Я (не) хочу тебя любить

      Никита не торопился открывать глаза. Хотелось ещё немного полежать, насладиться полудрёмой, отсрочить появление головной боли, которая обязательно придёт, если встать. А ещё ему такой сон снился… Кирилл там был, вещи всякие неправильные вытворял, ужас просто. Тут ни экзорцисты, ни святая инквизиция, ни всякая дезинсекция с дезинфекцией не помогут. Даже если воды святые лить будут и огнём жечь. Подорожник тоже не спасёт. И Никита вот не отставал от Кирилла в этот раз. И так это всё было восхитительно, будто он в другую реальность окунулся, где это правильно и нормально. И так реалистично, что он до сих пор помнит эти ощущения и тяжесть Кирилла на себе чувствует. Особенно последнее до сих пор ощущалось максимально реалистично.       Никита лениво приоткрыл глаза и чуть не подскочил на кровати. Этот сон, точнее совсем не сон, лежал на нём, мирно посапывая. Никита аж его дыхание на своей коже чувствовал. Приятное такое. И нога с рукой так правильно и удобно лежали, и обнимать его так правильно и комфортно. Только вот…       Никита осторожно выполз из-под Кирилла и огляделся. Очень сильно спасало то, что друг спит достаточно крепко и не подрывается при малейших изменениях в окружающем мире. В отличие от Никиты. У него ещё со школы выработалась привычка реагировать на каждый звук и шум. Примерно в то же время, когда в семье всё по одному месту пошло. А Кирилл вот спал. И Никита, смотря на него, понял, что сегодняшняя ночь была наверно самой спокойной за долгое время. Он вот даже выспался, и голова не сильно мучила. А Кирилл такой хорошенький, когда спит… Жмурится что-то, нос свой морщит, губы бантиком складывает.       Никита аж умилился. Тепло такое по телу разлилось, и улыбка невольно расцвела на лице. И так страшно стало, когда он это осознал. Ну не нормально же стоять и улыбаться от того, как друг спит. Нет, если бы он спал как каракатица, то тогда ладно, с этого вам кто угодно велит от души поржать, ещё и на фото зафиксировать. Но он-то спал мило! А ещё этот сон… Никита заставил себя оторваться от созерцания этой прелести и пробежался глазами по комнате в поисках штанов. И лучше бы он этого не делал.       Штаны уютно устроились в углу, вместе с Кирилловой шубкой и чулками. Мозг любезно подсказал, что это друг их туда зашвырнул. Прямо как во сне. Никита с опаской глянул в другой угол, где во сне лежали салфетки. Вещи ладно, мало ли совпадение. А вот если и салфетки лежат там же… А они лежали. А Никита в шоке хлопал глазами, не желая осознавать, что сон, кажется, был совсем не сном. И Кирилл ему совершенно не образно… ну вон то самое, что он вчера делал. Господи боже, блять…       Что же он натворил, еблан…       Никита. Не Кирилл. Кирилл не еблан. А Никита да. И ещё какой. Он же был почти трезвым! Какого чёрта он не оттолкнул Кирилла? Не из-за того, что это мерзко. Точнее мерзко, конечно, и так не должно быть, но Никита еблан, а не долбоёб, и понимал, что вчера ему было слишком уж хорошо и приятно. И вообще он бы повторил, наплевав в очередной раз на неправильность. Её и так в его жизни через край. Одной больше, одной меньше. Какая уж теперь разница. Он уже пропащий человек, ему уже ничего не поможет. Только если голову отрубить. Или член. Которым он вчера думал.       Никиту вновь охватило прекрасное чувство тошноты. Мало того, что он сам встал на неправильную дорожку и активно по ней катится, так ещё и друга тащит за собой в яму, что ждёт их впереди. В неуютную такую, с кольями на дне, которые в попу упираются, лишая остатков чести и достоинства. Не известно, с чего Никита решил честь и достоинство в попе сконцентрировать, но он это сделал и менять что-либо не собирался. И Кирилла он портить не хотел, а всё равно радостно подтолкнул его на сторону зла своей инициативой поцелуйной. Придурок.       Никита тихо вышел из комнаты и прокрался в туалет, склоняясь там над унитазом. Мерзость. Какая же он мерзость. Испортил Кирилла. Опорочил его, осквернил, надругался, к греху склонил. И, кажется, слишком дохуя на себя берёт. Но ответственность с себя он снимать не собирался. Всё его слабовольность виновата. Пошёл на поводу у своей похоти и испортил всё, что мог. Свою нормальную жизнь похоронил, друга закопал.       А теперь расплачивается за это. Так, как и должен, самым мерзким способом. И понимал, что не такая уж это и большая плата за то, что он натворил. Тем более… Как бы не хотелось себе в этом признаваться, но то, что произошло вчера, оказалось лучшим в его жизни. Так ярко, так приятно, возбуждающе это всё было. И Кирилл такой… Такой, будто так и должно быть. Никита, если честно, каждый день готов с унитазом обниматься ради таких ощущений. Но Кирилл…       Никита на секунду прикрыл глаза и встал, нажимая на слив. Мысли слепыми котятами шастали по голове и тыкались во все углы, не зная куда им приткнуться. Никиту вновь разрывало от осознания своей ужасной неправильности. Так хотелось сказать, что вчерашнее ему не понравилось, что это было отвратительно, что ничего хуже с ним не происходило. Так хотелось закричать, что он нормальный. Нормальный!       Так хотелось сказать, что вчера он был слишком пьян, не отдавал себе отчёт, не соображал адекватно, перепутал Кирилла с девушкой, думал о девушке в процессе. А на самом-то деле он нормальный. Нормальный!       Так хотелось не помнить вчерашнего, не знать о том, что между ними произошло, не замечать реакции своего организма на Кирилла, продолжать думать, что он нормальный. Нормальный…       Никита проскользнул в ванную, не без радости отмечая тишину в квартире и отсутствие Кирилла, и включил воду погорячее. Нормальный он, ага, как же. Минет ему делала, к сожалению, не снегурочка, что виляла весь вечер своей попой. И видел в тот момент он Кирилла. Понимал всё и наслаждался. И не думал о том, как сегодня в глаза смотреть будет. И себе, и Кириллу. Особенно Кириллу.       Он же, получается, предал его. Предал их дружбу. И себя он предал. Кирилл же давно про него всё знал. И всё равно продолжал общаться, донести пытался, пока не стало слишком поздно и была возможность всё исправить. Вылечить эту болезнь до того, как она корни пустит. А Никита, дурак, отталкивал его, кричал, что он нормальный. Кирилла считал идиотом, поддерживающим то, что не нужно.       Не в ту сторону воевал, дебил.       А теперь всё. Святой боржоми уже не спасёт. Обе почки отвалились. А с ними и гетеросексуальнось ручкой помахала и ушла в закат вместе со здравым смыслом и мозгом. Остался Никита один на один со своим пидорством. Как старуха у разбитого корыта. И чёрт его знает, что со всем этим теперь делать.       Вода ни капли не помогала с решением этой задачи со звёздочкой. Есть одна гейская константа в лице Никиты и одна переменная по имени Кирилл. Переменная крайне неустойчива и тянется к чему-нибудь стабильному. Но та стабильность, что нашла себе переменная, слишком плохо на неё влияет. Вопрос: почему Никита такой еблан?       Ему бы поговорить с кем-нибудь, кто знает, как с этим бороться. Или с тем, кто мозги поможет вправить и не даст испортить Кирилла. Никита тяжело вздохнул, стирая капли с лица и выключая воду. Второе, конечно, предпочтительнее. С первым возникали некие трудности. Не то чтобы он не хотел бороться, наоборот. Но если раньше он думал, что девушки не те ему попадаются, что у него ранняя импотенция, проблемы, может, какие, то сейчас, осознав, что импотенцией пока и не пахнет, а девушки ему попадались те, просто члена у них не было… Прямо анекдот какой-то. Правда не смешной, зато жизненный.       Никита вылез из ванны, наспех вытираясь полотенцем. Попробовать бороться с этим можно, но нужно ли? Он же теперь знает, где его истинное удовольствие. Знает, что не хочет возвращаться к тому, что было до Кирилла. Знает и грызёт себя за это. Даже отражение говорило о том, какой он всё-таки пидор. И взгляд у него такой… полный безнадёги, разочарования в себе, но всё же пидорский. И где были раньше его глаза? Всё же видно! Никита сжал кулаки, отворачиваясь от своего отражения. Аж смотреть противно. А ему со всем этим ещё и жить.       Никита сам себе покачал головой и вышел из ванной. Чего только Кирилл в нём нашёл? Он же совершенно обычный, хоть и пидор. А Кирилл… Никита вновь невольно улыбнулся, увидев, как эта заспанная прелесть выползает из комнаты. С бардаком на голове, потягивается так сладко, ногами своими босыми переступает, и фигура у него… лучше чем у девушек.       — Доброе утро. — Кирилл смущённо улыбнулся и пошёл в сторону Никиты.       — Доброе.       Никита так и застыл на месте, как та самая статуя, стоящая на столе и у которой нету… Совести, принципов, самоконтроля, выдержки, мозгов и гетеросексуальности. Да. Остальное, вроде, в наличии.       Никита вот даже не понимал, чего он стоит около двери. Ему бы отойти, дать Кириллу место, дабы избежать неизбежного, обойти его, в комнату зайти, одеться, а потом собраться и уехать куда подальше. Отсидеться дома, обдумать всё, решить, что делать со своей проблемой, найти пути выхода, придумать речь для Кирилла, чтобы он понял, какая вчера произошла ошибка, но при этом не обиделся и не воспринял всё на свой счёт. Он-то вчера был великолепен, в отличие от Никиты. Никита вот даже рукой своей нормально ничего не смог сделать без дружеской помощи. Целоваться только лез, как умалишённый. Последнее, впрочем, от правды не далеко ушло. А остальное… Да из него даже гей так себе! Ничего нормально сделать не может. Придурок.       Зато стоит, смотрит во все глаза, как Кирилл к нему приближается, и дышать забывает. У него от одного приближения друга внутри всё переворачивается и кровь мозг обходить начинает за ненадобностью данного органа. Действительно, зачем ему мозг, когда есть улыбка Кирилла и руки его, мягко касающиеся обнажённых плеч. Спасибо хоть трусы додумался надеть. Ебать какое достижение, конечно, ну да ладно.       Никита так и стоял, не в силах оторваться от Кирилла, который скромно глядел из-под своих опущенных ресниц, да руками медленно вёл по плечам, а потом и по самим рукам. Изучающе так, едва касаясь и пуская этим мурашки по телу. Никита не просто стоял, его переёбывало немножко от желания притянуть к себе это создание красивущее, да заобнимать всего, приласкать, почувствовать, как ответная заинтересованность начнёт упираться хоть куда-нибудь. А Кирилл с утра выглядел, словно ангел, сошедший с небес. Нежный такой, непорочный, в отличие от Никиты.       И плевать ему было, что сходил этот ангел, судя по его взъерошенному виду, кубарем по лестнице. Я упала с самосвала, тормозила головой, про Кирилла, да. Но Никита вот потёк уже, и даже если Кирилл сейчас рыгнёт и подмышку почешет, а сам весь в грязи перепачканный будет, то Никита лишь умилённый вздох из себя выдаст.       Аллё, дурка? Пора, приезжайте.       А Кирилл, не встретив сопротивления, переместил руки на живот, медленно скользя ими за спину Никите и обнимая его. Кирилл вот, вроде, не холодный был, а разница в температуре их тел вполне ощущалась, когда он прижался посильнее и уложил голову на плечо, легонько касаясь своими прохладными губами разгорячённой Никитиной шеи.       — Кир…       Никита прикрыл глаза, не в силах сделать что-либо ещё. Что-то правильное и такое как надо, как должно быть, а не как сейчас. Кирилл был везде. Своими руками, которые он уже переместил наверх, закинув на плечи, своими губами, которые вырисовывали на шее хер поймёшь какие узоры, телом своим прохладным; достаточно прохладным, чтобы почувствовать разницу температур, но недостаточно, чтобы остудить весь запал. А запал там был… Ну в полной боевой готовности всё стояло. Скомандуй — тут же выстрелит. Не то чтобы от последнего Никита был в восторге, но это всё же нравилось.       — Ммм?       Кирилл оторвался от такой манящей шеи и поднял голову, утыкаясь носом в щёку, и прижимаясь посильнее. И чуть слабее. И снова чуть сильнее. Ему вот непонятно же было, что же это такое в него упирается, вот и проверял как мог, ну. Чего вы начинаете? Кирилл вам не этот, он культурный, друзей не развращает, себя этим не разжигает, и, конечно же, никакого удовольствия не получает от таких движений и тихих, но тяжёлых выдохов Никиты. Ну что вы, в самом деле. Это же так отвратительно! Дайте два, пожалуйста.              — Ки-ир…       Никита плыл, как бумажный кораблик в бурной реке. Никита плавился, как шоколадка, забытая на чёрном кожаном сидении в чёрном автомобиле. Никита еле сдерживал себя от позорных стонов и активных ответных движений. То, что происходило вчера — пиздец. То, что творит сейчас Кирилл — пиздец в квадрате. Так легко, так непринуждённо двигать бёдрами противозаконно! Этого так мало, но в то же время слишком. Слишком пошло, слишком развратно, слишком возбуждающе, хотя куда ещё-то, блять! Кирилл ещё и к уху поближе переместился, выдыхая в него так, что ёб твою мать, блять, Кирилл! Пиздец уже не происходил где-то во вне, он тёк по венам и артериям Никиты, поджигая так, как и не снилось.       Хотелось разреветься от того, как правильно это всё чувствовалось, и как неправильно было давать Кириллу продолжать загонять себя в эту яму, из которой нет выхода. Уж Никита знает. Ему бы хоть за что-нибудь зацепиться, кроме Кирилла, разумеется, чтобы в себя прийти, да остановить этот грязный и неправильный разврат. А пока выходило только за плечи друга хвататься, жадно вдыхая воздух и стараясь не скулить от удовольствия вперемешку с безысходностью. Воздух. Кириллом пропитанный. Не какой-то там отвратный, потный, грязный, а тот самый настоящий, от которого предохранители рвёт. И с лёгким душком перегара. За него-то Никита и зацепился, как ДиКаприо за деревяшку возле тонущего Титаника. И усиленно вдыхал, не надеясь, что его пустят на тот самый спасительный кусок древесины. Он чувствовал себя как сомелье, находя в этом амбре нотки дуба, которого дала его психика, и послевкусие отчаяния, которое так и царило в воздухе. Правда он больше на похмелье походил, но кому какое дело.       — Хватит… пожалуйста…       Даже тихий шёпот больше походил на отчаянный скулёж, с таким жирным и ощутимым «но» в конце, которое так и кричало «но если ты продолжишь, я всё равно не оттолкну». Да и куда там, когда пальцы Кирилла так ловко сжали его соски, а губы вновь искали на шее самые чувствительные точки. Последнее, конечно, весьма бесполезное занятие, ибо Никита весь сейчас как одна сплошная чувствительная точка. Куда не дунь — всё мурашки вызывает. И дрожь в коленочках. Впрочем, с ними пора уже к врачу. Не должны они в таком возрасте в таком количестве подкашиваться.       Но Кирилл всё же остановился, убрав свои бесстыжие руки на стену и остановив губы эти бессовестные. Только бёдра остановил именно так, чтобы едва касаться обоюдными эрекциями. Изверг, ну! Никита вот точно скоро не выдержит и своим скулежом плаксивым выразит всю тщетность бытия. Ну почему всё запретное настолько сладко и желаемо, а? Почему нельзя это сделать неприятным? Или хотя бы не запретным и правильным. Ну вот очень нужно. Прямо в данный момент. А то от таких касаний крыша съезжает.       — Что-то не так? — Кирилл провёл носом по щеке Никиты.       А у него от одного только взгляда голубых глаз тревога в голове. И паника. Гей паника. Что-то не так, блять, да. Всё не так. Слишком приятно, слишком близко, слишком Кирилл, слишком слишком, блять. Не должно так быть. Должен же хоть кто-то оставаться нормальным в этом сошедшем с ума мире.       — Ты… — Никита тяжело вздохнул, сжимая руки, которые какого-то чёрта лежали у Кирилла на талии. Не было у него аргументов, которые этот искуситель сейчас воспримет. Просто не было. — Не умылся.       Только голый долбоебизм и желание не останавливаться. Никита всё сильнее убеждался в том, что он конченая тряпка, которая готова стелиться перед Кириллом от одного движения его пальца. Собачкой верной сидеть в ногах и ждать, когда хозяин обратит внимание. Или остановит это гейство действо. Должны же быть хоть у кого-то мозги в этой паре.       Никита до последнего верил в то, что военное воспитание отца сделало из него кого-то сильного, непробиваемого, готового хоть в огонь, хоть в прорубь с разбегу. А по факту он только в Кирилла готов. По уши. Таким он слабым оказался… Будто и не проводил все свои каникулы на сборах, где из них воспитывали «настоящих мужиков». Херню они воспитали. Безвольную. Которая не может противостоять своим слабостям.       — Ох, простите, ваше благородие. — Кирилл хихикнул и отошёл от Никиты, коротко кланяясь. — И вы простите, — он опустил взгляд и дотронулся пальцами до жутко напряжённого члена, который моментально ответил на касание, дёрнувшись навстречу, — ваш хозяин против грязных приставаний.       — Кира-а… — Никита закрыл ладонями лицо. Стыдно так было, просто ужас.       — Шо Кира? — Кирилл всплеснул руками. — Отойди, умываться пойду.       Никита на ватных ногах поспешил скрыться за соседней дверью. Нотки недовольства так отчётливо проскальзывали в словах Кирилла, что вина волной накрыла Никиту. И всё равно где-то в глубине билось чокнутое осознание, что всё он сделал правильно. В ладоши хлопало, кивало нервно и смотрело бешеным взглядом. Какое же оно тупое это осознание…       Кирилл лишь фыркнул на это позорное бегство с поля гействий действий. Нежное создание какое нашлось. Вчера вот сам лез. И даже инициативу проявил. А сегодня что? Включил недотрогу, блин. Нет, ладно, Кирилл не ждал, что ему и кофе в постель притащат, и ласками обласкают, и сердечками в глазах похвастаются, но со своим стояком теперь что делать-то? То есть понятно, что для начала перестать эрекцию обзывать трубами, а потом уже собственноручно избавляться от этого слегка мешающего, но не неприятного, обстоятельства. Но хочется-то не этого!       А того, чего хочется — заперся за соседней дверью и занимается непонятно чем. Кирилл покачал головой и скрылся в ванной. У него у самого тут один вопрос встал. Что со всем этим делать. И с этим, внизу который, и вон с тем, за стенкой. Да, конечно, Кирилл понимал, что легко не будет. Он-то уже смирился, принял свою ориентацию, преисполнился в конце концов. Ему вот интересно всё и не так уж и страшно. То есть страшно, но только из-за первого раза, а не из-за члена чужого. А у Никиты случай потяжелее будет. Он вот с принятием никак не разберётся. Вчерашнее-то под огромным вопросом было. Ну, Никитины ответные ласки. В себе Кирилл не сомневался. Как и в соблазнении друга.       Он вот даже план приготовил на все случаи жизни. А Никита сам взял, да и шагнул навстречу. И план ко всем чертям поломал. Вот куда его теперь девать? Ещё и перевыполненный. Кирилл как бы собирался только свою часть сделать, чтобы во-первых, самому попробовать, а как оно. А, во-вторых, Никите показать, что и вот так тоже нормально и приятно. С надеждой, что справится не совсем плохо. Ну и получилось, наверное. Ведь если было бы плохо, то Никита не… ну… вон то самое, вы поняли.       А уж когда он признался, что сам хочет что-то сделать, то у Кирилла сердечко ёк-ёк сделало. Никита! Сам! Член чужой потрогал, ну и вон то сделал. Вот надежда и не хотела умирать, что Никита и с утра такой же лапочкой будет. Но нет. К ним откат, судя по всему, пожаловал. Ну, когда ты вроде да-да, а утром встал и понял, что нет-нет. И опять всё по новой. В голову там информацию о случившимся укладывать, себя как-то принимать, осознавать, что ты вчера натворил. А там недалеко и до того, что «да больше никогда в жизни!», даже если всё понравилось. Это не Кирилл такой умный, если что. Это Марк ему рассказал.       А ещё он просил не издеваться над другом и не напирать. Если, конечно, Кирилл с ним что-то планирует в дальнейшем строить, а не просто напугать бедолагу до усрачки и отбить всё желание принимать себя. Вот Кирилл и не напирал. Слушался Никиту, даже если понимал, что причина высосана из пальца. Ничего, будет и на их улице праздник. А пока вопрос один решить нужно. Который всё ещё стоял, между прочим, и внимания к себе просил. А кто Кирилл такой, чтобы самому себе отказывать?       Правильно, не дурак он. Поэтому включил воду и быстро под неё залез, опуская руку туда, куда следовало уже давно. Тёплые струи мягко били по голове и плечам. Приятненько так, но всё же не очень удобно, поэтому Кирилл немного отошёл, не торопясь поглаживая член, распаляя себя этим ещё больше. А ведь за стенкой стоит Никита и явно занимается примерно тем же. Кирилл аж хихикнул от абсурдности ситуации. Собрались два друга подрочить в соседних помещениях. Где-то уже аплодирует хороший тамада за такие интересные конкурсы. Им вот только соревнования на скорость осталось устроить, и совсем шикарно будет.       Но шутки шутками, а воображение так и подкидывало картинки того, как Никита ведёт рукой по своему члену, глядя при этом Кириллу в глаза. И так это было красиво и возбуждающе, что рука сама перешла на более быстрые и даже слегка грубоватые движения. Кирилл и не знал, что он такая извращуга, и что ему настолько понравится фантазировать о таком. Но что приятно, то приятно. Долой самокопания и вперёд фантазия!       Никита ведь может не только себя ласкать, природа не просто так придумала человеку две руки, и Кирилл в данный момент совершенно не сомневался в том, что вторая предназначена именно для ещё одного члена. Дружеского. И Никита в фантазии обхватил член Кирилла рукой, прямо как вчера, неуверенно, но с явным намерением сделать это. Кирилл, конечно, двигал сейчас рукой намного увереннее, но и желания растянуть это действо не было. Вот если бы с Никитой, тогда да, мучайте его сколько влезет. А так, закончить бы с этими приятными движениями и выйти к Никите в довольном и расслабленном состоянии. Ещё раз попытаться обнять его, поближе оказаться, поговорить, дать понять, что произошедшее вчера очень даже хорошо и правильно.       И сейчас так хорошо и правильно было… И пусть Никита за стенкой, удовольствия от этого меньше не становилось. Кирилл смыл с себя все последствия «правильности» и наспех домылся. К Никите хотелось. Он как планета, а Кирилл его спутник. Ванильно до ужаса, но пусть идут все в жопу, Кирилл сегодня ванилька. Дайте ему ванильный латте и сигарет с ванилью. А ещё духи ванильные, булочку с той же хернёй и палочку этой ебучей ванили в попу вставьте, а то напрашивается.       Кирилл вышел из ванной и поёжился. Где был его мозг, когда он решил, что не замёрзнет в одних трусах после душа? Ах, да. О Никите думал. Молодец какой. А Кирилл теперь мёрзнет как дурак. Ну да ладно, что ему мороз, когда Никита сидит весь такой смущённый за кухонным столом, в телефон утыкается, пытаясь скрыть свою неловкость, чай нервно попивает. Кирилл вот тоже так чаю хочет, что аж не может. А стульчик он случайно поближе к Никите передвинул. И на кухонную тумбу облокотился, отставив попу, только лишь для удобства, ну.       — Вчера каких-то второкурсников побили. — Никита скромно отодвинулся чуть в сторону, когда Кирилл сел рядом.       Ему после очередного неправильного утра слишком стыдно перед Кириллом было. Особенно за свою слабую волю и орган этот предательский. Отрежет он его когда-нибудь, ей-богу. Но позже. Пока нужно было сохранить хоть какое-то самообладание и не поддаться вновь искушению потрогать Кирилла.       — Это каких это? — Кирилл отодвинул кружку и заглянул в дружеский телефон. — А, этих.       Кирилл махнул рукой и вернулся к чаю. Побили и ладно, подумаешь, ужас какой. Там на фото всего пара синяков и ссадин на них было. Не так уж и сильно им досталось. А вот вопрос, что с Никитой делать, был куда важнее. Нет, правда, что делать-то? Валить и трахать не вариант — сбежит от страха, судя по его виду. Обсудить вчерашнее? Кирилл ещё не настолько преисполнился, чтобы вот так открыто обсуждать свой первый в жизни минет. В его исполнении в смысле. Пообниматься? Хотелось, но… Никита сегодня в недотрогу играет. Оставалось, похоже, тоже поиграть в «ничего не было». Забавная игра на самом деле. Полчаса назад чуть не потрахались, а сейчас чаи вот гоняют, беседы светские беседуют. Кирилл не рекомендует. Занимайтесь любовью, а не чаем. Любовь лучше согревает. За это Кирилл отвечает.       — Ты их знаешь? — Никита, нахмурившись, повернулся к Кириллу.       — Ага. — Кирилл беззаботно кивнул, отпивая чай. Надо, наверно, ещё и поесть. — Вчера в туалете пристать ко мне пытались. Прикинь, додумались, придурки. В туалете! — Кирилл вскинул указательный палец вверх. — В разгар дискотеки! — Он покачал головой. — Видимо, не до тех докопались.       — К тебе приставали? — Никита полностью развернулся к Кириллу, наплевав на то, что так его колени упирались в бедро друга. Голые! Ужас какой, а.       — Ну… — Кирилл слегка нахмурился. — Не то чтобы прям лапали или ещё что. Я не особо врубился в цель их доёба. Да и не хотел, а то они нервные какие-то были, кулачки свои сжимали. Там другие пришли, ну я и свалил. Чё я, дурак что ли, вести с ними объяснительные беседы?       — Кира-а… — Никита покачал головой и закрыл лицо руками.       Как он может так спокойно об этом рассуждать? Это же прямое доказательство того, что нельзя так! Неправильно это переодеваться в женскую одежду. И гейство ваше это неправильное и избегать его нужно. А он Кирилла ещё на это толкает… Ужасно. Так ужасно, что опять подташнивать начало. Прекращать этот ужас нужно. Как бы не хотелось уверовать в то, что и так можно. Нельзя. Нельзя так и всё тут. Против природы это. И здоровьем за такое расплачиваться придётся. А то и вовсе жизнью. Никита не хотел бы, чтобы Кириллу плохо делали и больно. И он должен это остановить. Любой ценой.       — Шо Кира? — Кирилл недовольно цокнул. — Девятнадцать лет уже Кира. Ничего же страшного не произошло.       — Да как ты не понимаешь? — Никита отнял руки от лица и посмотрел на друга. — Это же опасно!       — В туалет ходить? — Кирилл вскинул брови. — Ну простите, я не привык по углам нужду справлять. Придётся как-то смирится с тем, что организму иногда надо туда ходить.       — Кир, блин! — Никита всплеснул руками и встал. — Кончал бы ты с этой хуйнёй.       — С какой? — Кирилл повернулся на стуле, чтобы получше видеть это нервное создание.       — С переодеваниями своими! — Никита закусил губу и добавил тише: — и пидорством этим.       Кирилл натянул на себя выражение лица а-ля «ты серьёзно?» и медленно поднялся со своего места. Нет, ну вы слышали? С «пидорством» кончать. Да, ага, побежал уже, аж волосы назад. Он вам тут не для этого преисполнялся и члены чужие в рот совал. Учила же мама — не суй в рот всякую дрянь! А Никита та ещё гадость, судя по его пламенным просьбам заканчивать. Ой, простите, кончать. Таким приказам он только в постели готов подчиняться. А, ой, не туда его опять понесло.       — Кто-то, — Кирилл подошёл к Никите, кладя руку ему на плечо, — вчера от этого самого пидорства, между прочим, кон…       — Кир! — Никита перебил друга, скинул его руку с плеча и отошёл к окну. — То, что было вчера… Это…       — Если ты решил позатирать мне про ошибку, то иди в задницу. — Кирилл недовольно фыркнул, скрестив руки на груди. Обидно, знаете ли. — Я не считаю это ошибкой. И ты не считаешь, а просто пытаешься сопротивляться очевидному!       — Очевидной неправильности если только. — Никита развернулся, сверля взглядом Кирилла. — Ты живёшь в каком-то розовом единорожном мире! И не хочешь понимать, как это опасно!       — Да где опасно-то, блять? — Кирилл всплеснул руками. А внутри такая злость разрасталась. — Ты видишь тут кого-то кроме нас? Какие проблемы?       Ему вот тоже не просто, между прочим. Устал он от этой упёртости и непробиваемости. Раздувает из какой-то херни проблему вселенского масштаба. Ошибкой он это считает. Придурок. Обидно. До детских соплей до колен. Как такое вообще можно говорить? Говно нетактичное. Так и хотелось отправить его в пешее эротическое. Пусть вон идёт в свой серый мир без единорогов. И радуется своей нормальности.       — То есть того, что тебя чуть не избили за юбку, тебе мало? — Никита сделал шаг вперёд. — Хочешь, чтобы тебя всё-таки подкараулили за углом и избили до полусмерти? Так вперёд. Иди объяви на всю шарагу, что ты пидор! Только меня в это не вплетай, ок?!       Кирилл уже открыл рот, чтобы сказать, что вот пойдёт и скажет, назло ему, но почти сразу закрыл и глубоко вдохнул. Его Марк предупреждал. Надо относится с пониманием к чужим чувствам и переживаниям. Надо держаться, поддерживать и не усугублять. Блять. Хули так сложно-то?       — Я понимаю, что ты переживаешь. — Кирилл себе памятник мысленный воздвиг за успехи в психологии. И подошёл к Никите. — Но мы со всем обязательно справимся. И у нас всё будет хорошо. — Кирилл обнял Никиту и захотел себе ещё один памятник. За выдержку и поддержку.       — Ничего. — Никита высвободился из объятий и оттолкнул Кирилла. — У нас. Не будет!       — Конечно, не будет! — Кирилл всплеснул руками и еле удержал себя от идеи вцепиться в плечи Никиты и хорошенько так встряхнуть, чтобы мозги на место встали. — У тебя ж кишка тонка признать, что тебе понравилось и ты бы повторил! — Сносите памятник, Кирилл не удержался.       — Ложь, пиздёж и провокация! — Никита сделал шаг вперёд с явным намерением распустить руки, но вовремя передумал. Только сопел недовольно.       — Охотно верю, блять. — Кирилл оттолкнул от себя Никиту. — Трус!       — Да пошёл ты в жопу. — Никита пошёл на выход из кухни, толкнув плечом Кирилла.       — Вот сам и иди туда, придурок!       Кирилл злобно скрестил руки на груди и отошёл к окну. Пусть валит, идиот. Кирилл не нанимался терпеть такой откровенный пиздёж. Всё равно ведь вернётся. А если нет, то и пусть катится в свой нормальный мир и дохнет там от скуки.

***

      Мурашки по коже от холода. Никита совсем не мерзлявый, но после не сильно тёплой маршрутки очень хочется окунуться хоть в какое-нибудь тепло. И от мурашек этих противных избавиться хочется. А никак. Они вот даже не факт, что от холода бегают.       Никита весь мозг себе съел, пока ехал обратно домой. Плохо так с Кириллом получилось… Он так хотел спокойно донести до него все свои переживания, всю суть опасности и необходимость действовать в рамках нормальности. Не хотел обижать Кирилла. Думал, что сможет не обидеть его. И что Кирилл поймёт всё.       Глупый. С чего только решил, что Кирилл сможет его понять.       В подъезд Никита буквально залетел. Холод так и норовил забраться под кожу. Кирилл ведь с ним так и не попрощался. Только стоял и окно сверлил своим взглядом. И мёрз. Никита видел. Умеет уже отличать по одной спине, когда другу холодно. И так хотелось на него хотя бы плед накинуть, но… Рома Зверь завещал, что надо сразу уходить, чтоб никто не привыкал. Вот Никита и ушёл, убеждая себя, что всё сделал правильно. В который раз правильно.       Но ничерта это не спасало от угрызений совести, которые он упорно заталкивал поглубже в себя. И желание написать, извиниться, объясниться спокойно, он тоже заталкивал так глубоко, как только мог. Получалось только хреново. Кирилл ведь прав. Во всём, сука, прав. Никите вчера понравилось. Да так, как никогда не нравилось. И в квартире, кроме них, никого. А значит и проблем ждать неоткуда. Бери да занимайся непотребствами сколько влезет в своё удовольствие. А что не влезет, можно растянуть и затолкать. Но это уже Кирилловы шуточки. А Никите сейчас не смешно. Ему грустно.       Дверь в квартиру он открывал в полном унынии. А оттуда сразу же начало нести алкогольным душком. Так это заебало, если честно. Никита вот взрослый уже, а всё равно внутри всё сжимается и заставляет действовать как можно тише. Лишь бы не услышали. Лишь бы не доебались. Лишь бы не тронули. Съехать бы отсюда, да пока денег не хватает даже на самую маленькую комнатушку. Работать больше нужно, а учёба не даёт. Вот и приходится позорно красться в свой же дом. И в сотый раз задаваться вопросом почему. Почему именно у него такой отец. Почему чем-то вкусным в их доме пахнет только по праздникам, и то не факт. Почему он должен бояться. Почему алкоголь в их доме используется вместо завтрака, обеда и ужина. Почему эти ебучие ключи так громко упали на пол…       Никита тяжело вздохнул и поднял эти чёртовы железки, молясь, чтобы его не услышали. Наивный. Но куртку всё же снял максимально тихо. Хотя и слышал уже приближающиеся шаркающие шаги, от которых мороз по коже, и сердце в пятках отсиживается. Никита прикрыл глаза, готовясь к очередной порции доёбов. Так устал он от этого всего… Куртку хватать с ключами надо, да бежать куда подальше пока не стало слишком поздно. Но за дверью зима, дядя уехал, друзья точно сейчас не приютят, а ночевать в подъездах… Никита пока ещё не хотел причислять себя к бомжам. Да и пронесёт, может быть. А там только в комнате скрыться останется, да дверь запереть…       — Ты где был? — Отец, покачиваясь, хмуро глянул на Никиту и прислонился плечом к стене для устойчивости.       — У Кирилла день рождения отмечал. — Никита стянул ботинки и отпихнул их ногой в угол, чтобы не мешались. — У него и ночевал. Я маму предупреждал.       Никита оценивающе глянул на небольшое пространство между другой стеной и отцом. Не проскользнёт. А жаль. Раз уж до его местоположения докопались, то дело дрянь. А мама, похоже, опять к подружкам сбежала. Ну и ладно. Ну и хорошо. Ей не достанется. А вот ему… Никита видел по этому лицу, на котором расцвело отвращение, что перспективы у него так себе. Сильно так себе.       — У этого пи-идора? — отец скривился ещё сильнее, хотя казалось бы, куда…       — Он натурал, пап. — Никита тяжело вздохнул.       Глупый. Какой же он глупый. Почему не додумался про девушку какую-нибудь сказать? Ту же Иру, например. И Кирилл у него не пидор. Ага. Такой же натурал, как и он сам. Но в данной ситуации это, наверно, не самое главное. Тут лучше не о натуральности размышлять, а о том, куда бежать, ибо отец сделал шаг вперёд, сжимая кулаки. А на Никиту будто ступор напал. Да и куда бежать из этой маленькой прихожей?       — А может, это ты пидор?! — Отец сделал ещё один шаг вперёд, сокращая расстояние до минимального для удара.       Никита чуть не засмеялся от такого. Истерически так. Но улыбка всё же прорвалась на лицо. Пидор. Именно так, без всяких «но». Не остановил себя, не смог вылечить. И Кирилла таким сделал. Такой он еблан невозможный… А отец, похоже, растолковал эту улыбку совершенно по-своему, и со всего размаху ударил Никиту кулаком по лицу.       Удар у него всегда сильным был, а в комплекте с ненавистью и вовсе уничтожающий. Никита не удержался на ногах и рухнул на пол, машинально прижимая руку к лицу. Такая боль сильная по телу разлилась, что даже приятно на секунду стало. И мысли все-все из головы вылетели.       — Вырастил отребье. — Отец смачно харкнул прямо на Никиту и ударил его ещё и ногой в живот.       Никита сжался в комок лишь машинально. Сознание просило ещё ударов, да посильнее, чтобы вся дурь из него вышла. Да только отец уже ушёл, оставив сына так и лежать, скрючившись на полу. Больно было. Каждой клеточке больно. А в голове только одно крутилось.       Всё отец сделал правильно. Таких как Никита уничтожать нужно, чтобы заразу эту не распространяли.       И с Кириллом Никита правильно поступил…