Я никогда не...

Феликс где-то слышал, что искусство считают лучшим лекарством от любой болезни. Звучит сентиментально и мило, очень хочется поверить, но, жаль, враньё. Ли точно знает, потому что чудодейственная сила искусства совсем не уберегла его ни во втором классе, когда он заболел аккурат после похода в художественный музей, ни в восьмом, когда пачкал поэтические сборники из библиотеки соплями, ни сейчас, когда они с Хёнджином уже пару часов шатаются по галерее меж картин. Хван восторженно хлопает ресницами, и даже это помогает Ликсу лучше, чем всемогущее искусство, и всё равно недостаточно. Феликса хуёвит. Чем дольше он молчит, тем крепче хватка невидимой удавки на шее, тем болезненнее саднят лёгкие от протяжных вдохов, тем тяжелее метафорический груз на плечах, ощущающийся отнюдь не метафорическим, а даже слишком реальным. Каждый день промедления будто отнимает кусочек души. Спокойно так берёт, отщипывает по чуть-чуть и бросает в мясорубку, а на выходе - черви. Склизкие, грязные, бесцельно вьющиеся на месте не в силах сделать хоть что-то значимое в жизни. Противно. Противно от себя, ведь виноват в том, что слишком рад возобновлению общения с Чанбином после недели тишины. Его ненавязчивым редким сообщениям, из которых пропали синие сердечки, попыткам наполнить неловкие теперь диалоги былым теплом и комфортом, заботе на расстоянии. Между ними стало тягуче-тяжело и густо, хоть топор вешай, но Феликс всё равно по-детски счастлив каждому более или менее осмысленному сообщению, что приходит с заученного наизусть номера. И он знает, что не должен быть так восторженно доволен, но ничего не в силах с этим сделать. Со перестал звонить, и от мыслей об этом тесно в груди и как-то липко во рту, и Ликс ненавидит это ощущение, потому что оно только подбрасывает дров в костёр его чувства вины. Этот костёр горит уже так ярко, что, кажется, скоро достанет до неба и подпалит бледное лицо луны, что каждую ночь посылает в окно осуждающие взгляды. Может, Феликс втайне хочет, чтобы это случилось и пристальный недовольный взор перестал давить на него. Может, именно поэтому лишь сильнее раздувает пламя собственным молчанием. "Нечестно, что он не знает. Я на его месте хотел бы знать", - заело в левом ухе слова Джисона. Феликс хотел бы поговорить, всё рассказать, и знал, что должен, но абсолютно не знал как. Как объяснить то, что с ним происходит? Что будет после этих объяснений, если он чудом их сформулирует? Ликс не понимал, чего ждёт от разговора, на какой результат надеется. Он вообще не представлял, как может разрешиться ситуация, в которой он застрял несчастной мухой среди паутины. Точнее, он представлял, но не хотел себе позволять эти представления. "Он всё равно узнает, потому что...ну, вряд ли ты сможешь унести эту тайну с собой в могилу, даже если вы останетесь вместе", - снова нервный голос Хана, но теперь безостановочно бьёт по правой перепонке. Громче, чем прежде. Вот они, возможные исходы, Джисон все перечислил за раз: они с Хваном останутся вместе или...расстанутся. Гадкие мурашки льются с плеч вниз от одной лишь тени мысли об этом, и Ли не хочет позволять себе думать, но игнорировать невозможно. Невыносимо. Расстаться? Это просто блядский бред, но он до жути пугает своей реалистичностью и объективной вероятностью. Феликс предал. Предал, когда почувствовал что-то к другому, когда соврал, что всё в порядке, будучи не в порядке совершенно, когда продолжил молчать, зная, как важно поговорить. Предал и не заслуживает прощения. Не заслуживает Хёнджина. Хван будет прав, если захочет расстаться, а Феликсу нечего будет возразить - он согласен, что полный еблан. Но даже не так мучает осознание возможного плохого исхода, как ощущение неопределённости. Чёртова вагонетка качается на краю, и неизвестно: разобьётся или уцелеет? Тело тянет в разные стороны, как резину, и неровен час - лопнет с хлопком и болезненным ударом по инерции, но прежде - мучительное напряжение на грани. Лучше бы лопнуло. В силах Феликса поставить точку, решить это, но он продолжает молчать, всё ещё не зная, что говорить, боясь результата и страдая от каждой минуты тишины. Да и время совершенно неподходящее - день рождения Хёнджина. В этот день Хван должен быть счастлив и окружён любовью, должен улыбаться, а не задыхаться под ворохом боли, что Ли норовит на него высыпать. Это ещё более нечестно. Ликс обязан сделать этот праздник особенным для Хвана, потому что, несмотря на всю ту кашу, что варится в его котелке, он всё ещё любит Хёнджина, и его серьёзные разговоры с открытым финалом явно лишние на пути к достижению этой цели. Они поговорят, обязательно, просто позже, когда время станет союзником и в голове Феликса соберётся в кучу хотя бы пара подходящих слов. А пока Ликс просто держит Хёнджина за руку, стоя напротив мрачной картины без названия с изображёнными на ней хаотичными мазками, и делает вид, что не разваливается на куски, с ужасом осознавая, что, кажется, начинает к этому привыкать - притворяться. Он никогда не был искусным лжецом, но жизнь делает из гусениц бабочек, а из Ли Феликса вруна и подонка. Прекрасно. И как после такого не любить её? Хотя, строго говоря, не жизнь сделала это с ним, а он сам, но так хочется винить ещё хоть кого-то, кроме себя. Хван улыбается своим мыслям, вглядываясь в росчерки белых полос на тёмном полотне, чуть гладит ладонь, склоняет голову набок на несколько секунд и возвращает в исходное положение. Он выглядит счастливым, и Ликс не может не чувствовать помесь счастья и боли в груди, ведь сегодня он заставляет Хёнджина улыбаться, а завтра разобьёт на кусочки. Уверен, что именно такими будут последствия, потому что сам уже представляет собой горсть уродливого битого стекла. - Тебе нравится? - пытаясь отвлечь себя от себя, тихо шепнул, чуть дёргая тонкую руку Хёнджина. Тот несколько раз кивнул в ответ с тихим "очень", облизал и закусил нижнюю губу, не переставая тянуть уголки рта вверх. Феликс долго выбирал подарок, но не смог остановиться на чём-то одном, так что подготовил целую развлекательную программу, и третьим пунктом была выставка, о которой Хван говорил ещё несколько недель назад. Третьим, потому что первым стало неловкое поздравление в полночь, а вторым - завтрак в любимой кофейне Хёнджина. Впереди было ещё несколько, и Ликсу не терпелось скорее перейти к ним. Не то чтобы ему не нравилось искусство (он жил с ним в одной квартире, вообще-то), просто на фоне Хвана ощущал себя гопником в этой огромной галерее, да и увидеть реакцию парня на основной подарок хотелось сильнее, чем все картины мира. Но подгонять было бы неправильно, так что Ли прятал нетерпение поглубже в заднице и ждал. Вообще, он думал устроить вечеринку, собрать друзей Хёнджина, но когда спросил, хотел ли бы парень так отпраздновать, получил неопределённый прищур и тихое "Я бы хотел провести этот день с тобой". Очередная нежная и трепетная фраза Хвана, разбившая сердце Ликса на кучу корявых кусочков. Он так сильно любит, что единственное желание в день рождения - быть рядом с Феликсом. Этого слишком много для маленького чёрного сердца Ли, но он улыбнулся и пообещал сделать всё, что в его силах, чтобы этот день не разочаровал. Кажется, у него уже неплохо получилось, если судить по лицу Хёнджина. Парень фотографировал картины, которые особенно ему нравились, с тихим хихиканьем показывал получившиеся снимки и говорил, что отправит родителям несколько из них; время от времени отвечал на звонки, то и дело тихой вибрацией разрывающие относительную тишину больших залов, принимал поздравления, клал голову на плечо, невесомо целовал в висок. Такой красивый, когда счастлив. Вот бы это не заканчивалось. - Тебе не понравилось? - чуть обеспокоенно проговорил Хван, когда они вышли из галереи. - С чего ты взял? - Феликс сжал ладонь парня в своей руке и улыбнулся, рассматривая его родинку под глазом. Тот неопределённо дернул плечами и уже было открыл рот, чтобы привести аргументы, но Ликс опередил: - Понравилось, но все картины мира ничто в сравнении с тобой. Хёнджин ухмыльнулся: - Принимается, - он уложил голову на плечо Ли, обнимая тонкую талию, и это официально самая неудобная поза из-за разницы в росте, но Хвана, кажется, устраивало шагать, согнувшись в три погибели. - Куда мы идём? - Сюрприз, - Ликс закусил нижнюю губу, наслаждаясь теплом ладони на своём боку и опустившись виском к тёмной макушке. Его рука легла на сильную спину Хвана. - Надеюсь, он включает в себя еду, потому что я очень хочу есть. - Ты не насытился искусством? - Феликс хихикнул, поглаживая мышцы плеч Хёнджина через ткань пальто. - Мне не дали пожевать поло́тна, так что нет. Ещё несколько метров Хёнджин вышагивал в позе креветки, а после выпрямился, и оставшийся путь шли, держась за руки, спрятанные в кармане его пальто. Глаза Хвана стали больше, когда Ликс привёл к огромному зданию отеля, потом ещё больше, когда на ресепшене ему вручили букет, и совсем огромными, когда открылись двери номера, размерами, кажется, больше их квартиры. - Ты ограбил банк? - ошарашенно моргая, спросил Хёнджин, остановившись на пороге. Феликс угукнул, ухмыльнувшись, и подтолкнул парня в поясницу, призывая зайти внутрь: - Меня уже ищут, так что поторопись, - он запер дверь и скинул обувь, - надо успеть отпраздновать твой день, пока не повязали. Номер не был фантастическим, но определённо соответствовал всем задумкам Ликса: огромная ванна, панорамные окна с захватывающим видом, достаточно пустого пространства, гладкое покрытие на полу, приглушённый свет. - Ты спятил, - Хван тоже разулся и сделал несколько шагов вглубь комнаты, осматриваясь. Он обнимал букет из пепельно-розовых хризантем, алых альстромерий, тонких иссиня-зелёных веточек самшита и белых кустовых роз, прижимая его к груди, и выглядел безумно нежно. Феликс ни за что не запомнил бы все эти названия цветов, если бы почти час не обсуждал состав букета с флористом по телефону. Ему очень хотелось сделать вечер идеальным, так что пришлось даже гуглить, как выглядят разные растения, чтобы объяснить, что именно он хочет. Вышло просто потрясающе. Но ни один, даже самый красивый букет не сравнится с лицом Хёнджина, что зачарованно засмотрелся на вечерний город через панорамное окно. В его глазах играют блики настенных ламп - чёрный опал на солнце, прямо как тогда, в первый вечер. - Бессердечная сука Хван Хёнджин, - в сознание воспоминанием врезался тот его невозмутимый тон, хитрый прищур, огонёк сигареты между зубов и километры неспокойной тишины. Странное ощущение. Воспоминания о дрожи в пальцах, ожогах на коже от взглядов Хёнджина, мурашках по всему телу, слабости в коленях живые, яркие, но будто не его. Неужели он правда ощущал это так? Сейчас с трудом удавалось осознать, что когда-то в нём не было никаких других чувств, кроме этих. Никакой неправильной тяги, болезненной симпатии к кому-то ещё, а только волнение от ощущения присутствия Хёнджина рядом, мороз по спине от его взгляда и бесконечный трепет в груди. Легкие прострелило очередным патроном, заряженным болью. Кто-нибудь, отберите у сознания Феликса ружьё. - Я хочу станцевать, - шепнул Ликс. Хван дважды моргнул, переведя на парня взгляд. - Помнишь, я обещал станцевать только для тебя? Хёнджин просиял, и Ликс готов умереть под лучами этого сияния. - Помню. Не то чтобы Феликс на самом деле что-то обещал. Тогда, на их первом свидании он лишь растёкся от "Станцуешь только для меня?" и нежного "Птечник" из уст Хвана, так и не найдя в себе достаточно сил, чтобы ответить что-то вербальное. Однако он знал, что Хёнджин помнит, и сам он отлично помнил те слова, так что решил, что вернуться к этому будет хорошей идеей. Хван в два шага подошёл к кровати, бережно опустил на неё букет, а после снял пальто. Ли повторил за ним, тоже стягивая верхнюю одежду, и подумал о том, что даже самые обычные движения Хёнджина выглядят, как изящный танец. Его тонкая рука легла на щёку, мягко поглаживая: - Птенчик, - едва слышно проговорил Хван, тепло улыбаясь, и сладкая дрожь разлилась в груди Феликса. Ему так хотелось бы чувствовать только это правильное лёгкое головокружение и покалывание на кончиках пальцев. Только этот шум в ушах и истому в животе. Но к каждому ощущению примешивается ртуть вины, и от этого противно подташнивает. Мысленные команды не думать мозг обрабатывает слишком долго. Ли обвил руками талию Хёнджина, чуть сжимая пальцы на боках. Через тонкую ткань рубашки кожа почти жжётся. Не смотреть в эти глаза невозможно, но и смотреть практически невыносимо, потому что внутри буквально рвутся снаряды. Бесконечное счастье и безграничная боль. Феликс так сильно любит Хёнджина. Он просто сойдёт с ума, когда если потеряет его. - Я включу музыку? - снова шёпот. - Только после того, как я тебя поцелую. Хёнджин чуть улыбнулся, переместил ладонь на затылок Ли и притянул парня ближе, невесомо касаясь губами губ. Электрический импульс под кожей заставил внутренне сжаться. Ликс прильнул к груди Хвана, сильнее стискивая его бока в пальцах, и раскрыл губы навстречу. Спустя пару неторопливых, расслабленных касаний Хёнджин прикусил нижнюю губу Феликса, вытягивая из груди вздох, и, сжав его волосы на затылке чуть крепче, проник меж губами языком. Его тело горячее, будто раскалённая лава, почти прожигает грудь и руки Ли. Язык медленно прошёлся по зубам, и Феликс двинул своим, смешивая жар Хвана с собственным. Всего несколько влажных движений, и дыхание сбилось. - Сядь, - отстранившись, шепнул Ликс. Хёнджин сощурил глаза, пышущие почти адским огнём, но просьбу выполнил, пусть и неохотно отпуская тело Ли из своих рук. Феликс достал из кармана телефон. Волнение потекло по пальцам, пробивая лёгким тремором. Возможно, это странно и неловко. Без "возможно". Это и правда странно и неловко, но Ли показалось романтичным, так что оставалось надеяться, что Хёнджину тоже так покажется. Он соединил мобильный с колонкой в углу и включил песню. Хван знал эту композицию и любил, отчасти поэтому Феликс остановил выбор именно на ней. Мелодичная, тягучая, с разным темпом в куплете и припеве и чётким ритмом, который очень хочется разбить движением в синкопу. Первые аккорды заполнили комнату, и Хёнджин тут же чуть улыбнулся, узнав их. Ли вышел в центр пустого пространства номера и встал в третью позицию, слегка склонив голову. Он не придерживался конкретного направления, когда ставил хореографию, а просто пытался почувствовать музыку и себя. Вышло что-то между модерном, контемпом и паппингом, что важно - чувственное, искреннее и, как казалось Ликсу, очень подходящее для того, чтобы описать его чувства. В каждое движение хотелось вложить как можно больше, рассказать историю, которую Хван заслуживает знать - историю о том, как никогда прежде не любивший так Феликс обрёл безграничное счастье. Ли был уверен, что Хёнджин поймёт этот язык лучше, чем любой другой. Тело ощущалось мягким, как пластилин, но сильным и невероятно красноречивым. Слова никогда не смогли бы так. Ликс много думал о своих эмоциях, сортируя и заключая их в клетку движений на репетициях, и это было почти больно, потому что внутри слишком много неправильного, что хотелось спрятать подальше. Однако сейчас в голове наконец стало пусто. И за спиной будто крылья, настолько легко парить меж этих звуков. Мелодия лилась сквозь пальцы, пронзала спину, осыпалась на плечи бисером мурашек, и каждый миг хотелось зациклить, потому что танцевать перед Хёнджином ощущается совершенно особенно. Почти возмутительно правильно. Феликс держал зрительный контакт, когда позволяли движения, и это совершенно не помогало концентрироваться, однако безумно будоражило. Нет, это совершенно не неловко и не странно. Взгляд Хёнджина убедителен, буквально кричит своим блеском - Ликс не ошибся с выбором подарка. Импульсивное решение вручить свои чувства, облачённые в танец, оказалось самым правильным из всех. Ни один самый дорогой и роскошный подарок, Феликс уверен, не заставил бы обсидиановые глаза Хвана гореть так, как они горят сейчас. Хёнджин следит за каждым движением, улавливает малейшую эмоцию, отражает, словно зеркало, и он восхищён. Для репетиций было не так много времени и ещё меньше сил, но Ли старался сделать танец чётким, волнуясь, что испортит идеальность момента своим неидеальным исполнением. Он действительно переживал, снова и снова отрабатывая связки, однако сейчас понял, что всё это совершенно не важно. Хёнджину плевать на чистоту движений - он впитывает эмоции. Его губы восторженно разомкнулись, и от сомнений Ли не осталось ни крохи. Феликс танцевал, танцевал, танцевал, дыхание участилось, на лице выступил пот, но ни грамма усталости в теле - только желание застрять в этом миге навечно, ведь он прекрасен. Прекрасен отсутствием лишних мыслей, неправильных эмоций, страха и ещё кучи того, что стало постоянным в груди в последнее время и до побелевших костяшек ненавистным. Всё это вернется, как только закончится музыка, Ли прекрасно знал, и пытался нырнуть так глубоко, как мог, пока у него есть возможность. Но прелесть и проклятье времени в его неумолимом течении, и тишина сменила последний аккорд слишком быстро по личным ощущения Феликса. Чудовищно быстро. Сердце звучно ухало в груди, пока рука очерчивала последнее невесомое движение, и по телу побежали муравьи эйфоричных мурашек, как бывает всегда, едва танец подходит к концу. Ещё пара мгновений, пока реальность не рухнет сверху мешком камней, и Ликс намерен взять от них всё. Голова опустилась, прикрытые веки чуть задрожали. Феликс стоял так, слушая собственное дыхание, пока не уловил едва различимый звук движения перед собой. Одновременно хотелось и не хотелось поднять голову и посмотреть в родные глаза, которые точно сейчас прикованы к его силуэту. Ещё вдох, и Ли выпрямился, чуть вздрогнув, ощущая прикосновение к запястью. - Ёнбок, - ласковый шёпот Хвана обнял перепонки. Феликс хотел бы высечь на сетчатке тот взгляд, что увидел перед собой сейчас - чистая безоговорочная любовь. Красивая до ужаса, трепетная до дрожи. И ею хочется упиваться, смотреть, смотреть, смотреть, впитывать каждым атомом, потому что она пробуждает в груди нечто немыслимо большое и горячее. А ещё от неё хочется спрятаться, поскольку то большое и горячее, что она рождает, почти прожигает в сердце дыру, ведь Ликс не может посмотреть так в ответ. В его взгляде всегда теперь сажа вины и ужаса перед собственной слабостью, и она чужда столь идеальной красоте этих трепетных чувств. Она уродлива, черна, отвратительна, она пятнает эту любовь, и Ли боится даже представить, как ужасен его этот взгляд. Он весь - кривое зеркало, пытающееся отразить, но искажающее до неузнаваемости. - С днём рождения, - шепнул Феликс, глотая узел отвращения к себе. С губ Хёнджина сорвался выдох-ухмылка, и вторая его рука легла на щёку Ликса. Он очень медленно приблизился, касаясь губ своими, и это даже не поцелуй, а лишь короткий жест обмена теплом и эмоцией, которую Феликс счёл бы благодарностью, если бы не знал Хвана так хорошо. Но он знал и безошибочно вычленил из их перемешавшихся на миг дыханий больше, чем просто благодарность - нужду. Сильную, на границе с зависимостью, всеобъемлющую нужду закрепить момент касанием, запечатать чувства из обмена взглядами на долгое "вечно" глубоко в кожу, дообъяснить то, чего не смогли глаза. - Это было потрясающе, - почти неслышно проговорил Хван, отстранившись, но так незначительно, что с каждым словом всё равно касался губами губ. Ликс уложил руку на его грудь, чувствуя неистовую пульсацию под пальцами. - Ты потрясающий, Ёнбок~и. - Это не всё, - Феликс улыбнулся и, чуть сжав ткань рубашки Хёнджина, отстранился, чтобы подойти к рюкзаку. Недовольство от потери тепла на губах Хвана затмило любопытство, и Ли боковым зрением видел, как заинтересованно склонилась его голова, когда извлёк небольшую чёрную коробку, настолько приятную на ощупь, что хотелось прижать её к щеке. Вернувшись к парню, принялся открывать, и вышло удивительно легко, если учитывать его нервную неловкость. Из прорезей в мягкой подушечке торчали две одинаковые пары акриловых колец - молочное и коричневое с перламутровыми переливами. - Дай руку, - Феликс облизал губы, чуть переживая, угадал ли с размером, и достал одну пару, едва слышно шабаркнув материалом упаковки. Хёнджин несколько раз похлопал ресницами и поднял ладонь, следя за каждым движением Ли с чересчур пристальным вниманием. Кольца сели идеально и будто были созданы для тонких и нежных пальцев Хвана. Ещё один символ. Ещё одна вещь, которая что-то доказывает. - Мне очень понравилась твоя идея с парными цепочками, так что я её украл, - Феликс хихикнул как-то неловко и смущённо. Поднеся ладонь Хёнджина к губам, коротко чмокнул костяшки и отпустил, чтобы достать из коробки свою пару колец. Хван ещё несколько мгновений недоумённо моргал, а после с тихим "Ёнбок, ты..." затянул маленькое тело в объятия, едва Ликс успел надеть украшения. Ли вдохнул аромат его рубашки полной грудью. Во всём Хёнджине так много любви. Даже его запах сочится ею. - Надеюсь, тебе понравилось, - Ликс потёрся о ткань на плече Хвана виском. - Безумно, Ёнбок~и, - за фразой последовал короткий всхлип, и было бы наивно думать, что парень не растрогается этим подарком. Феликс прижался крепче. - А ещё надеюсь, что ты всё ещё голоден, потому что я планирую заказать еду.

~

Ликс не подпустил Хёнджина к ценникам в меню отеля, дабы не выслушивать причитания о том, какой он больной ублюдок, что тратит столько денег, и заказал всё сам. Благо, вкусы Хвана он знал слишком хорошо, и блаженное лицо парня во время ужина это подтвердило. Разговоры ни о чём перемешались с восхищениями Хёнджина танцем, и Феликс краснел снова и снова, а потом опять и опять, ощущая невыразимую волну гордости и радости. Отвращение к себе отошло на второй план - Хван слишком заразительно лучился счастьем. Огромная ванна, пока парни трапезничали, наполнилась водой, и это было очередным пунктом развлекательной программы, что Феликс запланировал. Хёнджин улыбнулся отнюдь не невинно, стягивая с себя брюки, и Ликс ощутил странное лёгкое покалывание в животе от вида его обнажённого тела. Странное, потому что в нём смешались желание и - о, как неожиданно - вина. Причём на этот раз сложно было определить, за что именно Феликс чувствовал себя виноватым. За то, что хочет касаться Хёнджина? За то, что хочет Хёнджина? Или...за то, что хочет его не так, как должен? Он сначала подумал, будто ему показалось, но что-то в ощущении, когда после получаса нежностей в тёплой воде тонкие пальцы огладили его спину и плечи чуть настойчивее, было возмутительно лишним. Мурашки ожидаемо потянулись по позвоночнику, и от мягкости тела напротив чуть закружилась голова, однако что-то было иным, непривычным и пугающим. Поцелуи на границе с укусами рассыпались по губам, шее и скулам, и это затягивало внутри одну тугую петлю за другой, однако будто изменился материал петель. Будто сама суть привычного желания стала другой. Ликс помнил ощущения, когда впервые увидел идеальное тело Хвана без одежды. Помнил, насколько жгучим было желание, насколько сильной была тяга коснуться, прижаться, поцеловать, проникнуть внутрь и сквозь, смешаться, как две жидкости одной плотности, чтобы никогда было не разделить. Он сгорал от этих ощущений, плавился и тёк по сильным ладоням на своих боках, почти терял рассудок в той страсти, что бурлила внутри кипящим маслом. Он очень отчётливо это помнил. Но это опять будто были не его воспоминания. В настоящем всё ощущалось с каким-то необъяснимым привкусом. Так же, но иначе. Губы горели от жадных поцелуев, спина выгибалась под ласковыми касаниями, в животе ворочался тёплый ком желания - тело отзывалось на каждое движение Хёнджина, на каждый его вдох, но будто диссонировало с сознанием. С сознанием, что размахивало красными лентами, вопило, трубило в горн о неправильности происходящего. Феликс не хотел слушать. Феликс хотел просто раствориться в родных руках и снова быть в порядке. - Детка, пойдём в постель, - на выдохе прошептал Хван в ухо, облизывая мочку. Они оба не слишком жаловали секс в воде по объективным причинам - это дохуя неудобно и травмоопасно. Один раз пробовали, и Хёнджин едва-едва не повредил руку, так что каждый раз, когда приём ванны вместе сворачивал в неприличном направлении, сначала выбирались из скользкой ловушки от греха подальше, а потом продолжали с того, на чём остановились. Так случалось нередко. И Хёнджин всегда спрашивал то, что спросил сейчас, лизнув вену под челюстью: - Ты хочешь продолжить? Феликс каждый раз умирал и заново рождался от волны трепета, накрывающей в такие моменты - бесконечно много внимания и заботы в этих словах. И сейчас снова, но с перерождением оказалось тяжелее обычного, ведь впервые за всё время Ликс не был уверен в ответе. Не потому что не хотел продолжить, а потому что боялся. Боялся, что рассыплется от силы резонанса внутри. Рассыплется на такие мелкие частички, что уже не сможет собрать себя обратно. Хотя, каковы шансы, что он останется целым при другом раскладе? Дрожь пробежалась по коже, полярные мысли столкнулись в голове с глухим стуком: "сойду с ума, если остановиться" и "свихнусь, если продолжить". Хёнджин заглянул в глаза с тихим "Детка?" и уложил мокрую руку на щёку Ли. - Да, - само слетело с губ. Феликс позволил помочь себе выбраться из воды и, едва ноги коснулись пола, оказался в объятиях. Скольжение влажной кожи о кожу ощущалось до абсурда приятно, хоть и от прохлады помещения после тепла ванны спина покрылась мурашками. Хван поцеловал нескромно, глубоко, прижимая к себе. Его возбуждённый член коснулся бедра Ликса, и с пухлых губ в поцелуй сорвался вздох-стон. Член Феликса ощутимо дернулся от этого звука. Вода текла с тел на пол, образуя множество небольших лужиц, но Хёнджин, кажется, не планировал решать эту проблему сейчас. Он гладил спину и бока Ли, спускался к бёдрам невесомыми касаниями, сжимал кожу, не прекращая целовать. Его горячий язык гулял по зубам и губам то мягко, то настойчиво, а член то и дело тёрся о бедро. - Джинни, постель, - сбито дыша между поцелуями, напомнил Ликс. Хван дважды кивнул, прикусил нижнюю губу Феликса и потянулся за полотенцем. - Ты такой красивый, - шепнул, когда холодные гладкие простыни коснулись спины, и затянул в очередной поцелуй. К восторгу в его голосе невозможно привыкнуть. Феликс никогда не перестанет рдеть от этого тона и взгляда, полного сияющих звёзд. И сейчас это почти болезненно. От очередного жадного сплетения языков что-то затряслось внутри, и нельзя понять, приятно или пугающе. Тело сводило истомой - оно жаждало большего. Быть ближе, касаться, таять. Оно нуждалось. И как бы истошно не кричал возмущения разум, Ликс обнял руками шею Хёнджина, сжимая пальцы в волосах и чуть толкаясь бёдрами вверх. Тот застонал от касания члена о член и вдавил тело Ли в матрас, припадая к шее губами. Спустившись влажными касаниями и укусами по кадыку и ключицам, облизал левый сосок. Феликс выгнулся, жадно прижимая его голову к себе. Ещё немного, и он сможет отключиться. Ещё немного, и стрекотание сознания заглушит звук кипящего жара страсти. Ещё немного. Хёнджин прикусил бусину соска зубами и чуть потянул, вырывая из груди Ликса громкий стон, затем повторил с другим, и ладони Феликса сжались у корней его волос сильнее. Широко лизнув языком под грудью, огладил одной рукой тазовую косточку, а другой бедро. Медлит, как всегда, много гладит и целует, играется, и с каждым прикосновением Ли отчётливее ощущает дрожь. Не ту, которую должен. Липкую терпкую дрожь. Она ползёт от ступней по ногам вверх до самой макушки нарочито медленно, утомительно медленно, будто к гильотине присобачили автодоводчик - опускается размеренно и плавно, чтобы в конце концов отрубить тебе голову. - Смазка в сумке, - шепнул Феликс, сглатывая, сглатывая, сглатывая собирающийся в горле ком. Хван сверкнул глазами, оторвавшись от живота Ли, пару мгновений смотрел и чёрт знает о чём думал, а после поднялся, чтобы выполнить неозвученную, но подразумевающуюся просьбу. Феликс едва выдержал этот взгляд. Без тепла тела Хёнджина стало совсем тошно, и захотелось завернуться в одеяло с головой, желательно, навсегда. К счастью, Хван вернулся быстро, снова осыпал поцелуями грудь, щёлкая крышкой тюбика и, по обыкновению слишком горячо, выливая смазку на пальцы. Ликс глубоко вдохнул и выдохнул, чувствуя влажную ладонь на члене, а жар языка Хёнджина на своих губах. Пальцы сжались на сильных плечах, поясница пошла дугой от нежных размеренных движений по возбуждённому стволу. Феликс застонал, когда Хван опустился вниз и снова обхватил губами, а затем и зубами сначала один сосок, потом другой. Тело не могло не реагировать на касания. Оно тянулось к ним, плавилось от них. От поцелуев вокруг ореолов, на животе, боках, от ощущения дыхания на коже. Слишком обжигающего. Ликс вздрогнул, когда горячий язык коснулся головки, а пальцы огладили вход, но тут же в очередной раз вдохнул-выдохнул. Он хотел погрузиться в эти ощущения, утонуть, ничего не чувствуя, кроме огромной всепоглощающей страсти и головокружения, дрожи волнения и трепета. До ужаса хотел. Но тьма не затягивает его, как должна, не тянет Ликса ко дну, куда он так стремится. Пучина выталкивает его на поверхность с невероятной силой, будто он весь наполнен горьким слезоточивым газом, не позволяющим водной глади сомкнуться над макушкой. И снова липкая дрожь, противная, накатывающая вспышками, будто собственное тело приступами смеётся над ним. - Расслабься, солнышко, - шепнул Хёнджин, продолжая ласкать головку губами и языком, и Феликсу потребовалось непозволительно много сил, чтобы снова не вздрогнуть от этого шелестящего звука его голоса. Вдох-выдох. Ещё один. Хван ввёл первый палец медленно, заботливо оглаживая бедро, вбирая головку члена губами и скользя по щели языком. Ликс сжал простыни, стараясь дышать ровно. Старания, обречённые с самого начала. Размеренные движения внутри отдавались вибрацией в груди и коленях. Хёнджин время от времени отрывался от члена и целовал живот, шепча нежности, но каждое слово умирало, не достигая сознания Феликса. Он просто не мог разобрать ни одной фразы, так оглушительно внутри клокотали собственные чувства. Не те, что обычно в такие моменты. Совсем другие. Второй палец. В горле саднило и щипало глаза, но не от боли - Хёнджин никогда не причинял боли, - а от отвращения к себе. Введя третий палец, Хван поднялся поцелуями по груди Ликса к шее и оставил несколько лёгких укусов. По плечам поползли мурашки. Пухлые губы прошлись по скуле, останавливаясь напротив губ Ли: - Ты очень сладкий, Ёнбок~и, - одна фраза всё-таки пробилась в сознание, оседая на языке эфемерной сладостью, тут же сменяющейся горечью. Хван снова прильнул к шее. Касания его языка стали жечься огнём, и Феликс старался не дрожать, не трястись от напряжения в груди, но выходило скверно. Даже губы стали подрагивать. Ком в горле всё больше, Хван, конечно, заметил, он всегда замечает, и тихо спросил, чуть отстранившись и остановив движения рукой: - Все в порядке? - он попытался заглянуть в глаза, но Ликс старательно спрятал взгляд и часто закивал. И стоило бы сказать "нет", прекратить это сейчас, потому что с каждым движением становится тяжелее и отвращение к себе лишь растёт, но Феликс не мог. Не мог, потому что ощущал, будто должен это прочувствовать. Должен прожить всю эту боль в груди, потому что виноват, потому что заслужил. И он должен дать Хёнджину хоть что-то взамен на его любовь, в сравнении с которой его собственные чувства - пшик. Кажется, лёгкие пошли трещинами от того, с какой силой Ликс сделал вдох, а вены рвутся в теле от резкости движения, которым притянул Хёнджина обратно. Поцеловал отчаянно, до боли, зажмурившись до капель между ресницами. Он впервые ощущает это неправильным. И все его прежние преступления кажутся просто ничем в сравнении с этим. Он отвратительный. Но уже слишком поздно сдавать назад. - Не останавливайся, - голос почти сломался, когда он произнёс фразу прямо в губы Хвана. И сам Феликс уже почти сломался. Вдох-выдох. - Я хочу тебя внутри. Хёнджин помедлил, затем отстранился и медленно извлёк пальцы. Ликс чувствовал кожей, как он смотрит, но не мог найти в себе сил открыть глаза. И всем сердцем боялся, что парень что-то скажет, возразит. Страхи в кой-то веки не оправдались - он чуть удобнее примостился между ногами Ли и подставил головку ко входу. Дышать стало тяжелее. - Ты уверен? - Да. Феликс чувствовал, как под веками скапливаются слёзы, и сдерживать их удавалось, пока Хёнджин не вошёл. Ощущение наполненности, такое яркое, опасно горячее запульсировало под кожей сотней вспышек. Потрясающее до ужаса. Болезненное до крови во рту. Не физически, нет. Совсем нет. Хван сделал первый медленный толчок, припадая к шее Ли со стоном. Он что-то сказал, но Ликс снова не смог уловить и вцепился пальцами в спину парня, втягивая носом запах кожи и волос за его ухом. По вискам катились капли, неприятно путаясь в волосах. Медленный темп казался абсолютно недостаточным, и Хёнджин, будто впитав ощущения Феликса, ускорился почти сразу. Из груди вырывались полустоны-полувсхлипы, тело дрожало изнутри, горело и таяло в блаженстве, но каждый толчок в сознании отзывался таким громким эхом, что лопаются перепонки. - Хэй, детка, ты в порядке? - чуть замедлившись, спросил Хван и стёр пальцем соленую дорожку с виска. Феликс вдруг почувствовал, что может открыть глаза. Он не знал, откуда такая отвага в его слабом поломанном сердце, но распахнул ресницы, заглядывая в сверкающий тёмный океан напротив. Океан любви и заботы. Океан, в котором хочется тонуть. Феликс вспорол бы себе живот, только бы выпустить весь тот горький слезоточивый газ, что тянет его вверх, и нырнуть до самого дна. Он несколько раз кивнул, закусывая губу, а потом шепнул: - Я люблю тебя.