Иной исход

- Что такое Кошмаренная ночь? - Без понятия, если честно, - Филипп проверил, заперт ли засов, но после слов брата подергал дверь снова. Послюнив палец, Калеб отлистал назад страницы календаря. – Ну, смотри, мы пережили Слизнятницу, - Филипп содрогнулся всем телом, но ничего не сказал, - Лонтл, Сезон Кипящих Дождей, Хамлоуин, Жухельник, Двадцать десятое Иньяня, канун Кануна, Пахлавиль. Сегодняшняя ночь указана, как «кошмаренная». И еще удачная для стрижки и посадки ольхи, - дочитал он мелкий шрифт. Филипп принял из рук Калеба книгу и изучил страницы сам. - Давай предположим самый очевидный вариант. Нам всю ночь будут сниться кош… - …ки! – закончил Калеб, невинно глядя Филиппу в глаза. Повисла укоризненная пауза. - … шельки! – выкрикнул Калеб быстро, когда Филипп попытался договорить, и со смехом увернулся от летящей в него книги. *** - Так, кристаллы нашел. Если хочешь наловить, давай попробуем. Вдруг хорошо продадутся. Филипп вытряхнул из кошеля все кристаллы, отобрал наиболее прозрачные и протянул Калебу. Тот ловко вплел их в узор из лозы, закрепленной на рамке. Внизу рамки еще болтались птичьи перья, мелкие косточки, ракушка и две пряди волос – светлая и темная. Необходимости во всем сразу не было, но ловить кошмары, так уж наверняка. Ловушку подвесили над кроватью. Пожелав друг другу недобрых снов, они легли плечом к плечу, рассматривая, как она проворачивается в потоке воздуха. - Нервничаешь? Филипп покачал в темноте головой. Сны его редко бывали приятными, ночи, дарующие голове отдых в пустоте и тишине, уже воспринимались наградой. А вот о том, насколько страшными бывают сны плохие, он знал, кажется, все. Присутствие рядом Калеба очень помогало, но предстоящая необходимость пережить нечто такое, ради чего в заголовке не пожалели красной краски, его напрягала. Над головой, обещая защиту, позвякивала ловушка. Филипп стиснул ладонь Калеба и с ответным сжатием почувствовал себя лучше. Услышав, как Калеб облизывает губы, Филипп захотел присоединиться. Отвлечь брата от сомнительной идеи, предложив свою. Поэнергичнее. Но Калеб перехватил руку на своем животе и сипло сказал. - Я тут, с тобой. Поделим кошмар напополам и поймаем. И больше он тебя не потревожит. Любовь брата, желающего вернуть ему спокойный сон, для чего рискующего своим, захлебнула горло Филиппа обожающей нежностью. Пальцы, что сжимал Калеб, дрогнули, и ладонь стала влажной. Филипп бы умер за брата и убил, этим стучало его сердце, этим наполнялись его легкие. Какое-то время он лежал совершенно счастливый. А потом началось. Воздух стал теплым и тягучим, все звуки завязли в нем. Тела наполнила истома, сквозь гул в ушах раздался отдаленный звон, заставивший их вздрогнуть. Это далеко на площади часы принялись отбивать заповедное время, все медленнее, все неотвратимее. Пусть далеко, но в самое нутро. Тем не менее, Калеб уснул на шестом ударе, Филипп, слушая тревожный птичий щебет внутри головы, сопровождавший каждый удар, на тринадцатом. *** Их кошмар начался одинаково. Если бы они решились обсудить увиденное, когда проснулись в холодном поту, то удивились бы такому совпадению, но ничего они не обсуждали. Молча обменявшись взглядами, они полезли за потяжелевшей Ловушкой, а когда достали, отправили ее в печь, где она долго истошно верещала, пока не прогорела. *** Калеб проснулся дома. В их старом доме. Тело, все еще скованное ленивой тяжестью, пошевелиться не могло. Сверху на нем кто-то сидел, но рассмотреть фигуру не давал густой туман, подсвечивающийся по границе обзора, туман потихоньку таял, вокруг Калеба обвились ласковые руки. Филипп, сверху конечно же сидел Филипп. Он выпрямился и сдвинул на лохматый затылок маску с рожками. Его очаровательное личико даже не подростка, ребенка, осветила улыбка. Калеб испытывал счастье от встречи один удар сердца, а потом оно забилось тяжело и часто. Малыш Филипп потянулся к его губам, проник между ними языком, смущая земляничной сладостью и липкостью. Когда Калеб отвернул голову, кожа его губ секундно потянулась за кожей губ Филиппа и разлепились они весьма неохотно, будто пытались срастись. - Филипп, так братьев не целуют, - строго проговорил Калеб и понял, что не прав. Он сам целовал младшего брата в губы много раз, получая горячий ответ. Сегодня утром. Вчера ночью. – Это поцелуй для того, кого ты любишь, - все же нашел он в себе силы закончить. Глаза младшего брата налились слезами. - Ты не любишь меня? – неверяще спросил Филипп, и голос его дернулся от ужаса, как разбиваемый колокольчик. Под хрупкую дрожь Калеб чувствует в себе силы приподняться. - Как ты можешь такое говорить? – укоряет он, и Филипп смотрит на него со странным выражением лица. – Докажи, - требует он. – Докажи, что любишь. – Заметив на лице старшего брата замешательство, он подсказывает. – Поцелуй, как правильно. Понимая, что руки тоже ожили, Калеб подтащил к себе мальчика и покрыл частыми быстрыми поцелуями его щеки и лоб. Филипп хохотал и заслонялся, но потом ладони его совершенно не по-детски легли Калебу на лицо. Больше Филипп увернуться не дает, удерживает за шею, присасывается к губам. Язык его смел и губы горячи, Калеб упирается в худенькие плечи, но во сне выходит у него ватно, бессильно. А Филипп вцеловывается в него и сияние голубых глаз обжигает. - Филипп, что за игры? – в безуспешных попытках освободиться, Калеб понимает, что обнажен и тело брата тоже лишено одежды. Это придает ему сил, но последний отчаянный толчок, видимо, слишком силен. - Ты ее любишь, меня ты не любишь, - неожиданно зло говорит брат, слизывая с губ густой ягодный сок. - О ком ты? - лукавит Калеб, смутно понимая, что маленький Филипп еще не бывал в мире ведьм. - Ты меня обманываешь. Если бы любил, не обманывал, - наискосок через румяное личико пролегает разлом, источающий зеленую слизь, отчего Филипп жалобно ойкает и заслоняет лицо руками. Из-под пальцев течет зелень и капает на Калеба. Она обжигает, но не это тревожит его сейчас. Фигурка Филиппа теряет четкость контуров, он будто начинает таять на глазах. - Что мне сделать? Я все сделаю! И Калеба накрывает озарение, как он может спасти брата. Способ есть. Филипп согласно елозит сверху и Калебу не сбежать от растекающейся темной слизи. Он растлит этого нежного ребенка, своего маленького брата. - Люблю тебя. Я люблю тебя так глубоко, сейчас покажу, насколько. Вся моя любовь будет в тебе. Она станет тобой! На губах ягодный сок солон и пахнет каленым железом. Именно обжигающая белая боль и выкинула Калеба из сна, заставив глотать слезы, текущие до самого подбородка. Чья-то рука вытирала его лицо, и подняв глаза, он увидел перед собой встревоженный взгляд голубых глаз. Этот Филипп взрослый. Под ресницами у него синева, а у лица плавает шарик света, послушный широкой ладони. - Калеб? Калеб? Ты кричал. Калеб? Ты тут? Ты со мной? Отбив от лица руку, Калеб потряс головой, забыв в какую сторону кивать. Он никак не мог отдышаться, отвращение к себе и боль за Филиппа роняли внутрь его живота тяжелые камни. Филипп что-то говорит, слов Калебу было не разобрать из-за шума в голове, но движение губ он видел, и почти благодарен, что эти губы, принимающие его член по утрам, - губы взрослого мужчины. И что голые округлые плечи уже не птичьи выпирающие косточки. Взрослая мужская ладонь держит его руку. Взрослая мужская ладонь поглаживает по волосам. И так до тех пор, пока сам Филипп не проваливается в сон, успокаивая Калеба шершавым следом старого ожога и тихого, но точно не детского, похрапывания. Только так Калеб засыпает, думая о том, сколько раз он сам укачивал Филиппа после тревожных ночных пробуждений, когда ладошка Филиппа была совсем нежной, и он не храпел, а смешно посвистывал носом. «Ты меня не любишь!» осело в ушах и впитывается, пускает корни насовсем. А Филипп его любит. Всегда любил. Возможно, необычно сильно. Но нельзя же жаловаться на то, что тебя любят. *** - Филипп, довольно, - говорит Калеб и в глазах его нет больше искорок. Другой Калеб отводит взгляд и поджимает губы. – Филипп, так братьев не целуют. – Подтверждает он. И вроде слышанное неоднократно, сейчас, на два голоса произнесенное, отдается внутри ранящим неутихающим эхом. - Между мужчинами не принято вести себя подобным образом, - настаивает третий Калеб. - Не принято. Не делают. Мы не будем. Ты не будешь. – В унисон говорят все втроем. Мягкий голос Калеба, утроенный, обидный, и никак не вспомнить правильный ответ на истину, которую он несет. - Нас приняли, мы должны были вписаться. Заботливый брат – удобная роль. Но я теперь свободен и никому ничего не должен. В моей жизни нет места для братьев. Калебы с грустными улыбками замолкают. И хотя Филипп зажал уши, приятный голос брата, утроенный, звучит внутри и разъедает душу. - Без него было бы проще, зачем он тебе? - спрашивает один из Калебов другого. Филипп быстро переводит взгляд на него, в жажде ответа, но тот только хмурит лоб, будто и сам не понимает, зачем ему Филипп. - Я женюсь и заведу детей. Брат мне не нужен. И Филипп понимает, что все так. Калебу не нужен брат. Это больно, но правда. Он всегда это знал. Кто виноват? Кто-то же виноват? В голове смеется красивая умная ведьма. - Я люблю тебя, Калеб, - в отчаянии шепчет Филипп, но шепот его заглушен тремя досадливыми вздохами. – Ты любишь меня не так. «Я любил тебя, как умел» - думает Филипп. - Ты захотел большего, просить которого я бы не посмел. Калебы переглядываются и равнодушно пожимают плечами. Их глаза не имеют блеска, как мертвые. Очередь Филиппа проснуться и таращиться перед собой, не веря наступившей тишине. Калеб спокойно спит в его постели и не просыпается, когда Филипп вжимается в него, только улыбается сквозь сон и гладит обхватившие его руки. Разум его дремлет, но любовь к брату – чувство первичнее всех прочих чувств. Стараясь сшить себя с реальностью, Филипп повторяет про себя, что Калебы из сна вели себя бессердечно и несносно. Калеб один-единственный и не может быть у него никаких двойников. Это все злая жестокая магия ведьм. От которой вполне можно спрятаться на груди Калеба. Все хорошо. Филиппу не нужно большего, у него есть все, чего достаточно для счастья – Калеб и его взаимные чувства. Теперь они нашли место, где подобная связь не карается смертью, они выстроили новую жизнь. Все будет хорошо и еще лучше. Над головой сыто звенит ловушка. Кристаллы мутные, а перышко обуглилось, но кошмарам до конца существования предстоит петлять лабиринтами паутинки, сплетенной Калебом. Успокоившись и отдышавшись, Филипп смеет вновь закрыть глаза и перед тем, как провалиться в сон без сновидений, еще раз позволяет себе представить, как проснулся дома, в их старом доме, от двух разомлевших Калебов, щека к щеке ублажавших его, устроившись между ног. Пока их горячие языки жадно сталкивались на его члене, третий Калеб целовал его свободным ртом, а потом они вдвоем смотрели, как Калебы отвлекаются на потрясающе сладкий примиряющий между собой поцелуй, после чего снова возвращаются к Филиппу и увлеченно теснят друг друга щеками. Они горячо дышат, и этот жар Филипп чувствует ниже пояса, когда засыпает. А Калеб чувствует на себе тяжесть руки и расслабленно выдыхает. Кошмары бьются о стенки тюрьмы и бледнеют в предрассветной дымке.