В андеграунде есть только репутация

Юнги не хочет швыряться вещами, но переезд из родной, не идеальной, но уже какой-то даже уютной квартиры в общежитие выводит из себя. Делить один дом с пятью, ладно, фактически с двумя с половиной незнакомцами и одним парнем — отвратительно. Юнги хочет регулярного секса, но он его не получает. Никак. Никогда! Потому что будут мешаться соседи, будут валяться чужие (а не родные Намджуна) носки, будет стоять подсыхающая еда, будет… Юнги не знает, что будет на самом деле, но одна мысль о вероятности его просто бесит. — Юни, а это… чьё?.. Раздражённый на мир, вселенную, обстоятельства, Юнги поворачивается, чтобы послать Намджуна с его нелепыми вопросами как можно глубже и не в себя, но замирает. Краска приливает к щекам настолько быстро, насколько к члену никогда не приливала. А на бледной коже румяные пятна смущения видны очень отчётливо. Как, впрочем, и юбка в руках Намджуна. — Это твоей бывшей?.. — Намджун демонстративно рассматривает коротенькую клетчатую юбку, кидая оценивающий взгляд на бёдра Юнги. — Или сестры?.. — У меня нет сестры, — рявкает Юнги и с неприсущей ему скоростью в два шага подскакивает и отбирает несчастную юбку, — а это моё. — Твоё. — Да, я… — Юнги косится в тот угол шкафа, куда забрался Намджун. — Я купил это на распродаже. Как-то раз. Ещё блузку, — он достаёт её из угла, — галстук, — и его, — чулки, подтяжки и крайне неудобное, скажу я тебе, бельё. — Зачем? — Ты дебил? — Юнги смотрит на Намджуна, как на идиота. Вот умный же пиздец какой. В уме может сосчитать такие цифры, с которыми Юнги порой на калькуляторе путается. В тексты пихает такие отсылки, которые большинству людей надо искать в интернете по узкоспециализированному запросу. А в быту тупит так часто и откровенно, что иногда хочется отправить в больничку на проверку. — Юбка, Наму, твой кинк на папочку и наш секс. Это всё предполагалось в нашей личной жизни, и я просто в ахуе, что ты, блять, забыл. — А когда? — Намджун такой растерянный, просто невероятно — Юнги невольно умиляется этому очаровательному виду, но не даёт себе обмануться. В этой головке (даже обеих) уже зреет план секса. — Да хоть сейчас, — Юнги проводит пальцами по ткани юбки. Мягкая. Он специально выбирал, чтобы не раздражала. Как и чулки, из-за которых не чешется кожа, и блузка, чтобы сидела немного свободно. — Так сказать, прощальный секс для этой квартиры. Нас всё равно ждут к семи, а сейчас час дня. Юнги кивает сам себе и осторожно откладывает одежду, достойную школьницы, в сторону. Он стягивает толстовку и, оставшись в одних джинсах, смотрит, как Намджун просто садится на кровать с открытым от удивления ртом. — Прям так… сразу? — Юнги расстёгивает ремень и вопросительно выгибает бровь. — Ну типа, а как же… настроение? — Ты меня не хочешь? — Хочу! — поспешно заверяет его Намджун, и Юнги с кивком стягивает джинсы с бельём, оставаясь полностью голым. — Я просто, я… — О, поверь, папочка, — Юнги говорит это низким елейный голоском, зная, что у Намджуна от него мурашки, — сейчас у тебя всё встанет, как по приказу командира. Намджун гулко сглатывает и неловко закидывает ногу на ногу, непонятно зачем пряча вставший член. Юнги входит во вкус. Он плавно крутится, натягивая юбку, — она приятно скользит по голым ногам, задевает твердеющий член и идеально садится на талии. Юнги вжикает молнией, и Намджун, как по команде, дёргается от этого звука. В сторону белья Юнги даже не смотрит. Он накидывает блузку, медленно, смакуя, застёгивает пуговку за пуговкой. Вправляет её в юбку, поправляет манжеты. Завязывает галстук. И подходит ближе, толкая одну ногу Намджуна. — Расставить, папочка, — Юнги наслаждается тем, как покорно Намджун раздвигает ноги. — Какой послушный. Намджун, обычно болтливый до невозможности, сейчас молчит. Юнги это даже забавляет. Он быстро берёт чулки, возвращается на место меж разведённых ног и упирается стопой по центру в опасной близости от паха. С такого ракурса прекрасно видно, как задирается коротенькая юбочка. — Ну как, появилось настроение? — Ещё какое, — Намджун не может оторвать взгляда от ножки Мина. Оттого, как по ней скользит ткань чулка, поднимаясь выше и выше, пока не сминает мягкую кожу бедра, продавливая её чертовски соблазнительно. Юнги знает это, потому что, примеряя в самый первый раз, сам не мог отвести взгляда от этого вида. Поменяв ногу, Юнги повторяет всё также медленно, не отводя взгляда от завороженного Намджуна. Но тот отходит ровно в момент, когда чулок на второй ноге с громким шлепком опускается на бедро. Намджун сжимает его ладонью и подтягивает к себе. — Чертовски сексуально, — Юнги дрожит. Он не прочь оседлать Намджуна, довести его до очередного плача на грани срыва, но власть, перетекающая из рук в руки, меняет положение дел. — И ты так долго прятал это от меня, кнопочка? — Папочка плохо себя вёл, — Юнги проводит юрким языком от уголка губ до уголка и потемневшим взглядом смотрит, как Намджун с благоговеньем прижимается губами к местечку над линией чулка, — а плохим папочкам не полагается подарок в обёрточной бумаге. — Тогда как хорошо, что сегодня я вёл себя правильно, — Намджун скользит губами выше, по внутренней стороне бедра, прихватывая чувствительную кожу. Теперь, когда они айдолы, им действительно нельзя иметь метки на видном месте, но там, где сейчас находится жаркий рот — можно. — Люблю твои ножки, бёдра, то, как они мягко прогибаются под пальцами и как идеально отпечатывают мои руки. Юнги приходится упереться в крепкое плечо Намджуна, чтобы не упасть. Обычно отсасывает он, выбирая из оральных ласок для себя римминг, но сейчас его мнение не имеет значения. Потому что контроль забирает Намджун. Он обводит языком тонкий сгиб ноги, проскальзывая к яичкам. Смачивает их слюной, осторожно вбирая в рот каждое, и ныряет головой под юбку. У Юнги немаленький член, но Намджун заглатывает сразу до основания, проталкивая головку в горло и стимулируя её сглатываниями. От такого Юнги не стонет, но приходится сдерживать крупную дрожь. Рот у Намджуна большой, а сплит, чтоб его черти сожрали, может ласкать член сразу с двух сторон, обхватывая его не хуже ладони. Юнги тяжело дышит, он пытается найти удобную точку опоры, чтобы не опираться всем весом на одну ногу, но вместо этого его словно покачивает. Не сразу, но до Юнги доходит, что покачивает его Намджун, заставляя вбиваться в свой рот. — Мне трахнуть тебя в рот, папочка? — Юнги получает шлепок за вопрос и тут же бьёт Намджуна по плечу в ответ. — Хорошие папочки не бьют своих… меня. Не бьют меня. — Деток? — Намджун снимается, чтобы задать этот вопрос, но в ушах Юнги шумит от внезапного вида покрасневших пухлых губ и шевелящегося раздвоенного языка. Не до конца отдавая себе отчёт, он наклоняется и впивается грубым, жадным поцелуем, всасывая сплит в рот. Намджун теряется на долю мгновения, но этого хватает, чтобы Юнги, улучив момент, смог толкнуть его на кровать и оседлать. Крепкое мощное тело под ним приятно вибрирует, а о вставший член Юнги ловко потирается, примеряясь, как будет принимать его. — Я сверху? — Юнги отрывается и, щурясь, смотрит Джуну в глаза, но вместо ответа его притягивают за галстук для очередного глубокого поцелуя. И пытаются опрокинуть на постель и нависнуть сверху. — Не-а, нет, папочка, ты будешь лежать. — Разве так надо заботиться о своих… — Намджун шумно вздыхает, быстро перебирая в голове варианты, как обратиться к Юнги. И эта заминка стоит того, потому что стандартный набор деток-малышек-куколок Юнги ненавидит. — Ученицах? — Пойдёт, — Юнги кивает, принимая обращение. — Мне оставить папочку или… оппа-сонсэнним? — Папочка, — быстро говорит Намджун, и Юнги не ржёт, только чтобы не портить то напряжение, что висит между ними, — и мне не нравится обращение оппа, ты старше, и это просто неправильно. — Заткнись, папочка, — Юнги прижимает палец к его губам, — настроение, помнишь? Не порть его, а пользуйся случаем, чтобы трахнуть меня в юбке, потому что в общежитии этого нам не видать долгие годы. Намджун послушно не возникает, но, пользуясь тем, что Юнги расслабляется, опрокидывает его и нависает сверху, ловко фиксируя руки над головой. Дёрнувшись, Юнги понимает, что так просто не вырваться. Но с этим можно смириться, а вот с тем, как пошло и высоко задирается юбка, как блузка выскальзывает из-за пояса и её нижние пуговки расстёгиваются, обнажая живот — не очень. Юнги одет, но он чувствует себя постыдно голым, слишком развратным и непривычно пошлым. Зудящие мурашки проскальзывают вдоль позвоночника, причиняя дополнительный дискомфорт, и Юнги уже готов попросить всё отменить. Не зашло. Бывает, верно? Но тут он ловит взгляд Намджуна. — Красивый, — и слышит его слова, — и только мой. Ладонь Намджуна оглаживает бедро, проскальзывая под туго натянутый чулок, скользит выше, задирая ещё больше короткую клетчатую юбку, расстегивает ещё пуговку, оголяя живот до края рёбер, и останавливается на груди около соска. Их стимуляция для Юнги не самая интересная, но Намджуну нравится пропускать маленькую бусинку между пальцами, играться с ней сплитом, покусывать и тереться кончиком носа. Он делает это и сейчас. От ситуации, от одежды, от положения, когда не ускользнуть от вездесущего взгляда и рук, Юнги заводится ничуть не меньше, чем от мыслей о предстоящем сексе. Он шире разводит ноги, закидывая их на поясницу Намджуну, податливо ластится, когда играются с его сосками, и громко, шумно дышит. — Хочу подготовить тебя, а потом седлай, — предлагает Намджун, и Юнги смазано кивает, нетерпеливо ёрзает. Смазку они не успели убрать, так что она валяется на разворошенной постели, используемая совсем недавно — вчера. Намджун, в противовес любви к вылизыванию, не засовывает язык ему в задницу, а опять заглатывает член, пока пальцами растягивает ещё податливую дырку. Получив свободу, Юнги скользит руками по простыням, стягивая их в комок и крепко сжимая. Ощущение пальцев внутри и горячего рта на члене помогают приятно расслабиться и забыться, примерно так же, когда толстый член вбивается равномерными толчками. Юнги постепенно забывает обо всём, что его бесит, и расслабляется. Пальцы внутри двигаются уверенно, не трахая, не доставляя слишком много удовольствия и не стимулируя простату — они просто механично растягивают мышцы. Намджун, уже зная, когда и как нравится Юнги, добавляет третий, четвертый, пока не проскальзывает внутрь мизинчиком. Большим пальцем он упирается во впадинку под яйцами, мягко массируя. Если он не остановится, если продолжить сосать и двигать рукой в заднице — Юнги кончит. Он не хочет, но… — Папочка хочет, чтобы его ученица попросила член? — Юнги прикусывает губу, ненавидя себя за эти слова, но, блять, кинк подразумевает немного унижения. — Если папочка такой плохой и злой, то он должен послушаться слов своей ученицы и дать ей член. — Вот как? — Намджун снимается и прижимается щекой к головке. Он улыбается и получается так нелепо, что обаятельная ямочка принимает в себя капельку смазки. — Ну раз ты так послушно просишь меня, то я не могу отказать. — Хороший папочка, — Юнги скалится и старается не звучать пренебрежительно и, судя по широкой ухмылке Намджуна, у него получается, — тогда садись, мне надо… устроиться за своё рабочее место. — Мой член — твоё рабочее место? — Намджун стягивает домашние штаны с бельём и смазывает стоящий член, придерживая его для Юнги. — Если это твоё рабочее место, то тебе надо почаще за ним заниматься. Ты же хорошая ученица, да? — Лучшая, — Юнги приподнимает одной рукой юбку, а второй оттягивает ягодицу, насаживаясь на член. Он достаточно длинный, чтобы на это потребовалось немного времени, но, приняв его до основания, Юнги ловко берёт быстрый темп. — Папочка расплачется для ученицы? — Нет, — Намджун подхватывает его под задницу, помогая двигаться в плавном ритме. — Ученица же не хочет довести своего папочку до слёз? Юнги хочет, но сказать это ему мешает резкий толчок, выбивающий его из размеренного ритма. Опираясь ладонями о плечи, Юнги пытается вернуть себе контроль, но Намджун каждый раз сбивает, толкаясь то раньше, то позже. — Мне нравится эта юбка, — Намджун оглаживает его ягодицы, скользит ладонями по бёдрам, оттягивает чулки, чтобы они со шлепком приземлялись обратно, — она так хорошо подпрыгивает, открывает мне самый лучший вид. — На мой член? — На твои бёдра, — Намджун резко скользит ладонями выше, к талии, задирая юбку, — они такие белые, молочные, каждый раз хочется оставить на них столько отметин, сколько получится, чтобы синяки были в форме моих пальцев, чтобы ты всегда помнил, что мы вместе. — Такое сложно забыть, — Юнги подскакивает, остро ощущая, что он седлает сноровистого жеребца, который при каждом не понравившемся ему движении брыкается, — особенно, когда ты стремишься доказать это всем вокруг. — Но теперь будут знать только некоторые, — Намджун рычит и рывком переворачивает Юнги на спину, задирая ноги так, чтобы они оказались на его плечах, — потому что индустрия не позволит нам раскрыть свои отношения. — Наму, ах, — Юнги не хочет стонать, но в таком положении проникновение получается особенно глубоким, а член каждый раз проходится по простате, отправляя вдоль позвоночника пульсирующие разряды тока. — Блять, Наму! — Я люблю тебя, люблю, Юнги, мать твою, и я не позволю нам всё проебать, — Намджун вбивается всё быстрее и быстрее, заполняя комнату сочными шлепками, скручивая Юнги так, что он почти может коснуться своего члена ртом. — Никому не отдам тебя, слышишь? Никому. Юнги хочет ответить, но перед глазами темнеет, а спину выгибает дугой. Тело содрогается от неожиданно оглушительного оргазма, и Юнги просто осоловело смотрит в потолок, который он видел над собой несколько лет, понимая, что сейчас видит в последний раз. Его рот широко раскрыт, но ни один звук не вырывается, просто не может. Стон застревает где-то в горле, пока Намджун продолжает трахать его, догоняя свой оргазм. — Я могу кончить на тебя? — Блять, Наму, — Юнги бьётся головой о постель, не желая ощутить, какого это — быть помеченным спермой, но понимая, что Намджуну это надо, — кончай, блять, куда хочешь. Намджун толкается в него ещё несколько раз, пока не вынимает член и не кончает на бёдра, низ юбки, край чулок, опавший член Юнги. Выше капли не попадают, хотя какой-то частью души он этого ждал, готовясь к худшему. Такой вариант ещё терпим. — Бля, — Намджун падает рядом, тяжело дыша, — прости, я просто... — Я понимаю, — Юнги хлопает его по животу, — тебе просто надо знать, что я знаю, что мы принадлежим друг другу. — Да, — Намджун подкатывается к нему сбоку, обхватывая за талию и крепко прижимаясь. Он целует Юнги в челюсть, но не пытается продолжить ласку. — Мне просто страшно. Что это ошибка, что мы всё разрушим, что… что не сможем остаться собой. — Это будет наша клятва, — Юнги поворачивает голову и смотрит Намджуну в глаза, — измениться так, чтобы остаться собой, несмотря ни на что. Мы будем меняться, Наму, мы будем становиться старше, но мы сами может решать, кто мы есть. — Надо это записать, — Намджун говорит это, и Юнги отчётливо понимает, что, пожалуй, у них получится остаться собой. — Куда мы положили блокнот? Точно получится.

***

Три недели им не могут найти седьмого. Три недели Юнги живет с пятью парнями. Три недели у него нет секса. — Я сваливаю нахуй, — Юнги швыряет мокрое от пота полотенце в стену после пятичасовой танцевальной практики, — я не подписывался, — он заминается и исправляется, — я против воли подписался на танцы. Я, мать вашу, продюсер, а не ёбаный танцор, я не певец, не модель, не куколка для украшений. Я рэпер, блять. Группа смотрит на него уставшими от недосыпа глазами, но уже не пытается успокоить. Три недели они выслушивают его крики, нытье и бешенство каждый день, и Юнги уже сам понимает, что перегибает палку, но серьёзно. — Нахуй, — говорит Юнги себе, глядя в уставшие глаза в отражении, и уходит. Он не тащится в душ, хотя надо бы, хватает первую попавшуюся толстовку (не Намджуна, и это бесит), выскакивает из потрёпанного здания, захватив пачку сигарет, и сваливает, куда глаза глядят. Намджун за ним не побежит, потому что после последнего раза они чуть не подрались, разосрались и не смогли помириться с помощью секса, потому что, блять, трахаться негде. Юнги, как никогда, скучает по их квартире, по подъёбкам андеграунда, по полулегальной работе с выступлениями на сцене. По сексу. Он год не ощущал этой кипящей злости, год не вспоминал, что это из-за недотраха, год жил просто идеально. — Аргх, — Юнги хочется заорать, закурить, но он швыряет новую пачку в урну, — нахуй. — Это правильно, — голос звучит откуда-то сбоку и сверху, и Юнги недоумённо смотрит. — Прости, сам недавно бросил курить. Джин, — он протягивает руку, — Ким Сокджин, если полное имя, но лучше Джин. Юнги смотрит на руку, как на инопланетное чудовище. Не дружелюбное, коим является, например, Тэхён, а чужеродное. — Ты просто выбежал из во-он того здания, а меня туда пригласили на собеседование, подумал, что смогу спросить мнение такого же будущего раба индустрии, каким я планирую стать, — Джин всё ещё держит руку, терпеливо и без любых признаков нервозности. За одно это Юнги её пожимает. — Фух, а то я уже устал её держать, и было бы крайне неловко, проигнорируй ты моё дружелюбие. Он смеётся, и звук напоминает, когда кто-то из мелких водит тряпкой по стеклу, предварительно побрызгав стеклоочистителем. Юнги против воли улыбается и смотрит на Джина в целом, оценивая: красивый. Как модель или айдол. С очаровательной улыбкой, без ямочек, но тоже очень славная. Он высокий, и Юнги навскидку прикидывает, что такой же высокий, как и Намджун. — Пройдёмся? — Юнги кивает в сторону аллеи неподалёку. — А то меня могут хватиться, а пято́к мнений тебе сразу будет слишком много. — С удовольствием, — Джин перекладывает сумку с одного плеча на другое, засовывает ладонь в карман брюк, отодвигая в сторону длинный подол пальто, и всем своим видом показывает готовности идти. — Вопросы. Несколько, но не знаю, как их обобщить. Я человек простой и больше всего ценю… честность, думаю так. Так что, если можно, коротко о том, что можно, а что нельзя делать по контракту? Юнги рассказывает. После того раза он достал свой договор и перечитал его, читал до тех пор, пока он не отпечатался на внутренней стороне век, чтобы больше никогда не делать таких ошибок. Это не такая уж и конфиденциальная информация, да даже если бы и была — Юнги всё равно рассказал бы. Биг Хит не SM, не JYP, которые просто порвали за один этот разговор. Это крошка-компания с невероятно огромными амбициями. — Ого, — Джин кажется впечатлённым, — намного лучше, чем я думал. И мне нравится, что у нас будут свои композиторы и творцы песен, прости, без понятия, как правильно. Но почему ты бесился? — Я рэпер, — Юнги вздыхает полной грудью, останавливаясь в симпатичном местечке, — я не танцор, у меня плохо с вокалом и… я планировал быть продюсером, а не айдолом. Это бесит. — Я планировал быть актёром, — Джин улыбается, — но порой нам надо быть теми, куда подталкивает судьба. Ты мне нравишься, Юнги, так что я буду рад, если ты проводишь меня на собеседование и порекомендуешь. Могу кратко рассказать о своих талантах. Джин приосанивается, и Юнги невольно расплывается в улыбке. Они похожи. Как Юнги в своё время убедил Чимина дать рекомендацию, так и Джин действует подобным образом. И у них будет седьмой. В общежитии станет ещё теснее, секса не получится получить ещё дольше, но… они смогут начать. У них будет первая точка из целой линии на пути к вершине. Это успокаивает. — Конечно, — Юнги делает широкий жест рукой, предлагая вернуться той же дорогой, — ты, кстати, умеешь готовить? А то я один, честно говоря, заебался.

***

Они пишут песни, и это то, что помогает Хосоку держаться. Юнги видит это в нервных движениях, в плохом сне, в отказе от еды (тошнит), но в поддержании организма с помощью таблеток. Скрыть от компании факт того, что Чон Хосок наркоман, не удалось, но зато удалось скрыть от широкой прессы, которая вцепилась в них подобно стае пираний. Скрыли они и прошлое Юнги с Намджуном, их факт отношений. Зато выставили на показ Чонгука, молодого и перспективного, уже прошедшего военную службу, открытого филантропа и самого лучшего мальчика. Юнги за него рад, честно. Он помогает, как может, поддерживает, убеждает, что, несмотря на то, что поступки Чонгука оцениваются миллионами глаз, он имеет право опустить голову на плечо каждого из группы. Обычно Чонгук выбирает плечо Тэхёна, но, когда всё совсем плохо, он приходит в небольшую личную студию Юнги. — Хён, можно? — Чонгук знает пароль от студии и вламывается как раз в тот момент, когда Юнги седлает бёдра Намджуна и остервенело засасывает его по самые гланды. — Я не вовремя, да? — Я уже ухожу, — Намджун поднимает ладони, вытаскивая их из спортивок Юнги, и чуть ли не сбегает. Чонгук провожает его задумчивым взглядом. — У вас всё хорошо? — У нас мы сами разберёмся, ты пришёл поговорить о себе — говори, — Юнги усаживается на продавленный диван и хлопает сбоку от себя. — Что случилось? — Я думаю о Хоби-хёне, — Чонгук залезает на диван с ногами и трепетно прижимается к Юнги, — он совсем плох. Джин в него, конечно, запихивает еду, используя любой повод, а Чимин, оказывается, имеет образование медбрата и самостоятельно ставит капельницы, по согласованию, конечно, с Пи-ди-нимом, но… Юнги прижимает Чонгука к себе. Это проблема, но, пусть и неправильно, Юнги рад, что у них эта проблема есть — она помогает объединиться, смотреть в одну сторону, собираться вместе и общаться. Когда они в зале для хореографии, они ругаются из-за танцев, когда они в студии звукозаписи — из-за песен, когда на кухне — из-за диет. Но если рядом есть Хосок, они не ругаются. — Он переживает очень стрессовый период, — начинает Юнги, поглаживая Чонгука по плечу, — и зависимость не помогает чувствовать себя лучше. — Но как нам ему помочь? — Мы уже помогаем, — мягко говорит Юнги, — но, чтобы помочь ещё лучше, ему надо… поменять угол зрения. Найти зависимость в танце или в песнях. Это сложно, потому что он никогда не рассказывает, о чём думает, никогда не приходит, как ты, не приваливается ко мне бочком и не спрашивает, что делать. Ни к одному из нас. Хосоку нужен друг, и мы все пытаемся ему быть друзьями, но… — Но нужен особенный друг, — понимающе мычит Чонгук, — я могу. Намджун говорил мне это, что я, как макнэ… могу немного использовать свою власть тонсена. — Ты говорил с Наму? — Я говорил много с кем, спрашивал, кто что думает, — Чонгук пожимает плечами, — хочу, чтобы у нас получилось. Я знаю, что многие бросили всё ради этого шанса, но у Чимина родители замечательные, они его поддерживают, помогают деньгами всем нам. У Тэтэ папа, ну ты знаешь, у Джина отец готов выкупить Биг Хит и лично спонсировать компанию, чтобы всё получилось. — Одни мы беспризорники, да? — Юнги грустно хмыкает. Это и правда то, что у них есть — небольшой раскол из-за положения в обществе. Что радует, так это отношение: никто не пытается перетянуть на себя одеяло. Но им нужен лидер. Чонгук не может, потому что он самый младший, Юнги не может, потому что он вспыльчивый. Хосок бывший наркоман, а бывших наркоманов не бывает, и он не самый надёжный. Чимин и Тэхён нуждаются в твёрдой руке, которая им поможет двигаться вперёд. Остаются Джин и Наму. Если спросить мнение Юнги, то оно предвзятое. Но даже с предвзятостью — правильное. — Я поговорю с Наму, — Юнги хлопает Чонгука по плечу. — Не только языком тела, но и словами через рот, Гук-а, обещаю.

***

Подлая часть Юнги хочет драматично выкрикнуть: нам надо поговорить. Но взрослая и рациональная часть помогает сдержаться. Так что Юнги просто улучает момент в их бешеном расписании и уводит Намджуна в подсобку, где вот точно никто не будет их искать и мешать. — Секс в подсобке, серьёзно? — Намджун проворно укладывает ладони на его задницу и мягко сжимает. — Чувствую себя школьником. — Никакого секса, — Юнги перехватывает ладони и зажимает их меж их телами, — пока не поговорим, по крайней мере. — О чём? — Лидер, — Юнги давит на это слово, — нам нужно определиться с лидером, и ты знаешь, что это никто, кроме тебя. Но надо сказать всем и закрепить на бумагах. — Юнги, — Намджун вырывает ладони и жмурится, — я не могу, у меня не получится, ты же знаешь. Юнги знает. О той части прошлого Намджуна, о которой они не вспоминают: где больница, где смерть, где тяжелое решение и такое же тяжелое принятие ошибки. То прошлое, от которого Намджун убегал, прятался в текстах, искал случайной связи, а встретил Юнги. — Я знаю, что у тебя получится, — Юнги не согласен. Он подло прижимается ближе и закидывает руки на шею. — Потому что ты управлял выступлениями на арене больше полугода, потому что ты управлял нашими отношениями, потому что ты умеешь принимать быстрые решение, даже если иногда тупишь, как последний идиот. Ты прирождённый лидер, и тебя должна пугать ответственность, потому что только дурак не будет бояться. Намджун вздыхает, и Юнги пользуется моментом для поцелуя. Немного грубого, но сладкого. Такого, какого им не удавалось урвать уже больше недели. Юнги с наслаждением ласкает раздвоенный язык, неприлично быстро заводясь. — Ты же папочка, — Юнги выдыхает это в губы, покусывая их, — так возьми ответственность за всех деток, будь добр. Юнги ведёт корпусом, делая волну, как их учили на хореографии. Единственное применение, которое он нашел для этого элемента танца — ластиться к Намджуну. Соблазнять его изгибами, прижиматься, быть более гибким и прогибающимся. То, что Юнги распробовал, за что смог полюбить изнуряющие тренировки. — Ты уже не тот Ким Намджун, который допустил ошибку по неопытности, ты тот Ким Намджун, который перерос это, который научился быть собой, — Юнги скользит ладонями по мощной груди, сжимая литые мышцы, — и ты тот, кто сможет повести за собой, Наму. Намджун рычит, впивается быстрым грубым поцелуем и лезет под одежду. Он ласкает кожу, невесомо, чтобы не оставить провокационных следов, опускает ладони на задницу и сминает ягодицы, массируя их, разводя половинки в разные стороны. Возбуждая грубостью и резкостью, той властностью, которую Юнги не принимает ни от кого другого. — Я не готов, — Юнги неохотно шепчет это в губы, расстраиваясь, что им надо готовиться, — блять, ненавижу, что я не только не готов, но и что у нас так мало времени. — Буквально минут пять, потом нас будут искать, — соглашается Намджун и проскальзывает ладонью в джинсы, ловко расстёгивая пуговку и молнию, — и нам нельзя пачкать шмотки, потому что стафф нас линчует. — И нельзя портить макияж, — Юнги толкается в плотный кулак и лезет к члену Намджуна, отчаянно желая взять его в рот, — потому что тогда нас ещё и ментально выебут. Намджун шумно соглашается и затыкает их обоих очередным поцелуем, проскальзывая внутрь сплитом, привычно обвивая им язык Мина. Юнги ненавидит, что его пытались убедить зашить сплит или держать его в узде, чтобы не светить на весь божий мир такой пошлостью, но так поебать, когда этот самый сплит ловко орудует во рту. А ладонь скользит по члену быстро и ритмично, выдаивая сперму. — Резинка есть? — Намджун ведёт кулаком до головки, сжимая её, чтобы Юнги кончил в ладонь и не испачкал всё вокруг. — Хотя кого я спрашиваю, ты их не любишь. — Потому что нахуй резинки, латекс раздражает, напоминая игрушки, — Юнги рычит и толкается в ладонь, кончая с тихим низким стоном. — Кончи мне в рот. Юнги опускается на колени и заглатывает быстрее, чем Намджун успевает оспорить сомнительность решения. Тинт, может, и не сотрётся, но вот тоналка и весь остальной сценический макияж может потечь из-за жара. Юнги похуй. Он насаживается до основания, упираясь носом в пах, сглатывает, стимулируя головку, и проводит языком, слизывая любимый вкус с члена. Намджуну много не надо, он кончает быстро и обильно. Не будь Юнги за столько времени отношений готов, то выпустил бы из рта несколько капель, но он готов и сглатывает каждую. — Будем считать, что это был мой обед, — Юнги целует опавшую головку и помогает Намджуну одеться, — белковая диета, Пи-ди-ним будет счастлив. Салфетки есть? — Если ему рассказать про пользу белковой диеты, то он посадит на неё нас всех, — Намджун шарит по полкам подсобки и находит какую-то тряпку. Вытирает ею руки и протягивает Юнги. — Вроде всё чисто, осталось только расправить складки. — Похуй, — Юнги проводит ладонями по толстовке, — это не складки, это стиль. Намджун смеётся, покачивая головой, и, обхватив Юнги за шею, притягивает для мягких поцелуев. Это не те глубокие, с языком, которые обычно приводят их к сексу, а нежные и ласковые, которыми они обмениваются перед сном или наоборот — после сна. — Так что, лидер, ты не будешь больше убегать от ответственности за то, во что втянул меня? — Юнги шепчет это, касаясь губами губ, отправляя по телу Намджуна мурашки. — Только если ты будешь называть меня лидером в постели, — Намджун широко ухмыляется и забирает последний поцелуй перед тем, как выйти из подсобки.

***

Изменения не наступают моментально. Юнги всё ещё видит, что им надо продолжать сглаживать углы, надо учиться не выёбываться, не беситься, не желать уходить, хлопая дверью, а нормально разговаривать друг с другом. Но Хосок начинает есть. Постепенно, ложечка за ложечкой он уменьшает количество лекарств, переключается на танцы, вспоминая давнюю страсть, включается в процесс создания первого альбома, открывая для себя новую. Находит семью. Чимин начинает смело выражать своё мнение. Тэхён перестаёт ревновать. Джин берёт их под заботливое крыло, утешая и опекая. Юнги… Он не знает, какая у него роль для остальных, но сам он терпеливо работает жилеткой, пинателем, ворчателем и громоотводом. Юнги учит их делать то, что они хотят, брать то, что заслуживают, принимать себя такими, какие они есть — со всеми недостатками и глубоко скрытыми достоинствами. Юнги даже немного расслабляется, пока за полгода в бешеном режиме они делают всё, чтобы дебютировать и порвать всех конкурентов. У них лучшая история, лучшая заглавка, лучшая хореография. Они вкладывают столько смысла, сил и эмоций, что это не может не окупиться. Не окупается.

***

— Юни, — Намджун слабо стучит в дверь в ванную, пока Юнги смотрит на канцелярский нож в руке. Он не будет резаться из-за того, что не получилось с наскока, не будет. Но нахождение опасного ножа рядом с венами странно успокаивает. — Юнги, выйди, поговорим, пожалуйста. Юнги проводит острым кончиком по предплечью, надавливая, но не протыкая. Остаётся заметная полоса, и легко представить, как она становится раной, как вытекает кровь, как в панике все мемберы вызывают скорую, как это отражается на них. Юнги рывком прячет лезвие и поднимается. Он выходит из ванной, игнорируя взволнованный взгляд Намджуна, хватает того за запястье и ведёт за собой в гостиную-спальню. Там все. Чимин, свернувшись калачиком, лежит на коленях Хосока; Тэхён и Чонгук впихнулись котятами на его нижнюю койку, Джин крутит сигареты около окна. Они все уставшие после двух недель шоу, после оглашения первых результатов голосования, куда их даже не включили. Последние сутки каждый пытался не дать сорваться Хосоку, потому что тот просто не мог спать и всё время гипнотизировал холодильник с единственной баночкой соджу. Ему нельзя даже этого. — Лидер, — Юнги пихает Намджуна вперёд, — хочет нам что-то сказать, да? Намджун оборачивается на него. Немного растерянный, помятый, с синяками под глазами, делающими его похожим на панду — он одними глазами спрашивает: что надо сказать? Юнги знает, что слова у него есть, знает, что Намджуну просто нужен небольшой пинок. Лидер не только тот, кто всё планирует и для всех становится клеем, но и тот, кто поддерживает в такие моменты тотального проёба. Юнги тянет уголок губ в кривой ухмылке и кивает. — Да, я хочу сказать, — Намджун нервно проводит ладонью по волосам и переводит взгляд с одного участника группы на другого, пока не оглядывается на Юнги. Его место за спиной, для поддержки и защиты тыла. — Я понимаю, что вы хотите уйти. Я тоже хочу — это проще всего. Встать и после первой попытки сдаться, махнуть рукой и вернуться в свою прошлую стабильную жизнь. Но есть ли нам, куда возвращаться? Юнги переводит взгляд на Намджуна. На его ровную спину, слушает спокойный, уверенный голос. Смотрит на его руки, которые он невольно сжимает в кулаки, словно готов драться до последнего. — Это нормально — споткнуться, упасть, но после любого падения надо отряхнуть пыль, размять ноги и попытаться снова, — Юнги сглатывает, чувствуя, как сердце начинает биться сильнее, — это то, что говорят все и всегда, другим, тем, кто оступается, да? И это я буду говорить нам, как тот, кто тоже упал. Мы все упали. Но прелесть в чем? Мы и не поднимались. — Но… — Чонгук в смятении подаётся вперёд, сжимая ладонь Тэхёна. — Разве у нас была хоть одна победа? Нет. Разве у нас были номинации? Концерты? Выступления для тех, кто уже наш фанат? Тоже нет. У нас не было ничего, кроме идеи и мечты, и этого не отнять, даже если отобрать последние трусы, — Юнги маскирует смешок за кашлем, ставя мысленную пометку, что над речью Наму ещё надо будет поработать, — а отобрать у семерых мужчин трусы не очень-то просто, да? — Хё-он, — Чимин со стыдливым звуком закрывает лицо руками и нервно смеётся, — боже, тебе нельзя говорить в поддерживающей речи о трусах. — Зато ты смеёшься, — легко говорит Намджун, и теперь вяло смеются все остальные. Даже Хосок улыбается. — Я к тому, что нам просто надо попробовать ещё раз. Не получится? Не беда, попробуем столько раз, сколько надо. Потому что мы можем. Юнги достаёт из кармана канцелярский нож и швыряет его на стол в центре комнаты. Он подходит достаточно близко, чтобы обнять Намджуна за талию, ощутить его поддержку в ответ. — Он мне говорил то же самое, когда я распсиховался и не хотел пробовать вырваться из андеграунда, — Юнги делает паузу и с кривой ухмылкой добавляет: — Я не про трусы, я про «ещё раз». Теперь хихикают все более уверенно, а Намджун поглаживает его по боку, уложив ладонь на талию. Юнги нравится это ощущение тяжести на теле. — Да, — голос подаёт Хосок. Он хриплый и тихий, но уверенный. — Тупо сдаваться в самом начале, в конце концов, мы всегда можем дать просто бесплатный концерт. У нас и так нет денег, а с арендой сцены… что-нибудь придумаем. — Папа арендует, — подают голоса Тэхён и Джин. Сокджин добавляет: — Один из наших отцов. Мне мой написал целую проповедь о том, что проигрывать нормально. Зачитывать я её не буду, там нет о трусах. В разнобой они начинают делать то, что надо было сделать несколько часов назад — искать решение, обсуждать, перекрикивая друг друга, шутить, смеяться и выбирать, что будут есть на ужин. Намджун мягко целует Юнги в щеку и едва слышно шепчет: «спасибо».

***

Концерт, пусть и бесплатный, компанией воспринимается благосклонно. Они делают мерч, договариваются с арендой небольшой сцены, совсем крохотной даже, вместит в себя дай бог тысячу человек, да и те все в фан-зоне. Юнги не вникает во все эти детали, полностью полагаясь на Наджуна. Всё-таки, подписывая договор, он тоже полностью положился на него и не прогадал. Им едва удаётся урвать часок на поцелуи и сон, что уж говорить о сексе, но Юнги даже не чувствует себя нуждающимся. Адреналин горит под кожей в предвкушении выступления. Шоу — это было неплохо, это было азартно, но это было… зависимо от канала. Они не везде могли петь вживую, часто требовалась предзапись вокала, чтобы голос звучал чисто. Юнги пытался отстоять право зачитывать свои строчки без подложки, но права такого ему не дали. И вот. Их концерт. Их детище. Их правила. Он сможет рычать в микрофон, сможет двигаться и вести за собой толпу, как того требует программа, а не подчиняться сковывающей хореографии. Юнги чертовски хочет на сцену, чтобы она ощущалась его. — Я списался с ребятами из клуба, ну знаешь, с нормальными, — делится Намджун, нервно расхаживая за кулисами. — Зико узнал, но эта заноза в жопе не придёт. Гёнсу, кстати, посадили, но он шлёт нам в конвертах сердечки. К чему это? — А куда его? — Юнги в сотый раз проверяет украшения, чтобы они не слетели, и интересуется больше по инерции. — Он вроде из Тэгу? — Ты… прав, — Намджун удивлённо выгибает бровь и перебирает заметки в телефоне. — Пишет благодарности, и ты что, кого-то знаешь из тех, кто сидит там? Юнги ухмыляется. Не у одного Намджуна есть прошлое, но отчитываться он не собирается. Не перед концертом. Чтобы было совершенно ахуенно, ему надо немного возбуждения, не такого, что будет мешаться между ног, а такого, что будет подпитывать кровь. Юнги притягивает Намджуна к себе, стискивая и сминая рубашку. Он целует с азартом, укусами, борьбой за власть. Намджун властно притягивает его за бёдра, вжимаясь в пах, и потирается, раззадоривая их обоих. — Меня послали... Ой, п-простите, там уже пора идти, — Чимин, заскочивший в гримёрку, неловко топчется и во все глаза смотрит, как огромная ладонь Намджуна сминает ягодицу Мина. — Ещё раз простите. Я буду ждать! Там! Чимин, смущённый, со второй только попытки выскальзывает из гримёрки, едва не калечась о косяк. Юнги по-доброму посмеивается с такого неловкого и явно тоже возбудившегося Чимина. — Кажется, ему понравилось, — Юнги широко улыбается и тыкает Намджуна в бок. — Мы теперь развращаем мелких? — Первым нас начал развращать Чонгук, когда решил, что отсосать Тэ, пока мы все вчетвером спим в одной постели, отличная идея, — Намджун смотрит в зеркало и придирчиво поправляет прядки волос. — Так что это его вина. — Разве я говорил о вине? — Юнги щурится. Намджун зависает, переваривая сказанное, и в такой ответственный момент нельзя его торопить, но им действительно пора. — Нас заждались. Смотри не засоси меня перед несчастными зрителями. Такой стресс корейское общество не переживёт. Сцена больше, чем была на арене, но меньше, чем те, которые собирают мировые звёзды. Юнги проходится по ней, чувствуя под стопами отголоски будущего, к которому он планирует дойти. Они планируют дойти. Это тот путь, о котором он готов петь, за который готов грызть глотки. Да, быть айдолом всё ещё кажется не самой вдохновляющей идеей, и иногда она просто злит, но быть артистом на сцене — это приемлемая плата. — Погнали, — кричит Намджун тем немногим, кто собрался перед сценой. Кровь кипит, помогая телу двигаться по заученной хореографии, а рот сам открывается, выплёвывая строчку за строчкой. Это похоже на шторм, которым они смывают тишину. Потому что единственное, в чем Юнги уверен — никто не будет молча стоять и смотреть, как они выкладываются. И никто не стоит. Пока ещё не включены софиты, и Юнги превосходно видит, как люди пританцовывают, кто-то судорожно ищет лист со строчками для подпевки и начинает кричать, подсматривая в шпаргалку. Сцена меняет их всех. Юнги, Намджуну и Хосоку не привыкать — это их стихия, это то, что они могут уверенно себе подчинить. Чимин меняется по щелчку. Вот он тот, кто смущенно сбегал из гримёрки, застукав, как они целуются, а вот он готов раздеваться под крики и визги их первых фанатов. Тэхён выглядит ошарашенным. Он несколько раз сбивается со своих строчек, но Чонгук, выучивший все их партии, прикрывает и уверенно поддерживает своего парня. То взглядом, то жестом, то похлопыванием по спине. Их будут шипперить — Юнги это видит отчетливо, словно наяву. Как по ним рисуют фанарты, как придумывают историю их любви. Джин удивляет больше всех. Он вливается легко, уверенно. Так, как держится в повседневной жизни. Берёт высокие ноты, не боясь сорвать голос, шутит, веселится, чудит с мелкими и зажигает своей улыбкой их сцену. Они все словно становятся единым целым, тем самым щитом, который защитит, если сложить воедино крошечные детальки. Юнги рычит свою партию, ловит взгляд Намджуна, смотрит на танцующих, честно и откровенно кайфующих людей и понимает, что их время ещё настанет. Обязательно.

fin.