***
— Что у нас по списку? — Юнги смотрит в блокнот. — Колонки две штуки — есть, мониторы — есть, микрофон — есть, поп-фильтр у меня есть старый, наушники, две штуки — есть, аудиоинтерфейс есть у тебя… — Кеды, — вклинивается Намджун. Он сидит рядом в одних семейках, чешет пятку и выглядит таким довольным, что Юнги хочется ему въебать. Вместо этого он продолжает просматривать, чего ещё им не хватает в их новую студию. — Юнги. — Да зачем? — неохотно отвечает Юнги. Он не поднимает взгляда, потому что знает, что стоит повестись на ямочки, на улыбку, на нежный взгляд, он откажется от чего-то нужного в пользу не нужного. — Не порвались — и ладно. — Ты мёрзнешь, — как само собой разумеющееся, говорит Намджун, — а меня ебёт, что ты мёрзнешь. А когда что-то ебёт меня, я не ебу тебя. Логика вроде прямая и очевидная? — Ну и не еби, блять, мне, что ли, одному оно надо, — ворчит Юнги и ставит галочки напротив того, что они уже купили. Осталось всего-то ничего: забрать барабанную установку Чонгука, но за ней надо ехать в Пусан, так что это напоследок, и обновить комп. Старенький потрёпанный бук Юнги, да и Намджуна уже никуда не годятся. Ну где тут выделить деньги на кеды? Нигде. Намджун, что не может не радовать, больше не ворчит. Он приваливается на постели сзади, подныривает так, чтобы обнять со спины, тепло прижаться и, видимо, никуда не отпускать. Юнги надо на работу. Но, когда вокруг тебя кольцами сворачивается любимая рептилия, идти резко становится лень. В такие моменты хочется привалиться к бочку, может быть, повалиться на спину, уютно укутаться под одним одеялом и дремать. Юнги разочарованно вздыхает и встаёт с кровати, зябко ёжась. Холод проскальзывает по ногам, обжигая стопы. И зачем съезжались? Что там холодно, что тут. — Уже уходишь? — тяжело вздыхает Намджун. Юнги не хочется его расстраивать, чёрт подери, но и брать второй отгул подряд он не может. — Ладно, я всё понимаю, кнопочка, напиши, как будешь возвращаться, я, не знаю, что-то приготовлю. — Вот уж не надо, — отмахивается Юнги. Он натягивает потрёпанные джинсы, такую же толстовку Намджуна, в три раза больше самого Юнги, но это, блять, не важно, окей, и придирчиво осматривает себя в зеркале. — Мне прошлого вызова пожарки хватило на три жизни вперёд. — У тебя же их девять, переживёшь, — говорит Намджун, и Юнги шипит. Это вырывается по выработавшейся уже привычке и вызывает следом смешок. — Окей, никаких ложных пожаров, закажу еды. Тайской? Китайской? Что-то классического корейского, или побалуем себя английской кухней? — Вот уж не надо мне тут пресного и мучного, — морщится Юнги. Он хватает с тумбочки наушники, натягивает на шею и подключает по блютузу к телефону. Треснувший экран бесит, но на новый у них пока денег нет, тут уж вступают в роль другие приоритеты. «Куда уж тут кеды», — думает Юнги, когда выбирает на прослушивание альбом Джуна, — «прошлую зиму не сдох и эту выживу». Вслух он говорит: — Давай корейского, тот ресторанчик, что посоветовал Тэ, мне понравились их токпокки. Это как-то нелепо смущает, всё ещё, но перед тем как уйти на работу, Юнги целует Намджуна. По выработавшейся традиции.***
Мысль нелепая, и именно поэтому она заседает у Юнги в голове. Всё то время, что приходится ждать оформление посылки для доставки, он просматривает онлайн магазины с кедами. Вариантов много, Юнги и не знал, что их столько существует, а вон как, оказывается. И какие-то с подсветкой, и с высоким горлом, и с низким, и с разной шнуровкой, и цвета… Нахуй. — Мин, — его окликает коллега, — эти три по одному адресу — твоя работа, а эту в соседний дом, работа Хва, но он траванулся, что ли, попросил найти кого-то. Подменишь? — Ну раз в соседний дом, то чего бы не подменить, — соглашается Юнги и тянет уголок рта в улыбке. — Который? — Да они новенькие, где раньше хостел был или типа того, не перепутаешь, — посылка оказывается… большая. — Тут типа оборудование, так что аккуратно. Метки "хрупко" нет, сам знаешь, за неё доплату дерут бешеную, но ребёнок, который оформлял доставку, чуть ли не со слезами умолял меня быть бережным. Оборудование Юнги ценит и уважает, так что он кивает. На складе с десяток разных тележек, так что Юнги просто загружает на одну из них посылку… посылки: оказывается, там явно больше одной огромной. И толкает всё это добро по дороге к старому-новому зданию. Он сверяется с адресом, и в голове вспыхивает та вакансия, которая «работаем на энтузиазме и платим едой». В совпадения Юнги не верит лет с шести, когда разбил коленку, катаясь на велосипеде, и не попал под машину, так что, с фатализмом принимая посыл судьбы, он набирает код домофона. — Доставка оборудования, — понимают его только с третьего раза и то, видимо, смиряясь с отвратительностью связи и тупо открывая дверь. Внутри, что удивляет ещё больше, просторно и есть лифт. Хотя снаружи ну халупа халупой, а не престижное здание для начинающей студии звукозаписи или как они себя там позиционируют. — Ох, вы быстро, — Юнги встречает мальчишка, ребёнок с невероятно пухлыми щеками и глазами, которые пропадают из-за улыбки, — думали, что будет только к вечеру. — Да вы и сами могли забрать, тут меньше двух кварталов, — Юнги неосознанно кивает себе за спину и рассматривает паренька. — Мне нужна подпись, что доставку приняли и… — Установить! — мальчишка пищит, перебивая. — Боже, умоляю, скажите, что вы сможете это установить, потому что я не разбираюсь в музыкальном оборудовании вообще, а мне Пи-ди-ним сказал сделать всё самостоятельно, но если я начну делать, то всё сломаю, и тогда меня оштрафуют, и я... — Стоп-стоп, — Юнги поднимает ладонь вверх, останавливая поток пусанского диалекта, — во-первых, это не входит в мои обязанности, — мальчишка сникает, но Юнги быстро добавляет: — а во-вторых, тебе повезло, потому что я могу это установить. Но сам я всё не дотащу, так что помогай. Чимин, так зовут мальчишку, помогает. В его детском теле таится поистине скрытая сила, потому что лифт не работает и таскать всё надо по лестнице на третий этаж. Юнги ни в жизни не дотащил бы сам, печально, что Намджун работает в другом месте, но Чимин справляется на отлично. Он немного мельтешит, паникует и кусает большой палец, совершенно не понимая, что Юнги делает. Попытки объяснить ни к чему не приводят, потому что Чимин путается. А заниматься образованием там, куда они с Намджуном будут пытаться устроить… не лучшая идея. — Вот так, — Юнги стирает пылинки с отменного пульта для записи, — а теперь ты сделаешь мне одолжение. — Всё в этом мире не просто так, да? — Чимин заметно грустнеет, но быстро возвращает улыбку на лицо. — Ладно, чем я могу помочь?***
— Нас порекомендуют, — начинает Юнги с порога, когда возвращается домой. Но вместо того, чтобы сказать это в лицо Намджуну, он вываливает сообщение на зависшего Чонгука. — Это ты. Почему? — Ну я… Чонгук теряется, и Юнги пользуется тем, чтобы отодвинуть его в сторону и завалиться в свою, на минуточку, квартиру. Тэхёна с Намджуном не видно. — Они пошли за едой, самовывоз бесплатно, а тут рядом, — говорит, словно читающий мысли, Чонгук. — Так куда вас порекомендуют? Юнги его игнорирует. С нарастающим раздражением он переодевается, решая, что помыться можно и в другой день, когда будет меньше народу и больше тепла от отопления. Декабрь месяц, а они экономят на людях. Продолжая ворчать под нос, Юнги натягивает тёплые носки, штаны и толстовки (две штуки, чтобы наверняка). Он с благодарностью принимает только что заваренный обжигающий кофе и плюхается с ним в кровать, заворачиваясь в кокон. — Вообще, Тэ тоже приняли, — делится Чонгук, заваливаясь рядом и прижимаясь к боку. Тепло. — В трейни, то есть. Он пришёл меня забрать, его увидел Пи-ди-ним и позвал… даже без прослушивания. Просто сказал, мол, лицо айдола надо брать. — И Тэ согласился? — А кто откажется, — Чонгук укладывается на его плечо, довольно мурча, — тем более, они предлагают общежитие, так что, ну, мы съезжаем, как ты и хотел. Юнги хотел. И хочет. Может быть. Немного? Без таких уютных моментов, когда они в тишине лежат на постели, греются, вяло обсуждают последние новости, будет одиноко. А потом Юнги вспоминает Намджуна. Его горячие объятья, его ласкающие руки, его рот, жадно исследующий лопатки. В конце концов, инопланетяне могут заглядывать в гости. — Мы вернулись! О! Котята! — Тэхён довольно кричит, распугивая засевших по углам пауков, и скидывает в сторону пакеты с едой. Юнги знает, что сейчас случится, и ловко убирает чашку в сторону. Потому что Тэхён падает в их уютное гнездо. А следом падает и Намджун, прижимаясь с другого бока. Юнги не нравится слишком много тактильного контакта, но эти люди стали ему семьёй, так что он не сопротивляется и просто позволяет себя обнимать, тискать и целовать. — Вас порекомендуют, — гордо говорит Чонгук, опережая Юнги на долю секунды, — но не имею понятия куда. — Биг Хит и… — Биг Хит! — Тэхён аж подпрыгивает. — Меня туда взяли сегодня, Гук ещё не рассказал? И вы там будете? Мы все там будем? Они начинают шуметь. Звук похож на рой в улье, но Юнги не против. Он теснее приваливается к Намджуну, поправляет его ладонь так, чтобы она легла прямо на живот, согревая, откидывает голову на плечо и уходит в состояние полусна. В этом полусне он видит будущее: где они такая же семья, где они живут вместе, но у всех своя комната, где они делают то, что любят и что хотят делать, где… — Спасибо, кнопочка, — голос Намджуна, тёплый и бархатный, мурашками ложится на плечи, щекочет шею и согревает душу. Юнги поворачивает голову вбок, чтобы украдкой поцеловать, куда получится дотянуться — получается до челюсти. И засыпает, убаюканный вечными пререканиями Чонгука и Тэхёна.***
Суть в том, что надо выбирать. Юнги не может отказаться от работы курьера, потому что это приносит стабильный доход, в отличие от выступления в клубе, где доход… как повезёт. Иногда это действительно большой куш, с которого можно купить половину необходимого оборудования для звуковой студии, а иногда не хватает даже на кофе. Самый большой заработок был у Юнги с их первого столкновения с Намджуном, но после их не сталкивают нос к носу. Не выгодно. Юнги понимает, что их баттл — это завышение ожиданий от остальных выступающих. Все хотят шоу. Красивого, сочного, чтобы искры летели и между ног возникало томное желание уединиться с первым встречным незнакомцем. Юнги понимает, да. Но принимать не хочет. Поэтому после тяжелого разговора с Намджуном они пришли к единственному верному решению: или Биг Хит, или выступления в клубе, на адреграундной сцене. — Я буду скучать по этой сцене, — Намджун проводит кончиками пальцев по пыльному, поднятому над всеми полу, — как-никак это наше место. — О боже, порой я забываю, какой ты невыносимый романтик, — Юнги нервно проводит ладонью по шее, ожидая, когда Гёнсу-щи их примет. — Наше место — это там, где мы и, может быть, мелкие. Наше место — это не клуб, не дом, не то кафе, где у нас было первое свидание, наше место — между нами каждый раз, когда мы вместе. Вопрос закрыт. — И это ещё я романтик, да? — Намджун ржет и тянется было, чтобы притянуть возмущенного Юнги для поцелуя, но их отвлекает скрип двери. Из подсобки выползает явно мучающийся похмельем Хосок. — О, Хоба, привет. — О бог ты мой, что вы забыли тут в такую несусветную рань? — Хосок с тяжёлым пыхтением перетаскивает своё тело поближе и укладывает его на кресло. Он выглядит плохо: тёмные круги под глазами, начинающие западать щёки, дрожащие пальцы. С неприятным чувством Юнги резко задирает чужую толстовку и рассматривает чистую кожу. — Я не колюсь. — А выглядишь так, словно тебе дозу не дают третий день, — Юнги не выглядит впечатлённым. Он проверяет вторую руку, места за ушами, шею, живот. Опустился бы и чтобы ноги проверить, но стрёмно стягивать кеды, мало ли, сколько дней носкам. — Что с тобой? — Пятый день, — Хосок криво ухмыляется и со стоном прикрывает глаза ладонью. — И записался в центр реабилитации. Не хочу… так. Достало. Намджун с Юнги переглядываются, ведя молчаливый диалог. Это сложно передать, но они точно знают, что думают в этот момент. И это плохая идея, но хорошая цель. После отселения инопланетян место освободилось, тем более, Хосок не кажется тем человеком, который будет лезть к ним в постель… Юнги колеблется. Он тянет руку и обхватывает ладонь Намджуна, сжимая, спрашивая: надо ли оно им? — Ты можешь пожить у нас, — это ответ Намджуна, их ответ, — а то знаю я, что в том… месте ты не сможешь выкарабкаться. — Что? Не... — Надо, — мрачно давит Юнги. — Тем более, мы искали третьего для нашей рэп-команды. Тебе надо отвлекаться и становиться зависимым от другого, но для начала — ты с нами уходишь отсюда. — Ухожу? — Хосок моргает, и Юнги видит, как это движение причиняет ему боль. — Типа сейчас, чтобы выспаться, или типа насовсем? — Насовсем, — кивает Намджун и крепко сжимает ладонь Мина, — в общем, для этого мы и пришли в такую рань. Нам предложили работу в одной компании, но совмещать всё и сразу невозможно, так что… от чего-то надо отказываться. Хосок ничего не говорит. Он мрачнеет и ковыряет ногтем побитую жизнью столешницу. Юнги может его понять, не полностью, но хотя бы частично: сложно принять решение бросить что-то, от чего ты зависим, но ещё сложнее одновременно отказаться от всего остального. Но это правильно. Если Хосок останется — ему кто-то подсыплет по старой привычке или предложит по скидке. Он не сможет отказаться, и это важное и ответственное решение пойдёт прахом. Может быть, они и не настолько близкие друзья, но крошечная мстительная часть внутри Юнги подсказывает ему, что уйти и забрать с собой Хосока правильно. Хотя бы потому, что он тоже входит в топ пять рэперов этого клуба, которых хотят слышать, за которых хотят платить. — Привет-привет, — к ним в спешке выходит Гёнсу, — простите, что заставил ждать. Принял бы в кабинете, но там обвалилась крыша, и сейчас всё в ремонте, хотя бы основная часть клуба не пострадала, уже хорошо. Так что вы хотели? Если вопрос по выплатам, то это в бухгалтерию, я не... — Мы уходим, — перебивает торопливую речь Юнги, — все втроём. Хуёво уходить, не предупреждая, так что воспринимай это, как широкий жест на прощание. — Куда уходите? — Гёнсу напрягается, и у Юнги вдоль позвоночника проскальзывает неприятный холодок, предостерегая. — К Исину? Я могу перебить его ставку, сколько он предложил? Пятьсот тысяч вон за выступление? Миллион? — Это разве не вопросы бухгалтерии? — въедливо интересуется Джун, пока Юнги мысленно считает ставку и выгоду, сравнивая с затраченным временем. — В любом случае — нет, мы не к нему. — Но к кому-то, — Гёнсу нервно облизывается и косится на засыпающего Хосока. — Я могу предложить Хоби скидку и увеличить вам ставку, скажем, до полутора миллиона на троих, что скажите? Юнги опасно щурится — подкупать наркотиками не самое лучшее решение, но хуже то, что, предлагая им «больше», по факту Гёнсу оставляет ту же оплату. Юнги выдирает руку из захвата Намджуна и демонстративно разминает ладони, в конце складывая их на груди. — Юнги… — Я правильно понимаю? — Юнги стряхивает ладонь Намджуна с плеча и делает опасный шаг вперёд к Гёнсу, заставляя его отступить. — Ты хочешь не отпускать с иглы Хосока, предлагаешь нам столько же по деньгам, а потом, вероятно, хочешь и нас подсадить? Это твоё предложение? — Я не говорил этого — это твои слова, — Гёнсу отшатывается, но в глазах не видно страха, — и вообще, куда вас могут взять-то? Троих обшарпышей, которые и слова-то связывают, потому что обкалываются и закидываются алкоголем, да ещё и пидоров. Юнги действует быстрее, чем думает, быстрее, чем успевает сориентироваться Намджун, и быстрее попытавшегося увернуться Гёнсу. Юнги чувствует, как под его кулаком ломается нос, и замахивается для второго, контрольного удара, но вот тут Намджун его удерживает, обхватив вокруг талии. — Ты за это заплатишь, мразь! — Гёнсу сплёвывает кровь. — Жди приглашения в суд! — О, вот как? — Юнги скалится и рывком высвобождается из захвата не особо сдерживающего его Намджуна. — Тогда посмотрим, у кого крепче аргументы в суде, у кого есть доказательства того, что у тебя тут тусуются дилеры, а кто, — он кивает на поплывшего Хосока, — сдаст кровь и показания. Точно хочешь в суд, или закончим всё мирно здесь и сейчас? Гёнсу молчит, время от времени стирая тыльной стороной ладони кровь из носа. Намджун за спиной Юнги стоит не менее напряжённый, чем он сам, но молчит, хотя единственный из них троих, кто хоть сколько-нибудь подкован в юридических вопросах. — Будем считать, что моральный ущерб вы оплатили своей последней зарплатой, — сплёвывая слова с очередным плевком кровью, выдавливает Гёнсу, — и последним выступлением через три дня. — А не ахуел... — Хорошо, — Намджун успокаивающе укладывает ладонь Юнги на плечо и двигается немного вперёд, загораживая его, — мы втроём выступим с небольшим шоу через неделю, но вся выручка делится шестьдесят на сорок, где сорок — твои проценты. И мы молчим обо всём, что знаем о твоём клубе. И я не про законников, а про Исина, думаю, он заинтересовался бы тем, как устроена твоя внутренняя кухня, как считаешь? Гёнсу смотрит на Намджуна с уважением. Юнги в этом взгляде оценку не только высказанных слов, но и их вида: немного обшарпанного и побитого. Некстати вспоминаются кеды, которые вид не улучшили бы идеально, но они, по крайней мере, не давали бы полностью сойти за бомжей. Юнги морщится и подсчитывает, сколько им могут заплатить за часовой концерт на андэгрундной сцене? — Ты явно лучший переговорщик, чем твоя сучка, держи её на поводке, — с усмешкой, перетекающей в сальную улыбочку, говорит Гёнсу. — Рекламу я запущу сегодня, и если вы налажаете, то я буду угрожать не судом, а чем-то более тяжелым. Юнги рычит, но не бросается на Гёнсу только потому, что это может испортить их пропуск в будущее.***
— Блять, Намджун, выеби меня, — Юнги толкает Намджуна к стене и не набрасывается с поцелуями по одной причине: в приоритете лишить их обоих одежды. — Что? — Выеби, что, сука, не понятно в этом слове? — рявкает Юнги и дёргает ремень на джинсах так, что держащаяся на ниточке шлёвка рвётся. — Или ты думаешь, я бешусь из любви к искусству? Или там, потому что мне нравится беситься? — Я думал... — Плохо, блять, думал, — рычит Юнги и рывком стягивает толстовку. Нервными движениями он пытается спокойно расстегнуть свои джинсы, пока этот, сука, увалень, его, мать вашу, парень, стоит и тупо смотрит. — Я бешусь, потому что меня раздражает какая-то тупая хуйня и я просто не могу её игнорировать. Но твой член просто превосходно справляется с тем, чтобы выдолбить из меня это раздражение. Мы с тобой вместе уже ёбаный год, а ты так и не понял, что рациональность и спокойные сл… хмпф… Намджун затыкает его поцелуем. Наконец-то, блять. Юнги цепляется за широкие плечи и позволяет подхватить себя под задницу. Он с удобством закидывает ноги на поясницу, обнимая её, и вздрагивает от резкого холода, когда Намджун прижимает его к стене. — На весу? — Намджун удерживает его одной рукой, второй нашаривая смазку, сбивая на пути всё, что некстати валяется на тумбочке. — На постели у нас буки, а стол липкий. — Блядство, — Юнги рычит, но довольно выдыхает через рот, когда Намджун начинает его быстро и ловко растягивать, засовывая сразу два пальца, — но с тебя массаж, монстр. Намджун присасывается к его шее, как какой-то ненасытный вампир. Будут метки, на бёдрах будут синяки, потому что кожа у Юнги нежная, но главное то, что в его заднице будет член и он выдолбит все бесячие мысли о шоу, о Гёнсу, о блюющем каждую ночь Хосоке, о Чонгуке, которого ревнует Тэхён, о… — О да, — Юнги довольно стонет, когда Намджун в него входит. Угол не самый удобный, проникновение не самое гладкое, можно было бы растянуть немного дольше, но лёгкое чувство натяжения мышц Юнги даже неожиданно нравится. Это не больно, но это чувствуется. Юнги скребёт ногтями по плечам, зная, что оставит там полосы. Впивается пальцами с силой, желая проколоть кожу до крови, когда Намджун находит подходящий для них ритм и начинает вбиваться с силой, немного подкидывая Юнги вверх. Как грёбаную куклу. Это то, что ему не хотелось испытать на себе, потому что ассоциации неизбежно приводят его к клубу, о котором думать хочется в последнюю очередь. Но Намджун трахает хорошо. Он прикусывает сгиб плеча, оглаживает ладонями ягодицы, разводя их немного в стороны, вбивается на всю длину, и становится плевать, что Юнги подкидывают. Член Намджуна наполняет идеально и глубоко, делая своё дело — выбивая все лишние мысли и даря голове чертовски желанную тишину. Толчки нарастают, не сбиваясь с ритма, не становясь хаотичными, и Юнги просовывает ладонь между ними, чтобы сжать свой член. Он не будет дрочить, но небольшого давления должно быть достаточно, чтобы он смог кончить. Юнги откидывает голову назад, открывая для укусов шею, стукается о стену и широко открывает рот. Он совсем близко: в голове уже нарастает звон, пульс забивается в уши, а задница сжимается так, что может не выпустить из своей хватки член Намджуна, но каждый раз выпускает. Намджун насаживает Юнги до самого основания и замирает, тяжело и шумно дыша в шею. Его сперма обжигает изнутри, наполняя и пачкая, даря скользкое ощущение, словно он течёт. Юнги любит и ненавидит это чувство в равной мере. Ему всё же приходится провести кулаком по члену несколько раз, прежде чем получается кончить. — Хорошо? — Намджун влажно облизывает его ухо, посасывая мочку и играясь с колечками серёжек. — Ахуенно, — поправляет его Юнги и с громким вдохом расслабляется. — Теперь я не хочу достать пушку и застрелить Гёнсу, а просто хочу доломать ему нос. — Да не похуй ли на него? — Намджун, морщась, выскальзывает из задницы и помогает найти слабым ногам холодный пол. — На выступлении сделаем объявление, а анонимный конвертик с секретами Гёнсу я уже подкинул Исину. Думаю, он тоже будет на шоу. — Ты ебанулся? — Юнги с благодарной улыбкой опирается на Намджуна и, пошатываясь, двигается в сторону ванной. — Гёнсу мстительная тварь, если он узнает… — Но он не узнает, — Намджун настраивает им воду и быстро обтирается влажным полотенцем, не желая залезать под душ, а вот Юнги надо смыть сперму. — Не только мы уходим. Просто мы громче всех. Несколько месяцев — и Гёнсу поглотят, я просто немного… ускорил этот процесс. Да и не похуй ли? Мы уходим в индустрию айдолов, так что... — Ну, — Юнги блаженно подставляет лицо под прохладные струи воды, — пока мы сами не айдолы, а всего лишь пишем для них музыку — всё нормально. — Да ладно, кнопка, — Намджун быстро наклоняется для мягкого поцелуя, — тебе пошло бы быть айдолом. Знаешь, все эти «ща-ща-ща» и сложная хореография, позирование для модных журналов… Твоя кожа такая белая — это же просто иконичный цвет для айдола. Всем выбеливают, а ты в дамках. Юнги отфыркивается, смеясь. Если выбирать — он лучше всю жизнь будет побираться по андеграундным сценам, чем позволить нарядить себя с фансервисные шмотки и натянуть на голову ободок с кошачьими ушками. Он не создан для того, чтобы быть милым с фанатами, он создан, чтобы красиво и филигранно посылать в текстах нахуй. Или писать музыку о большой любви. Писать. Не петь. — Двадцать минут, и Хосок будет у нас, — Намджун сверяется с часами и суетливо разгребает их грязные шмотки, приносит для Юнги одежду на смену и полотенце. — Надо прогнать ещё разок те две общие песни, а то мы немного не попадаем в динамику друг друга. — Все будет хорошо на сцене, — Юнги с благодарным кивком принимает полотенце, когда говорит: — шум зрителей, да и атмосфера очень располагают. А тут петь кому? Стене, на которой повесился паук? Так себе публика. — И всё же. — Ты перестраховщик, — Юнги натягивает уже толстовку, — но именно за это я тебя и люблю, монстр. Так, пожрать он захватит, или надо самим сделать заказ? Ему вообще можно пиво, или все, даже глотка нельзя, пока он очищается? И, кстати, о сожительстве… Юнги продолжает говорить, игнорируя совершенно ошарашенного внезапным признанием Намджуна. Но именно в этом и был план, так что Юнги просто спустя пару минут заглядывает обратно в ванную, где видит полуголого, не сдвинувшегося с места Кима и мягко говорит ему: — А теперь скажи мне, что ты тоже, и мы продолжим жить, словно ничего не изменилось, Наму. — Юни-и-и… — Намджун подхватывает его за талию, обнимая и начиная кружить по квартире, сбивая ногой низенький стульчик, не разобранный чемодан, и вступая во что-то, что плющится с самым недовольным звуком. — Я тоже люблю тебя. — Поставь, опусти меня на грешную землю, я тебе не кукла, Ким Намджун! — Юнги ворчит, бьёт его по плечам, пытается выбраться, но глубоко в душе он просто счастлив. — И оденься, бога ради, до того, как Хосок притащит свою тощую задницу!***
Юнги укутывает Хосока в третье, последнее одеяло и прижимает к себе, укачивая, как младенца. Плечом он прижимает телефон к уху и слушает бесконечный поток взволнованного Намджуна. В общем, это всё можно обобщить в единое: их приняли. Но это привносит в их жизнь реально много проблем. Через несколько часов они выступают с последним шоу на арене, а завтра с утра их ждут в офисе для подписания договора и обозначения плана работы. Это если не считать, что Юнги ждут на работе курьером — ему придётся переходить на более гибкий график, а это означает, что будет меньше денег. — Я смогу, — Хосок заваливается на бок и утыкается холодным носом Юнги в шею, — ещё пять минут, и я смогу, Юнги, прости, что подвожу всех. — Отставить, я не тебе, Наму, — Юнги поглаживает Хосока по голове, массируя кожу, — да, Хоби жмётся ко мне, как котёнок к мамке, Хосок, всё нормально, мы знали, что так может случиться, да, отвали, нет, Хо, не ты, — Юнги удерживает Хосока руками и ногами, когда тот пытается отползти, — встретимся на арене, да, скажи Гуку, что он мне нужен там, нет, Тэ тоже может быть, да, за кулисы пущу, всё, отъебывай, папочка, мне надо позаботиться о нашем третьем ребёнке. Фух. — Я не реб-бёнок, — заикаясь, не попадая зубом на зуб, вяло протестует Хосок, но, кажется, собирается, — и мне лучше. Дай те таблетки, док сказал, что можно двойную дозу, чтобы я не сорвался в клубе. Юнги целует Хосока в лоб, проверяя температуру, и оценивает её, как приемлемую. Он, не глядя, хватает таблетницу и ловким жестом открывает крышку, запихивая в открытый рот сразу две таблетки. Не ребёнок, как же. — Он не одобрил выступление, да? — Юнги крепко сжимает вяло замычавшего Хосока, прежде чем отпустить его и подняться, чтобы размять затёкшие конечности. — Ебёт ли меня его мнение? Не ебёт, — Хосок неохотно выползает из своего кокона и собирается с силами, чтобы переодеться. Им не обязательно выглядеть слишком уж представительно, но желательно, не как бомжи. Юнги впервые за долгое время натягивает свою толстовку, а не Джуна, но, не сдерживаясь, накидывает поверх его куртку. Они собираются не слишком поспешно — время есть: и трижды переодеться (они делают это всего раз), и перекусить (Хосока в итоге тошнит), и собрать рюкзаки с мелочёвкой (берут только Мина), и вызвать такси. Приезжают они как раз вовремя, сталкиваясь на проходе с Тэхёном, которого не пускают. — Это моё, — вяло ворчит Юнги охраннику — их смеряют подозрительным взглядом, но синеволосого Тэхёна пропускают, — просто ты слишком секси для них, Тэ, ничего личного. — Это они Чимина не видели просто, — для проформы возмущается Тэхён и счастливо вдыхает полной грудью попахивающий по́том зал, — в последний раз, да, хён? Юнги кивает и собирается. Он настраивается на волну личного шоу — то, что он испытает в последний раз, потому что продюсеры живут в своих студиях, а не прыгают по сцене, не заводят толпу, не заводятся сами. Ему немного жаль. Совсем чуть-чуть. Достаточно, чтобы накатила злость и желание выложиться на полную. Он взволнованно косится на Хосока, но тот, кажется, оживает и воскрешает, хотя бы внешне. — Нормально? — Юнги осторожно трогает его за плечо и отпускает, только когда в ответ видит решительный кивок. — Супер. Всё будет ахуенно. Мы порвём всех, Хоба, мы оставим о себе такое воспоминание, которое они не забудут ещё несколько лет, ясно? Хосок стукается с ним кулачком, машет подошедшему Намджуну и косится в сторону своей старой тусы. Юнги видит это желание подойти по привычке, тайком нюхнуть в последний раз, но Хосок не поддаётся. Отворачивается. Он натягивает пониже капюшон на глаза, убирает подрагивающие руки в карманы толстовки и уходит в сторону гримёрки. Там его не достанут. — Нормально? — Намджун удивительно точно повторяет не только вопрос Юнги, но и его же интонации. Разве что дополнительно проводит широкой ладонью по пояснице, утешая и разделяя прикосновение. — Ханыль ревёт, говорит, что мы его бросаем на произвол судьбы, а Зико точит зуб. — Не похуй ли? — теперь Юнги повторяет слава Джуна и криво ухмыляется, показывая наружу кончик острого клыка. — Выложимся на полную. Время сжимается в одну точку. Между тем, когда они стоят в гримёрке и, как бешеные, прыгают под повторяющееся «будь собой, будь собой, будь собой, будь собой, делай то, что ты, мать его, хочешь!», проходит несколько долгих часов, но для Юнги они ощущаются, как секунды. Его накрывает тупая ностальгия, перед глазами проносится Намджун, который наступал, давил и унижал его в первое выступление, и вот сейчас они стоят бок о бок. Они трахаются. Они пишут песни, вместе едят, строят планы на будущее. Они, блять, почти мужья. — Я рэпер, полный псих, если я и играю в кости, тогда я имею всё, — выплёвывает Юнги и осоловело смотрит на полностью поплывшего Намджуна, — ты будешь плакать и искать своего папочку, мой голос заглушает голоса рэперов-простачков. Намджун делает жест бёдрами на слове «папочка», а после шлёпает воздух сбоку от себя. И Юнги должен хотеть его убить за этот пошлый, отвратительно однозначный намёк, но в противовес заводится. Неожиданно и сильно, так, что хочется послать всех нахуй и закрыться в гримёрке, где они ещё не трахались, и оставить после себя следы спермы. Юнги жестом показывает, как стреляет, передавая ведущую роль Хосоку. — Речи и действия похожи на кандалы, — Хосок трясёт руками, словно там есть наручники, — моё преступление — насилие моим языком. Эту строчку они придумали в постели. Юнги не может не думать, не может не вспоминать, как Намджун прижал его грудь к кровати, поднял бёдра на уровень своего лица и просто доводил и не давал кончить несколько часов. Пока Юнги не застонал: постыдный низкий звук, который он издал в первый и последний раз. Юнги тогда сказал: твой язык преступник. Намджун добавил: тогда моё преступление — насилие моим языком. Они такие помешанные. Потому что голые, со стоящими членами вместо того, чтобы трахаться, они записывали строчка за строчкой из того, что сейчас зачитывает Хосок. Это: — Если хочешь скулить об этом ритме, просто проваливай, — потому что Намджуну хотелось запечатлеть момент, когда Юнги стонал. Он обещал сделать так ещё раз и ещё, и столько, сколько сможет, пока его язык не отсохнет. Юнги проводит ладонью по потному лбу, убирая прилипшую чёлку, и ловит взгляд Намджуна. Там было и это: — Мои партнеры — это ручка и бумага, — потому что есть что-то сексуальное в том, как Намджун прикусывает кончик карандаша, как он смотрит на берущего в рот Юнги и говорит: ты моя бумага, потому что я ручка и смогу записать на тебе всё. И, конечно, это: — Ребятки, давайте поиграем в игру, без усилий, вы будете просто плакать, — потому что Юнги заставил Намджуна плакать, раз за разом насаживаясь до основания, пока не увидел сладкие капельки слёз на полюбившемся лице с очаровательными ямочками. Хосок читает: — По сравнению с твоим размером, твой рэп такой тонкий. И Юнги скалится. Он чертовски любит этот текст, как и всё, что пропитано их с Намджуном сексом.***
Слушать, что там от них хотят на первом рабочем дне в Биг Хит, у Юнги нет ни сил, ни желания. Он просто доверяет отвратительно бодрому Намджуну, ставит подписи везде, где есть стикеры, кивает в знак согласия, не понимая, на что соглашается, и мысленно молит вселенную отпустить его доспать заслуженные несколько часов. После выступления вчера их обступили и не выпускали из клуба часов до пяти утра. Юнги бдительно следил за Хосоком, ловя его за руку возле алкогольных коктейлей, отводя в сторону от сомнительных личностей и помогая проблеваться от очередной попытки поесть. Так что Юнги устал, заебался — называйте, как хотите. Он заслуживает сна. — Я так рад, что мы будем в одной группе, хён! — Чонгук обнимает его со спины, но хоть не запрыгивает, как любил делать в детстве. — Осталось добрать еще одного, но уверен, что Пи-ди-ним выберет самого лучшего. Что думаешь, хён? — Думаю, что хочу спать, — Юнги зевает до щелчка в челюсти и осматривается в поисках хотя бы кресла. — Ты говорил, тут есть общага, в которой вы живёте с Тэ? Показывай, я верю, что вы не спите на полу. — Кровать! Я готов уступить тебе нижнюю койку, хён, — Чонгук хватает его за запястье и тащит за собой. — Отоспись, а то сил на тренировку не будет! Юнги пропускает всё мимо ушей. Он подтягивает к себе подушку и утыкается в неё носом, сладко потираясь, и засыпает мягким непробудным сном. Снится ему дичь, как обычно: смесь выступления, вкрапление психодела, попытки убежать от какого-то маньяка с ножом. На моменте, когда Юнги выпрыгивает через окно, он просыпается с гулко бьющимся сердцем и оглядывается. За окнами темно, вокруг тихо, слышно только сладкое заманивающее обратно спать сопение, но Юнги надо в туалет. Стараясь никого не разбудить, ни на кого не наступить, Юнги наугад пытается найти туалет. Открыв нужную дверь с третьей попытки и успешно облегчившись, он не знает, как поступить правильней. Разряженный телефон находится в заднем кармане джинс, в ночи добираться до дома лениво. Юнги достаёт пачку сигарет и без особого желания двигается на улицу. — Бросай курить, — голос Намджуна, подкравшись откуда-то сзади, пугает до чёртиков. — Блять, Наму, не пугай меня так нахуй, — Юнги хватается за сердце и с грустью смотрит на смятую, последнюю, между прочим, сигарету. — И зачем мне бросать? Я и так мало курю. — Потому что тебе не хватит дыхалки, — как само собой разумеющееся, говорит Намджун и обнимает его со спины, — типа, знаешь… танцы, они требуют здоровых лёгких. Юнги тупо моргает и выкручивается так, чтобы не разорвать объятья, но увидеть меланхоличного, помятого сном Намджуна. В лунном свете тот выглядит каким-то нереальным, и приходится отогнать внезапно слащавые мысли, которые как-то слишком уверенно складываются в новый текст для песни. В другой раз. Для какого-то другого Мин Юнги. — Причём тут танцы? — Юнги спрашивает с толикой подозрения, но предостерегающего зуда в заднице пока что нет. — Я не танцую. — А ещё концерты, — продолжает Намджун. — Мне наше выступление на сорок минут вчера далось-то с большим трудом, хотя, безусловно, всемером легче держать сцену, но… — Почему всемером?.. — Но пассивное курение плохо сказывается на всех, — кивает Намджун и целует зависшего Юнги в макушку. — Кнопочка, ты вообще читал, что подписываешь? — Нет?.. — Юнги в панике пытается вспомнить хоть что-то, но перед глазами только расплывающиеся буквы. — Ты же подписал, я просто, я... поверил тебе. Намджун глубоко, тяжело вздыхает, и Юнги чувствует, как его грудь поднимается и опускается. Осознание, немного подтормаживающее после сна, наступает постепенно, но Юнги верить не хочет. Он откидывает эту мысль, как можно дальше, но чем дольше ждёт хоть какого-то ответа от Намджуна, тем ближе тошнота подкрадывается к горлу. Не оттого, что желудок сковывает голод, а тело — усталость, а от понимания, как сильно он попал. Блядство. — Нет, нет-нет-нет, — Юнги механически открывает и закрывает пустую пачку сигарет. — Скажи, что я неправильно подумал, Наму, я прошу тебя, боже мой, там же, наверное, есть штрафы за расторжение договора, да? — Я, кстати, купил тебе кеды. Симпатичные такие, похожи на твои старые, но позитивнее, — Намджун игнорирует панику. Наклоняется для быстрого поцелуя в губы, но, не чувствуя ответа, как-то со смирением закатывает глаза и говорит: — Да, Юнги, ты подумал правильно. Ты подписал контракт, в котором согласился быть продюсером и айдолом начинающей развиваться компании. Перспективы на успех, конечно, не самые радужные, но я верю, что у нас все получится. Юнги с клацающим звуком захлопывает рот. Он против. Он очень против. Он не согласен. Он хочет отмотать время назад. — Как это я — айдол?! — заводясь с пол-оборота, начинает Юнги, выкручиваясь из объятий. — Какого, сука, хуя я айдол?! Как, блять, так вышло?! Наму, я против! Наму, Наму, давай не надо, давай не будем! Наму?! Намджун, тварь такая, ржёт.