Аврора назвала это «катастрофой». Аврора сказала, что «так нельзя разговаривать с людьми». Аврора сказала, что это очень по-классистски — то, что она выпалила. Мелисент сказала, что это была шутка. Аврора сказала, что, будь это шутка, кто-нибудь рассмеялся бы.
Ей кажется, этот О’Донован просто свалился им на голову, как благословение, а она отказывается. Ей кажется, О’Донован вовсе не был назойливым, болтливым, бестактным, наглым или навязчивым. Ей кажется, О’Донован выразил дружелюбие и приветливость, просто у людей они проявляются по-разному.
— Алло! Он тебе шоколадку принёс! — воскликнула она. — И мы её съели!
Да, с чаем.
— Аврора, мне не двенадцать лет, чтобы меня можно было купить шоколадкой.
— Да никто тебя не покупает! Это просто приятный жест!
— Мне ни к чему ничьи приятные жесты. А даже если он и пытался заполучить моё расположение, любого рода, то молоть чепуху в моё рабочее время — это последнее, чем можно его добиться, — покачала Мелисент головой. Вот ведь весь мозг вынес! Она думала об этом даже сейчас, почти час спустя.
Это в самом деле была шутка, про образование. Он вроде бы и не выглядел обидевшимся. Улыбнулся даже. Подтрунил в ответ. Мотнул головой, как птичка. У него были татуировки на лице — два очень бледных завитка на обоих висках. Она сначала не разглядела и приняла их за шрамы, но нет. Они походили на скомканные перья. Поэтому такая ассоциация.
Других татуировок она не увидела. Их скрывала чёрная рубашка с длинными рукавами. Когда он передавал цветок, что-то выползло из-под манжета, но только самый кончик. Похоже на хвост. Ещё на нём были длинные чёрные чётки, и теперь она размышляет, не католик ли он случайно. Сходилось бы с акцентом. Или католик — или что-то гораздо интереснее.
— А от кого он передал тебе привет? — говорит она в тишине. Аврора дуется, и это камнем давит на грудь. Язвить каким-то настырным безмозглым мужчинам — это одно дело. Расстроить её Дикую Розу — совсем другое.
— Робин Милн. Другой мастер. Они вместе работают в «Чёрном вороне». Я всё никак не могла запомнить его фамилию.
Что-то в ней щёлкает. Робин Милн.
— Когда я зашла к ним на счёт тату…
— У тебя есть его фото? — перебивает её Мелисент.
— О, мистера О’Донована? У него есть своя…
— Нет, другого. Робина Милна, — отмахивается та к превеликому расстройству своей дочери. Удивлённая, та стучит по сенсору, переходит на его страницу, листает несколько секунд, пока Мелисент стоит в прострации, и разворачивает телефон.
— Ну, вот. Хотя вообще-то я имела в виду не его.
C экрана глядит рыжий мужчина лет сорока пяти с острой бородкой и пушистыми бакенбардами. Робин Милн собственной персоной.
Она пялится на него, а Аврора пялится на неё.
— Ты его знаешь, что ли? — говорит она, как умная девочка.
— Да, — бросает Мелисент, болезненно опускаясь на корточки, чтобы сложить коробку. — Он из Глазго. Старый знакомый.
— Ого! Ну вот и здорово! Познакомит нас, то есть тебя, с мистером О’Донованом, м-м-м?
Мелисент горько усмехается, придавливая картон.
— Разумеется. Он в этом настоящий знаток.
Весь день её прямо-таки распирает от негодования. Робин Милн, оказывается, теперь живёт здесь, да ещё и работает через дорогу, и ни разу! ни разу! не дал ей об этом знать, даже не поздоровался, сволочь такая. Не говоря уже обо всём остальном. С другой стороны, ну заговорил бы он с нею — скажем, объявился бы в её салоне в один прекрасный день, как прибитая волной шлюпка — что бы он мог ей сказать? Извинился бы? И за что только? У неё должна была быть своя голова на плечах.
Мелисент не может написать ему на эту его дурацкую страницу в Инстаграм (надо сказать, он делает неплохие татуировки. В Глазго он вообще не этим занимался) — она не имеет своего аккаунта, а осваивать Интернет ради такого дела, как и встречаться с Робином лицом к лицу — не царское дело. Его номера в телефоне тоже больше не осталось, и в адресной книге он не указан («В адресной книге? Мам, тебе что, четыреста?»). Всё, что ей остаётся делать — это просто пассивно быть в курсе его существования, что кусает её в бок.
В итоге она всё же возится с ноутбуком дома после работы и создаёт страницу в Инстаграм. На своей странице Робин написал, что не принимает личные сообщения по поводу татуировок — но, она решает, он догадается, что она пишет не за этим.
@melicentmuir: «Это Мелисент Мур. Долго собирался скрываться от меня?»
Ответ не приходит долгих минуты четыре, и от злости она принимается пылесосить квартиру. В итоге приходится постоянно останавливаться и идти к ноутбуку.
@robinmilnetatts: «Я работаю прямо напротив тебя !Вряд ли бы у меня получилось скрываться от тебя даже если бы я хотел».
@melicentmuir: «И давно ты живёшь в Эдинбурге? Не помню, чтобы ты раньше вообще занимался татуировками. Сорокалетних больше в ди-джеи не принимают? Или расстался со старыми друзьями?»
@robinmilnetatts: «Пару лет , работал раньше несколько лет в салоне в Глазго .Понял что нравится это занятие , хочу себя ему посвятить».
«Очень рада за тебя», — печатает Мелисент, скрипя зубами.
@robinmilnetatts: «Теперь резидент вот тут , большая чёрная птица предложила постоянную работу».
Пока она разбирает это зашифрованное послание, приходит ещё одно.
@robinmilnetatts: «Ты ему тут сердце на днях разбила .Пришлось смотреть на его расстроенную рожу .А я вас почти втихушку сводить собирался».
Это уже ни в какие рамки не лезет… Она набирает сообщение, стирает, набирает снова…
«Робин, во-первых, я считала, ты уже взял в толк, что будет лучше, если моя личная жизнь не будет иметь к тебе никакого отношения. И вообще, если ты полагаешь, что я пишу тебе по доброте душевной, ты сильно ошибаешься. Я…» — а дальше — непонятно. «Я» что? Что она хочет узнать? Раздаётся щёлк уведомления.
@robinmilnetatts: «Слушай я понимаю , что мы разошлись не на лучшей ноте , и я готов и рад обсудить это при личной встрече когда тебе удобно .Мы все ошибались на его счёт».
Да ты что.
Руки зависают над клавиатурой, пока она сгибается стоя над столом, а спина этому рьяно сопротивляется. Пылесос жужжит в ногах, высасывая каждую соринку из того кубика ковра, где она его оставила, и действует ей на нервы.
@robinmilnetatts: «А вообще буду рад встретиться по любому делу .Мне тут в этом местечке много чего о тебе напоминает .этот придурок играет то же самое , что я двадцать лет назад .Загляни к нам как нибудь .У нас перерыв с часу до половины второго .ОДонован хоть успокоится».
Пальцы прыгают сами собой.
@melicentmuir: «Как же вы все мне надоели с этим своим О’Донованом».
@robinmilnetatts: «Ну я сказал что сказал .Можешь постоять в стороне и на его профиль поглазеть заранее».
@robinmilnetatts: «@diaval_tattoo».
Мелисент пылесосит комнату до победного, пока жужжание пчелиного улья не разорвало ей голову. Заодно убирает всё с плиты в холодильник и звонит Авроре, чтобы та уже возвращалась домой с посиделок с друзьями. Дома прохладно, и она кутается в шаль и варит себе в турке чашку кофе. Робин за всё это время ничего не пишет, и ей тоже нечем дополнить неловкий разговор. Думать о делах десятилетней давности не хочется. А дела нынешние…
Сколько ей, по их мнению, лет, чтобы её, как куклу в руках ребёнка, с кем-то «сводить»? Робин наверняка это в шутку сказал — он вообще разговаривать серьёзно не умеет, только если не злится — а вот Аврора не останавливается, пока не встречает препятствие непреодолимого уровня вроде трёх любовниц. С чего они все взяли, что ей прямо-таки надо познакомиться с этим чудаком? Она уже встретила его однажды и заработала себе мигрень. Ничего примечательного в нём она не обнаружила.
В конце концов, это она застрявшая в средневековье женщина с кнопочным телефоном — они-то продвинутые прогрессивные люди! Разве не слышали о том, что бывают и свободные женщины её возраста? Что если она не найдёт себе партнёра для совместной счастливой старости, небо не рухнет? Что вовсе необязательно искать общения с людьми?
Мелисент ставит ноутбук и чашку на журнальный столик в гостиной, садится на диван. Вглядывается в сообщение. Никому же не приходит оповещение, что кто-то просматривает их страницу? Наверное, нет.
Она нажимает на имя, и ей открывается аккаунт.
«Диаваль / Бранден О’Донован
Эдинбург, Шотландия.
Владелец/резидент в @blackraven.edinb
Запись по лс/эл.почте (СТРОГО 18+!)»
И целая галерея фотографий.
Вначале её внимание привлекают фотографии законченных работ. В тот день, когда Авроре вдруг взбрендило сделать себе татуировку, она уже показывала несколько примеров его произведений. Но здесь публикация за публикацией — это замысловатые изображения разнообразнейших вещей. Отхлёбывая кофе, Мелисент листает вниз и вглядывается в каждую.
У него есть собственный стиль. Во всяком случае, точно есть склонность рисовать мифических существ. Один за другим проезжают чёрно-белые лошадь с рыбьим хвостом и развивающейся гривой, испещрённая стрелами, дьявольский пёс с горящими глазами, козлиная голова, чёрный ворон. Мечи вдоль бедра, детализированные готические здания на предплечье, снова ворон, расправивший крылья на половину чьей-то спины. Мотыльки с замысловатыми узорами на крыльях, извивающийся вокруг всей руки серпент, снова ворон. Все сфотографированы настолько близко, что она может рассмотреть почти каждую линию на покрасневшей коже.
Она совсем не разбирается в татуировках. Но сказала бы, что у него очень плавные, чёткие петляющие линии. И красивый стиль, или почерк, как бы это ни называлось. Мелисент листает дальше, мимо русалок в сетях, зубов, каких-то аниме-персонажей, пионов (красивые пионы), лиц конвенциально красивых девушек и—
На экран прямо-таки выпрыгивает его фотография. Прищуренный взгляд как будто журит её за то, что засмотрелась. Селфи на фоне расписанной стены в свежеобставленном «Black Raven Studio».
«@diaval.tattoo: Я бы много мог написать, но вам наскучит читать. Если коротко, я очень рад. Мне грустно оставлять то место, где я работал больше двенадцати лет — там я познакомился со многими замечательными людьми (см. фото 2, где Поппи из соседнего @magnolia_beauty советует мне гель для волос, не зная, что меняет мою жизнь навсегда). Жителям Эдинбурга теперь придётся пялиться на моё творчество в @blackraven.edinb по адресу…».
Мелисент сворачивает фото к общей галерее и листает в поисках, выуживает.
…Ах ну надо же. Всё понятно. Она больше не думает, что он католик. Зато он, похоже, думает, что он Дэйв Вэниан.
На всех фотографиях, где мелькает его лицо, он в чёрном. Чёрные рубашки из всевозможных тканей, чёрные жилеты и куртки, чёрные водолазки, чёрный длинный кожаный плащ. Украшений не так много, кроме тех же чёток и колец, и он, кажется, совсем не красится, за исключением подведённых глаз. Упрощённая, фильтрованная версия — Гот, у Которого Есть Работа.
Зато всё остальное присутствует: среди работ мелькает пост с хэштегом #throwbackthursday — ностальгический снимок. Совсем замыленный, с высоким контрастом, явно сделанный со вспышкой. Подпись гласит: «1996, мой подвал. По мне видно, что у меня была группа? (Если бы вы тогда меня спросили, умею ли я играть на гитаре, я не знал бы, как вам ответить)». Униформа — и тут: чёрные перчатки без пальцев и чокер. На краешке чёрной футболки Мелисент разглядывает логотип Faith and The Muse. Она дала бы ему не больше шестнадцати лет.
Чуть дальше, постов через десять — фотографии со свадьбы — чьей-то. Одна из невест отмечена как @arabellacanbite. Здесь он всё в том же в неизменном чёрном, правда, с оттенком праздника: тёмный смоки на глазах и красивый бархатный пиджак на плечах. Ехидная улыбка на фотографиях, поднятые бокалы. Сидит среди подружек невест в розовых коктейльных платьях, как чёрная дыра. И подпись: «Превращаю чужие свадьбы в праздник имени себя… снова».
Эта же девушка появляется на другой фотографии, с Хэллоуина в 2018-м году: она стоит в длинном цветочном платье с венком на голове, и её длинные рыжие волосы каскадом спадают с плеч. Она облокачивается на Брандена — огромную коробку с торчащими головой и руками. Костюм стиральной машины. Подпись: «Каждой Флоренс нужна своя Машина». Мелисент почти лайкает эту фотографию.
Это не единственное фото с Хэллоуина. На другом таком, более свежем, он уже один, в чёрном костюме с галстуком поверх белой — ух ты — рубашки. Сидит в тёмной комнате за столом лицом к камере и выразительно показывает палец вверх. Она догадывается, кто он такой, по прилизанным волосам, пятну крови на животе, накинутому на спинку стула бежевому плащу и чашке кофе на столе. Надо сказать, похож. Иэна Кёртиса, как заверяла Аврора, она в нём что тогда, что сейчас не увидела, а вот Дейла Купера — очень даже.
На этом его собственные фотографии, в общем-то, заканчиваются. Почти всю галерею занимают красочные карточки с работами, эскизами и рисунками. На нескольких снимках изображены какие-то пейзажи холмов, виды из окон самолётов. На одной она даже замечает, что он не в чёрном! На нём большой, как будто надувной синий костюм и большой шлем, а приписка к посту гласит: «Достиг своей финальной формы». На видео в «карусели» Мелисент видит, как с горы над океаном в воздухе летит дельтаплан, парит в воздухе, медленно опускается, тянется вперёд над самой водой. В комментариях — восхищённые друзья и один комментарий, который гласит: «Надеюсь, акулы откусят тебе яйца!». Пониже — ответ автора. «Спасибо, мам».
По сути, сборная солянка из действительно восхитительного творчества и личных фотографий. Немного юмора и почти столько же того, что Аврора называет «кринжем». Лет в двадцать, ещё живя в Глазго, Мелисент бывала в клубе, где играли готическую музыку и индастриал. Однажды забавы ради ди-джей — звали его Робин Милн — врубил на полную систему «Don't Stop 'Til You Get Enough» Майкла Джексона, и все они, напомаженные викторианские летучие мыши в перепрофилированном задымленном складе, смеясь, выпорхнули на площадку иронично танцевать под Майкла Джексона. Если бы этот момент был человеком, наверное, он стал бы Бранденом О’Донованом.
***
В общем-то, претензия ясна. Оглядываясь назад, он понимает, что это была довольно глупая ситуация. Он тоже не любит отвлекаться по мелочам во время работы или терпеть в салоне людей, не собирающихся даже набивать татуировку. Или когда клиенты задают глупые вопросы, приходят на сеанс нетрезвые или голодные. Он знает, что очень быстро и много говорит, когда нервничает, что это многим надоедает и докучает. И обид он не держит. Бурчит один раз — только один раз — Робину, и тот с блеском в глазах посмеивается над ним.
Дни идут дальше, он непосредственно работает над одним или двумя людьми в день и проводит консультации насчёт эскиза ещё с парочкой. В обед иногда успевает даже сгонять в парк, чтобы не затекли конечности. Принимает свои таблетки, пьёт ароматный кофе без кофеина. Переходит дорогу так, чтобы проходить мимо цветочного магазина, хоть и чувствует себя при этом глупо. Мелисент сидит внутри, как замурованная, выходя только раз в пару дней.
Он бы и сказал, что после того грубого замечания у него больше нет желания общаться с ней, но то была бы ложь. У некоторых людей прямо уж совсем сухой юмор. Он догадывается, она из таких, что довольно интригующе. В конце концов, сухой юмор всегда можно чем-нибудь смочить в пабе.
И вообще она не на того напала. Можно подумать, с ним никогда раньше так не обходились. Она вообще заметила, как он выглядит? На него так, как она, как минимум четыре человека в день глазеют. У многих в головах рождаются определённые предрассудки даже прежде, чем он откроет рот. Лучшее оружие против таких людей — это максимально вежливая честность. Тогда до изуверов и снобов доходит, что он, вообще-то, тоже обычный человек. Поэтому Бранден откапывает в себе терпение, самую чуточку.
Больше двух недель заглянуть ему мешает график: вечерние сеансы на большие эскизы мало того, что затягивают работу допоздна, так ещё и совершенно лишают сил. Ему даже не хочется ни с кем разговаривать. Он едва доезжает до дома, когда улицы уже пусты, не говоря уже о цветочном магазине.
Нужно улучить момент, когда Мелисент заканчивает работу, чтобы успеть её перехватить. Или хотя бы поболтать, объясниться. В пятницу он наконец-то освобождается раньше — хотя всё же позже Робина — и даже какое-то время бесцельно сидит в студии, мельком поглядывая наружу, где начинает легонько накрапывать. Благо хоть зонт взял. Улица утопает в чёрном и жёлтом — надвигающаяся ночь против окон, фонарей — и цветочного магазина. Бранден глядит — Мелисент запирает что-то внутри, надевает большой, похожий на кимоно кардиган — и спешит по жёлтой дорожке через дорогу.
Она надевает сумку на локоть и оборачивается, услышав, как он открывает дверь в салон.
— Хей! — говорит он на входе так, будто целую стометровку пробежал, машет рукой. — Бранден, если помнишь.
— Помню. Мы закрываемся.
— О, я понял. Поэтому и…
— А по-моему, всё-таки не понимаете, — отчеканивает она, делая шаг вперёд. Он отступает назад, к самой двери. — Мы закрываемся. Совсем. До завтра.
— Да я и в первый раз расслышал. В прошлый раз тебе не понравилось, что я пришёл в рабочее время, теперь будешь упрекать в том, что пришёл после него?
— Ничего продать Вам сегодня я уже не могу, — наступает она. Берёт с крючка на стене ключи, двигается прямо к нему. Выключает свет внутри.
— Да я не за этим! Я подумал, если у тебя сегодня свободный вечер, мы могли бы быстро заглянуть в индийский ресторанчик тут неподалёку, или даже в тот бар около Каугейт Бриджа, вообще куда угодно в Старом Городе… — говорит он, пятясь наружу, чтобы она могла выйти. Зонт мешается. — Как ты на это смотришь?
Мелисент захлопывает дверь. Магазин засыпает.
— Я так и знала, — говорит она в тишине.
— Что так и знала?
— Вы собираетесь меня на свидание приглашать?
— Не собираюсь приглашать, а приглашаю. Точнее, нет, это не свидание — только дружеская посиделка, — поправляется он. Она запирает вход к нему спиной, пока он держит над их головами открытый зонт. — Если только ты не хочешь, чтобы это было свидание, — подмигивает он всё равно.
— Дружеская посиделка, — удостоверяется она.
— Да.
Она смотрит на него через плечо.
— А мы с Вами друзья, что ли?
— Ну, не при таком отношении.
Она отходит от двери. Трость стучит по тротуару. Он несёт над ними зонт.
— Тогда на каком основании я должна проводить с Вами вечер?
— Ну, потому что мы работаем рядом. Наверняка будем не раз пересекаться — у тебя же есть, там, обеденный перерыв, или что-то такое, если ты не вампирша. Надо поддерживать хорошие отношения.
— Это Вы так думаете, — заявляет она насмешливо. Они идут дальше ещё несколько метров — теперь он понимает, что она движется к своему большому «Приусу». — Я же не считаю, что по одной лишь причине Вашей работы напротив нас что-либо обязано связывать.
Вот же быстро она со своей палкой ходит! Он едва поспевает.
— Никто не сказал «обязано». Не стоит так сразу в штыки…
— Вы что, преследуете меня?! — вскрикивает она вдруг, остановившись.
— Что? — моргает тот. Ах. Они уже у её машины. Полквартала от магазина. Вот блин. — Нет, нет, конечно, прошу прощения. Я просто… Я не собирался доставлять тебе никакого дискомфорта. Наоборот, я считаю, где-нибудь в ближайшем пабе можно здорово…
— Послушайте, да отвяжитесь Вы от меня уже! — восклицает Мелисент. — Слов не понимаете? Я не собираюсь никуда с Вами идти — ни сегодня, ни когда-либо ещё. Я не хожу на свидания. И на несвидания тоже. Ваша настырность не делает Вам чести, как и Ваша фамильярность.
Это его пристыживает. Но осадок неприятный. Как будто он сделал что-то из рук вон плохое.
— Да ради Бога, я просто…
— Довольно! Кыш! — прикрикивает она вдруг, отмахиваясь рукой.
Он аж отшатывается от того, как обалдевает. Кажется, на секунду она сама удивляется своей реакции, а потом хмурится ещё пуще, ещё сердитее.
Ну что ж, зато теперь не она одна сердится! Твою ж ты мать!
— Я тебе что, собачка какая-нибудь?! — вспыхивает Бранден. — Боже мой, — усмехается он горько. Надо быть вежливым… Надо быть… Да пошло оно к чёрту! Если бы хоть кто думал о том, как быть с ним вежливым! — С чего ты взяла, что тебе можно всякий раз оскорблять меня? Я понимаю, что не всем нравится знакомиться на ровном месте, но такое… — он теряет слова. Надо уйти. Уйти, уйти. Сказать и уйти. — Если тебе ещё никто этого не говорил, позволь сказать мне: нет ничего более жалкого, чем быть грубой с людьми, которые пытаются дружить и помогать тебе.
— Интересно, чем же мне помогает Ваша компания?
— Что ж!
Он рывком отодвигает к себе зонт. Мелисент охает от дождя — слышно за спиной. Он идёт в обратную сторону. Салон приветливо манит ровным белом светом. Он заходит внутрь, отряхивается. Ну, всё. Хватит подставлять вторую щёку.
В планах было переждать непогоду под крышей, но тяга выкурить и плохое предчувствие пересиливают меньше, чем через минуту. Бранден выключает всё, что выключается, запирает дверь, опускает рольставни. Остаётся только вывеска — его имя. Оно бросает свет на его мотоцикл.
Бранден присаживается боком, прижимает предплечьем зонт, другой роется в барсетке, достаёт на свет божий зажигалку и сигарету. Делает пару затяжек. Потом бросает на землю и придавливает ногой — пора бросать, пора бросать. А то вон какая херня происходит, когда он не беспокоится о своём сердце. Вот сейчас его стукнет — и потом он поедет домой.
Дорога полупустая, веганский магазинчик давно закрыт. В квартирах горят окна, как неправильная шахматная доска. Под светом фонарей и дождём асфальт блестящий и как будто пористый. Гудит и кряхтит автомобиль. Он думал, она уже уехала. Вроде бы ужас как спешила. Он смотрит вслед уплывающему большому кузову. Его всё-таки не стукает. И даже ничего не болит. И в общем-то, всё нормально. Завтра есть клиент только на одиннадцать утра, а послезавтра вообще свободный день впервые за три недели. Он даже успеет выспаться. Жизнь продолжается.
***
За двадцать минут город погружается во мрак и, как удильщик, Мелисент плывёт по глубоким водам домой. Аврора отпросилась домой пораньше и уже давно её ждёт.
Как же она устала.
Когда Фелисити выйдёт из декрета, Мелисент уйдёт в отпуск. И будет просто лежать на кровати месяц, как застывшая в топях овечка.
Теперь ещё и это всё.
Чёрт её побрал смотреть ему вслед, и потом ещё из машины. Он уходит к себе и почти сразу выходит вновь. Стоит около своего мотоцикла под зонтом на пустой парковке. Такое ощущение, что кроме них двоих на всём перекрёстке вообще никого нет. Фонарь перед её магазином оставляет золотую ауру вокруг себя. О’Донован стоит по ту сторону дороги боком к ней, и белый свет от вывески скатывается по долькам зонта, по рукавам. А она сбоку погрязает в тени.
Дорога домой ещё хуже. Она ругается с Бобом Диланом.
Она часто спорит с исполнителями песен, которые слушает. С Нико, с Джони Митчелл, со Стиви Никс. Иногда даже с Тори Амос и Фионой Эппл, хотя они её обычно понимают. Но и им иногда приходится ей уступить. У себя в голове она выигрывает много словесных битв.
Теперь вот Боб Дилан. По дороге на работу она поставила его диск, потому что трезвонящая губная гармоника молниеносно убивает любую сонливость, как волынки. Теперь она включает музыку с того места, на котором остановилась в последний раз. Играет «Queen Jane Approximately». И Боб Дилан выбирает момент, чтобы прицепиться.
«Теперь, когда все цветочницы забирают назад все свои розы, — тянет он, —
И их аромат не остается надолго…»
Она усмехается.
«И когда твои дети начинают обижаться на тебя, — говорит вдруг ей Боб Дилан с ухмылкой, и она вспоминает, что ей не нравится эта песня, —
Не хочешь ли увидеться со мной, Королева Джейн?»
Она продолжает плавание, всматриваясь в вальсирующие туда-сюда дворники, убавляя громкость, чтобы не слышать ни его дурацкой гармоники, ни его самого. Можно было бы поменять диск, но, кажется, в бардачке лежит только «Chelsea Girls», а Нико сейчас её только добьёт.
«И когда ты устала от того, что всё одно и то же — не хочешь ли увидеться со мной, Королева Джейн?» — спрашивает Боб Дилан, зная, что у неё нет выбора.
И чёрт её побрал вспоминать разных людей. Робина, который познакомил её со Стефаном, а теперь она не хочет знать ни одного, ни другого. Фелисити, у которой крохотный ребёнок, забот до конца жизни. Аврору, которая скоро уедет учиться и жить со своим молодым человеком и в самом деле оставит её одну. «Тётю Нессу», которая когда-то помогала за Авророй присматривать, хоть это и была медвежья услуга. Агнес — «тётя Несса» — живёт по соседству и является худшей старухой на земле. Она либо сплетничает с Тильдой, которая только ради этого и приезжает к ней в гости, либо сидит у своего окна со спицами и глядит вниз на дорогу.
Наверное, она сама постареет и тоже будет смотреть на жизнь из окна, вслушиваться в звуки людей, которые эту жизнь живут, а не рассматривают и доживают.
«Теперь, когда все бандиты, которым ты потакала… Снимают свои банданы и начинают жаловаться… И тебе нужен кто-нибудь, кому ничего не придётся рассказывать… Не хочешь ли увидеться со мной, Королева Джейн?» — спрашивает напоследок Боб Дилан, пока конец пути не затыкает ему рот.
Дома Аврора кормит её ужином, задабривает, потом отпрашивается к подруге с ночёвкой в воскресенье. Телевизор выжимает из себя картинки, и звуки влетают в одно ухо и вылетают из другого.
«Не хочешь ли увидеться со мной, Королева Джейн?»
В общем, какой-нибудь бар в воскресенье звучит не так уж и плохо. Звучал бы.
