боится потерять его, словно он сделает всё возможное, чтобы он остался, — что-то разжигает в нём. И несмотря на то, что он знает, что пожалеет об этом позже, Феликс не может остановиться.              И губами, влажными от слёз, которые бежали по его лицу последние пятнадцать минут, он прижимается к хёнджиновым. И отчаянное чувство, которое он вкладывает в это прикосновение, почти болезненное, потому что они оба тянутся к этому поцелую так, словно он — последний, словно то, что они останутся только друзьями, уже решено. Словно они уже знают, что для них нет другого будущего.              Так что Феликс до невозможного сильно впечатывается в Хёнджина, он может почувствовать все изгибы его тела, а рука Хвана так крепко хватает его талию, что Ли боится, что метка от ладони останется на коже на несколько дней. Но никто из них не движется и никто не разрывает поцелуй, слишком хаотичный, слишком беспорядочный, просто слишком.              Феликс хочет большего, и языка Хёнджина во рту, его рук, скользящих по спине, этого всего недостаточно. Не сегодня, не сейчас, когда кажется, что они зашли далеко. Поэтому, когда Джин падает на кровать позади него, Ликс не останавливается.              Оказаться в той же позиции, что и два года назад, должно быть, насмешка судьбы, но его руки обхватывают шею Хёнджина, когда он седлает его, а ладони старшего оказываются на бёдрах.              Однако в этот раз всё иначе, потому что касания Хвана плавят его кожу по другой причине, в основном, потому что Феликс знает, что Хёнджин чувствует то же самое. Хёнджин сам ему сказал. Хёнджин тоже его любит.              Когда Феликс отрывается, чтобы вдохнуть немного воздуха, и припухшие, красные губы Хёнджина оказываются напротив, он знает, что этот поцелуй значит для них обоих. Глаза Хвана всё ещё закрыты, губы блестят от слюны, щёки пылают красным. Феликс не может сдержать влюблённого вздоха. Потому что, несмотря на то, что это, вероятно, последний раз, когда они делают нечто подобное, Ли твёрдо уверен, что он будет вечно любить Хёнджина.              И тут появляется оно: желание полностью слиться с Хёнджином, желание хоть раз в жизни почувствовать его близко.              — Хён, посмотри на меня, — шепчет Ликс, обхватывая его лицо руками. Сейчас они оба трезвые, и Феликс чувствует весь страх и тревогу, что следует с этим. Они оба трезвые и оба здесь, и достаточно одного обмена взглядами, чтобы увидеть, что они хотят одного и того же.              Феликс почти незаметно кивает, прежде чем вернуться к губам Хёнджина. Руки Хвана жадно исследуют его тело, ныряют под рубашку, гладят спину вниз, к изгибу ягодиц, пока парни обмениваются влажными поцелуями. И затем, Хёнджин берёт подол своей футболки, и она соскальзывает с его рук, оставляя торс обнажённым.              Руки немедленно возвращаются на тело Феликса, хватая талию. Хван ведёт любопытными пальцами по рёбрам, по груди, мягко мажет по соскам, и Ликс выгибается навстречу касанию.              Потом Хёнджин спускается, губы на нежной коже ключиц, и выдыхает жаркое:              — Ты прекрасен.              У Феликса вырывается судорожный вздох, руки зарываются в волосы Хёнджина, слегка их оттягивая. Хван лишь целует кожу и выдыхает комплименты, его губы скользят по груди вниз к напряжённым соскам. Феликс благодарен за эту ласку, потому что в этот раз он чувствует себя желанным, но он жаждет чувствовать больше, ему так жарко, что он боится растаять — он боится, что пожалеет.              Феликс опять хватает Хёнджина за волосы и тянет вверх, пока их рты не сталкиваются.              — Я не могу больше ждать, — шепчет в губы, окончательно стягивая футболку Хёнджина. Когда он видит обнажённого Хвана перед собой, то осознает, что несмотря на то, как много раз он видел его таким, сейчас всё правда по-другому.              И хотя он нетерпелив, кончики пальцев щекочут грудь Хёнджина, оставляя за собой горячий след. Старший скулит под ласковыми касаниями и стискивает бёдра, слегка встряхивая его. Феликс выпрямляет спину, сталкиваясь взглядом с Хёнджином. Он кладёт руки на его лицо и дарит трепетный поцелуй, слишком целомудренный для такой ситуации.              Когда руки Хёнджина, водящие по его узкой спине, опускаются к штанам, Феликс знает, что всё происходящее реально. Стояк, прижимающийся к его бедру, реален, их смешанные вздохи реальны. И так, движением слишком неловким, чтобы быть возбуждающим, Феликс снимает брюки вместе с бельём. И Хёнджин делает то же.              Лицо Феликса красное, также, как и хёнджиново, но ни у кого из них нет времени на смущение, когда нетерпение достигает пика. Когда их возбуждения соприкасаются, Феликс наслаждается контактом.              — У меня нет… У меня нет презервативов и смазки, — в какой-то момент бормочет Хёнджин, неуверенно глядя на Феликса, и тот задумывается, неужели это знак от Вселенной, неужели она пытается сказать им, что нужно остановиться. Но Феликсу надоело слишком много думать. Не сейчас, по крайней мере. Поэтому он встряхивает головой, кладя руку на хёнджинову щёку и мягко проводя большим пальцем по нижней губе.              — Всё в порядке, — шепчет он и свободной рукой берёт запястье Хёнджина.              Некоторое время Феликс наслаждается изгибами ладони Хёнджина, проводит кончиками пальцев по костяшкам, длинным пальцам, по шершавой ладони. И Хёнджин пристально смотрит на него, так напряжённо, когда Феликс целует его руку. Так напряжённо, когда Феликс размыкает губы, так напряжённо, когда он вбирает два тонких пальца в рот, удерживая зрительный контакт.              Хёнджин молчит, он ничего не говорит, погружённый в зрелище перед ним. Феликс чувствует, как пальцы скользят по языку к самой глотке. Он кружит языком вокруг них, не скупясь на слюну, зная, что будет больно. Потому что у Феликса не было секса достаточно давно, чтобы не было больно. Так что Ликс усиленно работает, втягивая щёки и посасывая пальцы так, словно в его рту на самом деле находится член Хёнджина.              — Если ты продолжишь, я кончу прямо так, — скулит Хёнджин, глядя на него расширенными от возбуждения зрачками. Феликс почти давится пальцами, когда пытается рассмеяться, и слюна течёт по подбородку. Ему кажется, что этого достаточно. Ему кажется, что всё в порядке. Поэтому, мягко обхватывая запястье Хёнджина и чуть хмурясь в сосредоточенности, Феликс направляет руку к собственной заднице.              — Я не хочу сделать тебе больно, — шепчет Хван, когда понимает, что Ли пытается сделать. Тот успокаивает его и говорит, что всё будет нормально. На взгляд Ликса, Хёнджин слишком колеблется, но когда младший расслабляется над ним и смотрит ему в глаза с лёгким кивком, все сомнения испаряются. Феликс знает, что Хёнджин подготовит его наилучшим возможным образом, и он благодарен за это.              Но он так возбуждён и нуждается в этом касании, что для него что угодно будет нормально. Ему просто необходимо почувствовать Хёнджина.              Хван раздвигает его ягодицы, и пальцы отточенными движениями мажут по входу. Феликса почти лихорадит от мысли об этих пальцах внутри, и когда Хёнджин начинает массировать колечко мышц самыми подушечками, Феликс тянется к касанию. Он чувствительный настолько, что даже такое простое касание — это много для него.              Хёнджин не отрывает взгляда от лица младшего, пока кончик первого пальца проникает внутрь, медленно и мягко. Феликс закусывает нижнюю губу от неприятного ощущения, но это жжение почти приятно.              — Расслабься, — шепчет Хёнджин, быстро целуя его. Ликс пытается как можно больше расслабиться, когда палец погружается внутрь по костяшку. И ему уже так хорошо, когда это происходит.              Хван такой нежный, что неприятное ощущение быстро превращается в удовольствие, когда он раздвигает стенки. Феликс стонет ему на ухо и чувствует, как дёргается член Хёнджина от каждого стона. Когда старший убирает руку, Ли не может не застонать от досады, но тот делает это, чтобы сплюнуть на пальцы снова. Ликсу это зрелище кажется самой возбуждающей вещью в мире.              Снова скользя между половинок, Хёнджин продолжает готовить его. Когда второй палец легко проскальзывает внутрь и боль становится вполне терпимой, Феликс снова расслабляется, и Хван начинает по кругу двигать пальцами внутри него, пытаясь найти простату. Это не занимает много времени. Не с такими длинными и умелыми пальцами, как у него.              Когда Хёнджин в первый раз проводит по простате, Феликс ёрзает на его бёдрах и вздрагивает всем телом. Его тело превращается в желе в руках Хвана, когда тот прицельно начинает массировать комочек нервов, и Феликс может только просить о большем, двигая бёдрами и самостоятельно насаживаясь на пальцы.              В это время его твёрдый член трётся о живот Хёнджина, и младшему кажется, что он может кончить в любой момент. Пот стекает по телу, вниз по груди, и губы Хёнджина на его коже делают его ещё более чувствительным.              — Ты такой вкусный, — жарко выдыхает Джин, после того как широко мажет языком по шее, и Ликс более чем уверен, что это отвлекающий манёвр, потому что теперь уже три пальца трахают его. Тонкие и опытные, они толкаются внутри, чтобы растянуть его. И Феликс не может не хныкать каждый раз, когда Хёнджин даже случайно проводит по простате.              Феликс чувствует, что он почти на грани, и не хочет кончать вот так, не чувствуя Хёнджина внутри. Когда жар собирается внизу живота, он останавливает Хвана.              — Я готов, Хённи. Пожалуйста, — просит Феликс, глядя на него с таким желанием и нуждой в глазах.              И если Феликс — слабый влюблённый мальчишка, то и Хёнджин тоже. Потому что стоит Ликсу попросить его, Хёнджин готов дать ему всё, что угодно. Поэтому, немного неловко, он снова сплёвывает на руку и тянется к члену. Он слегка проводит по нему, и Феликс слышит, как тот шипит от этого прикосновения, член давно налившийся и ноющий.              На головке уже блестит предэякулят, и Ликс сглатывает, глядя на длину. Он толще и живее трёх пальцев.              Тревога зарождается в груди, но это почти… положительное чувство. Беря руку Хёнджина и направляя его движения, как и двумя годами ранее, Феликс более чем уверяется в том, что член достаточно смазан.              — Хёнджин. Ты мне нужен, — молит он. В конце концов, Хван внемлет его молитвам, и одна из больших рук снова оказывается на бедре, так что Феликс мурчит от удовольствия.              Пока Хёнджин направляет член к дырке, Феликс знает, что будет жечь. И то, что его зубы смыкаются на хвановом плече, это просто следствие. Он глубоко вдыхает, когда головка входит в него, и Хёнджин замирает, недвижимый, пока шепчет на ухо милые глупости, поглаживая по спине.              Феликс опускается чуть ниже, всё ещё кусая плечо Джина. Наконец, когда член полностью оказывается внутри и Феликс чувствует, как он растягивает податливые стенки, кончик неподвижно прижимается к чувствительному комку нервов, он слегка расслабляется. Поглаживания Хёнджина помогают, и Феликс полон благодарности.              Хёнджин начинает плавно двигаться, только когда Феликс уверяет его, что всё в порядке, и извиняется за укус. И он такой медленный. Он так мучительно медленно толкается в него, что жжение почти искушает и совсем скоро Феликс желает большего.              Это и происходит, потому что Хёнджин двигается быстрее. Его член скользит внутрь и обратно так резко, что Феликс каждый раз дрожит. Он не может не сжиматься вокруг него, когда Хван задевает нужные точки, он не может не тянуть его волосы, когда тот играется с ним вместо этого.              Феликс откидывает голову назад, когда Хёнджин начинает трахать его с определённой интенсивностью, и рот открывается в немом крике, когда с той же интенсивностью, Хёнджин вдалбливается в узелок нервов. Феликс даже не осознаёт, что начал плакать, крошечные слёзы оставляют дорожки на уставшем лице, пока Хёнджин медленно и аккуратно не вытирает их. Между этим трепетным движением и тем, как он вбивается в него, такой сильный контраст.              Это похоже на лихорадку, Феликс не может не подаваться навстречу толчкам, бёдра движутся, чтобы почувствовать Хёнджина глубже, ближе. Когда он запрокидывает голову снова, рука Хвана ведёт по шее, изо рта вырывается гортанный стон. Старший ритмично вскидывает бёдра, звуки шлепков кожи о кожу резонируют от стен комнаты, сливаясь с рваными стонами и ликсовыми всхлипами.              Феликс так занят тем, чтобы восстановить дыхание, что даже не улавливает, когда Хёнджин меняет их позу и спина оказывается прижатой к мягкой ткани подушек. Он осознаёт это, только когда Хван всем телом опускается на него, от нового угла проникновения он дрожит с каждым толчком. Прямо перед ним — глаза Хёнджина, ладонь старшего аккуратно убирает со лба прилипшие от пота волосы.              Новый темп спокойнее, медленнее… интимнее. Именно так Феликс и представлял себе их первый раз, чуть более трепетным. Он чувствует каждый толчок, каждое малейшее движение, каждый поцелуй, что Хёнджин рассыпает по его лицу. Феликс чувствует как член Хвана выскальзывает из него и возвращается назад одним уверенным движением.              — Кончи внутрь меня, — шепчет Феликс, закидывая руки на спину Хёнджину и царапая её. Он может чувствовать, как член пульсирует внутри, и его собственный оргазм близко, судя по волне жара, охватившей его живот.              — Ты уверен? — спрашивает Хёнджин, Ли может прочесть удивление в его глазах.              — Уверен, — в ответ шепчет Феликс, ведя по его лицу. Бёдра Хёнджина на мгновение вздрагивают, прежде чем он замирает, глубоко впечатавшись в него. И когда он наклоняется, чтобы подарить ему поцелуй слишком мокрый и беспорядочный, чтобы быть романтичным, он наконец кончает в его тёплое нутро.              Феликсу не нужно ничего, кроме веса члена внутри него, чтобы излиться себе на живот. Его красный и набухший член так и остался нетронутым, ритмично подрагивая, выпуская белёсые капли спермы. Губы Хёнджина всё ещё прижаты к феликсовым, когда тот теряется в оргазме, и Хван пытается продлить свой, лениво толкаясь внутри. Ликс прогибается навстречу его телу, царапая спину ещё раз, и затем падает на подушки.              Он закрывает глаза, пока пытается восстановить дыхание, его грудь сталкивается с хвановой, когда они оба вдыхают.              На несколько секунд повисает пауза, прежде чем Хёнджин заговаривает.              — Ёнбок? — шёпотом зовёт он.              — Это не обязательно должен быть конец, м? — говорит он, и Феликс распахивает глаза.