***
Когда Аль-Хайтам оказывается в эпицентре событий, то бишь непосредственно в квартире знакомых, он всерьёз жалеет о том, что решил потратить на это своё время. Кавех «приветствует» его со скандалом — несоизмеримо маленьким, если брать в сравнение другие их словесные перепалки, и всё равно, приятного в чужом недовольстве было мало. Подумаешь, пунктуальный Хайтам опоздал к назначенному времени на четверть часа. В конце концов, разве не достаточно уважительной является причина пребывания вместе с любимым человеком? Кавех с категоричным закатыванием глаз слушать оправдания даже не хочет и быстро ретируется в кухню, оставляя гостя переминаться на скрипящих половицах. Может, всё же хорошо, что Тигнари идти отказался. Приём, по крайней мере, выдался слабоватым. Аль-Хайтам вешает на крючок пальто, вернее, буквально втискивает вещь в глубь вороха чужих вещей, пропахших дешёвыми одеколонами. Личностью особо искушённой Аль-Хайтам себя не считает, но мысль о том, как весь этот холодный кислый букет ароматов осядет на его пальто, вызывает, как минимум, пренебрежительное цоканье да сведённые вместе брови. Всего на миг. Потому как какой-то низкорослый, уже рыхловатый от бокала алкоголя паренёк требовательно тянет Аль-Хайтама к остальным собравшимся. С десяток парней и девушек сидят и с пристрастием отыгрывают в неизвестную настолку — вот уж картина, которую точно не ожидаешь увидеть в тесной комнатушке, пропахшей потом и пылью из-за нерегулярных уборок. Ну что же, Хайтам ожидал наткнуться хотя бы на азартный покер. — Только пришёл, а уже тухнешь, — Кавех выглядывает из-за плеча и с такой понимающей добротой переглядывается с бывшим одногруппником, будто бы не он пару минут назад отчитывал Аль-Хайтама за опоздание и бездонную тонну безразличия в сторону лучшего друга. Аль-Хайтам хмыкает безрадостно и всё же с видимым отвращением на лице присаживается на свободный край жёсткого дивана. Ему под нос быстро прилетает какая-то непонятная горько пахнущая выпивка, и Аль-Хайтаму остаётся лишь отмахнуться от стакана, как от назойливой мухи. Гости вокруг толкают друг друга локтями, утопая от странного переизбытка чувств, изрядно приправленного алкоголем. Пепельноволосый цокает и с абсолютной незаинтересованностью в действии каждого присутствующего облокачивается на спинку. Кавех тем временем тащит откуда-то ещё три звенящие бутылки коньяка в толстом стекле.***
После некоторого количества алкоголя становится легче переваривать окружение и шумного Кавеха. Однако с каждым новым глотком Аль-Хайтам вспоминает о Тигнари, как параноидально думают о родительском наказании выпивающие на дискотеках школьники. Ему ведь не понравится. Ему будет неприятно с человеком, который вот так не умеет разумно выпивать и вовремя остановиться. Это, как ни странно, с завидным напором давит на пьяную совесть Аль-Хайтама, но не проходит и секунды, как он без промедления перехватывает чужой бокал с сомнительным содержимым. Уже путает. Либо сосед виноват, что свиснул под шумок его недопитый виски сомнительного качества. Кавех специально для Аль-Хайтама приволок разнообразную выпивку из своих тайников, а сам всё ещё остаётся в около трезвом уме, подталкивая гостей веселиться до утра. Их настольная игра давно по частям валяется на полу, кубики и карточки затеряются под мебелью и коврами, а хозяин квартиры ещё полгода будет находить их случайным образом. По липкому заляпанному столу резво вертится пустая бутылочка, а народ нешуточно возбуждён возможностью перецеловаться со всеми — хорошими друзьями и едва знакомыми личностями. Аль-Хайтам отмахивается от пышногрудой смуглой красотки, пьяной вдрызг, как и он сам, а затем с силой оттаскивает от себя того самого паренька, который ещё вначале посиделок был навеселе. — Поглядите какой недоступный! — Неужто добропорядочный семьянин? Пепельноволосый парень вливает в себя остаток алкогольной мешанины и, пробежавшись взглядом по комнате, понимает, как пестрит ранее серенький интерьер. Пить больше явно не вариант, иначе дотащиться до дома на своих двоих он определённо не сумеет. Под несвязный весёлый гомон «Эй, наливай!» Аль-Хайтам всё же позволяет кому-то мазнуть губами по раскрасневшейся щеке. Волна отвращения быстро перекатывается в воспалённом разуме, но затихает также непринуждённо и внезапно, как и зародилась. На картонных ненужных для восприятия персонажей рядом становится слишком плевать. Когда блондинистое пятно целует прямо в губы, Хайтам может лишь ядовито прошипеть «Мерзость» и остаться в прежнем статичном положении. Напившийся Кавех отдаёт вином и перегаром сразу, и так сильно напоминает об отношениях в прошлом, что Аль-Хайтам трезвеет в одночасье, может, не полностью, но достаточно для того, чтобы отвертеться от порции новых жарких поцелуев. Лёгкие засосы на шее, оставленные чуть раньше, он и так не замечает. — Пусти, — устрашающе приказывает Хайтам. Темнота зрачков практически топит сероватые радужки, но в них по-прежнему танцуют злые чёртики, не брезгующие себя показать. Аль-Хайтам под разочарованные крики покидает гостиную, ссутулившись и покачиваясь, ищет, где можно выйти на балкон проветриться. Сейчас он не помнит, какой у Кавеха этаж, но рассчитывает на максимально низкий — с нынешней координацией в пространстве будет неудивительно повиснуть через балконную перегородку. Разбивать вдребезги свою драгоценную черепушку Аль-Хайтам пока не планирует. Хотя, по правде говоря, ему уже хочется довести себя. Совестно и очень стыдно становится в один момент. Неприятные чувства кутают душу в колючее ледяное покрывало, а Хайтам не может с этим ничего сделать. Он стоит на балконе в одиночестве какое-то время и просто позволяет холодному вечернему ветру проморозить тело насквозь, до дрожи и стука зубов. Самое главное — это помогает вернуть более-менее связные мысли в непутёвую голову. Он не рассчитывал на такую тусовку. И он не ждал от себя вновь подобного поведения. Всё возвращается к тем самым пренеприятным истокам, от которых парень ограждался как только мог. С четвёртого этажа возможно сломать шею? Аль-Хайтам уверен, что в его состоянии он перекалечит себя, даже если с табурета спрыгнет. Но это глупость. Сейчас ему очень хочется сделать совершенно другое. Это будет выглядеть жалко, Тигнари не поймёт его правильно и расценит это, возможно, как неудачную шутку. Аль-Хайтам выуживает телефон из тёмно-серых замятых джинс и трижды тщетно вводит несчастный пароль, позабыв нужные цифры. «2912». До него не сразу доходит. Через три дня у Тигнари будет праздник. В пьяном угаре Хайтам забыл про день рождения любимого человека — вот уж точно похвальное достижение. Он ничего не купил для него, о заказах в онлайн магазинах и речи быть не могло — чертовски мало времени осталось. Аль-Хайтам всё-таки справляется с четырьмя несчастными цифрами и без промедления заходит в чат к лисёнку. Хочется написать поэму с извинениями. Это будет выглядеть, как бред для читающего. Аль-Хайтам выключает мобильник и оседает на балконный пол, не справившись с внезапным головокружением и рябью перед глазами. Ему было практически весело совсем недавно, и что теперь? С безразличием пепельноволосый ощущает отвратительную влажность на своём лице. «Мужчины никогда не плачут!» — едко декламировала однажды его бывшая. Несправедливо запрещать эмоции другим, когда сама рыдаешь из-за сломанного новенького ногтя или растрепавшегося локона на кукольной головке. Хайтаму противней становится от призрачных картинок в голове. haitham: Я люблю тебя Очень Тигнари Прости меня за это и ответь хоть что-нибудь Вторая слеза быстро соскальзывает вниз, оставив за собой мокрую дорожку, быстро подхваченную холодным воздухом. Аль-Хайтам отправляет все сообщения залпом и улыбается сквозь пьяные глупые слёзы, мысленно восхваляя существование функции исправления неверных слов в его клавиатуре. Иначе получатель не разобрал бы ни единого слова. haitham: Я бы отдал тебе целый мир Телефон отлетает куда-то в сторону. Хайтам запоздало жалеет о том, что написал это всё слишком импульсивно, а когда решается удалить сообщения, на дисплее уже красуется безвозвратное синенькое «Прочитано».***
Юноша шумно выдыхает через нос, грузно оседая на кровать и даже не чувствуя, как придавливает всем весом бедный хвост. Сказать, что внутренний мир Тигнари неустойчиво пошатнулся в этот момент — не сказать ровным счётом ничего. Простые буковки на экране его телефона громом звучат в голове. Пальцы трясутся бесконтрольно. Он сразу и не может сказать, что служит такой бурной реакции — всё же такой непонятный страх, выплывший из неоткуда, не был подкреплён чем-то весомым. Поначалу Тигнари думается, что это шутка неудачная. Глупое действие в широко распространённой игре, в конце концов, Аль-Хайтам сейчас находится в большой компании и мало ли, чем они занимаются. Следующей мыслью приходит колкая обида на это. Он же действительно любит Аль-Хайтама, и получение ненастоящей взаимности больно бьёт куда-то в грудь под сердце. А если не шутка? Фенек собирался уже ложиться спать, так и не дождавшись от Аль-Хайтама весточки о мероприятии, а теперь ему нужно разбираться с такими вот громкими словами. Почему-то Тигнари легче надеяться, что друг ошибся номером и адресат вовсе не он. Это ранит его, но хотя бы не послужит причиной волнительного нервного срыва. Вот-вот Аль-Хайтам начнёт печатать и извинится за то, что по ошибке наговорил слов любви не тому. Но Тигнари ещё раз пробегается глазами по сообщениям и запоздало видит среди них своё имя. Хорошо. Как на это стоит отвечать? А если это всё-таки нехорошая шутка? Либо же кто-то стащил у пепельноволосого телефон и решил поприкалываться над каждым контактом. Аль-Хайтам не похож на того, кто всерьёз будет решать такие важные вопросы по сети, а не с глазу на глаз. Тигнари со свистом дышит через нос, стараясь сформулировать хоть что-нибудь подходящее. Был бы Аль-Хайтам рядом с ним сейчас — не пришлось бы угадывать тон и первопричину его признаний. Даже если он отрицает — он всё равно сильно любит. И простит, если сказанное окажется не взаправду.tighnari: Правда или действие?
Возможно, он уже не хочет даже знать ответ. Тигнари сильно прижимает к макушке уши, когда собеседник на другом конце провода начинает печатать. haitham: Конечно правда — Боже, ну и дурак! — Тигнари нервно усмехается, глядя в телефон.tighnari: Ты пьян?
haitham: Я люблю тебя Он определённо выпил лишнего.tighnari: Просто не пиши мне больше ничего, наговоришь ведь лишнего, а завтра стыдно станет. Я заберу тебя скоро.
Из сети послушно выходят в тот же миг, позволяя обеспокоенному фенеку наконец немного привести разум в порядок. Нет смысла слушать людей, когда они под градусом. Сейчас совершенно не в их руках контроль своего тела, а задавать здравые вопросы просто бесполезно. Уже через пару минут Тигнари гасит в квартире свет и, укутанный в одну только тонкую кофту поверх домашней футболки, бежит к ближайшей автобусной остановке.***
В подъезде по углам распиханы окурки и прочий мелкий мусор. Воздух прокурен. Как Аль-Хайтам вообще мог предложить ему затусить в таком местечке? Возможно, он просто не знает, в каких условиях сейчас живёт старый друг, и тем не менее всё здесь для фенека отвратительно. — Мне кто-нибудь дверь открывать собирается? — шипит Тигнари, стаптывая ноги у порога подразумеваемой квартиры Кавеха. Из её глубинок доносится пьяный шум и смех. Будь такая возможность, он давно бы уже забрал Аль-Хайтама и они бы уехали как можно дальше от этого неблагополучного места. Но ни один, даже самый яростный стук в дверь ещё ни разу не приносит успеха. Тигнари уже начинает задумываться о том, что здесь его никто не ждёт и можно возвращаться домой. Тонкий слух фенека улавливает пиликанье кнопок у подъездной двери, и действительно, — через мгновение кто-то заходит внутрь. Грузные шаги незнакомого мужчины заставляют Тигнари инстинктивно поджать хвост, но тот быстро проходит мимо, выше, предположительно на четвёртый этаж. Тигнари раздражённо фыркает и повторно отбивает агрессивный ритм ногой во входную дверь. Квартиру наполняют новые шорохи, а когда раздаётся характерный звук открывающейся защёлки, Тигнари шарахается назад. Как ни крути, там его ждут две по-своему неприятные вещи: орава напившейся молодёжи и отдельным пунктом пьяный Аль-Хайтам, дважды признавшийся ему в любви. О, фенек не уверен, с кем страшней ему будет контактировать. Он вообще надеялся, что никогда не увидит своих близких в нетрезвом состоянии, и проблема была даже не в самом наличии алкоголя. Тигнари не хочется, чтобы вечно доброжелательные и заботливые друзья отнеслись к нему, как к потешной игрушке. Ну, судя по всему, за Аль-Хайтама беспокоиться не стоило. Кто-то из присутствующих, кто ещё способен твёрдо стоять на ногах, выводит вяло плетущегося и наспех одетого парня под локоть и выдаёт его буквально на руки Тигнари, словно новоприбывшую посылку. Видеть Аль-Хайтама апатичного ко всему и не в своём уме — странно. Тигнари не понимает, как себя с ним сейчас вести и стоит ли затрагивать последнюю обсуждаемую тему. Он вообще не удивится, если пепельноволосый об этом даже не помнит и написал ему первое пришедшее в голову. Другой уже вопрос, почему признание ему в любви приходит в пьяную голову первым делом. И на это ответа Тигнари сегодня вряд ли услышит. Хайтам не пристаёт к нему и ничем не интересуется. Выглядит так, будто бы уснёт на месте, так и не доехав до дома. Тигнари твёрдо держит его за руку, ведёт за собой, иначе тот бы давно заблудился даже на грёбаной лестнице. В приехавшее такси его приходится заталкивать силой, попутно извиняясь перед водителем за доставленные неудобства. Фенек резче, чем обычно, захлопывает дверцу и падает рядом с Аль-Хайтамом на заднее сиденье. От его пальто пахнет чем-то странно-мятным и цитрусовым, но лёгкие запахи парфюмерии перебивает стойкий спиртной. Несмотря на это, нестерпимо хочется прижаться к нему ближе. Предварительно зажав чувствительный носик, не переносящий такого пышного букета алкоголя. Тигнари действительно решается пододвинуться к Хайтаму, приобнимает ближнюю к нему руку и с громким выдохом прикрывает глаза. Между ними всё по-старому. Это была ошибка. Плакать совсем не хочется, пусть и грустно, а он неустойчив к любым, даже самым незначительным эмоциональным всплескам. И всё-таки отчего-то пусто на душе. Водитель быстро мчит по свободным ночным дорогам, а затем заворачивает в переулок, въезжает в глухой район, где живёт Тигнари. — Приехали? — Ещё минутка, — Тигнари хрипловато отвечает на односложный вопрос, не узнав поначалу даже сиплый голос друга. Ему не помешает хорошенько отоспаться и наутро выпить пару таблеток от болей в голове. — Ты возьмёшь меня к себе? — А куда я денусь! У Тигнари дёргается левое ухо. — Нари, ты самый лучший, ты знаешь? — Если скажешь это, когда протрезвеешь — поверю. Сейчас просто немного помолчи, пожалуйста. Водитель косится на них подозрительно в чистенькое зеркало, а Тигнари только и остаётся ловить его непонятливые взгляды. Был бы он один в машине — наверняка бы к числу покойников себя приписал. Такие едкие гляделки до добра довести не могут и, впрочем, едва ли пьяный Хайтам мог гарантировать фенеку неприкосновенность и безопасность. Ему самому помощь не будет лишней. — Люблю тебя, — мечтательно бросает Аль-Хайтам и чудно глядит в окошко на укрытые ночным мраком улицы. Будто бы не при делах! Одно дело — прочитать сообщение и разволноваться, а уже совсем другое — услышать вживую. Тигнари не виновен в выступивших красных пятнах на щеках и открытой нараспашку шее. — Мы почти дома, поднимайся.