the birds and the bees

      Дни стоят в очереди и толкаются кулаками. Рисунки, закупка чернил, звонки, проверка электронной почты и сообщений в Инстаграм. Консультации, татуировки, перекур, консультации, татуировки, перекур. Птицы в парке, кофе — больше никогда не пить кофе на голодный желудок. Лучше вообще не пить. Его бедное сердце. Нужно откладывать деньги на Европу. Второй налоговый платёж по счёту в Службу доходов и таможни Его Величества к тридцать первому июля. Сломанный лифт в жилом доме. Куда вообще уходят деньги на содержание дома, непонятно. Стук в двигателе мотоцикла. Разборки с автомеханиками. Разборки со стуком двигателя мотоцикла на выходных. Звонки родителям через день, брату и сёстрам — пару раз в неделю. Племянник очень скучает. Когда же он приедет, когда же он приедет.              Работа в цветочном магазине начинается и заканчивается гораздо раньше его собственной, потому Брандену едва удаётся что-либо подсмотреть. Однажды он оказывается в центре города раньше обычного, где-то в половину седьмого, по другим делам, и замечает подъезжающую машину владелицы. Большой «Приус» — когда она открывает капот, оказывается, что в нём нет задних сидений, только огромное вместилище для цветов. Ему как-то раньше и не приходило в голову, что продавцы цветов тоже сначала должны у кого-то их купить.              Аврора помогает матери нести большую часть букетов. Загруженные красным, розовым и зелёным, они вдвоём плывут паромом от автомобиля до заднего входа и обратно. Половина седьмого. Во сколько нужно проснуться, чтобы уже иметь полный кузов цветов к половине седьмого? Надо бы спросить.              Ещё он чуть не ловит её в кофейне однажды в летние Банковские каникулы. Но он как раз ждёт такси в автомастерскую и времени знакомиться вообще нет, как и желания. Она проносится перед глазами вихрем шифона и чёрного вельвета. Fleetwood Mac, видимо, вдохновлялись ею для песни-другой.              Несколько раз он замечает её поливающей растения или выносящей вазы с цветами наружу, и тогда обнаруживается одна захватывающая вещь. Она ходит с тростью. Кажется, даже с несколькими поочерёдно.              Трости ему всегда казались потрясающим аксессуаром. На них можно нарисовать или вырезать узоры, а набалдашники! И как, наверное, приятно с ними ходить. Особенно так, как она с ними ходит. Викторианская дева с зонтиком. Средневековая ведьма с посохом.              Трость его и убеждает. Он хочет посмотреть на набалдашник, на дерево. Что-то ему подсказывает, будет красивая штука. Можно спросить, откуда она его взяла — для первого шага, начала разговора. Вдруг в том месте ещё что-нибудь продаётся.              И вообще, ему нужно растение в салон.              Он проверяет режим работы в Интернете и пытается прикинуть, в какой день будет свободен в то время. Вторник — день свободного посещения, когда Диаваль выполняет не заявленные и обговорённые заранее заказы, а маленькие работы для входящих на час-полтора в порядке очереди, поэтому лучше не высовываться. Вот в среду он попадёт.              В среду он и попадает. Покупает символически шоколадку и за пять минут до обозначенного поисковой системой перерыва переходит дорогу к цветочному магазину. «A Briar and a Rose».              Когда дверь открывается, хозяйка как раз стоит над розами.              — Добрый день! — говорит с порога Бранден, шагая к широкому высокому столу. На нём разбросано великое множество красных роз, прямо как снаружи, а она орудует какой-то металлической хитроумной штуковиной, беря их по одной.              — Здравствуйте, — отвечает она, не поднимая головы.              — Я… Здравствуйте, — отдаёт он эхом, замявшись на секунду.              Перед ним очень красивая женщина. По-другому не скажешь.              Она высокого роста, и её тёмные волосы заплетены в косу вокруг её головы. Она всё же решает поднять взгляд, и Бранден встречается с худым длинным лицом, орлиным носом, большими зелёными глазами. Как-то это называется, когда глаза так выглядят. Вылетело из головы…              — Я Вас слушаю, — говорит она, и он опускается обратно в свою голову.              — У меня есть вопрос, — улыбается он. — Нужно ли дезинфицировать цветы?              Она отворачивается обратно к цветам. Вж-ж-ик! — железное устройство, похожее на степлер, рывками идёт вниз и вверх вдоль стебля — листья и шипы падают на стол. Она берёт следующий цветок.              — Ковид-19 не передаётся через срезанные цветы, — говорит она. У неё ровный, низкий, медленный голос. Неожиданно очень английское произношение. — Он может переноситься через пластик, — вжик-вжик-вжик! — но мы тщательно следим за состоянием всех поверхностей и инструментов, с которыми работаем в течение дня, — вжик-вжик! — в том числе обёрточных материалов. Мы соблюдаем рекомендации Европейского центра профилактики и контроля заболеваний в отношении гигиены, санитарии и дистанцирования, — протягивает она, откладывая одну розу и приступая к следующей. А потом вдруг приподнимает бровь. — Но если Ваш психологический импульс Вас пересиливает, можете, принеся цветы домой, положить их в раковину и, надев перчатки, срезать пластик и выбросить его в мусорное ведро.              Он настолько внимательно всматривался в то, как она двигает руками и проговаривает слова, что не сразу соображает, что её ответ вообще ему не подходит. Гетерохромия! вспоминает он зато. Центральная гетерохромия. Её глаза зелёные по краям и карие ближе к зрачку.              — Спасибо. Но я имел в виду комнатные цветы и… — она останавливается, — я имел в виду не ковид. Надо ли мне протирать их каждый раз перед сеансом татуировки? — она вдруг поднимает голову и глядит на него. Потом за его спину, а затем снова на него, с головы до ног. — Хах! Ну да, это я! — усмехается он. — Из «Чёрного ворона». Бранден О’Донован. Или Диаваль, если хочешь получить от меня эскиз, — подмигивает он. Пауза для того, чтобы хозяйка магазина назвала своё имя, остаётся паузой. Она кивает и вновь переводит взгляд к цветам. Ему остаётся лишь смотреть на чёлку, чуть заострённую к середине, и горбинку на носу. Один цветок откладывается к остальным, таким же очищенным и голым. — Торчу там уже какой месяц, а всё никак к вам не загляну, — улыбается смущённо Бранден, облокачиваясь вперёд на стол. Шоколадка аккуратно подсовывается на край стола. — Думал, как-нибудь в обеденное время пересечёмся, или на перекурах, но нет. Наконец-то выдалась возможность. Красивое местечко! И оно намного больше, чем мне казалось, — тянет он, оглядывая высокие потолки, тёмные шкафы и стеллажи, маленькие «островки» растений в горшках, вазы с букетами подальше. Стены выкрашены в тёмно-серый цвет, как и отделка снаружи, а вся деревянная мебель — из чёрного или тёмного дерева. В своей лёгкой пурпурной блузке и с каштановыми волосами хозяйка выглядит, как часть интерьера. — Трудно за всем этим следить, да? Нам с Робином едва удаётся держать наше место в порядке, хоть оно и раза в два меньше, а тут ещё и цветы и всё такое… И…              — Комнатные цветы дезинфицировать не требуется, — обрывают его вдруг. Вжжик-вжик-вжик! — Хватит того, что Вы время от времени будете протирать их от пыли, если у них большие листья.              Он вообще забыл, о чём спрашивал в своих попытках начать разговор.              — Понятно, — выдаёт он.              На его вопрос ответили. Точнее, на тот вопрос, с которым он изначально пришёл. Все другие… что он там хотел спросить? Надо бы как-то подвести тему к трости? Он пытается найти её взглядом, чтобы зацепиться за что-нибудь…              Женщина внезапно меняет позу и снова глядит прямо на него.              — Вы желаете что-нибудь приобрести?              — Пока нет.              — Вас здесь что-нибудь держит?              Ах, ну, всё понятно.              — Да я просто поболтать хотел… — пожимает тот плечами, смахивая пару листочков подальше от себя.              — Когда я работаю? — отчеканивает та.              — У вас сейчас перерыв, я посмотрел, — ухмылка Брандена ударяется о стенку.              — Но я работаю.              — Ну, я ведь не отвлекаю.              — Вы думаете? — шипит та. — По-моему, Ваша бесполезная речь именно на это и нацелена.              — Почему сразу бесполезная? — хмурится Бранден. — Я просто хотел познакомиться. Вроде бы рядом работаем, а до сих пор не знакомы. Я вот, например, — жестикулирует он, — даже не знаю твоё имя.              — …Мелисент Мур, — говорит она после небольшой паузы.              Вот так и надо было сразу. Аж сердце нормальнее забилось.              — Приятно познакомиться! — расцветает на нём улыбка. — У Вас замечательная дочка, Мелисент, — кивает он. Упоминание девочки заставляет её снова отвести к нему взгляд — что, судя по всему, она делает неохотно. Ладно. Пора закругляться. — Правда, я пока не могу оказать ей свою услугу, ей придётся дождаться своего совершеннолетия. Но мы уже можем начать работать над эскизом и всем остальным. Я как-нибудь, наверное, зайду, когда она будет здесь.              — Чтобы и её отвлекать от работы? — она кривит губы, вцепившись в розу. Бранден хмурится.              — Ну, она меня к вам в гости и пригласила.              — «В гости».              — Да. Сказала, что вы не кусаетесь.              — Это она из вежливости.              — Да. Я уже понял, — чеканит он. Руками отталкивается от стола.              — Мистер О’Донован… — набирает воздуха Мелисент…              — Да я понял, — отмахивается он. Надо бы взять кофе. Нет, чёрт, надо бросать пить кофе. Тогда хотя бы выкурить. Погода сегодня дурацкая… Он спешит к двери. — Как-нибудь позже зайду.              — Только если вам нужно растение, — бьёт его в спину.              Нет, ну это издевательство какое-то.              Уже и по-человечески нельзя ответить?..              А ну, чёрт с ним! Всё равно потом придётся возвращаться! Лучше уж сразу.              — А хотя знаешь что? — разворачивается он у входа. Удивлённое и разочарованное лицо Мелисент его почти веселит. — Вообще-то! Вообще-то знаешь что, мне нужно растение. Мне нужно растение в студию. Что-нибудь большое и некапризное, чтобы полить раз в год и забыть.              Вот она — мука работать в сфере продажи. Что бы у этой женщины ни было на уме — а он догадывается, что там много всего и мало хорошего — ей приходится это проглотить во имя работы. Ну, или денег, что ей там важнее.              Мелисент демонстративно кладёт на стол инструмент и недочищенную розу, вытирает руки о чёрный фартук. Выходит из-за стола, и он наконец-то его видит — её посох. Резное дерево, серебрянный набалдашник. Она берётся за него и шагает влево, куда тянется отдел с растениями в горшках. Бранден плетётся следом.              — У нас есть фикусы лировидные, от шестидесяти до ста двадцати сантиметров, — тянет она, указывая пальцем на растение, похожее на вытянувшуюся в длину капусту. — Режим полива зависит от температуры в помещении. В жаркое время года — где-то раз в два-три дня.              Раз в два-три дня — это как-то часто. Он уже заранее знает, что забудет. Но признаваться в этом неудобно.              — Что-то он какой-то… невзрачный, — говорит он взамен. Мелисент отходит, позволяя недовольному стуку трости выдать себя — и ведёт его в сторону какого-то мифического чудовища.              — Монстера, — говорит она. Подходящее название. Лапища у этого монстра ого-го. Или лица… — Нужно поливать один раз в неделю. Требует рассеянного солнечного света.              Бранден подходит ближе к этому дикому зверю, разглядывает гигансткие листья на длинных стеблях, вытянутые дыры на них.              — Красивый… — бормочет он. Надо будет позже зарисовать. Кому-нибудь будет интересен эскиз с монстерой? Если нарисовать его похожим на монстра. Как гидру… Вряд ли… Тогда просто для себя… Ну да ладно. — А ветки всегда будут так расходиться? — интересуется он. Мелисент кивает. — Тогда не надо. Он займёт весь угол.              Мелисент сжимает челюсти.              — Вы сами сказали, что хотите что-то большое.              — Я имел в виду высокое. Чтобы тянулось вверх и не занимало много места.              — Я не способна читать Ваши мысли, — цедит та. Они возвращаются ближе к фикусам, к большому лотку на колёсиках с двумя полками, заставленными кактусами. Она посохом показывает на нижний этаж. — Молочай Эритерия, до восьмидесяти сантиметров в длину.              Неплохая штука. Он уже чувствует, как начинает надоедать. Это не специально. Но что поделаешь. Интерьер — это серьёзная штука.              — Выше нет?              О, он определённо ей надоел. Мелисент шагает вперёд, как будто с обвинительным приговором в зал суда. Бранден размышляет, собирается ли она посоветовать что-то хорошее, чтобы наконец отделаться от него, или специально будет злить его в ответ. И то, и то кажется вероятным.              — Молочай абиссинский! — останавливается она внезапно. Перед ними стоит большой толстый тянущийся вверх кактус, похожий на… кое-что. — Экс-экс-экс-эль, — проговаривает она, — два метра. Вырастет до четырёх.              Да чёрт подери. Бранден цокает языком.              — Ну куда я его впихну? — пыхтит он. — Ты, ты видишь, куда я его несу? — показывает он на свой несчастный салон. Ему не хочется звучать сердито, поэтому он улыбается. — Ты хочешь, чтобы он пробил крышу?              Мелисент сводит брови вместе.              — Что Вы от меня хотите? — выплёвывает она строго.              — Растение?              — А по-моему, Вы хотите попусту потратить моё время!              Бранден вздыхает. Ничего. Принесёт эту хрень в студию и покурит.              — Нет, — говорит он спокойнее. — Молочай… который был до этого, как его там, — машет он рукой неразборчиво в сторону, из которой они пришли. — Я возьму его. Пусть будет кактус.              Он идёт туда, где, наверное, должна быть касса, заглядывая в кошелёк. Две двадцатки, пара фунтов монетками, ещё какие-то пенсы. Спустя секунду Мелисент тоже трогается с места.              — Это суккулент, а не кактус.              — Одно и то же. Неважно, — морщится он, когда она за кассой снова посылает гневный взгляд. — Сам загуглю. Сколько с меня?              — Восемьдесят пять фунтов.              — Сколько?!              — Восемьдесят пять фунтов.              Бранден так и таращится.              — Он что, из золота сделан? За него больше шестидесяти не отдашь!              Лицо Мелисент обращается в твёрдую белую маску. Она поднимает подбородок.              — Мы с Вами не на базаре, мистер О’Донован. Я не торгуюсь.              — А я не настолько хочу этот кактус, — бурчит он. Цветочница поджимает губы, и Диавалю не по себе, ему неловко, потому что разговор не завязался, цветка нет, и он вместо приятельницы заработал себе чёрт знает что. Он прячет кошелёк в брюки и шагает к выходу. — Извините за неудобство. Всего доброго. Привет Авроре.       Колокольчек над дверью хохочет над ним вслед.              Днём между сеансами он идёт к Николсон-сквер-гардену и смотрит на жирных голубей и чаек. Вечером идёт в ближайший к дому супермаркет, чтобы купить поесть — и натыкается на симпатичный яркий суккулент, больше похожий на кекс, нежели на растение. В общем-то, сойдёт. Будет стоять на столике рядом с визитками и конфетами. И свободное место останется. И стоит он два фунта.              Утром Брандену приходит в голову, что он понятия не имеет, что купил.              Попытка номер два.              — …Вам снова нужно поболтать? — заявляет Мелисент, завидев его внутри. В этот раз руки пустые. Рубашка другого цвета, и теперь её коса опускается вниз до самой середины спины. Значит, распущенные ещё длиннее.              А ещё в этот раз на кресле подальше среди горшков сидит Аврора. Она машет ему рукой, и они здороваются. Она энергично показывает в его сторону и смотрит на свою мать. Он сомневается, что та видит.              — Нет, мне нужен совет, — возвращается к теме Бранден, становясь по ту сторону стола. — Я купил растение. Понятия не имею, как оно называется, как за ним ухаживать, и что с ним делать.              Женщина поднимает брови, услышав новости. Но потом опять хмурится. Видимо, её постоянное состояние. Или он везунчик.              — Вы можете его хотя бы описать? — проговаривает она недовольно.              — Нет, но я его принёс, — улыбается Бранден — и вытаскивает на свет божий своё двухфунтовое чудо. У него острые треугольные толстые листья, как будто ребёнок пытался толстым маркером нарисовать розу.              — Большой, как Вы и хотели, — усмехается та. Бранден улыбается шире. Но снова — одна секунда, и она снова погружается в томную задумчивость. У неё изящные черты лица. Впалые щёки, густые брови. Бордовая помада в цвет блузки. Она указывает на цветок, и он передаёт его в руки. — Это взято в супермаркете?              — Да, в «Теско».              — Ясно.              Произносит она это так пренебрежительно, что Диавалю одновременно и стыдно, и обидно. И она снова молчит. Будто он в воздухе растворился. Даже Аврора молчит, хоть и пялится на них.              — Он, конечно, сейчас маленький, но он же ещё подрастет, верно? — пожимает он плечами, чтобы заполнить паузу. — Я знаю, что суккуленты не очень большие, но если его поставить, куда надо, и…              Мелисент мягко усмехается.              — Нет. Этот суккулент не вырастет.              — Он должен быть таким?              — Он умрёт завтра! — восклицает цветочница одновременно насмешливо и осуждающе, как будто ему и самому следовало это знать. — Если повезёт, послезавтра.              Ничего себе приговор!              — С чего это?              Плюх! — Мелисент ставит его цветок на стол и тычет пальцем.              — Он розовый.              — Я вижу. А что?              — Это растение. Зелень. Зелень, — она обводит пальцем всю свою студию, — должна быть зелёная. А не покрашенная для красоты чёрт знает чем без доступа для солнечного света.              Ему как-то это не приходило в голову.              — Почему же, твои цветы, вот, не зелёные. Жёлтые, красные, розовые…              — Это цветы! А это — стебель! — щетинится женщина. — Хлоропласты! Естественные науки, S3!              — S2! — смеётся сбоку Аврора.              — S2! Образование есть у Вас? — щурится Мелисент. — Или тату-мастерами становятся, когда его нет?              Он моргает.              Ничерта себе. Как весело.              Из изумлённого лицо Авроры становится таким пристыженным и разочарованным, что Брандену её жалко. Она не виновата. Хотя ему… неприятно. Хочется сказать что-нибудь злое в ответ, поэтому он насилу улыбается.              — Усмири свою маму, пожалуйста, — ведёт он бровью, поворачивая голову обратно к Мелисент. — А то ей её нормативное произношение в голову ударило.              Реакция у неё классная. Лицом она вообще не двигает, но он знает, что поддел неплохо. Аж полегче становится. Но запала в нём мало. Опять ничего не клеится. Бранден вздыхает.              — Его нельзя никак… вылечить? Или почистить? — говорит он, глядя на своего несчастного единственного друга в этом магазине.              Она прищуривается на секунду и чуточку улыбается. Улыбка у неё, чёрт возьми, всё-таки красивая. Сразу всё лицо приветливее становится. Зачем надо было в него плеваться, непонятно.              — Можете вооружиться медицинским спиртом, пачкой ватных палочек и большой отвагой, — проговаривает она медленно и толкает цветок по столу вперёд. — Флаг Вам в руки.              — Спасибо. Сколько с меня за твой совет? Семьдесят, семьдесят пять фунтов?              — Оставьте себе.              — Оставлю. Спасибо ещё раз. До свидания. Аврора, тебе привет от Милна, — машет он напоследок девочке, которая до сих пор сидит пунцовая на своём месте.              Весь остальной вечер — четыре с половиной часа — он рисует большого эх-ушкье на бедре женщины, закрывшись от всего мира ширмой. За контуром следуют тени — грива, морда, рыбий хвост — и день заканчивается сам собой. Он покупает спирт и ацетон в ближайшей круглосуточной аптеке и высыпает все ватные диски и палочки, что находит дома. Звонит Арабелле, чтобы составила ему компанию. Ей становится скучно через сорок минут. Ему — через час двадцать. Он предпринимает попытку хирургической операции…              Лучше бы он всю ночь татуировки набивал.