***
Выбежав на улицу, Антонио не знал, куда деваться, но он точно понимал, что не хочет быть во дворце. Узнать о том, что он сын короля Англии и его родные братья — это худшие в мире принцы, а один из них убийца, ужаснее не бывало в его непутёвой жизни. Но, несмотря на это, Антонио уверял себя в том, что это одна большая ошибка. Ведь даже если вспомнить, как в пять лет он потерялся и весь дом Уэстморлендов устремился на его поиски, как Лана, найдя его в отцовском кабинете, в запрещённом для всех месте, стала обнимать и проливать слёзы радости от живого и здорового сына. А затем Джек, глава дома, узнав об этом, похвалил его за любопытство. Никто бы после этого не сказал, что они неродные. Соврав страже о приказе принца выйти в город, они отварили ворота, и Уэстморленд тут же побежал куда глаза глядят. Он бежал так долго, что не сразу понял, как оказался у старой церкви за городом. Первое яркое воспоминание было как раз связано с этим местом. Детство, которое Антонио проводил в доме своих родителей, было одно из множеств, где он мог уединиться с книжкой в руке. Но самое любимое — церковь Всех Святых. Когда произошла первая встреча с первым другом, Антонио было 12 лет. В тот день будущий капеллан Рене Уэлсли заприметила позади церкви увлечённо читающего мальчишку и решила подойти познакомиться. Между ними сразу завязалась крепкая дружба, что и по сей день имеет прочные связи. — Антонио! — окликнул Рома, вставая перед ним. — Поговори со мной! Расскажи, что на самом деле произошло, когда ты ещё не был библиотекарем дворца Грейлир. — Зачем рассказывать то, что принц давно поведал. — Ёбаный в рыло! — ругался он, переходя на русский. Схватив Антонио за плечи, Рома заставил посмотреть в его искренние глаза. — Да, это так. Но Эндрю ̵ не ты! Я хочу услышать это от того, кому хочу посвятить всю свою жизнь, быть рядом и любить до последнего вздоха. Его слова запали Антонио в душу, но ответить на это тем же он не мог. По крайней мере сейчас, так как ему предстоит вспомнить все ужасы того Судного дня. Семь лет назад, вечером, когда гувернантка дома Уэстморлендов позвала Антонио на ужин, пошёл дождь. Казалось, всё как обычно. Занятые отец и мать, сев за стол, стали расспрашивать у своего любимого сына о его проведённом дне, но их каждодневный принятый разговор внезапно прервала стража, ворвавшаяся через главный вход во главе с принцем. Прогремел гром. Отец не успел встать из-за стола, как Эндрю молчаливо и холоднокровно обезглавил его, а следом подскочившую в ужасе мать. — Тот кровавый день я никогда не забуду, как и поступки самого принца, — говорил он со жгучим гневом, сжимая кулаки. — Но если брать во внимание слова короля, то из этого следует предположить, что всё время, проведённое во дворце, я хотел убить собственного брата. Но это не может быть правдой! Ведь так, Рома? Антонио трясло изнутри. Он пытался успокоиться, но становилось только хуже: руки не слушались и дрожали, ноги и вовсе обмякли, и усадили его на сухую землю. Обхватив самого себя, Антонио стал покачиваться — он не мог сидеть на одном месте, но и совершенно не знал, что теперь делать. Крепко зажмурившись и скривившись от головной боли, он сорвался и заплакал. Солёные капли текли за шиворот, капали на колени, но боль никак не утихала. Не выдержав, Антонио закричал и ударила кулаком о землю. Ещё раз — громче и отчаяннее. Ему не становилось легче. Он не хотела плакать, но слёзы текли, а тело трясло — ни то от жара, ни то от холода — и так больно было в груди, будто сердце сжала чья-то тяжёлая холодная рука. Но тут внезапное объятие, оказавшееся нужным для Антонио, подействовало как снотворное, и он успокоился, прислушиваясь к стуку чужого сердца. — Все мы грешны, ибо человецы суть, — заговорил Рома на русском, как настоящий служитель церкви. — Путь нашей души нелегок. Временами и тяжел. Я тоже совершил немало греховных деяний. Да что уж там… Как говорят у нас в народе: опасно дать бесноватому острый нож, а лукавым власть и силу. С одной стороны эта мысль является верной, но с другой: жизнь, итак, слишком горька, — он, приподняв голову Антонио, снял с него очки и стал аккуратно вытирать щёки от слёз. — В ней очень высоко ценится радость, а потому, я считаю, каждый заслуживает второго шанса.***
— Отец, это правда?! Вы не шутите? — нервно шагал Аарон в его сторону. — Сын мой, взгляни на меня, и ответь на свой вопрос. Нил видел, как на лице его Величества вновь подступила слеза, и он крепко прижал к груди подвеску Антонио. Человек с таким выражением точно не может врать, настолько дорог был ему его сын. — Стало быть, библиотекарь, наш старший пропавший брат, которого отнесли к мёртвым 24 года назад. — Совсем не радовался Эндрю, новому родственнику. — Очень интересно получается… — нервная усмешка сорвалась с его губ, и он стал машинально сминать свою одежду около груди. — Получается, я убил не его родную семью. Верхние веки Нила приподнялись, а глаза расширились. Он не понимал, о чём говорил Эндрю, стоя рядом с ним, да ещё и с таких облегчением. Ричмонд впервые слышал о произошедшем инциденте. Неужели он правда убил родителей Антонио? А ведь точно… его друг никогда ему не рассказывал о том, почему так ненавидит принца. — Мэтью, уведи Нила к Эбигейл! — скомандовал Эндрю и тот, громко ответив «будет сделано!», повёл послушного астронома вниз по лестнице. Ричмонд понимал, почему Эндрю так сказал, ведь дальнейший разговор не дано услышать тем, кто не из семьи Грейцев. И всё же многое из разговора ему было непонятно. Например: что случилось 24 года назад? Почему Антонио числился мёртвым? И главное, за что Эндрю убил его родителей? — Что? Ты не знаешь?! — удивлялся Мэтью невероятно малыми познаниями о Традено ̵ Сент ̵ Халл, пока они ожидали доктора в её кабинете. — Тогда начну с того, что 24 года назад, 21 июля, прозванный Печальным днём, во дворце случился пожар. В ту ночь кто-то поджёг спальню новорождённого принца, пока король был в отъезде. Наша первая королева, её Величество Елена, бросилась в спальню своего сына, жертвуя собой, но, к сожалению, выйти оттуда ей не удалось. Когда потушили дворец, та половина, с которой всё началось, сгорела дотла, ни оставив после себя ничего. От потери своего сына и любимой жены король пал в отчаянье и в тот день собственными руками убил всех слуг, оставив подле себя лишь дворецкого Коллинза. — Но как Антонио удалось выжить? — Как только я вступил в ряды офицеров, я стал тайком расследовать это дело. Тогда у меня возникло одно предположение: — Змеиные торговцы, — продолжил Сет каким-то магическим способом появляясь в кабинете, весь уставший, да в саже. — Что ты тут делаешь? — спросил Мэтью. — Разве ты не в кузнице работаешь? Тебе должны были передать новые чертежи из Санкт-Петербурга от его императорского Высочества. — Да, его дворецкий. Как его там… — хмурясь, пытался вспомнить Сет, — Бяша? — Боеслав, — уточнил капитан. Раздражённо фыркнув, Голдман стал капаться в лекарствах Эбигейл. Взглянув на перевязанную руку, Нил понял, что пришёл он не просто так, а вылечить или хотя бы закрыть рану. — Я слышал весь ваш разговор и то, что Антонио наследный принц, — говорил он так, будто всегда знал это. — Все знаю, Мэтью, что первого сына похитили «змеиные» торговцы. Это давно ни для кого не новость. Они всегда ищут добычу по крупнее, чтобы подороже продать на чёрном рынке. Ненавижу! — Внезапная вспышка гнева и жёсткий удар по столу. — Будьте прокляты! Крысы! — Ты что-то о них знаешь? Я верно предполагаю? — с интересом расспрашивал капитан, поудобнее усаживаясь рядом с Нилом. Поднявшись со стула, Сет, молча приподняв почерневшую от сажи тунику, оголил свой торс. Пару раз Нил обвёл его взглядом, но ничего, кроме старых глубоких ран не нашёл. Лишь после третьего раза заметил на левом боку небольшое клеймо в виде змеи. Тогда перед глазами настала картина сгорбленного толстого мужика из магазина, у которого на руке был точно такой же рисунок. В тот день Нила хотели отдать в рабство, а значит… — Сет, ты один из торговцев?! — ахнул Нил, в тот же миг получая подзатыльник от капитана. — Глупец! Это значит, он был товаром, и его продали. — Продали? — Целью змеиных торговцев было продавать людей не только живыми, но и мёртвыми. Долгие годы они скрывались, перебираясь из одного города в другой, по пути набирая себе сторонников и маленьких детей, где сразу же ставили на них клеймо. — Когда их всех казнили, — продолжил Сет, заправляя тунику, — меня под опеку взял предыдущий капитан дворца Грейлир, и с разрешения Коллинза я остался здесь служить во славу его Высочества. — Раз всех «змеиных» торговцев казнили, то почему ты по сей день так зол? — Нил, ты, наверное, не знаешь, — с расстроенным видом заговорил Мэтью. — Управляющими в этой торговле были родители Антонио. — Что? — Выражение лица Нила было безошибочно ошарашенным. Теперь всё стало на круги своя. Вот почему никто недолюбливал во дворце Антонио, и он всегда был один до прихода Нила. — Но ведь он наверняка не знал об этом! — Стал он рьяно защищать друга. — Я уверен, он бы такого не допустил, узнав о их зверстве. — Антонио, действительно, ничего не знал, пока принц Эндрю не рассказал, чем на самом деле занимались его родители. Но даже после этого он продолжал любить их, а ненавидеть его Высочество. — Вот за это я его и ненавижу! — гневно бросил Сет. — Как можно любить таких нелюдей? Лицемерный библиотекарь удостоился чести принца, спасшего его от ужаса, как и многих других детей, а он всё пытается уверить себя в обратном. В какой-то мере Нил понимал Антонио. Каждый раз, когда отец приходил в неистовый гнев, ломал ему пальцы, резал кожу, Нил верил, что он не желает ему зла. Может, где-то далеко ̵ далеко, в глубине души он любит его. Ведь родителей надо любить всегда, какими бы они не были… Ближе к вечеру, когда всех слуг приодели в черные костюмы, во дворце, наконец, заиграла живая музыка, о которой все слуги так давно мечтали. Позвали самых гениальных композиторов этого века, чтобы те сыграли достойную музыку для такого важного вечера: Иоганна Себастьяна Баха, Антонио Лучо Вивальди и Георга Фридриха Генделя. Дворец Грейлир был словно живым, и эта живность заполняла каждую комнату, каждый уголок. Музыка была слышна даже на улице, откуда потихоньку прибывали гости. В бальном зале в ближайший час гости образовали огромную толпу. Зал был по истине исполинских размеров, как тронный в небывалую высоту, в самый раз для оркестра, разместившегося на дополнительном этаже. Из-за размеров зал обладал мощным освещением: хрустальные люстры на концах и одна огромная посреди зала. Также он имел большое центральное пространство, окруженное мебелью, где можно спокойно отдохнуть или набить животы разными пряностями. Нил был счастлив увидеть настолько бесподобную картину. Весь зал просто блистал, а дополняли его ярко наряженные гости: мужчины в костюмах и женщины в бальных разноцветных платья. Когда Нил увидел принца Эндрю, то глаза ещё больше засияли, и он долго не мог отлепить от него свой жадный взгляд. — Нил Ричмонд! — Перед ним предстал незнакомый гость в блестящем, в цвете радуги одежде? — А ты красив, если закрыть рукою твой страшный шрам на лице. — Он, не касаясь Нила, прикрыл его половину ладонью. — Вот так-то лучше! Намного милее моего жениха. — Герцог Николас Ховард! Да простит вас Боже! И Эрик! — громогласно объявила девушка в чёрном одеянии, как у монашек в церкви, оттаскивая его в сторону. — Перестаньте же лезть к другим людям. Видите, как вы напугали этого молодого парня своими странными, необъяснимыми действиями. — Она перевела взгляд на остолбеневшего Нила. — Простите его за это. Он не хотел причинить вам вреда. — А? — очнулся он, склоняясь, как подобает слуге. — Нет, всё в порядке! Вам не о чем беспокоится! — Тогда мы откланяемся. — Эй! Рене, что ты делаешь? Я ведь хотел побеседовать с его дорогим любовником! — Возмущался возбуждённый граф, пока монашка, схватив его под руку, стала уводить в гущу толпы. «Странный парень», — подумал про себя Нил, задумываясь о том, как ужасно он теперь выглядит. До этого он никогда об этом не задумывался, но теперь всё было по-другому. Хотелось выглядеть бесподобно в глазах принца Эндрю. Вдруг музыка сменилась и заиграла очень знакомое Нилу произведение: Георг Фридрих Гендель. «Концерт для трубы с оркестром», погодя определил он. Все, зная один и тот же танец, стали отплясывать перед его Величеством и Высочествами, расположившимися в конце бального зала на небольшом возвышении. Все кружили в так отдавая себя музыке, которую исполнял оркестр во главе Генделя, как дирижёра, создателем данной композиции. Дверь не минуемо распахнулась и в ней показались наряженный в белый позолоченный костюм Антонио и в синей позолоченный костюм Рома. Выглядели они оба хорошо, Нил сказал бы достойно друг другу, не то, что он и Эндрю. Музыка продолжала играть, но никто уже не танцевал. От внезапного появления все взгляды были прикованы только к ним. По залу стал раздаваться шёпотом один и тот же вопрос: кто стоит рядом с императором? Музыка вновь сменила темп и ритм. Заиграл всеми известный цикл Антонио Вивальди. Времена года, «Весна», Allegro. Взяв Антонио за руку, Рома дерзко притянул к себе, и они в тот же миг закружились в танце, оказываясь посреди зала. Теперь внимание к ним было обращено ещё сильнее, чем прежде, и никто не задавался вопросами, завораживаясь единым целым танцем этой пары. Нил знал, что это не первый раз, когда они танцуют. И всё же сейчас от них нельзя было отвести глаз, на столько хорошо они двигались в такт музыке. За время танца они ни сделали ни единой помарки, словно готовили его несколько месяцев, оттачивая каждое движение. А когда танец кончился, настала полная тишина. Только через некоторое время появились первые хлопки со стороны короля. Он, довольный происходящим, аплодировал, подталкивая на это всех гостей. Ведь так было принято, что никто не мог раньше положенного хлопать и ликовать, пока король не сделает это первым. Как только Валентайн поднялся с трона, аплодисменты рассеялись. — Слушайте все! — в полный голос обращался он к народу. — В этот знаменательный день нашёлся мой дорогой первый и наследный сын Антон де Росс-Грейц, что когда-то был похищен всеми известными «змеиными» торговцами. Но сегодня он здесь! С нами! И со мной! — Подойдя к нему размеренными шагами, он аккуратно приобнял его и сказал что-то на ухо, а затем, отстранившись, объявил: — Я, Король Валентайн де Росс-Грейц, передаю свою корону моему законному сыну Антону де Росс-Грейцу! С этого дня он — Король Англии!