Завяжу глаза я алой лентой

«Я не люблю, когда стреляют в спину, Я также против выстрелов в упор» Владимир Высоцкий

Год назад

      Стройные ряды из тысяч зажжённых красочных новогодних фонариков, сплетаясь с гирляндовыми сосульками, подхватывали сводчатый потолок шанхайской Астории яркой паутиной. Каждый фонарик, словно нанизанная на единую нить бусина, одновременно символизировал прожитые годы и пророчил будущие века счастливого и удачливого будущего, мерно покачивался в такт отголосков суетливых движений внизу. А зажженные в них огоньки посылали изломленные, словно сквозь рубиновую призму, лучи и плавно растекались по банкетному залу, заполняя приглушенным красным отливом мягких объятий окружающее пространство. Словно пытаясь запомнить все мерно текущие мгновения сегодняшнего вечера, зеркальная стена молчаливо ловила и каждое движение гостей, и каждый элемент праздничного убранства, отражая радостные широко улыбающиеся лица гостей. В действительности в переполненной комнате звучал громкий смех и разговоры, заглушая своим шумом пока негромкую музыку. Некоторые пары все же пытались танцевать, но столпившиеся в центре большинство гостей, желающих запечатлеть себя на фоне наряженного в традиционные благоприятные символы трехметрового кумквата, рассеивали эти попытки как дым.       Стоя в неком отдалении от веселящейся толпы, Сяо Чжань медленно потягивал искрящийся напиток, наслаждаясь своей ненужностью. У Инсина дела наконец-то пошли в гору: в коллективе он уже не воспринимается провинциальным выскочкой, его ценят и как профессионала, и как подстрекателя к любому веселью, а посему и потребность в Чжане, как в блестящем аксессуаре новенького работника, отпала. Мужчине вообще кажется, что бойфренд потянул его на этот вечер исключительно из-за того, что каждый в WY.com знает о его, Сяо Чжаня, существовании в жизни Фан Инсина, которое с каждым днем становится все больше похожим на обычное соседство. Да и вообще, если отбросить ночь, которую он попросил у Чжаня в качестве именинного подарка, то их отношения, можно сказать, вовсе сошли на нет. Больше нет уютных посиделок за просмотром фильмов, искренних объятий и совместных прогулок куда-либо, собственно даже секса нет. Весь интим ограничился редкими поцелуями и ощущением теплого тела под боком во время сна, и то не каждую ночь. А еще Чжаню до сих пор неимоверно стыдно, что на месте своего парня он представлял тогда другого, поэтому, пытаясь утихомирить бушующую совесть, он неоднократно пытался подластиться к Инсину. Но бойфренд либо просто игнорировал поползновения в свою сторону, либо же, ссылаясь на усталость, занятость и необходимость уложиться в требуемые сроки, смотрел с укором, бросая едкое: — Чжань, ты уже несколько месяцев не работаешь и, наверное, забыл, что такое рабочий процесс и плановая отчетность. Чжань же на эти слова молчит, он не высказывает недовольства, не доказывает, что изначально именно Инсин был против его повторного трудоустройства. Мужчина лишь с не нашедшей выхода наружу обидой в глазах отводит взгляд в сторону, в очередной раз не решаясь разорвать сдерживающие его оковы привязанности. Так жить невыносимо, но отпустить устоявшийся порядок вещей — боязно. Кажется, что стоит только убрать сдерживающую его цепь цепляний — и станет еще хуже…       В довершение к и так не самому радужному настроению мужчины в последние дни он лишился и единственного светлого пятна в своей жизни — надоедливого Ван Ибо, которого вот уже десять дней как не наблюдается. И нет, Сяо Чжань не считал и совершенно точно не скучает, просто когда ты постоянно ощущаешь себя загоняемой добычей, отсутствие преследующего взгляда чувствуется особо острого. Очевидно, «золотой мальчик» вдоволь наигрался в неумолимого охотника и наконец, оставив его в покое, переключился на более податливые и молодые цели…       Чжань осушает практически полный бокал одним глотком, пытаясь прогнать ощущение холодной грусти, заполняющей душу и сжимающей сердце. Дурак ты, Чжань, разве не этого ты хотел? Вот именно ты бы «хотел», а вернее «хочешь» этого самого назойливого мальчишку… Вопреки своим мыслям, мужчина зло осматривает толпу, выискивая официантов — ему явно нужен еще один бокал — и не найдя искомых, отправляется к барной стойке, где небольшую толпу зевак развлекают виртуозным подбрасыванием шейкеров и жонглированием стаканами и дорогостоящими бутылками с разноцветными жидкостями.       Выжимая максимум из своего автомобиля, Ибо несется по ночному городу, сливая весь мелькающий за окном городской пейзаж в единую смазанную полосу. Дворники работают как сумасшедшие, пытаясь расчистить лобовое стекло от налипающего снега. Он нервно несколько раз жмет на клаксон, стараясь распугать еле плетущихся тормозов коммунизма, именующих себя участниками дорожного движения. Как же он зол! На охуевших партнеров, которым приспичило проводить переговоры за две недели до Чуньцзе. На гребанную погоду, которая неуместным снегопадом задержала его рейс на сутки. На чертову авиакомпанию, отказывающуюся поднять чартерный рейс в воздух в связи с непогодой. На мозгоебучих сотрудников, убедивших его устроить эту предновогоднюю вечеринку за пять дней до самого праздника. На блядского Сяо Чжаня… Этот человек только одним своим существованием заставляет и без того придерживающегося жесткой бизнес-политики Ибо буквально вцепится мертвой хваткой в горло потенциальных партнеров, выбивая все причитающиеся ему выгоды, при этом сокращая срок командировки на несколько дней. На охуенно прекрасного Сяо Чжаня... Одной ночи с которым Ибо оказалось непомерно мало — словно несытому льву кинули обглоданную кость, и вместо того, чтобы усмирить, лишь раздразнили и без того голодного зверя. Резко вывернув руль, Ибо паркуется, в аккурат вписывая автомобиль в случайно оставленное «окошко» между плотно стоящими машинами и, на ходу блокируя двери, несется на корпоратив.       Широким шагом он входит в банкетный зал и сухо кивает присутствующим, лицо его, наверное, слишком красноречивое, потому как камикадзе, решивших к нему подойти и высказать почтение лично, сегодня не нашлось. Он движется вперед, пристально сканируя толпу, в поисках одного единственного человека и облегченно выдыхает, замечая высокую фигуру, наблюдающую шоу-флейринг. Волна необъяснимой грусти и одиночества прокатилась по его телу, оседая свинцовой тяжестью на плечах. Он удачно завершил все дела, а вокруг веселящаяся публика, откуда взяться этому необъяснимому чувству потерянности и ненужности? А сердце начинает биться все быстрее и быстрее, устремляясь в сторону одиноко стоящего в толпе Чжаня. Неужели… неужели, это его переживания? И если это правда, то как похуистичный к настроениям и чувствам других людей Ибо сумел поймать исходящий от другого человека эмоциональный сигнал, даже не находясь с ним по близости и не видя его лица?       Все еще ошарашенный своим открытием он бесшумно и по-кошачьи мягко приближается к чунцинцу: — Сяо Чжань, и как вам не стыдно! — от неожиданности Чжань неловко дёргается, едва не выпуская из рук очередной бокал с шампанским, и слегка пошатываясь от легкого головокружения, оборачивается, чтобы рассмотреть подошедшего. Увидев Ибо, мужчина заметно расслабляется и, радостно улыбаясь, автоматически перенимает негласные правила флирта. — И в чем моя вина? — безобидно интересуется старший, преподнося бокал к губам и медленно слизывая оставшуюся на пухлых губах влагу кончиком языка. Он явственно видит, как зрачки заполняют всю радужку чужих глаз, делают их практически черными, и расплывается в довольной, немного шалой улыбке. — Вы своим сиянием затмили всю красоту вокруг, — хрипотца севшего голоса собеседника привнесла в заурядный комплимент нотки искренности, делая его заслуженным и таким приятным. — Ах, Ибо, вы неисправимы! — игриво смеется Чжань, подкрепленный алкоголем, он явно чувствует себя сегодня свободнее при общении с Ваном. И совершенно точно не догадывается, какое неожиданное удовольствие его обращение доставило последнему. — Как вам праздник? — осведомляется Ибо, заворожено наблюдая за переливами сияющих звезд в бездонных глазах. — Все просто… ммм вау, — Чжань замолкает на несколько мгновений, пытаясь подобрать слова. — Организаторы как всегда постарались на славу: все красиво и интересно, и… — замечая, как неприязненно искривилось чужое лицо, мужчина обрывает фразу, оставляя заготовленные в адрес корпоратива эпитеты невысказанными. — Вам не нравится? — Традиционное сборище стада напыщенных индюков, большинство из которых блеском своих нарядов и лживостью улыбок пытаются сегодня вечером обычной пущенной в глаза пылью увеличить свою значимость или во благо карьерного роста завязать интрижку, — Чжань удивленно взирает на собеседника, не ожидая от него такой скабрезности. — Ах да, еще есть третьи — те, которые попытаются добиться выше упомянутого сбором компромата на своих коллег. — Но вы ведь часть этого коллектива, — осторожно замечает старший. — А кто сказал, что я не такой? — криво усмехается Ибо и, переводя взгляд, неприязненно смотрит на кого-то за плечом чунцинца. — А-Чжань! — раздается за спиной наигранно-возмущенный баритон с последующим показным поцелуем в висок. — Вот ты где, дорогой, а я повсюду тебя ищу. Господин Ван, Счастливого праздника весны и удачи в исполнении желаний, — на последних словах Инсин властно прижимает Чжаня к себе. — Если честно, не ожидал вас увидеть в этом году. — Я приехал буквально час назад, — скупо поджав губы, Ибо возвращает поздравления, — пусть ваш стремительный взлет продолжится и в новом году. — О, я очень на это надеюсь, — радостно отвечает Инсин и, глядя на Чжаня, продолжает, — и мы приложим к этому все усилия. Правда, милый? Ибо в ответ, холодно наклонив голову, зло сверлит собеседника нечитаемым взглядом. А Чжань, никогда до этого не видевший, чтобы эти двое вели себя подобным образом по отношению друг к другу, давит два полярных и практически непреодолимых желания: спрятаться куда-нибудь подальше с предполагаемого поля боя и громко расхохотаться над глупым соперничеством, причиной которого был он сам. — Потанцуйте со мной, Чжань, — внезапно произносит Ван и, высокомерно игнорируя стоящего рядом Инсина, увлекает старшего за собой в круг танцующих. Ибо, ловко лавируя между парами, выводит его в центр танцпола и, сжимая тонкую талию, растворяет их в толпе. Младший уверенно ведет в танце, плавно подстраивая нечеткий ритм движений Чжаня под общий темп. А старший, наверное, впервые в жизни не просчитывает вслух шаги и не проговаривает когда нужно сделать тот или иной поворот. Ибо настолько филигранно сообщает своим телом какое движение будет следующим, что обычно неловкий Чжань, безмолвно следующий за ведущим, на удивление не уничтожает творение танца, а украшает его, впервые двигаясь так легко, так плавно, так правильно… — Ты прекрасно танцуешь, Чжань, — тихий комплимент возвращает плывущего в восторженной эйфории от своих танцевальных умений старшего в реальность. — О, это совсем не так, — сконфуженно улыбается он. — Обычно я крайне неловкий. И вообще странно, как я до сих пор не оттоптал тебе все ноги. — Не верю, — тихо говорит Ибо, загораясь от просыпающегося желания. Чжань замечает это и смущенно отводит взгляд в сторону, прикрывая его внезапным интересом к какому-то декору. — Чжань, я бы хотел… — хрипло шепчет младший, судорожно сглатывая вязкую слюну. — Ибо, пожалуйста, не нужно, — качает головой чунцинец и с такой отчаянной мольбой заглядывает в чужие глаза, что младший едва не закипает от злости. — Но он не достоин тебя! — Ибо, пожалуйста, мы уже говорили об этом, — умиротворяюще начинает Чжань. — И дело вовсе не в Инсине. — А в ком тогда? В тебе? Во мне? В нас? — вскипает Ибо. — Почему ты даже не даешь нам шанса? — Ибо, в тебе сейчас кричит горячая кровь молодости, со временем ты станешь более степенным и… я, надеюсь, сможешь меня понять, — поспешно начинает Чжань, пытаясь осторожно подобрать слова. — Сейчас же я с уверенностью могу сказать, что я тебе совершенно не нравлюсь. Трава по ту сторону забора всегда зеленее, ты, наверное, слышал такое выражение, и все это… ммм притяжение, не более чем попытки помечтать о чем-то большем. Ты молодой, красивый, успешный, у тебя вся жизнь впереди и ты обязательно встретишь своего человека. Это просто… ммм остаточный максимализм, и я тебе совершенно не нужен. И я… ммм уверен, что если нам не видеться, то через полгода мы даже не вспомним друг о друге, забудем, что в наших жизнях были такие люди как Сяо Чжань и Ван Ибо… — Выходит по-твоему — я незрелый и подверженный буйству гормонов ребенок с трех секундной, как у рыбки, памятью? А ты, значит, у нас — очень взрослый и ведешь себя тоже очень по-взрослому — цепляться как за старый чемодан без ручки, который давно пора выкинуть, за недостойного тебя человека? — Ибо испытывающе заглядывает в чужие глаза, скупо роняя. — Но я тебя услышал. Чжань вскидывается на последних словах, чувствуя, как к глазам приливают непрошеные… слезы? Странный ты человек, Сяо Чжань, ты же сам этого хотел! — Я рад, — вместо этого роняет старший, настойчиво отводя глаза и избегая прямого взгляда, — надеюсь, мы сможем остаться друзьями… — Сяо Чжань, прекрати вести себя как ханжа! Назвался старшим, значит будь им. — Хорошо. Но я все же надеюсь на твое благоразумие, и я бы правда очень хотел бы быть тебе… — А вот это уже не тебе решать, — возвращает ему Ибо его же слова, с последними аккордами музыки оставляя Чжаня одного.

🎀 💝 🎀

      Он делает глубокую затяжку, наполняет легкие никотином, позволяя сизому туману окутать обостренные чувства, и медленно выпускает дымовые круги в темноту ночи. Тлеющий окурок выкуренной подряд третьей сигареты горячим укусом обжигает пальцы. Мужчина болезненно шикает и щелчком отправляет огарок парить красной точкой с высоты пятого этажа, сразу же доставая из внутреннего кармана смятую пачку со следующей дозой успокоительного. Злость бурлящим ядом отравляющей субстанции все уверенней растекается по венам, наполняя каждый орган, проникая в каждую клетку, в каждую молекулу его существования. Ибо трясущимися руками достает сигарету и с остервенением несколько раз вращает кремневое колесико зажигалки, пытаясь вызвать такое необходимое пламя, но замирает, ловя остатки чужого разговора. — … но, господин Ли, — просящее скулит чей-то голос. — Инсин, я все сказал, — неумолимо произносит начальник. — Завтра же я доложу об этом наверх. — Но… — Хватит! Имей смелость принять наказание за свой проступок! — грозно обрывает Фана мужчина и покидает балкон, шумно прикрывая за собой дверь. Из тени своего убежища Ибо видит как Инсин обессилено плетется к балюстраде и, громко выкрикивая проклятия в адрес шефа, несколько раз с силой бьет по поручню. Ван прячет не пригодившуюся в четвертый раз пачку сигарет во внутренний карман пиджака, выходя на свет, раз провидение выбрало для решения его проблемы этот способ, что ж, он совсем не против. — Ли совсем разбушевался? — громко вопрошает он, оповещая о своем присутствии. — Да так. Просто разные взгляды на рабочие моменты, — поясняет Фан, злорадно усмехаясь плывущей в его руки возможности. Ван проходит вперед, останавливаясь напротив подчиненного. — Инсин, ты помнишь мое новогоднее пожелание? — Конечно. — И как далеко ты хочешь продвинуться? — Должность господина Ли... — Недурно. Но я не Шань Дань Лаожен. Что предложишь взамен? — ровная бровь изгибается вопросительной дугой. — Думаю, мы сможем договориться, — широко скалясь, Фан протягивает руку для скрепления договора. — С тобой приятно иметь дело. Вечером в эту субботу. Место и время сброшу позже. И поздравляю с новым назначением — начальник отдела продаж, — брезгливо сжимает протянутую конечность Инсина.       Этот раз не похож на предыдущий. Сейчас у них нет той предвкушающей тревожности и робкого трепета перед новым и неизведанным. Только жгучее, тянущееся желание, которое своей оглушающей аурой наполняет все вокруг. Вот он — его нежный, податливый, беззащитный Сяо Чжань. Такой застенчиво сексуальный в своей наготе, что у Ибо просто нет сил, чтобы не прикоснуться. Он невесомо касается стопы, плавно глиссируя по гладкой коже, поднимается вверх, медленно проходится по чувствительной дерме внутренней поверхности бедра, осторожно приближаясь к возбуждённому члену. Ибо видит, что Чжань изнывает от немой просьбы прикоснуться и даже предвкушающе затаил дыхание, но сознательно обходит алчущий орган, перемещаясь на бока и довольно улыбается, слыша разочарованный выдох. Он подхватывает ладонями подкачанную грудь и не может отказать себе в удовольствии немного поиграть с острыми вершинками сосков. Ибо нежно оглаживает длинную шею и в наказание несильно сдавливает ее — глупый, глупый Сяо Чжань, добровольно отказывающийся от обоюдного удовольствия, но слыша хриплый стон, тут же отпускает ее, прижимая палец к пухлым губам. Еще слишком рано, он столько всего запланировал сделать с преподнесенным ему телом, что он боится сорваться раньше времени. И едва не спускает, скуля, когда Чжань принимается ласкать его губами и языком, явно представляя на месте пальцев, что-то большее.       В экзальтированном мозгу всплывает жестокая фраза «… уверен, что если нам не видеться, то через полгода мы даже не вспомним друг о друге…» возвращает все на круги своя, напоминает, что в первую очередь он здесь для того, чтобы наказать, оставив о себе самые сладостные и незабываемые ощущения, от одних воспоминаний, о которых старший наполнялся бы предвкушающим трепетом и раскаянием от упущенных возможностей. Он не сторонник таких игр, но сегодня исключительный случай, Ибо тянется в сторону, открывая коробочку с заготовленным порошком. И осторожно, поддевая щепотку ногтем, втирает смесь в слизистые покровы рта, повторяя эту же процедуру для Чжаня. Старший ловит приход оглушительно быстро, его тело, опираясь лопатками, приходит в хаотичные, волнообразные движения, требуя выход наполняющей его дикой энергии, а Ибо подвисает на несколько мгновений, любуясь этим змеиным танцем и жаждет скорее ощутить чужие движение своим телом. Он пристраивается сбоку и с силой проходится языком по слишком чувствительному соску, вынуждая старшего едва ли не встать на мостик, и жадно лижет и покусывает острую вершинку. Ибо обильно смачивает ее слюной и щедро присыпает бусину белыми кристаллами, вызывая у старшего удовлетворенный стон от обилия ощущений…       Ибо, отстраняясь, довольно рассматривает полученный результат: лихорадочно растрепанные влажные волосы, алеющие от частых покусываний губы, подрагивающее от неотпускающей ажитации тело, пульсирующий и беспрерывно срывающийся крупными каплями предсеменной жидкости член… Оставленный Чжань возмущенно ерзает и просяще хныкает, привлекая к себе внимание. И кто Ван Ибо такой, чтобы ему в этом отказать? Он жестко фиксирует трепещущие бедра, немного ласкает изнывающий от желания излиться член и, зло усмехаясь, заточает его в клетку целомудрия. Игнорируя чжанево скулящее роптание, Ибо единым махом поворачивает его на живот, помогая принять коленно-локтевую позу и расположить связанные руки на изголовье. Чжань понимает все без слов — он шире разводит согнутые колени и заискивающе выпячивает упругие полушария, приглашающе покачивая ими со стороны в сторону. И судорожно вздрагивает, отчаянно цепляясь пальцами за дерево спинки кровати, от ощущений чужого языка на своей промежности. Старший беспрестанно стонет, беззвучно шепча «пожалуйста» на таранящие движения мышечного отростка, и принимается насаживаться, когда к языку добавляются еще и пальцы.       А Ибо буквально дуреет от вида просяще сжимающегося колечка мышц, терпеть он больше не может, да собственно и не хочет. И обильно припорошив багровую головку, перехватывает член у основания, направляя его внутрь чужого тела. Ибо входит резко, полностью заполняя собой и не давая времени на привыкания, срывается на жесткий, ритмичный темп, выбивающий из чжаневого тела не только стоны, но и воздух с мыслями в придачу. Чунцинец тонет в сладостной истоме и, забывая про все запреты, принимается безостановочно бормотать имя своего парня, пусть секс у них сейчас не частый гость, но ради такого следовало подождать месяц. Слыша чужое, не его имя, Ибо звереет, но вопреки своим эмоциям, он мягко переворачивает партнера в первоначальное положение, освобождает изнывающее возбуждение из пут клетки, принимаясь мучительно медленно проникать внутрь, надрачивая в такт своим движениям. Чжань изламывается, пытается дотянуться до своего партнера, натягивая сдерживающую его перевязь и оставляя алые следы-полумесяцы на своих запястьях, и резко вскрикивает от неожиданного и болезненного укуса за сосок. Боль, сплетаясь с удовольствием, лишь ускоряет незамедлительную разрядку. Он кончает долго, до охрипшего горла от громкого вскрика-стона, оповестившего весь мир, как ему сейчас хорошо. Чжань обмякает тряпичной куклой, безвольным кулем, позволяя использовать себя в погоне за чужим удовольствием, тихо постанывает и вместе с последним вторжением протяжно хрипит имя своего мужчины: — Инсин!       В тот же миг алая полоска исчезает с его глаз, и он расфокусировано пытается рассмотреть возвышающегося над собой человека, видя… Ван Ибо? Он крепко зажмуривается раз-другой, но его полуночная фантазия никуда не исчезает, и мужчина начинает осознавать весь смысл происходящего. Что-то хрупкое и бесценное, с оглушительным звоном разбитого хрусталя, умирает в его груди, заменяясь грязным смолянисто-тягучим осадком, который душит, причиняя невообразимую боль. Ему противно и мерзко от Ибо, от себя… Да как он будет после этого в глаза смотреть Инсину? Чжань вырывается, пытается скинуть с себя эту гору мышц, но тщетно. Вместо этого жесткие пальцы впиваются в его волосы, фиксируют на месте, заставляют смотреть, как неумолимые губы властно шепчут: — Мой, — прижимаясь с наказывающим поцелуем. Чжань бунтует, изворачивается, норовит пустить в ход зубы, отказываясь подчиняться. Но он слабее. Его подавляют, порабощают, укрощают кровоточащим укусом за нижнюю губу, вновь заставляют попасть под волю дурманящего вещества… А потом все это становится неважным, Чжаню слишком хорошо в подпитываемой обоюдным огнем желания эйфории…       Когда все заканчивается, Чжань сломанной игрушкой остается лежать на постели, его руки уже свободны, но он не предпринимает ни малейших попыток ни подняться, ни прикрыться и даже не реагирует на просевший под чужим весом матрас. Ибо смотрит изучающе и, нежно оглаживая чужую щеку, оставляет целомудренный поцелуй на припухших губах, быстро отстраняясь, направляется к выходу. В спину он ловит оглушающе тихое: — Почему? — А это ты лучше спроси у своего бойфренда, — слышит в ответ равнодушное. — Инсин? — бормочет Чжань, позволяя первой слезинке соскользнуть по щеке. Все обман. Все вокруг одна большая ложь. Его использовали, отдали, принесли в жертву ради чужого блага. Мужчина с силой впивается в собственные волосы и сжимается в жалкий комок, заходясь в громких рыданиях. Небеса, как же он хочет вернуть время вспять, чтобы отказаться от переезда, никогда не встретить Ван Ибо и оборвать наконец-то все связи с Фан Инсином… Хотя последнее он еще в состоянии сделать.       Второй вечер подряд Инсин возвращается в непривычно притихшую квартиру и задается риторическим вопросом: «Когда они успели свернуть не туда?» Он медленно проходит на кухню и нервно вздрагивает, когда погруженное в полумрак помещение резко озаряется светом. — Сюрприз! — слышит он игривое с последующим чмоком в начинающую покрываться щетиной щеку. — Дорогой, ты сегодня долго. — Ммм… были дела, — не сразу находится Инсин и осматривает празднично накрытый стол. — По какому поводу банкет? — Ох, не бери в голову, — равнодушно бросает Чжань, откупоривая бутылку с вином, — просто обычная благодарность от твоего парня за самую незабываемую ночь в его жизни. Чжань пригубливает напиток прямо из бутылки и, подойдя в плотную, прижимается к губам Инсина с поцелуем. Фан протестующе мычит — ему неожиданно противно прикасаться к использованному телу, и он мягко отталкивает партнера: — Знаешь, я… ммм так вымотался. Наверное, нам лучше… повременить? — Как скажешь, дорогой, — легко соглашается Чжань, отступая. Они усаживаются напротив друг друга, и Инсин изучающее осматривает партнера. Еще днем Ван ясно дал понять, что Чжань в курсе, так в чем же кроется его странное поведение: — Ты же знаешь? — осторожно начинает Фан, начиная сомневаться в здравомыслии собеседника. — Знаю, — как ни в чем не бывало отвечает Чжань, подхватывая палочками мелко нарезанные овощи с тарелки, отправляет их в рот, тщательно пережёвывая. — И? — И что «и»? Будем жить, как жили. Мы же взрослые люди, и я понимаю, что это было важно для твоей карьеры… Инсин пораженно уставляется на Чжаня, когда он успел пропустить произошедшие с ним метаморфозы? — Но я, не… не смогу… — несмело протестует Фан. — Что ты не сможешь? — откладывая приборы, спокойно интересуется Чжань. — Видеть меня, прикасаться ко мне, жить со мной в одной квартире? — Д-да… — Инсину явно не хватает кислорода, и он тянет давящую удавку галстука вниз. — Неожиданно, — скупо бросает Чжань, притворно восклицая. — Я же столько для нас сделал! А ты может и замену мне уже нашел? Мужчина в молчаливом согласии тупит взор. — Да ладно?! — не сдерживает удивления собеседник. — И кто это? Я его/ее знаю? — Н-не думаю… — продолжает заикаться Инсин. — Что же, думаю, вариант жить втроем ты тоже отметешь. Ладно, я сегодня крайне великодушный, не буду мешать вашему счастью, — быстро соглашается Чжань, деморализуя собеседника своей покладистостью полностью. — Но взамен, я бы хотел услышать прекрасную историю — почему? Инсин долго смотрит в ответ и, нервно сжимая кулаки, тихо начинает: — Первый раз я проиграл в покер, и господин Ван предложил… — Много? — возвращаясь к овощам, обыденно вопрошает Чжань. — Что много? — Много, говорю, проиграл? Хотелось бы узнать, за сколько ты меня продал? А то вдруг продешевил. — Примерно как стоимость студии в Сюхэй… — тихо роняет Инсин. — Вполне недурно. Второй раз? — подсказывает Чжань, сокращая излияния. — Должность начальника отдела продаж… — Ах, несчастный господин Ли, он даже не подозревал, какую змеюку пригрел на груди… — Чжань лучисто улыбается, совершенно не замечая скатившуюся по щеке слезу. Инсин по инерции тянется вперед, желая прикоснуться: — Чжань, я… Мужчина отбрасывает протянутую конечность, с силой ударяя по чужой руке: — Не смей меня трогать, — чеканит он. — Ты мне противен! — Странно, — опершись локтями на стол, с издевкой заключает вернувший привычное равновесие Инсин. — А еще пять минут назад ты говорил обратное. — Пошел вон! — Это вообще-то моя квартира, — жестоко обрывает его Инсин, — или думаешь раз попробовал богатенький хер, так значит тебе все можно? — Как же я мог так в тебе ошибиться? — не сдерживая беспрерывно скользящих соленых капель, бормочет Чжань и уже спокойнее повторяет. — Пошел вон. Или один звонок как ты выразился «богатенькому херу» и эту оплошность с квартирой, как и с должностью, можно будет быстренько исправить. Фан Инсин решает не испытывать судьбу, он резко подрывается, заставляя ножки стула «пропеть» от трения с полом, подхватывает верхнюю одежду и, уходя, громко хлопает дверью.       Чжань обессилено опускает голову на сложенные на столе руки, позволяя себе несколько мгновений отдаться слабости, оплакивая свою сломанную жизнь. Он во второй раз со вчерашней ночи дает волю слезам, и сдерживаемые рыдания вырываются громкими и надрывными всхлипами. Он выплескивает отравленную разъедающим ядом предательства душу, избавляется от ошметков разлетевшегося сердца, оставляя внутри себя лишь зияющий надсадной болью вакуум. Он пытается вдохнуть, с каждым разом заглатывая все больше и больше кислорода, но в итоге задыхается — внутренняя пустота поглощает воздух, который в итоге уходит в никуда. Постепенно он успокаивается, на смену агонирующей боли приходит другая, она более мягкая, ноющая, но уверенно напоминающая о себе, и Чжань утирает мокрые дорожки рукавом своего свитшота. Спустя полчаса он выкатывает заранее приготовленный чемодан, осматриваясь. Сколько надежд было возложено на этот город. А в итоге он стал очередным, попавшим под нещадную мясорубку мегаполиса, и сейчас желает только одного: уйти, исчезнуть, покинуть это место, страну, планету… Но он упрямо стоит у зеркала и монотонно поправляет складки плотно обмотанного вокруг шеи красного шарфа, внимательно рассматривая свое отражение, отмечая слегка покрасневший кончик носа и припухшие глаза от недавних слез, но в остальном вполне привычный Сяо Чжань — эдакая ничем не примечательная обычная стандартная упаковка среднестатистического китайца. А внутри? Внутри него скрытая от чужого глаза пустота, затянутая тонкой вибрирующей болью от любого прикосновения перепонкой. Но нужно всего лишь подождать, дождаться, когда перепонка окрепнет, окончательно загрубеет, принеся с собой равнодушие… Добившись от шарфа желаемого результата, Сяо Чжань опускает руки, отступает на шаг и швыряет найденные в кармане парки ключи на комод, чтобы в следующее мгновение раствориться пылью в холодной темноте ночи.