— Не стану. До тех пор, пока это не заденет границы моего интереса.
Шэнь Цзю в этих словах навязчиво чудился странный подтекст, но он решил не уточнять: ему вполне достаточно знать, что глубокая привязанность к Лю Цингэ заставляет Шэнь Юаня поступаться принципами.
Эта мысль осела на языке кислым.
И однозначно бесила.
— Сяо Цзю? — Шэнь Цзю повернул голову к Юэ Ци, столкнулся с недоумением в глазах брата, привычной взволнованностью. — Все… в порядке?
Чуть раздраженный, кивнул.
Ци-гэ был поразительно внимателен в одних вещах и столь же поразительно слеп — в других. Как будто вся его проницательность сосредотачивалась исключительно вокруг младшего братца, а до остального ему всерьез не было дела.
В детстве Шэнь Цзю это нравилось. Он, разумеется, ни за что бы не признался о том вслух, но… он был — и остается — жадным. И внимание единственного близкого человека Шэнь Цзю самовольно не желал делить ни с кем.
Это не особенно переменилось с возрастом. Только появилось осознание необходимости расширить границы их собственного, крошечного мира, где они цеплялись друг за друга. Где они могли рассчитывать и доверять лишь друг другу.
Если не сделать это, однажды они просто задохнутся.
Но сейчас Шэнь Цзю приходилось иметь дело с проницательностью брата, который, судя по выражению на лице, ему не поверил. Но напирать не стал и перевел взгляд на Шэнь Юаня, что, выйдя из-за стола, подошел к двери и к чему-то усердно прислушивался.
— Мастер Шэнь привел нас сюда лишь для этого разговора?
Мужчина ответил не сразу — отвлекся от своего занятия лишь спустя целый фэнь.
— Ах, нет. Не только, — и скрылся за ширмой.
Силуэт, подсвеченный желтым светом напольного фонаря, черным пятном маячил на белом расписанном экране. Недолго, впрочем, и когда лис появляется на глазах вновь, в его руке меч.
Шэнь Юань без слов подал его в руки Шэнь Цзю.
Темный металл ножн с изысканным узором лизнул пальцы холодом. Юноша с интересом потянул за эфес, обнажая клинок на цунь — белоснежное лезвие приветствовало его тусклым отблеском.
— Это… — начал Юэ Ци в непонимании и замолк.
— Просто, чтобы был, — Шэнь Юань пожал плечами. — Вам пока не полагается, а просить… трудно будет объяснять, для чего вам понадобилось оружие вне тренировки или путешествия за пределы Зала сотни битв.
— Этот клинок выполнен искусно, — произнес Шэнь Цзю медленно, все рассматривая меч, не в силах оторвать взгляда. — Вопросы возникнут в любом случае.
— Если у адепта имеется собственное оружие, на это не станут обращать внимание, — Шэнь Юань хмыкнул. — Теперь он твой. Можешь дать ему имя, если хочешь. Так оружие перестанет быть просто средством — оно станет верным товарищем, что будет защищать до самого конца.
Шэнь Цзю не мог не чувствовать восторга. Меч в его руке, что-то, принадлежащее исключительно ему, что-то, чем он сможет дать отпор… чему он подарит имя…
Пальцы стиснули ножны сильнее. Шэнь Цзю быстро облизал вмиг пересохшие губы и вскинул взгляд на Шэнь Юаня, чье лицо — ну разумеется — искрилось довольством.
— Действительно отдаешь его мне?
— Да, — лис кивнул, пряча улыбку за веером. — …надеюсь, мне доведется еще узнать, каким именем ты его наречешь.
Шэнь Цзю сглатывает, дергает щекой — сердце, взволнованное, стучит быстрее.
В груди вновь мешанина эмоций, скулы обжигает огнем — и Шэнь Цзю показательно хмыкает, молчит, просто чтобы не совершить еще одну глупость.
Юэ Ци рядом вдруг произносит:
— Сяо Цзю, мастер Шэнь, этот вспомнил об одном важном деле и вынужден покинуть вас первым.
— Чего? Куда ты… — Шэнь Цзю в недоумении ровно один короткий миг, прежде чем осознание обжигает его лицо с новой силой. — Стой!
Но Юэ Ци — этот
предатель! — уже закрывает за собой дверь.
Шэнь Цзю желает броситься за ним и хорошенько приложить этим самым мечом по голове. Но под землю провалиться хочется все же сильнее.
Молчание, повисшее в комнате, вдруг взрывается смехом.
Шэнь Цзю, сжав губы в тонкую линию, смотрит на Шэнь Юаня подозрительно. На этот раз тот не прячет улыбки за росписью веера, а глупо хохочет, прикрыв ладонью глаза.
— Ах, малыш Юэ, оказывается, тот еще прохвост…
Шэнь Цзю теперь хочется побить Шэнь Юаня. Но единственное, что он может — глядеть на чужую улыбку, слушать чужой смех.
И размышлять отстраненно о том, что в своих выводах, к сожалению, не ошибся.
Он пропал.
А Шэнь Юань замечает направленное на себя внимание и вдруг смолкает.
Ситуация, похоже, перестает казаться ему забавной. Это первый раз за последние пять дней, когда они наедине. Когда сказали друг другу хотя бы несколько слов.
Вернее, Шэнь Цзю сказал — с Шэнь Юаня станется болтать без умолку в попытках выяснить ситуацию.
Металл под пальцами больше не кажется холодным. Он обжигает, как обжигает взгляд Шэнь Юаня, направленный на него.
— Сбегать не станешь? — мягкий смешок слетает с чужих губ, мгновенно поднимая в груди Шэнь Цзю волну возмущения.
— Я
не сбегал, — чеканит, хмуря брови, он, хотя иначе это… отступление назвать нельзя.
Шэнь Юань улыбается, щурится, и желтый свет мерцает в его глазах, плавит янтарь, превращая в мед. Его взгляд ощущается таким же тягучим, и Шэнь Цзю отворачивается, отступая вновь, — но не чувствует ни стыда, ни разочарования. Только жар, заполняющий грудь — то место, где по обыкновению стыло, холодно.
Пусто.
— Мне понадобится небольшая помощь, — меняя тему, произносит Шэнь Юань, и Шэнь Цзю испытывает облегчение.
Интересуется нарочито спокойно:
— В чем?
Демон вновь прислушивается к чему-то — а Шэнь Цзю снаружи уже давно не может ничего уловить. Немой вопрос повисает в воздухе, и мужчина снисходительно поясняет:
— Спорить с упрямством Лю Цингэ я более не намерен, потому направлюсь и пригляжу за ним со стороны. В другом обличии.
Шэнь Цзю медленно кивает, хмурясь.
Вопрос слетает с губ раньше, чем юноше удается его обдумать:
— Что, если они заметят тебя?
Шэнь Юань опять улыбается, довольный до неприличия. Опять щурится и, прижав распахнутый веер к губам, лукаво фыркает.
— Не стоит беспокоиться, а-Цзю. Этот мастер вернется к тебе в по-о-олной сохранности…
Под смех этого беззастенчивого наглеца Шэнь Цзю скрипит зубами, стискивая пальцами ножны, и почти рычит, отвечая:
— Сдался ты мне! Можешь не возвращаться — плевать абсолютно, — его щеки горят, а слова натянутой грубостью режут уже не столь уверенно.
Улыбка Шэнь Юаня не тухнет, лишь становится тише… нежнее. В глазах — понимание, от которого совсем не легче. Шэнь Цзю не хочется, чтобы его понимали. Не сейчас.
— Откроешь для меня окно? — интересуется лис будто бы между дел, подходя к ширме. — Если вдруг кто-то пожелает навестить меня в отсутствие, и вас станут спрашивать, отвечай, что этот мастер отправился в город… навестить дом Цветов, к примеру.
Последние слова он произносит, скрывшись из виду. Черный бамбук на белом экране изысканной перегородки покрывает его силуэт. Мгновение неизменности тянется долго, а затем тень искажается, уменьшается, вытягивается.
Оборачивается черной лисицей и плавно выскальзывает из укрытия. Подбирается без всякого звука к окну и останавливается рядом с Шэнь Цзю.
Юноша уже отворил ставни и выглянул наружу. Двор пуст — и только снег медленно танцует в воздухе, подсвеченный фонарями.
— Можешь… — начал Шэнь Цзю и запнулся, опустив взгляд.
Янтарные глаза лисицы глядели в ответ, лукаво сверкали, пока длинная морда прижималась к колену.
— …поразительно, — ухмыльнулся Шэнь Цзю, — хвостом так машешь — и где же твоя хваленая гордость?
Он опустился на корточки, отстраненно размышляя, что таким воспринимать Шэнь Юаня гораздо проще. Звериный облик был дивно обманчив. И даже пропускать сквозь пальцы гладкую шерсть не казалось особенно зазорным.
Шэнь Цзю, глядя на довольно щурящего глаза лиса, хмыкнул и почесал того за ухом.
Забавно выходило. Весь такой из себя гордый демон — а под ласку подставляется, как наивная дворовая псина.
Насмешливая улыбка тронула губы Шэнь Цзю. А потом лис задрал морду, влажным языком мазнул его по щеке…
— Эй!
…и легко выпрыгнул в распахнутое окно.
Шэнь Цзю подскочил, усердно вытирая лицо рукавом, и бросил исполненный негодования взгляд во двор, успевая выцепить, как быстро растворяется невысокий силуэт в вечерних сумерках.
...и кто из них теперь сбегает?
— Вот… зверье, — выдавил Шэнь Цзю, но получилось без злобы, как-то совсем неубедительно.
Повезло лишь, что никто не слышал.
Шэнь Цзю закрыл ставни и устало выдохнул, подбирая приставленный к стене меч. Обошел комнаты, задувая свет — и вышел прочь. Бросил только последний взгляд во тьму опустевшей комнаты, задвигая за собой двери.
А тьма глядела в ответ.
***
— Что произошло?
Лю Цингэ разжал пальцы — белый саван покорно укрыл серое лицо мертвеца.
Рассвет только занялся, клубился сумерками у кромки горизонта, проникал рассеянными лучами в приоткрытую дверь.
Грузный мужчина рядом беспокойно запричитал:
— Этот ничтожный слуга уверен — проделки гнусной ведьмы! Господин видел: братец Хуан только-только встретил свой двадцать первый год, а выглядит, будто глубокий старик! По чести, его бы и не признал никто… да только шрам приметный у братца есть — так и опознали.
Лю Цингэ сложил на груди руки и кивнул.
Спросил:
— Где нашли?
— На полях. Утром рыбаки шли к реке… — уточнил мужчина, почесывая плешивую бороду. — Господин сам прибыл, чтобы расследовать это… должно быть, взаправду демоны…
— Не занимай голову бесполезным, — хмыкнул Лю Цингэ и, развернувшись, покинул душную пристройку.
Махнул рукой, подзывая одного из дожидавшихся снаружи солдат, и велел:
— Разузнай об этом Хуане.
Сам Лю Цингэ отправился к дому погибшего, чтобы самолично пообщаться с его семьей.
Впрочем, ничего нового узнать от них молодой господин Лю не надеялся. Труп, укрытый белым саваном, выглядел до смешного однозначно. Лю Цингэ в своей жизни уже сталкивался с таким.
Не единожды.
Он хорошо знал, что может превратить живого, полного энергии человека в иссушенную груду костей менее, чем за ночь.
Так или иначе, это уместно вписывалось в череду происшествий. Поначалу пожары, занимающиеся на ровном месте, неукротимые до тех самых пор, покуда не сгубят то, чего желают, а теперь эта смерть.
Можно было бы предположить, что первое ко второму отношения не имеет, но Лю Цингэ предпочитал доверять своему чутью.
Чутье вот уже какой день твердило, что на его земле хозяйничает демоническая тварь.
Беседа, состоявшаяся с семьей погибшего, была короткой и не особенно содержательной. Убитые горем жена и родители наперебой вопили о невинности и злых кознях, ужасном проклятье… о многом, в общем.
Лю Цингэ, выказывая соболезнования, подал вдове чашу воды.
Ничего полезного.
Ян Исюань — его подчиненный, отправленный на поиски иных сведений, возвратился только к вечеру, когда солнце уже давно скрылось за пиками гор. За ужином в доме старейшины деревни солдат рассказал не шибко удивительные вещи о невинности покойного.
Никакой невинности, если быть точным, не было и в помине.
Бил жену, домогался замужних, пристрастный к выпивке… Презренный человек, лишенный достоинства и чести.
Но заслуживал ли он после этого смерти?
— Слухи расползаются быстро, — произнес Ян Исюань. — Люди начинают подозревать друг друга. Этот услышал немало громких и уничижительных обвинений. Господин желает послушать?
— Ближе к делу, — хмуро изрек Лю Цингэ, потирая затылок.
Похоже, и его спокойствию наступил конец, а душевное равновесие вконец нарушилось. Целый день преследует странное ощущение…
— Сосед обвиняет другого, а нынче всякая красивая и не слишком дева — потенциальная преступница. Даже супруга покойного — и та не избежала обвинений.
— Если в том виновата Ху-яо, супруга жертвы — наиболее простая жертва для злых козней.
— Он бы даже ни о чем не заподозрил…
— Но это не она, — хмыкнул Лю Цингэ.
Он подавал ей воду — и в то мгновение, когда отражение женщины коснулось прозрачной глади, чужая сущность не проявилась. В родстве с лисицами уличить ее более было нельзя.
— Но нашлось и странное совпадение, — продолжил Ян Исюань. — Несколько человек указали на некого… господина Ду Би. Этот слуга, к сожалению, так и не смог иметь с ним личного разговора. В том и странность — о нем рассказывали, как о затворнике, суровом и замкнутом человеке. Списывали на следствие травмы.
— «Дуби»? — Лю Цингэ вскинул прямые брови. — У него, что же, в самом деле одна рука?
— Полагаю, это прозвище… но да, — солдат хмыкнул. — В последние дни затворник повадился много есть, нелепо вести себя, где-то пропадать. И вот сегодня — вновь. Нехорошо выходит.
Странное поведение и исчезновение накануне убийства? В самом деле, нисколько не подозрительно.
Ян Исюань поделился еще несколькими сплетнями и, распрощавшись с поклоном, оставил Лю Цингэ.
…
Ночь рассыпала по небу тысячи звезд.
Полный месяц белым облизывал верхушки сосен, освещал черные провалы следов на ровной снежной глади в глубине небольшого сада, любовно взращенного старейшиной деревни.
Поднялся ветер.
Тронул снег, смазывая грубым касанием следы — и взвился вверх, подхватывая черный дым.
***
Лю Цингэ своему предчувствию доверял. И в ночь, когда сон все никак не желал к нему приходить, он решил, что это имеет причину.
Причину весомую.
Он сидел на сложенной постели, отдавшись медитации. Странный треск и смутный запах заприметились сразу. Лю Цингэ накинул верхнюю одежду и сапоги, схватился за меч — понадобилось не больше фэня — и вырвался из флигеля.
Среди ночи небо возжелало окраситься заревом занимающегося пожара.
— Ха, — Лю Цингэ, глядя на это одно долгое мгновение, не смог сдержать смешка.
Ждать долго ему и впрямь не пришлось.
Он слышал шум, доносившийся с хозяйского дома, и знакомые окрики своих людей, несущих ночную вахту.
— Господин!
Ян Исюань.
— Она должна быть поблизости, — бросил Лю Цингэ, широкими шагами направляясь в сторону дамэнь — главных ворот. — Немедленно прочешите дом и округу!
Подоспевшие подчиненные, едва получив приказ, рассыпались в разных направлениях. Лю Цингэ присоединился к ним — не в его правилах было отсиживаться за чужими спинами, тем паче, что любого своего солдата в силе он существенно превосходил.
Ночь вспыхнула огнем пожара и криками перебуженных слуг, вспышками факелов в темноте узких улиц.
— Господин! Здесь что-то есть!
Черные пятна свежих следов ветер заметал неспешно, снег укрывал нехотя. Чуть смазанные, широкие — наверняка мужские. Оставленные в спешке.
— Вперед.
Лю Цингэ не мог избавиться от свербящего чувства в затылке. Ему чудились мелькающие тени на изогнутых крышах, но в снежном тумане невозможно отличить правду от игры разума, и он следовал по проложенному, запутанному пути, гораздо более реальному, чем домыслы воображения.
Следы вскоре исчезают. Солдаты разбредаются в поисках — черные силуэты, огни факелов в белесой снежной дымке кажутся парадом призрачных душ.
Этим мыслям вдруг вторит собачий вой, оголтелый лай.
Близко, всего в паре дворов.
Высокая фигура вываливается на след, испуганно оборачивается на огни. Рукав рвет вцепившийся в ткань пес. Яростный рык и жалкий скулеж — пнутая, псина отлетает к каменной стене, вскакивает и, поджав хвост, продолжает надрывно лаять.
Фигура бросается вперед, не внимая крикам преследователей, требованиям и угрозам.
Темный морок сгущается прямо за ней, клубится черным дымом, застилая взор.
Лю Цингэ отнимает у солдата лук, выхватывает спешно протянутую стрелу.
Натягивает тетиву.
И стреляет.
Короткий вскрик эхом разлетается в воздухе, стелется по ступеням и застывает у распахнутых ворот заброшенного храма Хусянь.
