— Ты опять здесь!
О да, он опять пришёл. Аль-Хайтам, конечно же. После душевных посиделок на чаепитии прошло немало дней, даже недель. Тигнари не помнит точно, зато наверняка знает, что за это время открывал дверь своей квартиры перед пепельноволосым не один раз. Тогда они, вроде как, сдружились? Тигнари не уверен, но их взаимоотношения с Аль-Хайтамом теперь идентичны отношениям с Сайно. И это так… странно. Непривычно иметь в своём кругу нового человека, который бы ощущался таким же близким, был доверенным лицом, допущенным даже в дружеские объятия. Поначалу Тигнари шугался больших и сильных рук, кольцо из которых запросто могло бы сломать ему немало рёбер, но вскоре совсем привык и даже нашёл для себя в этом какую-то прелесть. Аль-Хайтам не является чужим, его тёплые объятия защищают от всех негативных воздействий внешнего мира, Тигнари взаправду чувствует себя как под прочнейшим щитом. И плюсом к этому идёт ещё что-то необъяснимое, приятное и обманчиво страшное одновременно, копаться в коем не шибко-то хочется. Тигнари сжигает в себе все ненужные эмоции каждый раз, когда новый друг так крепко прижимает его к своей груди.
Едва ли это разумный поступок с его стороны.
Он уволился из зоопарка буквально на днях. Нет, не из-за не устраивающей зарплаты или плохого коллектива, просто они с Сайно договорились до начала зимы найти себе работу по сезону, а не их контактный зоопарк, который в это время года переставал работать на свежем воздухе и превращался в крытый, по понятным причинам. Юноше без опыта работы где-то, кроме зоопарка, мало куда можно было пристроиться, и от этого он находился в вечном стрессе, в то время как друг переживал это куда легче, уделив внимания учёбе в институте и хобби, а не заработку денег в пыльном местечке. Всё же, семья Сайно вкорню отличается от матери Тигнари финансовыми возможностями и обеспечить сыну комфортную жизнь им не составляет никаких проблем.
Фенёк приболел, поначалу просто ощущая вечную слабость и жар. Так и неясно, конкретно в чём заключалась болезнь, врачи бесплатной клиники покачали головой и сказали лишь простое: «организм не выдержал на почве стресса». Иммунитет ослаб, и случайная болячка легко поразила тело. До сих пор ещё ничего не закончилось. С утра до ночи Тигнари жутчайше мутило, в глазах рябило, как только он поднимался на ноги, да голова раскалывалась. Одно время ещё и температура держалась, а у кровати попеременно сменяли друг друга Аль-Хайтам и Сайно. Первый приходил в разы чаще, ведь работа позволяла трудиться удалённо. Тигнари от этого страшно приятно, но он будет молчать даже под дулом пистолета. Домашний Аль-Хайтам с тарелочкой бульона в руках из раза в раз выглядел у его кровати просто замечательно и донельзя уютно, даже своим образным воспоминанием поднимая настроение.
И вот он снова приходит в гости, кинув в чат десяток минут назад смайлики-поцелуйчики, уже негласно означавшие у них, что, мол, жди совсем скоро. Черноволосый тихонько отмалчивался в сторону глупо выбранных смайликов, возмущался и розовел щеками, а когда снова их видел в чате, то болеющий разум словно очищался на мгновение.
— Так говоришь, будто удивлён и вовсе не ждал, — со смешком бросает Аль-Хайтам, по-хозяйски вешая пальто на одинокий, вечно пустующий крючок.
Тигнари улыбается со всей искренностью, пусть и понимает, что его улыбка со стороны выглядит самой замученной и тухлой на свете. Перед глазами мутная пелена и монохромная ребристость, с чем, увы, справляется лишь длительный отдых. Всё-таки уж очень его организм восприимчив даже к незначительному стрессу; Тигнари и сам не ожидал такого.
— Проходи на кухню, там вчерашние эклеры для тебя остались, Сайно заносил, но я так и не смог ничего съесть, — Тигнари вдруг не хило ведёт, и он касается рукой горячего лба, шумно выдыхая. — Чай будешь? Я сейчас сделаю.
— Да иди ложись, герой, без тебя эффективнее будет.
Аль-Хайтам, кладя ладонь на маленькое острое плечо, ведёт вялого Тигнари к кровати и фактически вынуждает его прилечь. Собственное тело Тигнари чувствуется потяжелевшим, словно он — булыжник, сброшенный в реку с агрессивным течением. Хайтам помогает больному накрыться одеялом, тепло улыбается феньку, растратившему все свои силы ещё на банальное приветствие.
— Приходи, как поешь, — шепчет юноша, прикрывая необыкновенной красоты глаза.
— Разрешаешь лечь рядом?
Тигнари хмурится, думает усердно, насколько опустевший разум позволяет. Взвешивает плюсы и минусы, ставя на кон собственные слабости и тайные желания. И вирус.
— Нет. Просто побудь здесь.
— Конечно.
Аль-Хайтам хотел бы возразить, что в крошечной студии они в любом случае будут фактически бок о бок, но он решает отмолчаться. Всё же не в его интересах утомлять разговорами слабого Тигнари. Фенёк сворачивается плотным калачиком, обнимая пушистый хвост, как подушку, и зарываясь в мех лицом для дополнительного ощущения комфорта. Аль-Хайтам разогревает чайник, настаивает пакетированный травяной для себя и разводит лекарственный жаропонижающий порошок для Тигнари. Он, может, и кривится, когда выпивает настой, но это необходимо для скорейшего выздоровления. Закончив, пепельноволосый подходит с горячим лекарством к постели задремавшего юноши и аккуратно трогает его открытое для прикосновений запястье. С большим трудом, но Тигнари всё-таки разлепляет веки. В висках гудит и пульсирует. Так хочется скорее поправиться.
— Нужно выпить, — вкрадчиво, но очень тихо произносит Аль-Хайтам, чтобы не тревожить чувствительные уши громкими разговорами.
Тигнари в ответ лишь кивает. Говорить совершенно невозможно — настолько хреново себя чувствует. Ещё и заразить друга не хочется, но не будет же он отталкивать бескорыстную помощь Хайтама, который так о нём печётся в последние дни. Болеющий юноша кое-как усаживается в вертикальное положение, и сразу от резкой головной боли жмурит глаза. Стакан с горячей жидкостью медленно перекочёвывает из рук в руки, пальцы едва ли удерживают даже такой несерьёзный объём. Стакан трясётся в холодных руках.
— Давай лучше помогу.
Аль-Хайтам забирает кружку обратно, выуживает чайную ложечку, которой ранее развёл лекарство в кипятке, и черпает ею горьковатый терпкий настой.
— Попробуй так. Я Нахиде всегда с ложечки лекарство даю, сразу идёт гораздо лучше.
Парень осторожно улыбается, а в ответ получает ещё один утвердительный кивок, дающий добро на предложенную авантюру. Первая ложка идёт с неохотой, вкус жидкости неприятно горчит на языке, но потихоньку Тигнари привыкает и даже допивает остаток самостоятельно.
— Спасибо, — шепчет одними губами.
Так трогательно, что Аль-Хайтам едва может удержать себя в руках и не потрепать устало склонившиеся чёрные ушки. Тигнари ему разрешает время от времени баловаться с ушами, однако сейчас точно не самый подходящий момент.
Не без помощи Аль-Хайтама, Тигнари снова укладывается в постель, накрываясь тёплым одеялом практически по макушку. На подушке остаются видны только остренькие уши. Убедившись, что фенёк провалился в беспокойный, но оздоравливающий сон, Аль-Хайтам возвращается к столу, наконец, способный и сам выпить чаю со сладостями, принесёнными его ненавистником. «Ненавистник», пожалуй, слово чересчур громкое, но парень всерьёз не может понять, чем так не понравился Сайно. Человек-анекдот, частенько заглядывающий к больному другу, кидает на Аль-Хайтама озлобленно-обиженные взгляды, никак не объясняя такого своего поведения. Ей-Богу, это выглядит настолько презрительно, словно это Хайтам пришёл и специально заразил Тигнари, чтобы поиздеваться, а не сам черноволосый где-то схватил противный вирус.
Окей, Аль-Хайтам тоже не горит желанием дружиться с этим представителем
эмо-культуры.
Эклеры оказываются жутко вкусными, парень сметает всю упаковку за считанные минуты, позабыв даже оставить Тигнари парочку, в конце концов, это было куплено для него. Но неужели он будет злиться? Аль-Хайтам… большой и высокий, такому организму необходимо как следует наедаться, будь это обычная здоровая еда или же чужие кремовые эклеры в глазури…
Из-под одеяла слышатся какие-то шарканья и болезненные стоны, видимо Тигнари опять не удалось хорошенько поспать. Мимолётные дрёмы фенька то и дело обрываются из-за кошмаров или очередной головной боли, Хайтам даже не представляет, чем может помочь. Чёрная макушка выныривает, а левое ухо дёргается, подзывая гостя ближе к себе, поэтому, чтобы не вынуждать Тигнари повышать голос, Аль-Хайтам возвращается к кровати, опускаясь на корточки.
— Тебе что-то нужно,
прелесть?
Сил на смущение, а уж тем более раздражённое возмущение у черноволосого нет.
— Ты обещал посидеть рядом… — Тигнари делает чуть обиженную моську, сразу потом прикрывая трепещущие ресницы. Ему становится куда спокойнее и легче, если поблизости кто-то находится. Было бы вообще замечательно улечься в обнимку, но такого он позволить Хайтаму не может. Не из-за недоверия или какого-либо отвращения, он даже Сайно бы сейчас не подпустил настолько близко, тело к телу. Просто не в его планах перезаражать своим вирусом всех друзей и их домочадцев, и потом ещё за это чувствовать вину. Впрочем, с Хайтамом они и так много и часто вошкаются, и если бы он был восприимчив к болезни, то давно уже свалился бы у себя дома.
Тигнари позволяет парню выудить из нескольких слоёв одеял собственную прохладную руку. Его пальцы, такие внушительно грубые и мозолистые на первый взгляд, мягко поглаживают крошечные розоватые подушечки на пальцах и покрупнее на ладони. Аль-Хайтам с чуткостью и нежностью арфиста большим пальцем проходится по бледной коже, успокаивает массирующими движениями.
— Садись на кровать, чего на полу раскоряжился, — даже шёпот маленького фенька звучит подобно приказу.
— Точно можно?
— Будешь медлить, я передумаю…
— Понял.
Тигнари вяло передвигается на середину кровати, позволяя пепельноволосому удобно уместиться рядом. При потере тактильного контакта становится как-то мучительно пусто, поэтому без лишних слов Тигнари вновь протягивает ладошку хитро улыбающемуся Аль-Хайтаму, а тот лишь охотно забирает изящное чудо к себе. Маленькую и хрупкую кисть так легко переломить… Хайтам не думает об этом, как о чём-то злом и отвратительном — такому нежному существу невозможно вредить, — просто делает небольшие пометки о миниатюрности тела Тигнари. Не то чтобы он и раньше не наблюдал. Хочется запечатлеть на выпирающих костяшках невесомый поцелуй, но зная, что обладатель рук, вероятно, поколотит его за это даже будучи в плохом состоянии, Аль-Хайтам не предпринимает попыток, лишь смиренно мечтает.
Черноволосый непроизвольно погружается в новый свой сон, не беспокоясь о собственной сохранности.
Личное пространство Тигнари даже в спящем состоянии Аль-Хайтам не смеет нарушить, как бы не манила к себе искусность невинной руки. Быть может, тропы судьбы сложатся интересным образом и когда-нибудь выдастся возможность. Эх, коготочки у него такие очаровательные…
Фенёк спит так сладко, сопит и дёргает во сне кончиками ушек. Кажется, что Тигнари становится лучше, пусть не надолго и не очень ощутимо, но главное — он не сильно страдает. Сон пришёл явно здоровый, раз уже не первый час Аль-Хайтам сидит полу боком, совершенно неудобно, и склоняется над неподвижным телом, охраняя нерушимый покой. Поясница затекает, что уж говорить о предплечье, которое вообще немеет и колкими иголочками стреляет при малейшем движении. Но это нестрашно. Хайтам потерпит ещё, если от этого будет зависеть здоровый сон Тигнари.
На четвёртый час просыпается, нет, не Тигнари, а совесть и стыд перед сестрёнкой из-за того, что он вновь оставил малышку с няней. Аль-Хайтам, как взрослый человек, взял на себя тяжкую ответственность — воспитание этой девочки вместо своих беспечных родителей, однако теперь и сам не уделяет ей достаточно внимания. В следующем году Нахиду нужно вести в школу, а Хайтам ещё и не начинал учить её базовым вещам, которые могут пригодиться к сведению в совершенно новом детском коллективе.
Аль-Хайтам обещает сам для себя — он исправит все свои упущения, как только Тигнари твёрдо встанет на ноги. Его невозможно оставить одного в подобном состоянии и это прежде всего альтруистический порыв, а не дурманящее чувство в груди, заставляющее сердце биться хаотично с первой секунды их случайной встречи взглядами. Впрочем, оно тоже важно, Аль-Хайтам обязательно сохранит эту теплоту для себя и своих ночных размышлений. Тигнари не испытывает того же, ему даже страшно становится при долгих объятиях и частых касаниях, какие тут чувства.
Тигнари чуть-чуть сгущает бровки, что-то тихо мычит в нос, чтобы впоследствии лениво отвернуться в другую сторону. Тонкая рука покидает слабую хватку Хайтама. Последний легко выдыхает, не без сожалений отпуская нить последней целомудренной связи. Маленьким калачиком Тигнари привычно обнимает хвост.
— А мог бы меня, — вполголоса бурчит Аль-Хайтам, разминая разболевшиеся мышцы.
***
Просыпается Тигнари в одиночестве. Жар заметно спал, конечности больше не мёрзли, зато тело страшно вспотело, казалось, что влажным стало всё постельное бельё. Но это лишь ещё один признак того, что лекарство Хайтама хорошенько помогло. В голове больше не было плотной пелены из неясной дымки, мысли просветлели и он даже успел обидеться на друга за то, что ушёл так внезапно, не разбудив и не предупредив. За окном и в квартире уже мрачная темнота, видать, незаметно наступил вечер. Тигнари шарит рукой по прикроватной тумбочке, не включая свет, сбивает набок плюшевого медведя, хватает телефон, чтобы посмотреть на время и,
о ужас, практически полночь. Юноша даже не заметил, как быстро пролетел день, всё проспал. Он щёлкает по кнопке небольшого ночника, приглушённое торшером свечение мягко стелется вокруг, позволяя Тигнари, не сшибя ничего по пути, подойти к столу. Записка. Листочек бумаги, вырванный из рядом лежащего старого блокнотика Тигнари.
— Как старомодно! — и романтично…
В конце концов, Хайтам мог просто сказать всё в смс’ке.
«Лисёнок, я забацал тебе грибной бульон, стоит на плите, погрей себе, как проснёшься. Прости, что ушёл, как бы мне ни хотелось остаться на ночь с тобой, Нахида не сможет уснуть в одиночестве. Выздоравливай)
p.s. Почему мой почерк так испортился…
p.s.s. Я взял твои запасные ключи с тумбочки и закрыл квартиру, завтра зайду и обязательно отдам, не переживай:)»
Тигнари по-доброму ухмыляется, складывая записку вдвое и откладывая подальше в кухонный ящичек, где он хранит для себя всё самое необходимое. Ну не выбросит же он такие нежно написанные слова! «Остаться с тобой на ночь»… Черноволосый, наверное, был бы счастлив проснуться всё в том же обществе Аль-Хайтама и даже рискнул бы предложить лечь на вторую половину кровати, при учёте того, что они отвернутся друг от друга. Но, видимо, не в этот раз.
Недолго думая, Тигнари отправляется в душ, дабы «счистить» остатки сильного жара и освежиться. Потом уже можно перекусить. Вряд ли он сможет вновь уснуть в ближайшее время, если учитывать то, что проспал он катастрофически много.
Струящаяся вода всё же убаюкивает…
***
Утро больного начинается с очередного наплыва адской головной боли, казалось, виски его расходились по швам, а в затылочной части что-то неумолимо трещало. Тем не менее Тигнари уже не ощущал в теле тянущую слабость и ватность в ногах — хороший сон пошёл на пользу. Телефон разрывался уведомлениями от двух парней, что, судя по всему, не могли усидеть на заднице ровно всю долгую ночь, волновались и рьяно пытались разузнать о самочувствии Тигнари. Был бы юноша в хорошем расположении духа, он бы расчувствовался до слёз такой заботой. Когда он уведомил обоих о том, что всё в относительном порядке, пришло облегчение. Два таких разных человека, а нашли же в нём что-то приятное! Какие бы шутки не вывернула судьба, Тигнари никогда не забудет ушастые худи Сайно и непрекращающиеся комплименты Аль-Хайтама. Они так ему помогли… В первую очередь, в принятии себя. В поднятии самооценки из колючих дебрей подсознания. Да во всём. Тигнари благодарен друзьям от всей души.
Повседневная утренняя рутина проходит успешно — Тигнари не падает в обессиленные обмороки и даже не путается в собственных ногах. Вот только, возжелав напиться зелёным чаем и не обнаружив ни одного сладкого эклера, Тигнари готов был взвыть. Всё слопал, гадина! А там штук шесть было! Ещё и не предупредил сразу, а ждал, пока Тигнари сам заметит вопиющую пропажу. Фенёк фыркает, подметая хвостом пол позади себя, решает подогреть оставшийся хайтамовский бульон, который, к слову, на вкус вышел потрясающим. Извинение за воздушные кремовые эклеры… Думая о них, во рту скапливаются слюнки, и приходится их лишь разочарованно глотать.
Сайно пообещал зайти после пар. Так и произошло, примерно к четырём часам дня друг уже стучит во входную дверь, держа в одной подмышке ноутбук, а в свободной от аппаратуры руке болтается пакет с гостинцами.
— Привет, — кивает Сайно и тут же суёт Тигнари принесённый пакет, — взял для тебя пирожных и пончиков, сладкоежка.
Тигнари посмеивается, приобнимает друга за плечи и суетится на кухню ставить чайник.
— Тебе кофе или чай?
— А разве ты не знаешь моего ответа? — насмешливо доносится из ванной вместе с шумом воды из-под крана.
О, Тигнари знает прекрасно. Наикрепчайший кофе без молока и сахара для самого извращённого обывателя. Иногда Тигнари думает, что Сайно последний мазохист, раз пьёт
такое за милую душу.
— Как ты себя чувствуешь? — сходу интересуется Сайно, протирая влажные ладони о штаны.
— Эм? Всё хорошо, — неуверенно отвечает ему черноволосый, прислушиваясь к своему организму. К вечеру, кажется, самочувствие стало гораздо лучше, нежели при пробуждении. Всё и впрямь хорошо.
Сайно крайне недоверчиво скашивает на него свои безумные кроваво-алые глаза, Тигнари чувствует, как друг словно сканирует его насквозь, пока фенёк разливает обоим напитки. После того давнего раза с Аль-Хайтамом в сети, Тигнари старался не обманывать Сайно, и всё-таки, даже если бы самочувствие подводило его сейчас, то Тигнари, вероятно, приукрасил бы ситуацию. Опять-таки, Сайно делает для него так отчаянно много, а Тигнари только и грузит его своими проблемами. И потом чувствует из-за этого вину.
— Я надеюсь на это, Тигра.
Неуверенные переглядывания прерывает ритмичное постукивание в дверь, словно кто-то захотел исполнить торжественный марш заскучавшим парням. Без того хмурый Сайно напрягается ещё сильнее, сгущая серые брови к переносице, а Тигнари едва ли успевает скрыть улыбку. Оба знают, кто повадился приходить так эффектно.
— Я открою, — бурчит Сайно, слишком резко вскакивая со стула.
Уши Тигнари удивлённо разъезжаются в стороны. Скажи Сайно «Я закрою нас от него получше» — вот это было бы более правдоподобно. Ну, не поладили, хотя Тигнари страшно стремился это исправить и как-то поспособствовать их хотя бы не дружбе, но приятельству без желания пилить друг друга убийственными взглядами.
— Добрый вечер, родной! — слышит Тигнари радостную фразу Аль-Хайтама, обращённую к Сайно и сквозящую ехидной полуулыбкой. Красноглазый что-то цедит в ответ.
Фенёк мысленно представляет себе, как раздражённо цыкает друг и закатывает глаза, и, боги, Тигнари физически ощущает ауру тёмного гнева от бедного Сайно. Когда-нибудь точка кипения этих двоих дойдёт до невозврата и, в очередной раз резонируя, они взорвут его студию к чёртовой бабушке…
— Зачем ты притащил те же эклеры, что и я, умник? Ещё и две упаковки, — шипит Сайно в спину Аль-Хайтама, уходящего, не переобуваясь, за обнимашками хозяина квартиры. И Тигнари охотно отвечает, пока не натыкается на убийственный взгляд Сайно. Остаётся только виновато улыбнуться.
— Да я те съел просто.
Зря Хайтам это ему сказал, очень зря…
