White peony wishes (dreams can come true) — Желания белого пиона (мечты имеют свойство сбываться)

Всё начинается с того, что он не держит язык за зубами. Технически, Ибо не ведёт ночной образ жизни, но он определённо и не жаворонок — особенно после того, как не спал всю ночь. Это была дурная привычка, которую он приобрёл, осваивая искусство превращения в человека, когда неугомонное честолюбие заставляло его неустанно тренироваться. Но после возвращения на гору Юньбо, угроза опасности, скрывающейся во тьме, в сочетании с оглушающей тишиной одиночества, впервые за много лет, оставили ему только два варианта: либо ползти обратно к маме Ду в горные хребты Юэхуа, либо найти способ справиться со всем самостоятельно. В те дни интернет был ещё роскошью, особенно в пещере на вершине отдалённой горы, которая привлекала очень мало посетителей. У Ибо был только телевизор с плоским экраном, подключённый к генератору, который составлял ему компанию по ночам, и консольные игры для одного игрока или с CCTV5 в качестве колыбельной, если он жаждал вздремнуть на диване. Хотя последнее случалось редко после того, как несколько раз отключался генератор, и он просыпался в ужасающей темноте. Это был один из тех редких и драгоценных случаев, когда Ибо проснулся не из-за системы безопасности, до установки которой оставалось ещё несколько лет, а из-за звука голоса внутри храма. Искра духовной энергии, которую он мог обнаружить, в основном иньской природы, предполагала, что это была человеческая женщина — факт, подтверждённый, когда звуки, издаваемые ею, начали приобретать смысл для его сонного мозга. Что-то про вступительные экзамены в универ, что-то про надежды всей деревни. — Я буду учиться изо всех сил и заставлю всю мою семью гордиться мною! — Как шумно, — простонал он вслух, сила просачивалась пропорционально его раздражению. — Иди домой и учись уже. Потребовалась целая минута, чтобы земля перестала трястись, а его голос перестал отражаться от стен пещеры. Это… возможно, было чересчур. — Вот блин, — пробормотал он нормальным голосом, но её ответ прервал его. — Да, великий дух горы! — практически прокричала она достаточно энергично, хоть и была напугана до чёртиков. — Пожалуйста, прими это скромное подношение в качестве благодарности! Когда Ибо выглянул из-за алтаря, девушка уже убежала, оставив единственный белый пион. Шесть месяцев спустя, придя в город за покупками, он узнал из сплетен и гигантского поздравительного плаката, облепившего стены средней школы, что бедная девушка из соседней деревни будет учиться на стипендии в престижном пекинском университете. И что она разболтала своим дурацким ртом, что благодарить за это нужно духа горы. Так родилась легенда о святилище на горе Юньбо. Тогда ещё никто по-настоящему в это не верил, пока не пришла вторая девушка. Он помнит имя Ван Цзысюань, потому что она время от времени даёт спортивные комментарии, в первую очередь для продвижения менее популярных видов спорта, используя своё лицо и восторженную точку зрения нуба, которая стала её брендом. Каким-то образом за эти годы она почти не изменилась, сохранив ту юношескую комбинацию энергии и неуверенности, которую он видел, когда она читала сценарий перед алтарём. В тот раз он был немного дезориентирован из-за слишком большого количества игр в Mario Kart подряд, но в остальном у него не было оправдания. Громкость её голоса была приемлемой, его легко можно было заглушить наушниками, и, хотя он нашёл её просьбу о божественном вмешательстве в мирские дела ведущей национального телевидения смехотворной, она не была невыносимой. Нет, не раздражение побудило его порекомендовать ей распустить волосы на прослушивании, потому что так она выглядела лучше. У него просто не хватило духу полностью игнорировать её, когда она так раскрылась перед ним. Два года спустя Ибо увидел вступительное интервью Ван Цзысюань на веб-сайте CCTV, в котором она приписала свой успех тяжёлой работе и маленькому желанию, которое она загадала в горах. Он сделал ремонт в своём логове, усилил безопасность и звукоизоляцию, отпугнул бюрократов и бизнесменов, внезапно заинтересовавшихся горой, и смирился с последовавшим за этим движем. В течение следующего десятилетия, хотя он больше никогда не выказывал своего присутствия, популярность святыни не переставала расти. * Тем не менее, она ещё никогда не была такой. Предупреждённый, что на следующее утро ему не будет покоя, если он вернётся домой, Ибо отключил периметральную сигнализацию на своём телефоне и забронировал на ночь номер в одном из двух городских отелей. По счастливой случайности, это был не тот, в котором остановились девушки — да и не то что бы он собирался ехать с ними. Ибо хорошо выспался и на следующее утро добрался наверх по короткому пути, слишком узкому и опасному для чего бы то ни было, кроме его сильно модифицированного мотоцикла. Он направился к своему гаражу в задней части пещеры, и к тому времени, как он припарковал байк и пробрался обратно к храму, весь флот микроавтобусов из отеля уже полностью разгрузился. Внутри вход в его логово был забит, похоже, всем актёрским составом и съёмочной группой — всего около сотни человек. Хуже того, он был забит белыми пионами. — Это похоже на похороны, — ноет он в трубку, затем резко прерывает звонок и вместо этого активирует видеочат. Исюань снова послушно отвечает, и Ибо мельком видит за его плечом Сонджу и Вэньханя, прежде чем направить камеру на множество людей, преклоняющихся с благовониями перед крошечным алтарём. — О, приятно видеть, что легенда о Белом Пионе с горы Юньбо все ещё популярна, — звучит в телефоне голос Вэньханя. Когда Ибо возвращает экран к своему хмурому лицу, Сонджу кивает. — И сам Белый Пион прекрасен, как всегда. — О, заткнись, — бормочет Ибо, задумчиво заправляя волосы за ухо. Вместо этого его пальцы встречаются с короткими каштановыми прядями, которые он завил этим утром, и он хмурится сильнее. — Ещё не поздно присоединиться к нам, если хочешь, — предлагает Исюань. — Сегодня вечером мы вылетаем из Сеула, а завтра забираем Сынёна из Берлина. Мы будем там за неделю до отъезда в Перу. И у нас всегда есть место для ещё одного. — Спасибо, но я почти уверен, что в большинстве семейных туров допускаются только два ребенка, — сухо отвечает Ибо, указывая подбородком на Вэньханя и Сонджу. — Значит, если ты не найдёшь какую-нибудь канаву, чтобы сбросить туда одного из них… Исюань нежно улыбается и кричит, перекрывая громкие возражения позади: — Я тоже скучаю по тебе, Ибо. К счастью, вид двух вчерашних девушек, направляющихся в его сторону, избавляет Ибо от необходимости отвечать в том же духе. — Угу, надо идти. — Он быстро вешает трубку и суёт телефон в задний карман, но, к сожалению, не раньше, чем видит, как Веньхань и Сонджу строят ему лица с поцелуями. — Где ты был? — спрашивает Гао Цюзи с расстояния в несколько метров, надув губы. Её лицо ещё больше морщится, когда она видит его пустые руки, и она бесцеремонно швыряет в него цветы и благовония из охапок в своих руках. — Ты даже не принёс свой пион. Становись в очередь. Актёры уже почти закончили. — Я только… — Проходил мимо, да, да, мы в курсе, — она закатывает глаза и шагает прочь, чтобы найти ещё одну жертву без цветов для своих домогательств. Ибо наблюдает, как она идёт к алтарю, прежде чем покашливание обращает его внимание на Ван Цзюй, всё ещё стоящую рядом с ним. — Раз уж ты здесь, почему бы тебе не присоединиться в качестве статиста, как мы? — спрашивает она, показывая ему маленькую чёрную печать на ладони, когда Ибо поднимает бровь, глядя на её бирюзовый брючный костюм. — Сто баксов в день за то, чтобы болтаться на съёмочной площадке. Можно получить больше, если выполнять поручения или помогать переносить вещи. Помощников всегда не хватает, и, если не хочешь светиться на экране, можешь заработать так. Удивительно проницательный комментарий. Ибо нужно быть с ней осмотрительнее. — Спасибо, — кивает он и направляется к Гао Цюзи. Она раздаёт цветы той троице, что была у ручья. Его приход не остаётся незамеченным, как он надеялся, так как толпа поспешно расступается перед ним, решив, видимо, как и девушки, что он член актёрского состава. Он даже замечает двух помощников режиссёра, указывающих на него, прежде чем успевает нырнуть в гущу актёров. Там, уже не возвышаясь на голову, а то и больше, над остальными, он может стряхнуть с себя большую часть внимания и мелкого беспокойства, которое проявляет какая-то нечеловеческая его часть, и пробраться туда, где стоит Сяо Чжань, глаза которого закрыты, а руки сложены в молитвенном жесте. Ибо копирует эту позу, но глаза его продолжают смотреть на мужчину рядом, губы которого шевелятся в тихой молитве. Любопытно, Ибо обостряет слух, чтобы уловить последнюю часть. «…и чтобы маленькая ше-цзин была в безопасности». Ибо чувствует, как его сердце замирает в груди. Как… Затем Чжань открывает глаза, замечает рядом с собой Ибо и дарит ему теплую открытую улыбку. И все, о чем может думать Ибо, — это солнечные лучи, льющиеся через окно в крыше в конце долгой ночи. С другой стороны от мужчины шицзе дёргает его за рукав и спрашивает: — Что ты загадал? — Просто безопасную и спокойную работу для всех участников, — легко отвечает тот. Грубый мужчина с другой стороны от шицзе презрительно фыркает. — Включая всех животных, больших и малых? Улыбка Чжаня становится озорной. — Не забудь цветы и траву. А также фрукты и овощи. Он не знает. Ибо пытается думать трезво, кровь приливает к его ушам. Это просто... ласкательное имя. Для существа, которое он случайно встретил и которое его напугало. На которое он только что потратил своё желание. Что за бред про диснеевских принцесс? И что он собирается делать теперь, петь какую-то надоедливую песню? Тем временем Сяо Чжань начинает напевать раздражающе знакомую мелодию Little Apple в исполнении The Chopstick Brothers. Да ёлки! Ибо искренне хочет его ударить. Грубый мужчина делает это за него, и Ибо вынужден быстро отвести взгляд. Он замечает измученного работника, который борется с большим пакетом из Starbucks и вот-вот споткнётся на неровном полу пещеры, и пытается подхватить его. Работник с радостью отдаёт пакет, когда Ибо кивает ему и покровительственным тоном (тем, который на две октавы ниже обычного) говорит: «Хорошая работа». Ибо изучает свою добычу, возвращаясь к троице. После недолгих раздумий он выуживает наиболее привлекательный на вид напиток, что-то вроде полупрозрачной смеси со льдом, приглушённо-красного цвета. — Американо со льдом? Ибо бросает взгляд в сторону, где выжидающе смотрит шицзе, и вежливо протягивает ей открытый пакет свободной рукой. Несколько других актёров тоже подходят, и Ибо позволяет им забрать пакет, оценивающе потягивая напиток через соломинку: неплохо. Когда грубый мужчина громко спрашивает о латте с фундуком, Ибо пожимает плечами и отвечает: — Он закончился. Мужчина ошеломлённо смотрит на него, а Ибо изо всех сил пытается не ухмыльнуться. — Чжань-Чжань, — зовёт он, сунув ему украденный напиток. Позади него шицзе пьёт свой американо. Он решительно игнорирует её, как игнорирует и термос, который Чжань-Чжань вытащил из своего зелёного рюкзака — туннельное зрение Ибо полностью сфокусировано на его лице, которое заливает краска, когда он смотрит на Ибо в замешательстве, а затем указывает на свой термос. — Эм, я не заказывал… Ибо упрямо потрясает перед ним напитком. — Это вкусно. Рекомендую. Десять из десяти. — …Благодарю. Чжань осторожно принимает напиток, покачивая его из стороны в сторону, прежде чем сделать неуверенный глоток под восторженным взглядом Ибо. Его лицо немного кривится, когда появляется кислинка, а затем сглаживается удивлением, когда начинает проявляться сладость. — Нравится? — нетерпеливо спрашивает Ибо, и в награду ему — мимолётная улыбка, когда Чжань делает ещё глоток. — Да, действительно вкусно. Ибо улыбается в ответ, затем быстро уходит, прежде чем Чжань успевает вернуть напиток или спросить, что это такое. Теперь уже пустая сумка Starbucks находится в руках девушки, сиротливо смотрящей на чашку с надписью Ван Чжочэн в одной руке. Догадавшись, что это имя того человека, который на самом деле заказал чай со льдом, Ибо быстро выталкивает её за пределы слышимости троицы, вытаскивает телефон и открывает Wechat, чтобы перевести ей деньги и покрыть её расходы. Неясно, отмахивается ли она от его предложения потому, что очарована им, или потому, что боится его, но он все равно испытывает свою удачу. Он хочет знать название напитка. — Это чай со льдом и взбитым соком чёрной смородины и малины, — говорит она, вызывая у него рефлекторное отвращение. — Звучит слишком дорого и претенциозно. — Тогда тебе тем более не понравится его другое название. Но он всё равно заставляет её напечатать оба в своём телефоне. * Как и предполагалось, Ибо присоединяется к съёмкам и зарабатывает немногим менее двухсот долларов в день, перевозя оборудование и участвуя в любых сценах, где требуется дополнительное тело. Поначалу команда скептически относится к силе его рук, что… Ладно, если честно, они — его самая слабая часть, побочный эффект естественного отсутствия рук. Но он проходит их маленькие испытания и выполняет все поставленные перед ним задачи, никогда не жалуясь и не уклоняясь от участия в чём-либо ещё, что он может. В первую неделю Ибо выкладывается на пределе. Он ежедневно работает на съёмочной площадке по двенадцать-четырнадцать часов, уходит домой и не думает менять свой обычный распорядок игр до самого утра. Немного вздремнув, он встаёт засветло и едет в город, чтобы дождаться открытия Starbucks. Быстрая проверка расписания отправляет его обратно в гору, туда, где проходят основные съёмки в течение дня, и новая смена начинается с того, что актёры роятся возле задней части его мотоцикла, как саранча. Большинство придерживается проверенного фаворита, американо, популярного из-за его предполагаемых свойств против отёчности. Иногда кто-то пишет ему, чтобы принёс что-то более неожиданное. Он никогда не спрашивает Чжаня, чего тот хочет, просто продолжает приносить ему тот же напиток, что и в первый день. Сам Чжань никогда ничего не просит. Через три дня Ибо выясняет, почему. — Ладно, я достаточно долго смотрела на это сквозь пальцы — строго говорит ему менеджер по общепиту Ван Луодан, когда Ибо поднимается, чтобы получить возмещение своих расходов. Она тычет пальцем в чай со льдом и соком из чёрной смородины и малины, указанный в квитанции на его телефоне — самый дорогой товар — за двадцать шесть юаней. — Оплачиваются только напитки главных актёров. Ты же знаешь, что роль Сяо Чжаня всего лишь второстепенная, и притом незначительная? — Ты шутишь, Луодан-цзе, это неправда, — возражает Ибо. Она задыхается, но в остальном выглядит совершенно серьёзно, и Ибо понимает, что, возможно, оговорился. Да ладно, что она собралась делать, поручить эту работу кому-то другому? Он единственный, кому не нужно полагаться на автобусы в качестве транспорта. — Вычти это из моей зарплаты, если хочешь. На следующий день он заказывает также по два дэниша каждого вкуса и вручает квитанцию Ван Луодан, глядя на неё своим фирменным немигающим взглядом и упрямо выпятив подбородок. Но вместо того, чтобы указать на то, что выпечка и напитки в сумме превышают его дневной заработок, она протягивает ему пузырёк с глазными каплями. — Сяо Чжань сказал, что ты выглядишь так, будто тебе это нужно, — объясняет она и бормочет себе под нос что-то, что очень похоже на «бесполезные мальчишки» — а может и нет. После этого Ибо пытается выкроить несколько дополнительных часов сна, когда закончит. К началу второй недели старшие члены команды перестают высказывать сомнения относительно пригодности Ибо к сложным задачам и переключаются на наполнение его тарелки во время еды и снисходительные упрёки относительно чрезмерного усердия в работе. Ибо недолго сопротивляется, но в конечном итоге уступает слишком многим годам подготовки, когда был самым молодым из его тренировочной группы. Он уже забыл, как приятно чувствовать заботу, как заряжает энергией быть окружённым чем-то большим, чем мёртвые каменные стены. Усталость предыдущих недель исчезает, как по волшебству. Платой за это становится то, что команда переходит все границы, подшучивая над ним. Слухи о его разговорах с Ван Луодан распространяются, и он добродушно соглашается с тем, что его очаровало лицо Сяо Чжаня. Ибо не пытается развеять их заблуждения — у него самого нет лучшего объяснения тому, почему он знает, что Сяо Чжань приходит рано и уходит поздно для своих сцен, репетируя свои несколько реплик снова и снова. Он смотрит, как Сяо Чжань семь раз подряд снимает одну и ту же эмоционально заряженную сцену, полностью вовлечённый в каждый момент, и не находит слов, чтобы описать, что это значит, или какие чувства у него вызывает это, кроме возмущения. Сяо Чжань не просто слишком красив, чтобы быть второстепенным персонажем. Он чертовски хорош во всём, что делает. В день, когда он застревает в, казалось бы, бесконечной петле дублей, все ещё терпеливый, но уже уставший, Ибо говорит ему об этом — тихие слова на фоне шума операторов, снующих туда-сюда. Но Сяо Чжань только хмурится. — Я не настолько хорош, Ван Ибо. Я только учусь. Ибо не удивляет, что Сяо Чжань знает его имя, не спросив — Сяо Чжань старается узнать всех вокруг себя. — Нет, Чжань-гэ умеет играть и петь, он добрый, красивый и замечательный, — настаивает Ибо. — Чжань-гэ безупречен. Сяо Чжань закрывает глаза и закусывает губу — непонятно, пытается ли он удержаться от того, чтобы ударить Ибо, или от того, чтобы улыбнуться. Он поглядывает одним глазом, когда Ибо вытаскивает свой телефон. — Ван Ибо, ты вообще человек? — Нет. Ибо не торопится, идеально выстраивая кадр лица Сяо Чжаня для дальнейшего анализа, прежде чем возвращение операторов заставит его бежать. Той ночью Ибо выходит в интернет и впервые за год открывает свой Weibo. Он ищет новости о съёмках, желая посмотреть на постановку со стороны. Сериал адаптирован по книге, в которой персонаж Сяо Чжаня — антигерой с серой моралью Тан Сюзэ — играет гораздо большую роль. Несмотря на опасения в сети по поводу того, что характер персонажа могут смягчить, чтобы пройти цензуру, он с удовлетворением отмечает, что жалоб на кастинг Сяо Чжаня нет. Затем Ибо проверяет присутствие Сяо Чжаня в сети. Его посты в Weibo — это вдумчивая и чистая поэзия в сочетании с художественными образами, хотя и не самого себя. Ибо отвлекается на забавные посты с жалобами на отсутствие селфи и не может не поставить им решительные «лайки» и «!!!» в комментариях. Есть несколько специализированных фан-сайтов, в основном заполненных фотографиями концертов и фанмитингов. Небольшое количество размытых фотографий, снятых с большого расстояния, составляют основную часть контента текущих съёмок. Для сравнения, Ибо открывает свою фотогалерею, и на всех самых последних фотографиях так или иначе запечатлён Сяо Чжань. Он пропускает все постановочные и те, где присутствует его собственное лицо, рассматривает несколько откровенных снимков, на которых Сяо Чжань смеётся с другими актёрами или концентрируется на своём сценарии, и останавливается на фотографии, которую он сделал ранее. Определённо, он больше забавляется, чем злится, решает Ибо и кивает, прежде чем свернуть и прокрутить и эту. Ах. Он забыл об этой фотографии, вероятно, потому, что она была сделана довольно рано, фактически в первые несколько дней съёмок, и на ней не было лица. Это снимок сзади, чёрный силуэт от левого плеча до талии Сяо Чжаня контрастирует с ослепительно-золотым закатом и бледно-золотыми травами высотой по пояс вокруг ручья. Его правое плечо почти сливается с темнеющим небом, рука и меч в ней, кажется, парят над его головой — белый диагональный луч, увеличенный отражением света. По наитию Ибо публикует фотографию на своём Weibo, подписав просто «К бою!». * Этот пост всплывает в памяти Ибо, когда он приходит на съёмочную площадку на следующий день и замечает Сяо Чжаня, машущего команде. Само по себе это не является чем-то необычным, но его джинсовая куртка надета поверх его старинной одежды, рюкзак перекинут через одно плечо, и сам он идёт к автобусам. Ибо ждёт, пока он подойдёт ближе, и спрашивает: — Чжань-гэ? Ты куда? Ухмылка застывает на лице Сяо Чжаня, когда он поворачивается, и Ибо вздрагивает. Это не та улыбка, которую он привык видеть. — О, а вот и Ибо. Извини за беспокойство, но на сегодня я закончил. — Он указывает на чашку Starbucks в руке Ибо. — А где твой? Ибо хмурится, сбитый с толку. — Что ты имеешь в виду под «закончил»? По лицу Сяо Чжаня пробегает дрожь, но он храбро притворяется, что не слышит, и лезет в карман. — Сколько ты заплатил? Извини, я должен был написать тебе, чтобы ты не покупал сегодня, но они только что сказали мне. И неважно, что Ибо приносит напитки по собственной воле. — Сказали тебе что? Ты сегодня снимаешь три сцены, так написано в расписании, — настаивает Ибо, доставая свою копию в качестве доказательства. — Вот здесь. Не в силах больше откладывать ответ, Сяо Чжань вздыхает и объясняет: — Им пришлось вырезать некоторые сцены. Съёмки отстают от графика, не только мои. Сюань Лу, Чжочэн… Сегодняшние сцены с Ван Ичжоу тоже… — Сегодняшняя сцена, где Тан Сюзэ говорит Чжи Суй, что он убил её брата, верно? — О, ты действительно много знаешь, да? Ты читал книгу? — Резюме, — огрызается Ибо, раздражённый дразнящим, понимающим тоном Сяо Чжаня. — А. Рекомендую прочитать книгу, если есть возможность. Сценарий делает смерть Чжи Хэ несчастным случаем или в лучшем случае непредумышленным убийством, а не преднамеренным убийством ради политического влияния. Я на самом деле рад, что они вырезали эту сцену. — Он действительно выглядит задумчивым, а не разочарованным или сердитым, как можно было бы ожидать. — Как бы мне ни нравился Тан Сюзэ как персонаж, и как бы я ни не хотел, чтобы люди ненавидели его — и меня в более широком смысле — но персонаж таким образом теряет некоторые нюансы, не так ли? Ибо смотрит на него, пока его мозг обрабатывает только что услышанное, прежде чем закрыть лицо рукой и застонать. Да, это тот парень, который поднял змею, несмотря на свою офидиофобию, это не ошибка. — Забудь о персонаже, — умоляет он, и голос его грозится вот-вот превратиться в стон. — Это твоя ключевая сцена. Ты готовил эту сцену целую вечность! — Иногда так бывает, — пожимает плечами Сяо Чжань, криво улыбаясь. — Есть вещи, с которыми ничего не поделаешь. Есть. Ибо знает это как никто другой. И это не стихийные бедствия. — Я собираюсь увидеться с режиссёром… — И спросить, не шутка ли это? Или предложить покрыть расходы на мои сцены? — С удивительной силой Сяо Чжань останавливает его, улыбка — фальшивая или нет — полностью исчезает. Его голос по-прежнему такой же ровный и нежный, как всегда, просто для споров не остаётся места, когда он предупреждает: — Не доставляй мне проблем, Ван Ибо. — Сяо Чжань… Достав бумажник, Сяо Чжань выуживает триста юаней и сует их в руку Ибо, сжимая его пальцы. — За напитки. Когда Ибо открывает рот, он берет чашку и отпивает из неё. — Я не могу допустить, чтобы за меня платил младший. Если ты уважаешь меня как своего гэ, то, пожалуйста, позволь мне сделать это? Если бы это был приказ, Ибо уверен, ему захотелось бы его оспорить — он всегда так делает и всегда побеждает либо благодаря убеждению, либо благодаря упрямству. А может быть, и нет — с Сяо Чжанем он ни в чем не уверен — и меньше всего в своих собственных действиях. Он смотрит на Чжаня, на его мягко прищуренные глаза и дрожащие губы, которые выдают то, насколько тяжёлыми на самом деле были для него события этого утра, и Ибо хочет согласиться с ним больше, чем добиться своего. Это незнакомое ему чувство. Он чувствует себя чужим в собственной коже, и это не даёт покоя. — …Нечестно, — бормочет Ибо, грубо запихивая купюры в задний карман. — Чжань-гэ играет нечестно. Ощутимое облегчение на лице Сяо Чжаня убеждает его в том, что это правильный выбор, и он подавляет желание предложить подвезти его обратно в город, соблюдая черту, которую провёл Сяо Чжань. Он возвращается к работе и старается не думать о Чжане, три часа ожидающем следующего автобуса и все ещё усердно репетирующем реплики, которые он никогда не произнесёт.