Иной исход

Расчесываясь, Калеб отметил, как быстро волосы отросли. Их снова приходится убирать в хвост, но одна прядь у лица все равно смешно торчит, хоть прижимай ее, хоть нет. Обычно она привлекала внимание Оладушка, а свой интерес он проявлял довольно ощутимо. Кстати, что-то его с утра не видно. Калеб снова сдул прядь и огляделся по сторонам в поисках ножниц. Что он последний раз обрезал? Кровохлебку, может? Тогда они в теплице. Но идти до теплицы не пришлось, Филипп с таким возбуждением взлетел по ступенькам крыльца, что чуть не сбил брата с ног. Ухватил его руку и втащил в дом. - О-о, - тянет он в ответ на недоуменный взгляд, загадочно играя бровями. – Тебе понравится. – Он энергично шарит в сумке. - Смотри! – Кажется, что Филипп с размаху бьет кулаком по столу, но звук выходит липучий и чмокающий. Под убранной рукой остается удлиненный предмет, похожий на гриб, как его там, на местном наречии? А. Не на гриб. На член. Рассматривая, как он упруго покачивается, Калеб хмурится, изо всех сил удерживаясь, чтоб не улыбнуться глупой шутке, но не выходит. - А где остальное? - Нет, это мой, - отвечает Филипп немного оскорбленно, и фырканье вырывается из Калеба наружу. - Точная копия, - продолжает Филипп пылко, не понимая, почему Калеб затрясся и зажал рот руками. - Калеб, сосредоточься, - велит он, вызывая новый приступ смеха. – Точная. Дубликат. Можно сделать еще. Брат делает рукой смахивающий жест, явно показывая, что «дубликату» на столе не место, и сгибается пополам. Говорить он не в силах. Филипп мрачно ждет, пока брат отсмеется, момент торжества безнадежно упущен, настроение пропало. В наступившей тишине он выжидает несколько секунд и вновь повторяет свои слова. - Я нашел способ сделать точную копию… - Ты нашел способ делать точную копию предметов, - перебивает Калеб и голос его все тоньше. - И из всех штук мира выбрал свой член? Филипп, сколько тебе лет? – Он оставляет попытки держаться и так хохочет, что это грозит перетечь в истерику. Филипп его веселья не разделяет, напротив, вид его весьма кислый. - Ну, извини. Ведьма, которая мне помогла, не стала бы бесплатно делиться своими методиками, узнав, что мы планируем наделать деталей для портала в мир людей. – Филипп очень рад, что Калеб наконец взял себя в руки, не сразу уловив, насколько резкой тишиной захлебнулся его смех. - Ведьма сделала это с твоим членом? – уточняет Калеб, и голос его распарывая тишину, вонзается в сердце Филиппа изогнутым ножом. Все не так. Не так должно быть. - Калеб, - мягко произносит он. – Ведьма – мой партнер. – Филипп ждет. Но ничего не становится, как должно, становится только хуже. Не тот он выбрал тон, не для Калеба. - Твой партнер - я. И о ней впервые слышу. Филипп переводит дух. Перед его глазами проносится богатый ассортимент товаров, которые Калеб не оценил бы. Маленькая лавка в глухом тупике, ее не найдешь, если не знаешь, что она там. Но найдя, не забудешь никогда. - Так. Пошли, - трет Филипп переносицу. – Познакомитесь. Ты сразу все поймешь. Таким знакомством хвастаться не станешь. Она торгует своеобразными вещами. - И делает своеобразные манипуляции с членами партнеров. Бесплатно. – Добавляет Калеб. Не громко, не злобно, но Филиппа тошнит от того, как вокруг благоразумного брата сгущается воздух. Он что, ревнует? Быстро, как четки, перебирая в голове все, что он сказал за последние пять минут, Филипп соглашается, что кое-что стоило бы подправить. Сейчас он Калебу объяснит нормально и все перестанет усугубляться. Филипп набирает в грудь побольше воздуха, подумав, выпускает его и набирает новый. - Давай ты меня сначала выслушаешь, а потом я выслушаю тебя, - говорит он как можно спокойнее, хотя почему-то желает рявкнуть. - Мы обдумаем и обсудим все сказанное, затем… Белый, как его рубашка, Калеб не согласен. - Пойду прогуляюсь, - говорит он, обуваясь. – Поговорим, когда вернусь. И штуку эту, - он запинается. – Со стола убери. Мы за ним обедаем. Башмаки Калеба громко топают к выходу и точная копия мягко подрагивает от их шагов. По спине бегут мурашки. Корни волос горят и пламя стекает по челюсти, заставляя каждый зуб расти внутрь корнями, многочисленными и разветвленными. Что Калеб себе позволяет? Калеб не смеет поворачиваться к нему спиной. Калеб должен его услышать. Калеб выполнит, что ему велено! - Нет, ты сейчас меня выслушаешь! Он тянется за братом и видит, во что превратилась дрожащая от ярости рука. Видит вспоротые алым шрамы на коже и зеленые вены до кончиков слишком длинных пальцев. Бугристая длань монстра из ночных кошмаров приближается к рубашке, чтобы рвать ее, чтобы терзать кожу под ней. Филипп с такой злобой сжимает кулак, что слышит хруст сопротивляющихся суставов. Он прячет конечность за спину и хватает ее человеческой рукой, чувствуя, что она выскальзывает по отвратительной густой слизи, капающей на пол. Шлеп. Шлеп. Странно, как Калеб не видит черных сгустков. Калеб, развернувшийся в дверях, видит только половину младшего брата, который отступил вглубь комнаты. Он приложил палец к губам, нахмурил брови и второй рукой «придавил» громкость голоса Филиппа к полу. Жест, которым пользоваться ему приходилось крайне редко. Убедившись, что Филипп утих, он перестал гримасничать и показал пальцем в сторону дубликата. – Убрать. Филипп кивнул. Уходя, Калеб не хлопнул дверью, но. --- - Титан Всемогущий, Калеб! Ты топиться ходил?! Мокрые следы ведут через весь дом в комнату Калеба. Брат выдыхает облачко морозного пара, это в июле-то, закатывает глаза и ежится в насквозь мокрой одежде. Он так наорался, с головой нырнув в ближайшее ледяное озеро, что сорвал горло, выжег легкие и растянул височную мышцу, говорить ему сейчас неприятно и не хочется. Пусть эмоции схлынули, он все еще испытывает боль и не только из-за истошного, никем не услышанного крика. Его заживо сжирала горечь утраты, она же ободрала с зарубцевавшейся ранки плоть, обнажив все отмученное. Он не лжет и рад видеть Филиппа рядом, ощущать его заботу, подчиняться уверенным рукам, избавляющим его от прилипшей одежды, и все же… Его руки тянутся помочь и безвольно падают вдоль тела. Не осталось сил, и он не чувствует кожи. Филипп обреченно сует ему под нос какую-то склянку. - У меня только такое, - извиняющимся тоном говорит он, на что Калеб безучастно кивает. Филипп энергично растирает его маслянистой субстанцией без определенного запаха, ее согревающее действие мгновенно. Калеб закрыл глаза, растворяясь в горячих накатывающих волнах. Кожа вновь принадлежит ему. Он слабо улыбнулся, не в силах проявить благодарность иначе. - Я разбавил, но сразу предупреждаю, что эффект проявится, - закончив, угрюмо сообщает Филипп. - В следующий раз, когда захочешь умереть от переохлаждения, убедись, что у меня есть все необходимое, чтобы тебя спасти. - Да я понял, - отмахивается Калеб хрипло. – Пошли знакомиться с твоим. Партнером по членам из эластомера. – Он знал, что Филипп сейчас же его исправит и не ошибся. - Это каучук. - Да-да. Пусть мне тоже такой сделает, и я буду тебя им побуждать к действиям. Сказал же – убери это. - Я убрал, - огрызнулся Филипп, и обида вспыхнула с новой силой. - «Убрать с обеденного стола», не значит – прилепить к моему столу в спальне. --- - Что это? – Калеб не в силах удержаться от вопроса, слишком уж вокруг много… всего. - Кляп. Ты тут впервые, котик? – смуглая ведьма увидела Филиппа, вынырнувшего из-за брата, и удивленно нахмурилась. - Мистер Виттбейн? Что-то не так с … - С ним все прекрасно. Спасибо за демонстрацию. Мы просто мимо шли. - У-у, посмотрите, «мистер Виттбейн», - издевательски шепнул Калеб, ни к кому особенно не обращаясь, но Филипп пихнул его локтем все равно. - Госпожа Эсмеральда, позвольте вам представить… - Мистер Виттбейн Старший, - задиристо представился Калеб сам, понимая, что происходит нечто непривычное. Ощущение появилось и схлынуло, оставив желание извиниться за тон, хотя ведьма только ухмыльнулась. - Ищете что-то конкретное? Благодаря вашей помощи, дела идут в гору, могу себе позволить некоторые экзотические… - начала ведьма, но оказалась перебита оглушительным звоном стекла, разлетающегося на осколки. Все трое вздрогнули и переглянулись. Ведьма закрыла глаза и снова их открыла, медленно подчиняя желание крикнуть что-то обидное. «Что-то обидное» и так прозвучало сопровождением к шороху сгребания осколков. В помещениях, скрытых от глаз, происходило нечто активное. - А, возможно, и не могу, - выдержке ведьмы можно было только позавидовать. – Итак. Базовый набор перед вами. - Это базовый набор? – выдохнул Калеб, изучая кожаные ремни и плетки, которые не вписывались в его картину мира. Ничего тут не вписывалось. Он сам не принадлежал здешнему миру и, признался он себе, не хотел бы вдруг начать. - Пока необходимый вам товар можно найти на полках и купить за улитки, вы не извращенец, вы – потребитель, - профессионально сообщила ведьма. Из-за двери в углу поползли клубы удушливого дыма. Запахло горелой карамелью. - Ага, не обольщайся, - прошептал Филипп ему на ухо. И дыхание, коснувшись кожи, заставило Калеба сладко вздрогнуть. Атмосфера подчиняющих предметов вокруг давила, но и не смотреть оказалось невозможно. Калеб каждый раз отводил взгляд, когда возникала опасность, что он сфокусируется, но бликующие кольца и крюки притягивали внимание, стимулируя воображение. Маленький гадкий мир засасывал его против воли. - Не обращайте внимания, прошу, - улыбнулась ведьма. – У нас практиканты. В ответ на ее слова, за стеной кто-то отчаянно завыл на два голоса. --- Когда они вышли на свежий воздух, Калеб снова ощутил волну непристойного тепла. Он заметил, что Филипп рассматривает свои ладони, трет их и мрачнеет. - Пошли домой. Думаю, ты тоже это чувствуешь. Станет хуже. Калеб промокнул лоб рукавом. Перед его глазами еще покачивается, тихо позвякивая, цепь с ошейником. И он не может лгать себе, реакции тела однозначны. И неестественны. - Чем ты меня натер? – интересуется он. - Что было, тем и натер. Как видишь, мне тоже перепало. Глаза Филиппа горят, он вцепился в ремень сумки, будто собирается по нему забираться. - Домой, - велит он. И спорить с ним нет смысла. Калеб обдумывал увиденное, и дотерпел почти триста метров дороги, пока, наконец, не сдался. - Тебе не кажется, что это унизительно? Филипп молчит, сопит и ускоряет шаг, желая раздеться, ополоснуться, не сдаваться на волю своего же эликсира, но у Калеба развязан язык, и Филипп не может не отвечать ему, находясь в таком же положении. - Что конкретно? - Веревки и ошейники, - Калеб сглатывает. – Колодки. Я видел что-то вроде маленькой клетки для того, чтобы не давать плоти воли. Это не унизительно? Стараясь не падать в яркие цветные изображения обнаженного брата в колодках, Филипп обдумывает ход мыслей Калеба, но понять, что унижающего и оскорбительного может происходить в кровати между двумя влюбленными людьми, не может. Обдумывает он так же и свою роль, как принимающего, и кроме восторга предвкушающей тревоги ничего не чувствует. - То, что ты принес домой. Копии. Это же тоже используют, да? Филипп сглатывает. Он уверен точно, если бы Калеб велел ему закрыть рот, раздвинуть ноги и принять в себя то, что решил в него ввести, то подчиниться не ощутилось бы обидным. Филиппу не кажется ненормальным выполнить любую фантазию брата, как бы далеко та ни зашла. Пусть неприлично и возможно болезненно, но это же не насилие, не агрессия, чтобы сопротивляться. Это игра. Взрослая игра. Фантазии, подхлестнутые вопросами брата, выглядят столь объемными, что тело сжимается в той точке, до которой Калеб мог бы его достать. Живот наполнился приятными мурашками. Взрослая игра, которая выглядит интересной. - Используют, - бросает он. – Хочешь попробовать? Проверить, насколько он точен в контурах? – Идея топит его расторможенный рассудок. Он разворачивается и смотрит на Калеба в упор, – Есть новое масло. Без запаха, не липкое, как тебе нравится. Тебе понравится. – Видеть Филиппа таким стыдно, понимать, что он сам выглядит не лучше – стыдно вдвойне. - Нет. Нет, Филипп, я не хочу. Брат не услышал отказа, Калеб читает это по его лицу и качает головой. - Я не хочу. И я не хочу это обсуждать и оправдываться не обязан – прерывает он возможные уговоры. - Тебе чего-то не хватает между нами? Филипп приходит в себя. Да что ж за день сегодня такой? Он чувствует себя над пропастью на тонком канате. Калеб неправильно его понял. Калеб не должен обижаться. Он не знает, что сказать, чтобы не испортить сильнее, что и так испорчено, а каждое слово сегодня грозит именно этим. Вот и дом. - Калеб, я не сделаю ничего, чего ты не хочешь. – Он пропускает перед собой кивнувшего брата и закрывает дверь на ключ. - Не злись, - просит он, прижимая Калеба к запертой двери спиной. – Все эти устройства придумал не я. Но я изучал их, и нашел интересными.- Рот его пересыхает. - Но это не важно, это просто способы. Мне всего хватает. Ничего не нужно. Только ты. Калеб не злится, он дает себя обнять и снова раздеть. На этот раз от него не требуется притворства. Близость Филиппа желанна, пусть это и краткое действие химических реактивов. Обманывать брата неприятно и очень легко. Филипп столь близкая мишень, что не промахнешься. --- Калеб под ним стонет. Его бедра сжаты, но это стыд сжигающего желания. Он не смеет себя трогать, не смеет попросить сам, он надеется, что брат настроен на него и угадает, что нужно сделать. Взгляд Калеба приковывает предмет на столе, который Филипп забыл. Или оставил нарочно. Брат жадно перехватывает направление взгляда и от его ухмылки можно прикурить. - Хочешь? - спрашивает Филипп. – Можно? Он обещал не заводить разговор об этом, но глядя на горячего изнемогающего Калеба, на его красные губы, сдерживаться не хочет. Калеб распален и плохо соображает, но слова Филиппа ему понятны. Закусив губу, он смаргивает влажными ресницами. Тело его гудит, на месте совести - черная яма, куда по спирали скатываются все мысли. Он не может смотреть на брата, потому и не видит, каким огнем горят его глаза. Еле слышно он выдыхает – Сделай. Филипп сгорает от любви, сказанное Калебом не подходит ключом под замки, запирающие его идеи. Поэтому он угадывает согласие. - Ты не будешь жалеть! Калеб хватает его влажной рукой. - Ты не будешь торопиться! Будто Филипп собирался. Калеб зажмурился, не уверенный, какую позу принять, Филипп сам разворачивает его на живот и рассматривает с головы до ног. Все заводит его, и трагически сведенные брови, и поджатые пальцы на ногах. Калеб очень напряжен, ему будет сложно, но каждый сантиметр его кожи выдает предвкушение. Да, это не совсем настоящее чувство, оно усилено и углублено. С другой стороны, Филиппу сдерживать порывы привычно, на Калеба же обрушились все желания, которых он боялся, но ничего сверх. Если он желал, то и сейчас желает, лишь более явно. Все, чему Калеб сопротивлялся, сейчас его поглотило. Филипп ласкает брата между ног, делая все, чтобы сладкая дрожь растаяла, он старается, и бедра Калеба блестят, а на копии столько масла, что входя внутрь Калеба, она издала чавкающий жадный звук. Калеб сразу сжался, но твердый предмет внутри вынудил его раскрываться навстречу. И Филипп потрясенно ахнул, когда это заметил. Он какое-то время развлекается, заставляя взрослую игрушку преодолевать сопротивление. Давит, а потом тянет ее наружу. Наслаждаясь мгновением, когда выделенная головка исчезала внутри стиснутых мышц, и Калеб покачивался вперед; наслаждаясь, когда она покидала их, и Калеб тянулся ей вслед, не желая выпускать. Красивый. Послушный каждому движению. Совершенный. И совсем-совсем его. Филипп представляет из себя котел кипящего обожания, ничего иного. Он вдавливается в Калеба глубже, вызывая стон, но Калеб все так же двигается за рукой, когда Филипп дразнит его. Движения все удлиняются, задевая Калеба все глубже, он хнычет, как мальчишка, ноги его дрожат, руки разъезжаются в стороны, он чувствует, как по нему поднимается испепеляющий огонь и готов молить о разрядке, но за мгновение до нее, Филипп загоняет игрушку глубоко и убирает руку. Брат разочарованно ерзает, дыхание его обиженное, он не может поверить, что Филипп так с ним поступил, все оборвал. В отчаянии он не противится, когда Филипп, перекатившись вперед, кладет руку на его лобок, они замирают, прислушиваясь к пониманию, что внутри Калеб заполнен до предела. Под ладонью, под кожей, под мышцами расположена твердая точная копия Филиппа. Теперь пульсирующий раскаленный оригинал наполнит его спереди. Так желает Филипп. Сквозь туман отчаянья, Калеб понимает лишь горячую нежную головку на губах. Он покорно открывает рот и дает Филиппу втолкнуться спереди тоже. Чувства непередаваемы. Внутри него нагретый твердый предмет и удержать его стоит некоторых усилий, а спереди такой же, но пряный и набухающий, двигающийся сам. Калеб поглаживает его языком и сосет. Филипп не нуждается в долгих усилиях, вида брата с томным расфокусированным взглядом и его тихих поскуливаний хватает, чтобы кончить Калебу в рот, сотворить ужасную дерзость с его деликатными губами. Калеб торопливо прикрывается рукой и между пальцами проступают стыдные белые капли. Филипп умереть готов от того, как одинаково отражается свет на сперме, на слезах Калеба, на его влажном лбу. Он садится, устраивает брата на себе, баюкает, но недолго, рука его снова ложится на каучуковую игрушку и Калеб распахивает глаза, полные мольбы. Ему тоже не требуется много. Филипп доводит его до оргазма в несколько движений, и зачарованно рассматривает, как сжимается Калеб вокруг жесткого мешающего основания, усиливающего конвульсии. Уткнувшись в Филипа сгорающим лицом, Калеб просит вынуть из себя. Брат не торопится, он склоняется, разворачивает его и долго целует в губы, игнорируя попытки Калеба отстраниться, ведь вкус во рту ему неприятен, и спокойное отношение Филиппа к таким вещам его нервирует. Для Филиппа же все это ерунда, и он немного насилует брата, нисколько того не смущаясь. Он целует его и ласкает, даже, когда напряженные секунды изъятия по спирали из сжатого тела уже позади. Масло капает на простыню с его пальцев, то, которое охлаждает, и Калебу становится легче под его лаской, пусть он и не смеет в этом признаться. Филипп касается растянутого Калеба, недоверчиво трогает по кругу, проникая пальцем внутрь, и понимает, что не дышит от восторга. Когда он вспоминает о необходимости дыхания, его первые попытки похожи на всхлип. Он вспоминает так же и вспышку ревности, немыслимые предположения о том, что он способен обрести счастье с ведьмой, у брата за спиной. Пусть даже и секундное. - Калеб, - шепчет он брату в своих объятиях. – В моей жизни только ты. Он шепчет много чего еще, потом вдруг Калеб понимает, что это не сквозняк из распахнутого окна, а его кровь перестала кипеть. Он зарывается в брата, в одеяло и принимает на себя адреналиновый откат. Мучение ужасно, но Филипп рядом, он гладит, сжимает, успокаивает, облегчает панику и боль. Между ног Калеб ощущает опустошение и слабость. Он хочет пролежать в кровати сто лет, пока мир его не забудет, его развязность, пошлость и то, как он не мог контролировать движения бедер навстречу действиям рук брата. Он испытывает к себе отвращение. Филипп не устраивает никакой трагедии из того, что произошло. Он не привык судить себя слишком уж строго, разрешая принимать жизнь со всей ее чередой проб и ошибок. Когда его самого перестает потряхивать, он выравнивает дыхание, и устраивается поудобнее обдумывать, сколько еще могил хороших идей в форме отказов можно обнажить. --- Филипп робко касается плеча Калеба и с облегчением чувствует его руку на своей. То, что между ними произошло, прекрасно. Филиппу никогда не было так хорошо и сладко, все его тело поет, но он понимает, что воспользовался уязвимым состоянием брата и обязан понести справедливое наказание. За несдержанность, за жадность, за опыты со смазками, в конце концов. Проклятые ведьмы! С самого начала он знал, что от такого заказа хорошего ждать нечего! Стоили ли те деньги, чтобы ради них предавать доверие Калеба? В ушах Филиппа Калеб стонет, умоляя не останавливаться. Бедра все еще чувствуют вес Калеба и то, как он скакал на нем, закинув голову. Как подергивалась непокорная прядь над его лбом. Филипп знает сейчас две вещи. То, что он сделал, нельзя оправдать и простить, и то, что он бы повторил все снова, если бы выпал шанс исправления. Он целует брата и встает, немного пошатываясь. Собирает в шкаф раскиданные вещи, деликатно пряча в их куче каучуковую копию, чтобы потом отмыть, сдвигает на место стул. Заметив, что Калеб не спит, молча наблюдая за его суетой, Филипп присел возле кровати. - Я тебя унизил? – боязливо спрашивает он. – Мне оправдания нет, я от тебя совсем голову потерял. И валить все на колдовство не собираюсь. К его изумлению и облегчению, Калеб не начинает с упрека. Калеб так говорит, будто сам виноват в случившемся. Не лукавя, Филиппа это устраивает. - Нет. Я просто не готов к такому экстриму. Филипп промолчал, вспоминая, как Калеб прогибался в пояснице, чтобы открыться для проникновения внутрь себя. Как шире расставлял колени и сражался со своим телом, желая облегчить скольжение. Даже сейчас под одеялом тело Калеба блестит от смазки. Не готов он. Кто тогда кричал, изрывая рот похотью и мукой? - Мне некомфортно думать, что я тебя ограничиваю, но я ведь тоже решаю? Я решил, что это перебор. Тебе так не кажется? Филипп заставляет голову коротко наклониться, выражая полное согласие. Но ему так не кажется. Он понимает, что на этом запрете обязан выстроить новую ненастоящую границу в своем восприятии мира, и не хочет. Он жил, зная, что нельзя брата целовать. И сколько времени они потратили на этот нелепый запрет? Как хорошо стало, когда, наконец, он сгинул. Для чего он изначально существовал? - Все, чтобы тебе было хорошо, - шепчет Филипп, нежно пожирая брата взглядом. Синеву под ресницами, засос на шее, ранку на губе. Он тревожится, что прокусил ее, но Калеб сделал это сам. Боль секундно отвлекла его от понимания, что происходит. И хотя все существо Калеба молило отменить творящуюся реальность, он двигался в задаваемом Филиппом ритме и слышал свои стоны, не способный их сдержать. Если он чувствовал такую страсть на месте лжи, то, что же испытал Филипп, искренне пламенный всегда? Калеб поцеловал Филиппа в ответ, не морщась от укола на месте закровившей ранки. Всю свою боль он полностью заслужил.