***
— Господи, какой ты у меня хорошенький стал! Тигнари и подумать не мог, каким будет их воссоединение, но реальность оказалась приятнее всех смелых мечтаний. За каких-то полчаса женщина похорошела до неузнаваемости. Нет, конечно, выглядит она так же неопрятно, как и при встрече, но неконтролируемая улыбка и заблестевшие глаза совершенно изменили её. Мать бросилась с объятиями, хоть и была тут же мягко отстранена, но она не выглядела обиженной этим, а наоборот, лишь засуетилась на кухню, утянув за собой обескураженного сына. И вот теперь Тигнари нелепо сидит за столом, наспех протёртым полотенцем, слушает нежно воркующую мать и, видимо, ожидает чай. Скромное чаепитие ему пообещала мама, но никакого чайника юноша не заметил, только массивную кастрюлю, в которую женщина как раз доверху налила воды. У них определённо раньше был чайник… — Милый, как твои дела? Ты весь сияешь и блестишь, неужели получилось устроить себя на хорошее место? Как же я рада, что ты заглянул к старухе. Неужто Тигнари и впрям настолько изменился в глазах матери? Неудивительно, что он сам чувствует в себе улучшения, но он никак не ожидал, что это заметит мама. — Да, всё в порядке, я снимаю неплохую студию и работаю. Не нуждаюсь, — Тигнари выпрямляет спину, дабы показаться улыбающейся маме ещё краше и статнее. Они поразительно легко вливаются в беседу. Тигнари с огромной вероятностью представлял себе скандал и ругань, на пороге уже вообразил, как его закидают посудой и с позором выпнут, но всё оказалось с точностью наоборот. Мать выглядит счастливой, когда бросает на сына робкие взгляды. Постепенно холодок внутри отпускает черноволосого, и он без всяких преград общается с женщиной, словно они переместились во времени на пятнадцать лет назад и сидят перед сном на кровати Тигнари, шушукаются вполголоса и осторожно пихаются локтями. Тигнари забывает, что в его детстве были и такие солнечные моменты. Они вместе пьют крепкий чёрный чай, и пусть Тигнари такой не нравится совсем, он не замечает, как опустошает всю чашку и даже просит подлить ещё. Мать практически не рассказывает о себе, только слушает монологи сына о том, как сложилась его взрослая жизнь. И радуется. Радуется за Тигнари, как не радовался никто другой. — Как дела на личном фронте? — с хитрой улыбкой спрашивает женщина, а под глазами собираются такие же ехидные морщинки. Зато с лица черноволосого веселье быстро спадает, меркнет и тонет на дне крепко заваренного пакетированного чая. — Я не хочу говорить об этом. Ему и нечего сказать. За годы разлуки он не сделал ни единого шага к отношениям, не искал любовь, а даже с завидным упорством игнорировал любые намёки в свою сторону от других людей. Время и силы уходили на проработку нескончаемой ненависти к себе и своему телу, но теперь… Теперь он, кажется, справился со всем, однако парой так и не обзавёлся. Возможно, ему даже было стыдно говорить матери об этом, которая несмотря ни на что всегда желала сыну настоящей тёплой любви. Тигнари такой трусишка. Мама молчит каких-то пять секунд, с пониманием глядя юноше в глаза, но потом вопреки всему задаёт наиглупейший фирменный вопрос всех родственников. — Неужели совсем никто не нравится? Тигнари отводит взгляд в сторону, куда-то в пол, неожиданно для себя подмечая потрескавшийся от времени паркет, такой любопытный, куда интереснее хитрого выражения лица собеседницы. Будь он более дерзок, он бы обязательно парировал вопрос матери словами о том, как хреново он переживает любые прикосновения, не говоря уже о половом опыте, сказал бы как панически одно время боялся и мужчин, и женщин рядом с собой, а всё это происходило из-за прошлого страха родной матери менять жизнь к лучшему. Когда Тигнари шёл навестить эту женщину, он в голове, как мантру, повторял слова обвинения и обиды, но теперь это всё позабылость. И он в силах только ответить скромное «нет» на её вопрос. — Я так виновата перед тобой, Тигнари, — вдруг с усталостью произносит она, стыдливо склоняя голову к груди, — Мне так жаль, что я чуть не испортила тебе жизнь. Но теперь всё по-другому, клянусь! Может, в нашем доме всё ещё стоит запах алкоголя, однако здесь уже давно никто не напивался так, как раньше. Я нашла в себе силы и навсегда закрыла дверь для прошлых отвратительных отношений с теми мужчинами и теперь живу одна. Прости меня, мой маленький, что не сумела сделать это тогда, когда нам это действительно было необходимо. У женщины наполняются глаза слезами, и те сразу двумя ниточками спускаются по впалым щекам. Тигнари и не знает, что стоит делать в такие моменты. Его не научили! Он не ждал извинений и слёз. Мать тянет через стол к нему руку. Не долго думая, Тигнари аккуратно сжимает её костлявые бледные пальцы, и она опять ласково улыбается сквозь плач. — Я прощаю. Тигнари, кажется, тоже роняет слёзы.***
Тигнари до тёмного вечера сидит вместе с мамой. Они всё никак не могут вдоволь наболтаться, но настенные часики подгоняют Тигнари поскорее отправиться домой, ведь путь отнюдь не близкий, да и этот район не славится своей безопасностью для ночных прогуливающихся. С матерью он прощается уже объятиями, а сам для себя обещает впредь почаще заходить. Ей без него было тяжело. Юноша дожидается двойного оборота ключей изнутри квартиры и только тогда быстрым шагом спускается по лестнице, притопывая так, что слышно на весь подъезд. Никаких сюрпризов на улице его не поджидает, и Тигнари неторопливым шагом движется в сторону дома. На душе так легко и спокойно, он будто тяжёлый камень сбрасывает с шеи и теперь чувствует невероятное облегчение. Для закрепления результата он даже бодро выдыхает. Без затаившихся обид так свободно и легко живётся. Тигнари тихо напевает под нос знакомую мелодию, которая невольно заела надоедливой пластинкой в голове. И он улыбается, случайно обнажив малочисленным прохожим свои маленькие клычки. В такое хорошее настроение хочется запеть во весь голос, невзирая на всех остальных, но Тигнари сдерживает себя, осознавая, как это неэтично будет выглядеть с его стороны. Остаётся лишь мычание в нос. — Ушастый свернул в сторону площади. — Шагай резче, я вспорю тебя, если мы его потеряем из виду. Короткий диалог внезапно режет чуткий слух Тигнари. «Ушки всегда на макушке» — шутил и улыбался ещё совсем юный Тигнари, когда они с Сайно ночевали вместе, а сероволосый вечно бегал до холодильника, чтобы свистнуть себе и гостю чего-нибудь вкусненького. Теперь нежные уши словно кинжалом рубят эти жуткие фразы. Кто-то идёт за ним по пятам. Ошибки быть не может, ведь он и впрямь направлялся на площадь, дабы сократить дорогу до дома. Голоса хриплые, прокуренные, но ещё совсем подростковые. Но зачем черноволосый нужен какой-то молодёжи? Он никому не перечил, ни с кем не ссорился, да и должен никому не был. Тигнари ускоряет шаг, не оборачиваясь, чтобы не злить преследователей лишний раз, а просто улизнуть под шумок. На площади народу становится ощутимо больше. Аллея домов обрамляет прогулочные дорожки, с киосками по пути, а в каждом подъезде ютятся всевозможные магазинчики и скромные кофейни. Сейчас людей действительно очень много, а на глазах у других те парни вряд ли станут как-то приставать, вот только за воротами выхода царит вечернее безмолвие, уж Тигнари знает. Дом его находится ближе к окраине города, и вечером мало кто гуляет в тех районах — всех тянет в центр, ближе к развлечениям, торговым центрам и ресторанам. Остаётся лишь надеяться, что ребята отстали, потеряли его и не заинтересовались в дальшейшем преследовании. Черноволосый фенек идёт деловым быстрым шагом, не выдавая в себе жертву, хотя ладони его катастрофически потеют и мёрзнут. Неописуемо страшно. Он даже не знает чего предпринять и стоит ли что-то делать. Быть может, следят вовсе не за ним. В конце концов, не так мало «ушастых», идущих на площадь в десятом часу вечера. Тигнари просто должен перестать параноить, возможно, уши уловили разные отрывки диалогов нескольких людей и предложения вышли совершенно случайно. А если нет — он сможет драться, он не даст себя в обиду. Вопреки здравому смыслу, Тигнари бросает юркий взгляд через плечо, проверяя окружение, и тут же сталкивается с тяжёлым взором высокого мужчины в тёмной кожанке и бейсболке, натянутой по брови. Рядом парни поменьше и помладше, но те только исподтяжка смотрят на Тигнари и возвращаются к своей беседе шёпотом, словно не при делах. По телу бежит чёртова дрожь, мурашки-муравьи, кусающие спину и оголённые руки. Когда же успело стать так холодно? Тигнари, привыкший с детства решать все свои проблемы самостоятельно наедине с мокрой от слёз подушкой, влажной рукой всё-таки выуживает из широких штанов телефон. Пальцы не слушаются, когда он судорожно вводит графический ключ, то и дело съезжающий в сторону из-за дрожи. Сейчас он просто остановится, позвонит Сайно и попросит встретить его у «SevenEleven». Ничего страшного. Юноша тормозит у дверей супермаркета, с победным вздохом введя нужный пароль. Шайка в чёрном проходят мимо, тут же заворачивая за угол, где и находится квартира Тигнари. Какова гарантия, что они уходят, а не стоят и поджидают в нескольких шагах? Контакты. Близкие. Недавние. На глаза попадается последний звонок от Аль-Хайтама, но ему звонить точно нет смысла, разве что для душевного спокойствия. — Сайно, Сайно… — бормочит Тигнари под нос, быстро и рвано дыша. Нужный контакт, наконец, находится, но только… Мобильник вибрирует в руке, оповещая о том, что батарея только что разрядилась. Улица быстро пустеет, оставляя маленького, сжавшегося от страха фенека озираться по сторонам. Ну не может же быть всё так плохо. Почему жизнь любит его наказывать? Самое главное, за что? Что он сделал не так? Это потому что он начал оправляться от травмирующего опыта прошлого, а кто-то выше хочет видить его вечно хнычущим и страдающим? Остаётся очень глупый и рисковый вариант, на который Тигнари бы ни за что не решился при обычных условиях. Можно притвориться, что он с кем-то болтает по телефону, сказать своё местонахождение и что он, мол, ждёт неизвестного друга, а на деле быстро убежать к дому. Тигнари слышит шорохи за углом, какие-то улюлюканья и приглушённый смех. Боковым зрением видит, как чёрное пятно где-то в пятнадцати метрах от него самого медленно выплывает навстречу. — Алло, привет! — радостно подхватывает Тигнари трубку, стараясь сохранять интонацию голоса весёлой и расслабленной. Говорит намеренно громко, чтобы хулиганы тоже всё чётко услышали. — Тебя где носит? Я сейчас возле супермаркета у площади, ну знаешь, дом двадцать один. — Эй, ушастый! Сипло окликивают из-за спины. Тигнари едва сдерживает подступивший горький всхлип. — Я очень жду тебя, знаешь… Приходи к «SevenEleven», я не уйду домой один. Слышишь? Тигнари неторопливым шагом уходит от одного из преследователей, готовый уже подняться по лестнице в магазин и корящий себя за то, что изначально не додумался переждать в нём до закрытия. Не успевает больше и шагу ступить, как мощная рука хватается за край тонкой футболки. — Тигнари, ты здесь? Хватка тут же растворяется, а юноша уже со слезами на глазах видит, как шайка незадавшихся насильников, а может, карманников убегает трусцой в сторону площади. Тигнари, ощитинившись, резко разворачивается на голос, не опознав говорящего поначалу. Высокий пепельноволосый парень, его знакомый, быстро шагает из-за поворота с телефоном в руках. — Почти сразу заподозрил неладное, когда услышал, как ты кричишь на пол района. Ну, уверен я был, что ты по телефону всегда вполголоса разговариваешь, а тут оказывается вон что. Хотел поддержать твоё шоу, но эти быстро смылись, — тот довольно хмыкает, указывая на мобильник, — твой-то, кажется, разрядился. Эй, чего ты? Тигнари непроизвольно дёргается навстречу своему, видимо, спасителю, и лицом утыкается в широкую грудь, позволяя накопившемуся страху выйти наружу. Маленькие слезинки быстро образуют пятно на чужой тёмно-серой футболке, но Тигнари не отстраняют, а наоборот, понимающе прижимают ближе. Его могли запросто приложить к стене и уволочить куда угодно, да так, что никто о нём больше ничего не услышал бы. Могли бы вколоть наркоту, напоить, потом пустить по кругу просто так, для смешного извращённого развлечения, и он бы уже ничего не смог сделать, лишь терпеть и молить об освобождении. Но всё обошлось как нельзя лучше, и он действительно готов упасть в ноги парню, что выручил его. Как же замечательно, когда тебя есть кому защитить… — Всё теперь хорошо, не так ли? Я бы не позволил каким-то отбросам домогаться до своего Мастера, — «Аля» улыбается, утешающе поглаживает пушистые уши, пальцами массирует кончики, но совсем не давит и даже не думает дёргать. — Вообще никому бы не позволил, ты не думай. Давай провожу? — Стой. Тигнари тормозит парня, готового идти вперёд. Черноволосый чувствует, как его жутко лихорадит, а ещё он чувствует, что при всём желании сейчас не сможет сдвинуться с места. Ноги стали ватными и ослабли. Спаситель слушается и садится перед Тигнари на корточки, мягко начиная поглаживать дрожащие плечи. Ласкает, как домашнего котёнка, и надеется, что это поможет. Шепчет что-то глупое на ушко, чтобы не пугать ещё больше громкостью голоса. Они проводят около десяти минут в таком положении, находясь всё также возле злополучного супермаркета, и Тигнари потихоньку выравнивает дыхание, прекращая рвано всхлипывать в полуобъятиях. — Ты знаешь, кто это был? — Нет… — Чего ж они от тебя хотели, твари, — недовольно мычит пепельноволосый, вставая во весь рост. — Занимался бы я боевыми искусствами, клянусь, догнал бы и надавал люлей за то, что до слёз доводят всяких лисят крошечных. Тигнари тихонечко улыбается и шмыгает раскрасневшимся носиком. Так хочется забыть обо всём этом и просто послушать чужой приятный тембр, что так бескорыстно следует за ним и заботится. Парень только что трогал его волосы, спину и уши, но касания не вызвали никакого отторжения вопреки ожиданиям. Было нежно и осторожно, успокаивающе, так же, как и поглаживания Сайно. — Давай доведу до дома, не трясись. Моя Нахида осталась на вечер с няней, так что времени у меня предостаточно и я готов каждую минуту уделить лишь тебе. Эй, ну что за недоверчивое личико? Я тебя точно обижать не стану, неужто боишься меня? — Я пойду, если, наконец, скажешь своё имя, — уже упрямо предъявляет Тигнари, быстро отошедший от произошедшего балагана. Ещё года два назад он бы заперся в квартире и не выходил бы на улицу неделями, лелея нервозность и стресс, но работа над собой помогает справляться с новыми триггерами прошлой травмы. А может, этот парень действует на него так утешающе. Его руки всё ещё мягко исследуют плечи и предплечья. — Неужели моё имя настолько необходимо? Я боюсь, что это может отпугнуть тебя, правда, я хочу как лучше и сейчас точно не время. — Как тебя зовут? — Лисёнок злится… — парень качает головой, раздумывая, есть ли у него какие-то пути отступления от этой темы. Их нет. — Аль-Хайтам.