Начальница гимназии

      Придя на выходных к родителям в гости, Зоя, улучив момент, спросила брата:       — Севастьян, не знаешь, что там с Геллер? Не подозревают?       — А Геллер есть, в чем подозревать? — спросил в ответ Севастьян.       — Два раза ни за что подозревали — почему должны в третий пройти мимо? — удивилась Зоя.       — А в этот раз, Зоя, все вообще недоказуемо, — ответил Севастьян.       — Севастьянка, — опасливо начала молодая женщина. — А Геллер же не сошлют административным порядком?       — Зоя, ты меня удивляешь, — произнес Севастьян. — Значит, то ты сама творила, что считала нужным, Геллер твоя творила, а сейчас, когда виновник лежит прямо на поверхности, ты говоришь об административной ссылке. Зоя, ты хорошо себя чувствуешь? Может, голова болит?       — А зачем я тогда Геллер ссылкой пугала? — сразу погрустнела Зоя. — Севастьянка, вот зачем я с ней тогда поговорила в лучших традициях жандармерии?       — Мне прямо интересно, что ты ей сказала, — ответил Севастьян.       — Нехорошо я с ней поговорила, — вздохнула Зоя. — Слишком нехорошо…       — Напугала уголовным бараком на каторге? — пошутил Севастьян.       — Практически, — сказала Зоя. — Сказала, что никто ни в чем разбираться не будет и сошлют административным порядком. Потому что и вправду самой не по себе стало.       — Напугала — и ладно, из твоих уст будет легче в такое вериться, — ответил Севастьян. — А что, Геллер есть, за что ссылать?       — Нет, Севастьянка, не за что ее ссылать, — произнесла Зоя, не желая до конца откровенничать перед братом. — Но я сказала, что надо и рабочих от крамолы отговаривать, а то мало ли что…       — И правильно, что сказала, — согласился Севастьян.       Урок в старшем вечернем классе начался с серьезного разговора с рабочими.       — Я вас учила всему, что было положено по программе и что не входило туда, — начала Эльвира Марковна. — А еще я хорошо знаю, что надо уметь вовремя останавливаться. Думаю, мой пример будет многим понятен: когда выпил и чувствуешь, что тебе хорошо, не надо пить дальше — будет не лучше, а хуже. В стачках то же самое. В первый раз добились небольших улучшений. Во второй раз не повезло, не добились. В третий раз все пошло еще хуже. Значит, пока что стоит остановиться. Остановиться. Не уйти с этого пути, а просто выждать время, посмотреть, что творится вокруг, осознать, сделать выводы. Я, мои дорогие ученики, не хочу, чтобы меня просто так, ни за что, как говорится, «для профилактики» взяли и сослали в какую-то глушь. Меня легко могут сослать, потому что придут к выводу, что я вас всему научила и не станут тянуть, отправят куда подальше. Поэтому я скажу прямо: если хоть кто-то из вас посмеет затеять что-то в ближайшие месяцы — я первее жандармерии уши обдеру.       — Марковна, да что же с вами? — удивился Семен. — Кто же вас так напугал?       — Меня, Семен, никто не пугал, я просто делаю выводы, смотрю вокруг и понимаю, что пока что надо выждать время, ничего не делать, — ответила женщина. — Взять того же Петра, я обязательно скажу ему обо всех ошибках, вот что он сделал неправильно? Он поспешил. Он торопился. Он понимал, что времени мало, но не готовил почву, а просто спешил. К чему это привело — вы видите. Суд будет. И не его одного судить будут. А много народу, как вы прекрасно знаете, полиция забрала, в кутузке продержала, потом горячих выписала да на все четыре стороны отправила. И возникает вопрос: а ради чего все это было? Просто так, слабость свою показать? Что даже агитировать люди не умеют? Нет, нужно если что-то начинать, то правильно, разумно, а не как мой покойный сын…       — Марковна, а что с вашим сыном? — спросил Иван. — На фабрике что-то произошло?       — Мой сын, Ванечка, полагал, что все беды от царя и желал убить его, — сказала Эльвира Марковна. — Погиб во цвете лет.       — Земля пухом… — вздохнул кто-то.       — Если убить царя, ничего не изменится, — продолжила Эльвира Марковна. — Это глупо и неразумно. Но глупо и неразумно можно поступать и иначе. Например, как участники недавней стачки, вернее, те, кто готовил ее.       — Марковна, — сказал Вася. — Не пойму я вас. То вы говорите, что нужно устраивать стачки. То говорите, что устраивать нужно, но сначала нужно посмотреть по сторонам. А вам своего сына не жалко? Отомстить за него не хочется? А то, получается, вы как кот, которому не кинули сметаны, он обиделся, нагадил хозяину, тот его так натыкал, что он в ужасе забился в подпол, и больше никогда ничего не делал, только мечтал.       Эльвира Марковна почувствовала, что ее щеки вспыхнули. Женщина подошла к Васе, изо всех сил ударила его по лицу и сказала:       — Сам как этот кот. Через год Елизавета Васильевна будет вести класс второго года обучения, к ней и пойдешь. А я тебя больше учить не буду.       Эльвира Марковна оглядела класс и сказала:       — Перекур десять минут, потом начинаем математику.       Едва учительница вышла из класса, практически все сразу же окружили Васю.       — Мог бы и попридержать язык.       — Сегодня уже иди, а завтра придешь и извинишься.       — Сегодня извиняться надо, завтра поздно будет.       — У матери сын погиб, мог бы и промолчать.       — Так я не хотел никого обидеть, что я, великий литератор, чтобы красивые речи сочинять? — ответил Вася.       — Иди к Марковне и извиняйся, нельзя так, — сказал Иван.       — Вот знал бы, что не ударит еще раз — пошел бы, — произнес Вася. — А то рука у нее слишком тяжелая… Я одного мастера с фабрики сразу вспомнил…       — Этот на фабрике просто так шарахнуть мог, если не слишком вежливо поздоровался или грубовато ответил, а Марковну ты, все-таки, обидел, — ответил Иван.       — Да, обидел, виноват, — согласился Вася. — Но мы что, в церковно-приходской школе? Мой сосед туда в детстве ходил, говорил, что их учительница и отлупить могла…       — Да хорош уже речи сочинять, невеликий литератор, иди извиняться! — воскликнул Иван. — А мы пока что хоть перекурить сходим.       Вася пошел в кабинет Эльвиры Марковны.       — Марковна, простите, ляпнул сдуру, не подумав, — начал рабочий. — Не сердитесь, я для того и учиться пришел, чтобы умным быть. А вы выгоните меня — так дураком и помру.       Эльвира Марковна, все это время сидевшая в каком-то непонятном состоянии, подумала:       «А, может быть, он и прав. Герхарда нет, Володи нет, а я вот так сдаюсь… Или не сдаюсь, а просто выжидаю, оцениваю обстановку?»       — Марковна, вот только я прошу вас как человека: не надо как моя мать молчать, скажите уже хоть что-то, — продолжил Вася.       — Говорю: дурак ты, — ответила Эльвира Марковна.       — А на дураков грешно обижаться, — сказал Вася. — Особенно если этот дурак хочет стать умным.       — Иди, Вася, — махнула рукой женщина. — Иди… Не буду на тебя обижаться.       — В класс? — уточнил рабочий.       — Да куда хочешь, — ответила Эльвира Марковна.       Уроки прошли в необычайной тишине. После окончания занятий женщина хотела было уже идти, однако Иван сказал:       — Марковна, не надо, не обижайтесь. Вы же с детьми столько лет отработали… Неужели вас никто не обижал за все это время?       «Одна мадемуазелька обижала», — подумала Эльвира Марковна и произнесла. — С нагадившим котом, которого натыкали мордой в лужу, вы были первыми.       — Марковна, да, ляпнул сдуру, не подумав, — сказал Вася. — Значит, другие ученики у вас поумнее просто были.       — Когда неумные дети что-то говорят, это одно, — вздохнула женщина. — А когда ровесники сына, да еще и постарше…       — Марковна, мы только потом будем умными, а пока что — да те же дети, — ответил Вася.       — Хорошо, Вася, я уже сказала, прощаю тебя, — произнесла Эльвира Марковна.