Светяшка

      — Это госпожа Гудзи, — шепчет Тома, передавая трубку.       Расслабленно лёжа на заднем сиденье, Аято говорит:       — Я слушаю.       Аяка, устроившаяся у него в объятиях, сонно приподнимает голову.       — Господин Камисато, — голос Яэ сочится сарказмом, — мне доложили, что охрана осталась в вашем поместье, а вы уже два дня не появляетесь дома.       — И кто же из слуг меня предал? — с усмешкой осведомляется Аято.       — Пора бы привыкнуть, что я знаю всё и без таких низких уловок. Признавайся, кто на этот раз?       — Фамилия Альберих тебе о чём-нибудь говорит?       — Постой-постой, тот долговязый пижон, который подпевает дорогой Лизе Минчи?       — Так и знал, что ты её фанатка.       — Мои увлечения направлены исключительно на получение выгоды, а драгоценная госпожа Минчи отказалась со мной сотрудничать, и зря, зря. — Яэ выдерживает драматическую паузу. — Вы уже встречались?       — Да, и произвели друг на друга неизгладимое впечатление.       — Уговорил, я возьму на себя заботы о свадьбах на ближайшие пару недель. Но не вздумай потеряться где-нибудь в этом твоём Мондштадте.       — Если потеряюсь, ты меня найдёшь, — медовым голосом отвечает Аято коротким гудкам и возвращает Томе телефон. — Сколько ещё времени у нас есть?       — Они уехали около часа назад.       — Можем не спешить. Правда, сестрёнка?       Аяка тихо стонет, когда Аято опускает ладонь ей на поясницу и начинает с силой проминать мышцы.       — Ты совсем себя не бережёшь. Откуда столько напряжения?       Вспыхнув румянцем, Аяка прячет лицо у него на груди, подаётся под прикосновения, скребёт ногтями по обшивке сиденья.       Это снова игра на грани, и даже если бы хотел отвернуться, Тома должен смотреть. Такова работа слуги клана Камисато.              В другой ситуации Альбедо сказал бы, что всё это не его дело, и у каждого должна быть личная жизнь, тем более когда приходится постоянно перемещаться по стране с едва знакомыми людьми, но…       Единственное «но» заключается в том, что сталкером может оказаться кто угодно.       За невиновность Итэра — то, что он бы не выдал себя так глупо. Против — то, что он покидает отель через выход для персонала, сворачивает в тёмный переулок и стучится в запущенный дом. И то, что ему снова что-то дают.       Он наркокурьер или что-то вроде? — думает Альбедо, потеряв его из виду, и возвращается в отель. Выход для персонала оказывается закрыт, и Альбедо ещё несколько минут петляет среди мусорных мешков, дурно пахнущих бачков и ящиков с чистящими средствами, прежде чем находит дорогу к раздвижным стеклянным дверям. Возле них курит возмущённая Лиза.       — Отвратительный сервис, — жалуется она, стоит Альбедо подойти, — мне запретили курить в постели!       — В таком случае Кэйе уже выписали штраф?       — Нет, он куда-то ушёл. — Лиза хмурится. — Я думала, что с тобой.       — Стоило отойти на пару минут, — вздыхает Альбедо. — Он не говорил, куда пошёл?       — Конечно же, нет. Понимаю, что он от нас устал. Сколько мы не ночевали в отеле? Месяц?       — Полтора.       — Этот господин на лимузине не хотел бы проспонсировать наш быть, если у него так много восхищения нашей работой? — Она фыркает и ласково треплет Альбедо по щеке. — Не волнуйся так. Уверена, Кэйа вернётся через пару часов. Сам знаешь, ему нужна публика, иначе он начинает скучать.       — Предпочту тебя послушаться. — Альбедо почти против воли зевает. Он нечасто устаёт, но постоянное нервное напряжение даёт о себе знать — физическое состояние заметно ухудшилось. — Напиши мне, если увидишь Итэра.       — Сказать, что ты его звал?       — Нет. Просто напиши.       Лиза кивает. Она не задаёт лишних вопросов, и этой её чертой Альбедо, изрядно измотанный объяснениями всего на свете, особенно сильно дорожит.              Она пишет на каэнрийском — с тех пор, как ушла, ни буквы написала на другом языке. Крошечные клочки бумаги, дощечки, глиняные черепки, камни, обрывки ткани — на чём только Итэру не передавали её скудные послания.       На этот раз в обрывке плёнки листок бумаги, скомканный так плотно, что больше напоминает бусину. Итэр садится на скамью в пустом парке, бережно расправляет письмо, поворачивает к тусклому свету фонаря. Хватает, чтобы рассмотреть бледные буквы.       «пожалуйста, перестань искать       ты сам себя ранишь».       Вздохнув, Итэр откидывается на деревянную спинку, щурится на звёзды. Он давно перестал плакать, давно перестал надеяться на встречу, давно отказался от мысли, что однажды Люмин решит вернуться. Все знаки, которые она оставляет ему у бродяг, больных стариков и сирот, Итэр обменивает на небольшие поручения. Сходить за покупками, достать моры, сказать пару слов утешения, поговорить с родственниками. Те, с кем Люмин каким-то образом сводит знакомство, не цепляются за жизнь — или думают, что не цепляются. Почему она выбирает именно таких людей, чтобы доверить им свои однообразные послания? Чтобы напомнить Итэру о мимолётности жизни? Чтобы в очередной раз причинить ему боль, зная, как он восприимчив к чужим страданиям?       Лицо старика, который передавал ему послание, не идёт у Итэра из головы, — а Люмин вспомнить всё сложнее. Быть может, не родись они близнецами, её черты стёрлись бы из его памяти, как от времени стирается камень.       — Итэр!       Испуганный, Итэр подскакивает со скамьи и выдыхает, увидев спешащего к нему Беннета.       — Ты не видел Кэйю? Он не берёт трубку.       Итэр хмурится и суёт послание в карман, где таких болтается ещё десяток. Остальные в маленькой несгораемой шкатулке в рюкзаке, но есть особенные, которые Итэр хочет всегда держать под рукой.       — Нет. Я недавно здесь. Куда он мог пойти?       — Если бы я знал! — Беннет оглядывается по сторонам, будто Кэйа может скрываться среди кустов, и чешет в затылке. — Поищешь со мной, если ещё в силах? Я надеюсь не заблудиться, но…       — Конечно, поищу, — торопливо соглашается Итэр. Устать сильнее всё равно невозможно. — Давай подумаем вместе.       Чувство, что за ними следят, приходит неожиданно. Схватив Беннета за руку, Итэр оборачивается — сразу в правильную сторону.       Высокий человек в надвинутом до подбородка капюшоне подходит к нему так тихо, будто его сапоги не касаются каменной крошки, рассыпанной по тропинкам. Следуя инстинкту, Итэр заслоняет Беннета собой, сжимает кулаки, готовый драться, но незнакомец не кажется угрожающим. Он протягивает Итэру открытые ладони — на них покоится свиток и сбрызнутый влагой цветок. Тот самый. Цветок, украшавший волосы Люмин в далёкие времена, когда Итэр в любой момент мог коснуться её руки.       — Не бери, — шепчет Беннет, но Итэр хватает послание, срывает синюю ленту с сургучной печатью, разворачивает.       — «Сиротливый без садовника, тайный сад иссыхает на ветру. Иссохшая ветвь служит родителем новой, чтобы пепелище зазеленело вновь». Чего ты хочешь?       Незнакомец шагает к нему — так близко, что кулак Итэра почти касается его живота, — и бережно вставляет цветок ему в волосы.       — Она так любила эти цветы.       Его голос пронизан печалью столь глубокой, что у Итэра сжимается сердце.       — Постой! Я могу помочь! — Он вытягивает руку, но хватает пустоту — перед ним никого нет.       — Ты его видел?..       — Как тебя. — Беннет на всякий случай тыкает в Итэра пальцем. — Он только с тобой заговорил! Тебе показался! Это же сталкер? Ты понимаешь его закорючки? Ты что, как Альбедо? Тут не написан его телефон? А чем ты мог ему помочь? Что он вообще тебе сказал? Я ни слова не понял!       Итэр поднимает руку, прося паузы, вынимает цветок из волос, подносит к лицу и прикрывает глаза, возвращаясь к смутным воспоминаниям, когда поля вокруг их с Люмин замка были белыми, и этот нежный сладковатый аромат поднимался до самых шпилей, приманивая кристальных бабочек.       Ошибки быть не может.       — Он каэнриец, — тихо говорит Итэр, — и он знает мою пропавшую сестру.              У Итэра снова болит голова — кажется, вдвое сильнее, чем обычно бывает после писем Люмин. Словно что-то огромное и непостижимое пытается вырваться из тисков забвения, но тело Итэра слишком слабо, чтобы вместить в себя всё это. Всё, что ему долго казалось сном.       Торопливые слова Беннета сливаются в неразличимый поток. С усилием приподнимая невыносимо тяжёлые веки, Итэр пытается следить хотя бы за лицами. Лиза с возбуждённой заинтересованностью курит одну за одной, Альбедо, прислонившись к стене, хранит спокойствие — слушает и сопоставляет детали, и Итэр то и дело ловит на себе его пристальные взгляды. Дилюк стоит рядом, неподвижный и молчаливый, как будто готовится встать на защиту Итэра. Нет только Кэйи, но Итэру слишком больно, чтобы делать тревожные выводы.       Вместо него их делает Дилюк.       — Мы должны обыскать окрестности. Этот человек поблизости, и если…       Итэр слышит, как скрипят его кожаные перчатки.       — Я пойду, — немедленно вызывается Лиза и тянется к своим сапогам с металлическими каблуками. — Беннет, дорогой, ты отправишься со мной.       — Я попробую поискать в парке, — кивает Альбедо. — За меня не стоит беспокоиться.       — Я бы предложил пойти с тобой, — глухо говорит Дилюк, — но Итэр не в том состоянии, чтобы оставаться одному.       — Побудь с ним, — соглашается Лиза. — Кто-то должен остаться, чтобы предупредить нас, если Кэйа вернётся.       — Ты уверена, что он зайдёт в трейлер?       — Если он сразу завалится к себе в джакузи, меня предупредит тот милый юноша со стойки регистрации. — Хихикнув, Лиза надевает очередную огромную шляпу (Итэру всерьёз хотелось бы знать, где они хранятся) и длинный плащ с разрезами до талии и манит Беннета за собой. — Поспешим. Если он появляется с такой регулярностью, значит, должен на чём-то передвигаться. Сомневаюсь, что он преследует нас на междугородном автобусе. Поищем подозрительную машину или что-нибудь вроде.       Альбедо выходит вслед за ними, и в трейлере становится тихо.       Застонав, Итэр растягивается на диване, стискивает виски. Он сам понимает, что выглядит и ведёт себя подозрительно — и это причина, по которой ему так часто приходится менять работы. Он нигде не приживается надолго, а потому повидал много мест — может, больше, чем ему бы хотелось.       Он вздрагивает, когда на лоб ложится влажное полотенце.       — Отдохни, — тихо говорит Дилюк и садится рядом. — Дай знак, если что-то будет нужно. И… — Он прерывается, вздыхает. — Если ты запутался, мы можем помочь. Жена Лизы всё ещё работает в Ордо Фавониус. У нас есть связи.       У Итэра нет сил как-то комментировать его слова. Он ограничивается тем, что сжимает руку Дилюка, и, судя по ответному пожатию, Дилюк остаётся доволен и таким ответом.       

AWOLNATION — Run (Beautiful Things)

             — Какие планы, господин Альберих?       Кэйа недобро косится на медленно катящийся рядом белый лимузин. Потягивая через трубочку молочный чай, Аято бросает долгие взгляды из-за опущенного стекла. За рулём Тома, и Кэйе видно только его багровое от стыда ухо.       — Бесить вас, господин Камисато. — Кэйа растягивает губы в ухмылке, так, чтобы было видно клык. — Разве вы преследуете меня не за этим?       — Какая откровенность. — Аято вкрадчиво смеётся. — Я, как вы выразились, преследую вас для того, чтобы предложить свою помощь.       — Пока вы меня только раздражаете.       — И достиг в этом большего успеха, чем вы.       От ярости у Кэйи начинает вибрировать в груди.       — Все говорят, что вы склонны идти на поводу у эмоций, Кэйа, — продолжает Аято, явно наслаждаясь его реакцией, — но, похоже, это скорее сценический образ. Я прав?       — Решайте сами.       Аято делает Томе знак остановить и выходит из машины. Его костюм снова слепит белизной, едва уловимый шлейф горьковатого одеколона так и манит приблизиться, но Кэйа остаётся на месте.       — Госпожа Минчи явно вызвала у вас больше интереса, — нарушает он молчание первым.       — О, — Аято улыбается только губами, приводя Кэйю в ещё большую ярость. Этот человек привык получать всё, что хочет, и как бы он ни был привлекателен, Кэйа не собирается по первому требованию удовлетворять его капризы. — Вы приревновали? Клянусь, не стоит того, устоять перед вами не по силам даже мне. Я всего лишь люблю дразнить людей. Простите мне эту маленькую слабость. Жизнь высоких чинов в Иназуме так скучна.       — Сострадаю вам всей душой, — издевательски ухмыляется Кэйа. — А теперь оставьте меня в покое.       Аято не двигается с места.       — Кэйа, — продолжает он тише и протягивает свой стакан с чаем в сторону кабины. Тома торопливо забирает его. — Признайтесь, вы хотите того же, чего и я.       — Власти и моры? — предполагает Кэйа. Ему всерьёз интересно, что выкинет этот странный господин.       Из всех вариантов Аято выбирает самый неожиданный: он начинает раздеваться.       Скрестив руки на груди, Кэйа с интересом наблюдает, как он неторопливо расстёгивает пиджак, стягивает с плеч, ни на миг не переставая смотреть Кэйе в глаза. Тома тотчас выходит из кабины, красный до ушей, протягивает руки. Бросив ему пиджак, Аято начинает снимать жилет.       — Вы хотите меня. — Аято кривовато улыбается. — Бессмысленно это скрывать. Я вижу ваш взгляд. Язык тела выдаёт вас. Вы жадный человек, Кэйа. Такой же жадный, как я.       — Посмотрим, как далеко вы способны зайти, — хмыкает Кэйа.       Стоящий рядом Тома, опустив глаза, покорно принимает в объятия отглаженную рубашку, майку, галстук, брючный ремень, брюки, отполированные до блеска узкие туфли и элегантные носки.       — Меня невозможно остановить, — тихо произносит Аято. Его абсолютная нагота так же блистательна, как каждый из его нарядов. — Вы довольны?       — Более чем, — беззастенчиво рассмотрев его, кивает Кэйа и шагает ближе. Аято протягивает руку, но Кэйа легко уворачивается от объятия. Поймав за локоть Тому, он заставляет его поднять голову, давит на челюсть, требуя приоткрыть рот, и целует его. Так глубоко, что от возбуждения становится жарко.       Ошалело глядя на него, Тома позволяет целовать себя — его рот такой податливый и мягкий, что Кэйа увлекается всерьёз и на пару мгновений забывает, что это перформанс.       — Аято, — шепчет он, отстраняясь, и проводит по нижней губе Томы языком. Тома всё ещё не пытается сопротивляться. — Не только вам нравятся такие игры.       Подмигнув, он берёт у Томы галстук, стоящий больше, чем годовой запас энергии для трейлера, и, демонстративно скомкав, засовывает его в задний карман джинсов.       — Хорошего вечера.       Разворачиваясь, чтобы продолжить путь, он краем глаза видит за тёмным стеклом Аяку. Расписной шёлковый веер прикрывает её лицо до самых глаз — и, будь Кэйа заинтересован в женщинах, этому взгляду он сдался бы без боя.       — До встречи, господин Альберих, — мягко смеётся Аято ему в спину, — если захотите продолжить разговор, у вас есть мой номер.       На ходу вытащив из другого кармана тиснёную визитку, Кэйа через плечо швыряет её на мостовую.