***
Привычная тьма, привычное размеренное пиликанье каких-то приборов; возможно, медицинских? Рядом ощущается чужое присутствие, присутствие чего-то непропорционально огромного и несуразного, но впереди и по бокам не видно ничего конкретного — всё поглощено мраком. Парень понимает, что не бредит и действительно чувствует себя вполне нормально, только ноги затекли и пальцы не шевелятся. Он пытается что-то сказать, но даже дыхание затруднено, не говоря уже о речевом аппарате. На секунду кажется, что из груди торчит что-то трубчатое, пронзая насквозь. На лице плотная маска. Он дышит благодаря ей, не так ли? Темнота потихоньку рассеивается и ему удаётся различить какой-то яркий всплеск света, похожий на метафоричное «видеть свет в конце тоннеля». И он взаправду видит, глаза так легко не обманешь, даже если узкая размазанная щель не даёт идеального обзора. Он видит свет и видит, как в следующую секунду пятно, существующее во сне словно всеобъемлющий купол, вдруг качается и заслоняет краешек той небывалой яркости перед глазами. Очень болит голова, она фактически трескается пополам от изобилия нежданных внешних раздражителей. Голос, который он частенько слышал в своём подсознании, упрекающий его в чём-то странном, больше не вступал в диалог. Парень смотрит перед собой, не моргая около минуты, но сонливость вновь одолевает над его телом, силой вклинивая обратно в чёрное небытие. Это было первое около осознанное пробуждение.***
В квартире Сайно точно так же пахнет пылью, как и снаружи, а при взгляде на преломившийся луч солнца виден становится и её шлейф. Тигнари звонко чихает, просто глядя на него. Каждая комната пуста, Сайно дома нет, он уже какой день ведёт следствие касательно… тех парней. Они натворили много безумия, и Тигнари уверен — на допросе с пристрастием у Сайно они крайне жестоко поплатятся, ведь не зря даже в личных кругах его коллеги называют его «карателем». Да, они поплатятся. Конечно, всем будет очень больно и неприятно, и они будут пускать сопли и частично истекать кровью, сидя в сером, оголённом от мебели кабинете и умоляя не трогать их, засудить скорее традиционным методом, а не изощрёнными карательными методами Сайно. Они будут просить прощения и божиться за свою добропорядочность и никто из них даже не вспомнит паникующее заплаканное лицо жертвы, быть может, даже многих других жертв. Тигнари людей любить не умеет, но никому бы не пожелал оказаться тогда на его месте. Те трое, можно сказать, окончательно подтолкнули его к красивой тёмно-синей баночке снотворного с белой надписью «Melatonin» и многообещающими словами ниже о высоком качестве продукции и обещании спокойного сна. Тигнари хорошо подумал. Он думал об этом всю жизнь, но когда переехал жить к другу промелькнула надежда, как кратковременный катарсис, но, увы, Тигнари быстро смекнул, что психологически в свои двадцать два всё ещё находится в состоянии вечной детской паники. Нервные срывы и дни полной апатии, в которые альтруистичный Сайно даже кормил его с ложечки, ведь устраивающий голодные забастовки Тигнари мало способствовал душевному равновесию. Всё это катилось снежным комом прямо за спиной, уже касаясь пят, но инцидент прошлого месяца подтолкнул его на Тигнари окончательно. Он теперь был частью кома своих проблем и от недавно пережитого изменились даже будничное поведение и взгляды на повседневные вещи. Тигнари есть начал мало — всё равно оно выходило назад даже в самые неподходящие промежутки времени, зато мылся чаще и дольше, мочалкой стирая нежную кожу до сильных покраснений, впоследствии сильно зудящих. Это невозможно было выблевать и смыть, как бы Тигнари ни старался. Он просто грязь, грязное и несуразное существо, которое даже от касаний друга мог дёргаться, сопровождая рефлекс презрительностью в глазах. Но, боже, он не специально. Он не хочет таким быть. Он хочет остаться в памяти друга хоть немного сильным и стойким духом и не дать ему видеть тот самый перелом в мировосприятии. Тигнари ломается всерьёз, ломается до такой степени, что теперь смотрит на включенную микроволновку и трясущейся рукой держит открытую баночку снотворного. Оно сильное, качественное, и, какое чудо, ему продали даже без рецепта. Тигнари не психует и не старается вспомнить счастье в своей короткой жизни — вспоминать-то нечего. Он бы очень хотел, но даже мать добра ему не сделала с тех самых пор, как зачать решила. Хотя почему решила? Залетела случайно, Тигнари желанным ни для кого быть не может, это как мировая аксиома. Пустая микроволновка будет работать ещё пять минут. Погружаясь в тёплый и радостный сон Тигнари мечтает слышать её гудение. Ему жалко Сайно. Он вернётся с работы и увидит труп на кухне, труп того человека, на которого он успел щедро потратиться — и финансово, и морально. Тигнари стыдно за то, что он вложений таких никогда не стоил. Ничего хорошего чувствовать на своей шкуре не должен был, а Сайно просто воспитали таким. Таким небезразличным даже к убогим и потешным. Фенек кушает пилюли, как конфетки, по две за щёку и жуёт прямо с капсулой. Невкусно. Но голова уже начинает тяжелеть. В ход идут и пятая с шестой, и седьмая с восьмой. Свинцовое тело опускается на беленький кухонный кафель. Микроволновая печь трещит успокаивающе, и на десятой таблетке её звук уже охватывает всё существо Тигнари. Целиком поглощает, словно он внутри находится. Но тепло не становится. Становится всё холоднее и холоднее, а сердце слышно особенно сильно и пугающе медленно. Вернее, почему пугающе? Тигнари ждёт этого. Бедный и жалкий его организм, старался для ничтожества. Старался из-за всех сил функционировать, даже когда совсем плохо было, совсем отвратительно. Тигнари обнимает свой хвост в надежде, что сон его будет счастливый. Вдруг во сне он начнёт искренне улыбаться мелочам и даже сможет всерьёз обрадовать какого-то другого человека? Он даже не против попробовать любовь на вкус и цвет, если сон ему предложит. Даже если его ничто и никто не ждёт с обратной стороны, то это не страшно. Микроволновка издаёт доброжелательное щёлканье, отворяя дверцу и приглашая человека забрать готовое угощение. Но Тигнари не слышит.***
Откуда-то издалека доносится размеренное тихое пиликанье. Что это опять такое? Юноша чувствует осторожное касание до своего запястья, но отдёргивать руку почему-то не хочется, пусть это и кажется странным. Тепло и как будто бы щекотно. Его поглаживают чьи-то грубоватые на ощупь пальцы. — Хорошо спится? О, ты так мечтал заснуть. Уже знакомый голос в голове неожиданно рушит весь шарм спокойной тишины лишь с приятным миганием какого-то аппарата и звука, издаваемого им на периферии сознания. Вокруг всё снежно белое и только далеко-далеко от места пребывания парня светится маленькая синяя кнопочка. Ну наконец-то он видит перед собой не тьму, а долгожданный белый! Он всё ещё не понимает, о каких мечтах вёл речь его таинственный собеседник, но это не так важно. Действительно важна чужая шершавая рука на запястье. Он её сжимает в ответ, но получается слишком плохо, пальцы едва шевелятся. Он слышит размеренный тихий голос, достаточно далеко, чтобы различить слова. Однако уже через несколько секунд неясный пазл из десятка тысяч квадратиков складывается в цельную картину. — Тигнари, это Сайно. Как ты себя сегодня чувствуешь? Врачи говорят, что тебе куда лучше, хотя ещё месяц назад, когда вегетативное состояние почти казалось безвылазным, тебе ставили не утешающие прогнозы. Но я не позволял им отключать тебя. И вот мы здесь. Слышишь мой голос? А руку чувствуешь? Думаю, не пройдёт и недели, как ты очнёшься окончательно. Но путь предстоит ещё долгий и без прикрас практически адски сложный. Но ты сильный, Тигнари, я верил в тебя, верю и буду продолжать верить. Надеюсь тебе не снились кошмары? Жду, когда ты лично расскажешь мне обо всём. Я возьму полный выходной, а следствие и без меня хорошо пройдёт. Тигнари совсем не понимает, что имеет в виду голос, назвавший себя «Сайно». Он не знает никого с подобным именем. Хотя он не знал и своё собственное, пока к нему не обратились по нему. А где он находится сейчас? Пахнет медикаментами и чистотой. Сознание, державшееся на плаву около пятнадцати минут, неизбежно гаснет вместе с полуприкрытыми глазами фенека.***
Его преследуют ещё несколько подобных пробуждений, и каждый раз Тигнари удаётся видеть и слышать во много раз чётче. Он понимает, что физическое состояние его находится на нуле и даже при огромном желании успехов он не добился бы. О чём уж речь, если ноги не двигаются? Сайно рассказывает ему много интересных вещей: информирует о новых процедурах и лекарствах, которые используют врачи для поддержания его здоровья, рассказывает о несерьёзных делах по работе и всякие бытовые мелочи. После мучительной черноты монологи его, видимо, друга, кажутся настоящей отдушиной. Как бы Тигнари не стыдился этого, но пока в голове его каша и он размышляет на уровне пятилетнего ребёнка. И он ничего не помнит. Но Сайно и про это рассказал — оказывается, потеря памяти достаточно частый случай для его «болезни» и может понадобиться время, чтобы восстановить её хотя бы частично. Зато даже в бессознательные промежутки сна Тигнари научился чувствовать посторонние касания и своеобразно отвечать на них. Когда он просыпается окончательно, вокруг койки стоят несколько людей, и все поголовно белые, как ангелы. Потом Тигнари уже может различить очертания лиц и белоснежные медицинские халаты. Сайно счастливо сжимает руку фенека, осторожно потрясывая её и шепчет радостно «С добрым утром!» Такая правдивая улыбка не может оставить Тигнари равнодушным, и он тоже лучисто улыбается, насколько может. В груди больше нет той трубки и даже кислородной маски на нём больше нет — это приободряет, в конце концов, в ней не очень удобно. Доктора щебечут вокруг него, перебрасываются какими-то фразами, но Тигнари чужие разговоры подслушивать не желает. Прикрывает глаза и мечтательно покачивает головой на подушке, разминая затёкшую шею. Нижняя половина тела тоже жутчайше болит и ломит, и чем чище становится пробуждающееся сознание, тем ярче эта боль. Тигнари даже скучает по чему-то разнообразному, а то не шибко впечатляет его чередование небытия с диалогами разума. — Всё теперь будет хорошо, — Сайно говорит ему прямо в ушко, доверительно сжимая в объятиях. — Да, всё чудесно, — голос Тигнари напоминает жалобный хрип, всё же он не говорил так долго. Неудивительно, что Сайно предупреждал его об изобилии трудной работы над собой. Но пока Тигнари тихонько улыбается и пытается слабо гнущимися руками обхватить спину друга. — Не зря я делал тебе массажи, — в его тоне прослеживается доброжелательная улыбка и будто бы гордость за самого себя. — Спасибо. Потом Сайно прощается с ним и на смену ему приходит пожилая женщина с сухими, но тёплыми добрыми руками. Она ощупывает мышцы, осматривает его какими-то непонятными новыми приборами и записывает всё в толстую записную книжку. Параллельно ведёт монолог с Тигнари, но он не разбирает слов: просто успокаивающей человеческой речи ему с лихвой хватает. Она как мелодичное птичье щебетанье за окном съёмной квартирки Тигнари — усыпляет и завораживает. Ого, он только что случайно вспомнил кусок прошлой жизни? Затем начали всплывать счастливые беспечные завтраки у окна, после которых он всегда шёл куда-то. На работу? Где он работал? Судя по всему, память просто так не выложит ему всю информацию до мельчайших подробностей и придётся за неё побороться, раз уж Тигнари хочет вспомнить, какими дорожками его занесло в больницу. С помощью сухенькой старушки, пахнущей свежими травами и странной приторно сладкой настройкой, и похожей на сдобную булочку, парень кладёт тяжёлую голову на бок и тут же замечает роскошные пятиконечные цветы, одиноко стоящие в скучной стеклянной вазе. Эдельвейсы. Красивые цветы, Тигнари на них желания в детстве загадывал. Или… Или нет? В любом случае вряд ли столь давняя информация пригодится Тигнари сейчас. Возможно это и вовсе не эдельвейсы, а ромашки или даже белые тюльпаны какие-то, ведь Тигнари видит всё окружение мутным и поплывшим. Он может спросить об этом Сайно, когда тот вернётся. — Сынок, отлично выглядишь для человека, избавившегося от коматоза спустя семь месяцев! — хвалит его женщина, подтыкая краешки одеялка, как заботливая бабушка. А у Тигнари тем временем в глазах темнеет. Сайно ни разу не упоминал сколько он уже здесь проторчал. Он просто подбадривал его словами о том, какой он молодец, какой сильный и стойкий, раз вынес это испытание и вышел из него неоспоримым победителем. Но семь месяцев? Что вообще такое произошло, если Тигнари провалялся в бессознательном состоянии больше полугода? — Извините? — оклик догоняет старушку, когда та уже была готова оставить Тигнари в тишине и покое. Фенек не знает, что конкретно хочет спросить и поэтому напрягает все свои чёртовы извилины для генерации сносного вопроса. — Не подскажите, какой на дворе месяц? Вероятно, конец августа или вроде того? — О, сынок, ты любишь лето? На самом деле, сейчас февраль, — она улыбается ему ласково, потирает ладоши о халат и, не увидя вразумительной реакции у её пациента, вежливо торопится откланяться. В первые часы некоторые даже промычать ничего не могут, а этот малой соображает шустро. У него все шансы на быструю реабилитацию, ей нравится это. В конце концов, такая молодёжь не должна проживать свои эксцентричные, насыщенные горестями и радостями жизни на больничных койках. Чем быстрее он вернётся к потерянным на полгода будням, тем лучше будет для всех, в том числе и для её сострадательного сердца. А Тигнари пусто смотрит перед собой невидящими глазами, недоумевая, почему вдруг из последних событий до происшествия вспомнил промозглую суровую для их климата зиму. Видимо, в голове смешалось всё чересчур подло. Это нестрашно. Белые, белые эдельвейсы напоминают ему кого-то очень родного… Тигнари дремлет, наконец, по-нормальному, и снятся ему просторные, местами густо заснеженные поля эдельвейсов, обращающих на него свои прекрасные белоликие головушки.***
В первые дни, когда Сайно мог подолгу не навещать его из-за загруженности работой, Тигнари спал до абсурдного много, хотя, казалось бы, семь месяцев его «спячки» должно было хватить на несколько лет вперёд. Но тело никогда отдохнувшим себя не чувствовало, и фенек легко мог задремать даже во время массажей и прочей терапии, которая обрушилась на него шквалом непонятностей. Откровенно говоря, парень чувствовал себя отстойным переваренным овощем и безвольной амёбой в одном флаконе, что сильно тормозило процесс восстановления после комы. Но его заверили в том, что медлительность и тугость соображения — ещё не самое худшее, что может встретиться у очнувшихся пациентов, и Тигнари должен благодарить всех Богов медицины за отсутствие психологических и физических отклонений. Риск их развития всё ещё присутствует, однако хуже частичной потери памяти ему вряд ли что-то грозит. Тигнари также не думал, что проблема амнезии будет казаться его лечащему врачу и медсёстрам сущей безделушкой. Когда он не спал и не созерцал эдельвейсы в стакане ему хотелось порыться в закромах своей головы, но из раза в раз его «система» буквально выдавала ошибку, оставляя ни с чем. Конкретная мысль дольше двух часов непрерывного раздумья держаться не могла, как бы Тигнари не пытался натаскать себя методом проб и ошибок. Зачастую всё новые и новые идеи ударяли ему в голову, но только он начинал вспоминать, например, из-за чего загремел сюда, на больничную койку, как тут же ему уже не нравятся общие интерьер и атмосфера его палаты: то цвета друг с другом не сочетаются («Оттенки белого тоже должны быть тщательно подобраны», — заключение эксперта в полудрёме), то ему видится, что угол меж стенами получается какой-то кривой, хотя на самом деле просто надо перестать смотреть в одну точку с наклонённой головой. Таким образом копившиеся в ветреной голове вопросы до Сайно так и не доходят, оставаясь где-то глубоко в недрах плохо работающего сознания. Тигнари неизменно видит один и тот же сон и чудом не забывает его по пробуждению. Он не плохой, но и не ощущается хорошим, от него не грустно, но и вовсе не весело, а ещё Тигнари совершенно точно не понимает, почему его разум подкидывает обрывочные видения какого-то человека. Парень или девушка — не ясно, просто плавающая, как призрак, фигура без конкретных очертания. Она тянет его на себя, зовёт издалека неразличимым голосом, пока вокруг них кружатся и завиваются непонятные красные шёлковые ленты. Видимо, ему многое предстоит вспомнить, и краткие обрывки и факты из условно прошлой жизни ещё не являются ключом к успеху. Зато уже через восемь дней Тигнари в подробностях вспоминает школьные годы с Сайно. Настроения этих воспоминаний в целом кажутся негативными, но если весь посторонний мрак заглушить времяпровождением с другом — то детство у Тигнари не таким уж и плохим было. Он до сих пор не разобрался в своих родителях, но судя по частоте, с которой они его навещали (ни разу), знать их не слишком-то важно. Всё дотошные подробности будут фенеку интересны лишь тогда, когда он наконец сумеет встать обратно на ноги и проковылять хотя бы пару метров, ведь пока что эти две несчастные ходули казались совершенно бесполезным функционалом его тела — они просто существуют. — Хочешь, выйдем во двор? — предлагает Сайно в один день посещения. Он ждёт кого-то, пусть Тигнари уже и забыл его имя, чтобы вместе поехать домой, а пока в их распоряжении минимум часа два. К фенеку потихоньку возвращается восприятие времени и, когда друг сообщает об этом, уже примерно понимает, о чём ведётся речь. — А я полечу, что ли? — наивно спрашивает Тигнари, и в его тоне невозможно уловить ни капли насмешливых ноток сарказма, которые Сайно так привык слышать до инцидента. — Понесу тебя на руках, — пожимает плечами Сайно. Говорит так, будто это проще простого, но едва ли он с лёгкостью поднимет на руки тушу черноволосого, пусть фенек был изрядно истощён долгим временем, проведённым без нормального, местами жирно-каллорийного питания, присущего ему раньше. Может Сайно и служит в ФСБ несколько лет, но, во-первых, он всё ещё не ас, а чуть ли не стажёр, и, во-вторых, он специализируется больше на исследовательских вылазках. И на изощрённых, тщательно обдуманных ужасных пытках. Если уж заводить речь о них, то Сайно давно считает клишированным и безвкусным вырывание ногтей или какое-либо грязное сечение плетью. Все преступники Сумеру давно готовы к подобным детским играм, а поэтому для Сайно они практической значимости не имеют. — Госпожа Закария оторвёт тебе голову, если мы ей попадёмся, — с небольшой задоринкой в глазах заявляет Тигнари, а его энтузиазм выдаёт резкое телодвижение. Он садится практически ровно и даже без посторонней помощи, Сайно мысленно хвалит черноволосого. — Пусть попробует. — Ну пошли тогда! Сказать проще, чем сделать. Тигнари наотрез отказывается невестой ложиться в руки друга и предпочитает этому поездку на спине, однако с этим способом возникают определённые неполадки: из-за слабой чувствительности всего тела Тигнари не может даже повиснуть на чужой шее, что уж говорить о плотной хватке ног вокруг талии. Подсадить его Сайно тоже не может, и казалось бы, их шальная авантюра с треском заканчивается, не успев начаться, как новый голос присоединяется к двум чертыхающимся юношам. — Хорошо вам без меня, да? — в дверях уже какое-то время стоит высокий парень блондин и занимает себя бесцельным вращением меж пальцев ключей от машины. Что и говорить, заезжая за Сайно пораньше, он никак не ожидал с порога увидеть по-детски веселящихся парней, нелепо пытающихся разобраться с управлением собственных тел. Вообще, если брать во внимание старые рассказы Сайно о его мегадепрессивном друге-суициднике с отвратительным детством и грёбаной мамашей, блондин ждал, как минимум, кислую рожу и тупой взгляд перед собой. Он никого не берётся осуждать, но Тигнари, сам того не ведая, за это время принёс столько страданий Сайно, что сосчитать по пальцам просто невозможно. В первые дни их знакомства слёзы прославленного полицая не просыхали ни на час, и видеть его в таком состоянии — по-настоящему тревожно. Тигнари отпрыгивает назад, как уже абсолютно здоровый, и едва ли не валится спиной с койки. В чужих голосах он уже по умолчанию слышит Закарию, норовящую то и дело дать ему самую горькую таблетку непонятного назначения, а за любую провинность сделать самый горячий (буквально) массаж в его жизни. Подумать только! Миловидная хрупкая женщина оказалась принципиальным тираном! — Здравствуй, Кавех, — Сайно чешет растрепавшуюся макушку, недоумевая, почему тот прибыл так рано. Не то чтобы он не рад, но… — Привет, — над белоснежной головой возникают два длинных гладких уха, а затем появляется и добродушная мордочка с маленькой улыбкой. Нет, да этого парня точно подменили во сне! Сайно рассказывал почти про апатичного психа, а перед ним будто школьник, неудачно подвернувший ногу на заброшке. Самый счастливый человек! Кавех вспоминает про установленную частичную амнезию и приговор Тигнари немного смягчается. В любом случае разве возможно выборочно забыть весь отстой в жизни и успешно зажить только радостью? Если да, то Кавех бы и сам прилёг в кому на пару недель. — Что здесь происходит? — интересуется мужчина, проходя вальяжно внутрь палаты. Не дожидаясь вразумительного ответа, он показательно целует Сайно прямо в губы, заставляя Тигнари скосить на парочку весь обоз своей презрительности в глазах. Сайно с возмущением толкает парня в грудь, шипя что-то далеко не лестное в его адрес, и показательно вытирает губы — Тигнари остаётся гадать: делает ли он так всегда при удобном случае, либо это из-за него. Если бы самого Тигнари вот так бесцеремонно целовали на виду других, он бы точно так же паясничал. — Неудачное путешествие в сад. — А вам можно туда? — Кто сказал, что нет? — вскидывается Тигнари. Каков бы выбор не был у его дорогого друга, Кавех создаёт впечатление слишком самодовольного эгоиста даже за первые пять минут их общения. И ещё он чувствует от него недоверие и лёгкий негатив. — Тогда давайте подвезу, — неожиданно смягчается Кавех и садится на край кровати, предлагая широкую спину в качестве транспорта. Сайно не без труда, но всё же удаётся взгромоздить друга на блондина, и, когда они уже были во всеготовности, он позволяет двоим прошмыгнуть из палаты первыми, а сам осторожно прикрывает дверь. Издалека и не скажешь, что эта палата требует дополнительной проверки персонала, а когда туда и зайдёт кто-то — парни уже вдоволь нагуляются по саду. Там, может, не самые впечатляющие виды, особенно в конце февраля, а перед глазами маячат пациенты на колясках и с сопровождающими, однако свежий воздух всегда подарит пользы больше, нежели противный больничный смрад. Тигнари на Кавехе чуть не задремал, когда случайно нанюхался его парфюма. Он даже не специально! Это какой-то знакомый кисло-морозный аромат, который однажды понравился Тигнари, однако теперь сложно было вспомнить. Вообще Кавех весь целиком отсылал его на что-то родное, но думать об этом было не комфортно — в конце концов, это парень Сайно и фенек не должен много думать о нём, неважно в каком ключе. В полусне ему видится запорошенная снегом улица, остановка, и несколько магазинов. Ему не холодно, а абсолютно напротив — что-то греет изнутри тёплой ностальгией. Воспоминания хотят пробиться на волю, но неведомый туман преграждает дорогу. А потом он чувствует вокруг себя нежные и трепетные объятия, накрывающие, будто куполом. Оказывается, это Сайно снимает Тигнари на выходе в сад, чтобы на скамеечке закутать его в своё длиннополое пальто. На улице холодно не до такой степени, а так, едва ли прохладно, но Сайно не спешит расставаться с любимым предметом гардероба. В этой ситуации тёплая вещь оказывается даже очень полезна, ведь простудиться Тигнари сейчас точно не может. Сайно тогда вообще в приёмные часы пускать не будут. — Всё хорошо? — Хм? Да, да, конечно. Всякий бред в голове, пойдёмте скорее. — Мы можем вернуться, если что, — хмурится Кавех, наблюдая странные эмоции на чужом лице. Нет, всё же в кому ему впадать не хочется, имей она хоть все привилегии мира. Когда Тигнари опять подсаживают на спину Кавеха, забавно свернувшегося от груза колесом, нотки родного снова просачиваются во всё его тело. Что-то близкое было связано с этим человеком. Или кто-то близкий создаёт ассоциацию при нахождении с ним. Вряд ли Сайно, он рядом всегда и соскучиться по нему сложно — в любой момент руку протяни и он сожмёт по-доброму. Остаётся… Да кто угодно в принципе, кто угодно. Игривый ветерок на выходе, уже совсем весенний, будоражит. Тигнари ощущает, как вмиг покрывается мурашками. Так давно не бывал на улице. Здесь хорошо. Он жадно дышит свежестью, пропуская кислород через лёгкие, наполняется им так, словно хочет запастись этим чувством на долгое время. Потом они втроём сидят на лавочке, вернее, его почему-то так и оставляют на коленях Кавеха, пока влюблённые воркуют ни о чём. Тигнари полностью устраивает такой расклад. Поддерживать диалог сейчас не хочется, да и очень уж парни увлечены друг другом. Насколько Тигнари помнит, Сайно действительно начинал встречаться с кем-то, вот только сознание его запечатлело девушку, а вовсе не парня. Удивительные вещи творятся после комы. Тигнари слышит чириканье птиц, рассыпанных бусинами на ветках рядом стоящего дерева. На аккуратных клумбах уже растут какие-то цветы, тусклые лепестками и листвой, но всё равно радующие глаз своей скоротечной жизнью. Преимущественно это что-то дикорастущее, Тигнари приглядывается, чтобы рассмотреть получше, но из интересного видит только какое-то подобие маргариток и пару-тройку редких падисар. Забавные жёлтые цветочки попадаются ему на глаза, и фенек хмурится. Это же адонисы, не так ли…? Голова вдруг кружится, воздух сжимается до состояния вакуума, вынуждая Тигнари также жалобно сжаться на руках комочком. Кажется, он сейчас упадёт в обморок или вроде того. Обидно за такое окончание хорошей прогулки, но терпеть жуткое жжение в висках просто невозможно. Он мычит болезненно, привлекая внимание Сайно и Кавеха, а перед взором вдруг одновременно появляются эдельвейсы и адонисы. Здесь не хватает одного человека. Того, кого Тигнари эгоистично хотел бы видеть больше всех, но он почему-то ни разу не пришёл к нему. Внутри всё пульсирует, он стонет и матерится в нос, пугая Сайно до чёртиков. Тигнари злится на друга. Почему он не напомнил Тигнари о его возлюбленном? Разве эта тема не одна из первостепенной важности, которую необходимо было хотя бы затронуть? Да, да, адонисы. Буквально вся их история расцветала на них. И распустилась, зацвела, так почему Тигнари сейчас не чувствует его тёплых ладоней? Из-за комы он стал ему не интересен? Он всё ещё даже не знает, как впал в эту ебаную спячку. Авария, сердечный приступ, нападение? Что вообще могло произойти в их спокойной размеренной жизни? Юноша плачет от бессилия и глухой головной боли, непонимания, глупой запутанности и секретов. Они виделись не больше месяца назад, да действительно, это был конец января, горячая постель и добрые обещания на ушко, заставляющие смеяться влюблённо и быть истинно счастливым. Он не мог находиться здесь семь месяцев, временные промежутки не сходятся как ни крути и кто-то ему определённо недоговаривает. Когда Тигнари теряет сознание, он слышит его обрывочные фразы, своё сокращённое имя, произнесенное с неведомой нежностью, и улавливает нотки кислого парфюма в тот самый день. — Сходите со мной в кафе вечером? — Знаешь, принцессы обычно целуют принца за спасение от злого дракона… — О чём задумался? Очень уж ты сегодня притихший. — Отвезу тебя летом в парк аттракционов, хочешь? Аль-Хайтам оставил его одного в такой тяжёлой ситуации, даже не попрощавшись.