the birds and the bees

      Чего точно не надо делать в случае, когда человек перед тобой вот-вот упадёт прямо на землю — не надо носить при себе трость.              Всё остальное Мелисент сделала правильно.              Даже странно как-то, удивительно.              Под визг сирен они мчатся в сторону больницы, прямо перед ней человеку делают интенсивную терапию по поддержанию сердечной деятельности, и всё вокруг скомканное и смазанное в своей стремительности, но Мелисент сидит в глазе этой бури. Штиль, воцарившийся в голове — когда? пятнадцать? двадцать минут назад? — не отступает.              Бранден попросил вызвать скорую и меньше, чем через десять секунд, практически рухнул на землю: она едва успела смягчить его падение — вот тогда-то трость ей сильно помешала. Но, к счастью, он не ударился головой о бетонную площадку — а ещё через секунду в Мелисент что-то включилось. Точнее, всё ненужное как раз-таки выключилось, оставив лишь необходимое. Она знала, что делать.              Она позвала на помощь. Сказала первой примчавшейся девушке вызвать скорую помощь, подоспевшему пареньку — принести из студенческого центра автоматический дефибриллятор, потому что знала, что тот там есть, и, уложив упавшего прямо, заставила свои руки вспомнить ритм грёбаной «Stayin’ Alive». Раз, два, три, четыре. Ха, ха, ха, ха. Ей, конечно, очень повезёт, если окажется, что где-то среди всех других рисунков у него вытатуировано «Не реанимировать»…              Запыхавшийся юноша вернулся — после этого думать ей и вовсе не надо было. Говорящий чемодан сам описывал каждый последующий её шаг: куда нажать, куда положить и когда отодвинуться. А потом опять — раз, два, три, четыре. Она не давала себе времени сомневаться.               Если чемодан не лукавил, то к приезду скорой она уже успела отвести смерть чуть подальше.              Но, похоже, это только начало.              Руки врачей двигаются быстрее, чем она может уловить, свистят какие-то фразы— ни одного внятного слова, сплошные цифры и буквы. ТЖ! да! сто тридцать! — а потом шок и минуты две ритмичного стука по груди — ФЖ! да! сто семьдесят! один миллиграмм! — и снова шок, и снова ритмичный стук — нет! девяносто три процента! девяносто четыре.              Пищат и дёргаются линии на мониторах — их больше, чем она себе представляла, и о значении их остаётся лишь догадываться. Для Мелисент они все выглядят опасными, даже та, что мерно выделывает настоящие трапеции — хотя врачей она, кажется, обнадёживает. Они как будто на втором дыхании достают целые литры разных жидкостей и лекарств. И откуда только такое воодушевление? Он по-прежнему неподвижен на койке, и глаза его закрыты.              И это тоже странно. Но она подумает об этом позже.              Они добираются до госпиталя, и носилки со всеми трубками и жидкостями толкают по коридору, в то время как она шагает следом — пока её не просят остаться, потому что дальше вход воспрещён. Оставленная наедине с самой собой, она опускается на одно из кресел в коридоре. Здесь ещё пара человек: кто-то смотрит в телефон, кто-то топчется у вендингового аппарата. В неизменно ярком белом свете трудно понять, как идёт время. Как свет от этих самых белых лампочек, оно как будто гудит, но стоит на месте.              Как же странно.              Вот она только что увидела его на лавочке в сквере — в непреложном чёрном и с целой стаей птиц у своих ног, как какой-нибудь Морфей, повелитель Снов. Он только что спросил что-то о Фелисити, и ей показалось таким комичным — если не сказать занимательным — то, что он искренне заинтересовался состоянием той, о которой вообще в первый раз слышал. Он только что зачем-то без предупреждения развязал ей язык, только что рассмешил её своей глупой историей и сам над ней же посмеялся кашляющим, свистящим, каркающим живым смехом — а теперь лежит в реанимации, чудом живой. Ну, не совсем чудом. Не стало бы, в самом деле, Чудо присваивать себе её лавры…              Гудение стягивает голову обручем. Мелисент отставляет на соседнее сиденье сумку, клонит к подлокотнику трость, перекладывает — боже, она и не заметила толком, что держит в руках его барсетку — перекладывает барсетку на колени. Здесь прохладно, хотя бы это помогает. Ей думалось, она держала себя довольно спокойно, даже хладнокровно — а теперь вот оно как; выходит, у неё лицо горит.              Из отдела реанимации на секунду выходит знакомая личность. Мелисент пытается выведать, что конкретно происходит, какой Брандену поставлен диагноз, в каком он сейчас состоянии.              — Извините, мэм, — говорят ей, — но это конфиденциальная информация. Она охраняется Законом о защите персональных данных, и мы имеем право разглашать её лишь тем лицам, кому мистер О’Донован позволяет её разглашать. У нас есть перечень, и Вашего имени там нет, — качают ей головой. На её вопрос, находится ли он уже в сознании, чтобы составлять целые списки посвящённых в его медицинскую историю (это не от обиды — ей искренне интересно — потому что если он не в сознании, она собирается спросить о консультативной группе), ей отвечают: — Нет, у нас уже был этот список.               И уходят, оставляя её гадать, откуда мог взяться этакий манускрипт. Должно быть… она присаживается обратно… Должно быть, мистер О'Донован здесь не впервые. Внезапная остановка сердца не появилась бы просто так. Но она уже не помнит всех букв и аббревиатур, что раздавались в карете скорой помощи. Может, иначе она бы что-нибудь да и узнала сама.              Большой надписи «Не реанимировать» на всю грудь у мистера О’Донована не было — кажется, было что-то другое, если ей не изменяет память… Вроде бы нечто вытянутое вдоль пресса, расходящееся на груди. Она не засматривалась на рисунки, пока отбрасывала барсетку, расстёгивала рубашку, нажимала на кнопки и велела всем отойти сейчас же, считала минуты…              Мелисент и сейчас считает минуты. Она думает о человеке, у которого должен состояться сеанс — сейчас до него осталось минут десять. Вряд ли этот клиент — или любой другой, записанный на сегодня — догадывается, что его тату-мастер сейчас борется за жизнь в реанимации. Она бы и хотела каким-то образом предупредить этого несчастного, но вряд ли может. Разве что только… Мелисент затыкает брезгливость и неловкость и достаёт из барсетки Брандена его телефон, надеясь, что на нём нет пароля. Его нет. Ну разумеется. Со стороны не соблюдающего ничьи границы мистера О'Донована это было бы лицемерно.              Надо думать головой. Нужны контакты. Вот они — и, конечно, их несметное количество. Все записаны по именам, иногда с местом работы вместо фамилии. Она листает, листает вниз, пока не находит «Робина Милна». Ей открываются сообщения, и она на скорую руку печатает.              «Робин, это Мелисент Мур. Около получаса назад мистер О’Донован упал в обморок и сейчас находится в больнице. Он не сможет принять своих клиентов сегодня и, возможно, завтра — если можешь, предупреди их. Наверное, он свяжется с тобой позже», — добавляет она, запоздало отмечая, что это несколько оптимистичное обещание, которое она, возможно, не могла дать от имени другого человека.              Она больше ничего не пишет и закрывает мессенджер, но теперь в голове роется неприятная мысль о том, что, возможно, кто-то ещё должен быть введён в курс дела. Наверняка его семья захочет приехать? В конце концов, уж они-то должны числиться в его пресловутом списке имеющих доступ к его медицинской информации…              Она… сомневается, что он в браке. Хотя на какое-то время — где-то в момент его замечаний о подростках — он произвёл такое впечатление. Может, разведён. Она снова открывает контакты и листает в сторону, открывая список «Избранных».              На неё смотрят имена в алфавитном порядке: «Арабелла», «Белла», «Лорен», «Мама», «Папа», «Рошин».              Все, кроме первых двух, начинаются с «00 353 1» — а значит, вызывать их бессмысленно: адресаты живут в районе Дублина и нескоро здесь окажутся, если только не запустят себя дротиком через море. Да и звонить престарелым людям с подобными новостями не хочется — Мелисент не готова взять на себя ответственность за ещё чей-нибудь сердечный приступ. Лучше она… чёрт возьми, сколько же хлопот с этим О’Донованом… лучше она позвонит Арабелле. Сдаётся, это та самая девушка, что была на свадебных фотографиях, что она видела недавно. И у неё подходящий код номера. Правда, номера два.               Она медлит с секунду, выбирает между «Арабеллой» и «Беллой» — и в итоге звонит «Арабелле».              Идут гудки.              Идут гудки.              Идут ещё немного — и — бип! бип! бип! — прекращаются.              Чудесно. Чудеснее быть не может.              Мелисент кладёт телефон обратно и закидывает ногу на ногу. Всё вокруг как будто висит в воздухе. У неё нет причины оставаться здесь, раз уж она исчерпала свой шанс помочь и даже не имеет права получать новости об изменении состояния. К тому же, больницы всегда её угнетали — все эти покалеченные и хворающие люди, которых и жалеешь, и остерегаешься. Но она не может уйти. Через минуту оказывается, что ожидание того стоило — вылезший, как хорёк, молодой медбрат — или кто он там — чуть ли не по секрету сообщает, что мистер О’Донован приходил в себя.              — Но это всё, что мы можем Вам сказать, мэм, — строит он грустную мину. Она кивает. Работник ставит руки по бокам. — Ему очень повезло, что Вы были рядом, мэм. В таких случаях счёт идёт на минуты. Ваша оперативная помощь значительно повысила его шансы на выживание и более скорое восстановление, чем было бы в ином случае.              Мелисент снова кивает. Её оставляют одну, и она вновь занимает свой крошечный кожаный трон у вендинговой машины. Зачем — непонятно.              У неё меньше оснований опасаться за жизнь Брандена, если он уже в сознании и ему оказывают необходимую помощь — но она всё равно переживает, а сделать с этим ничего не может. Наверное, всё-таки имеет смысл позвонить семье — но что сказать? В плане конкретной информации ей нечего предложить, а в плане эмоциональной поддержи — и подавно. С этим у неё всегда было туго. А что касается—              «ЧТО НОВОГО, КИСОНЬКА, О-О-УО-УО-О-ОУ,              ЧТО НОВОГО, КИСОНЬКА, О-О-УО-УО-О-О-О-ОУ»              Мелисент аж подпрыгивает на месте и копается в барсетке Брандена — провались он сквозь землю! — пока телефонный звонок не сотряс всё здание.              «КИСОНЬКА, КИСОНЬКА—»              — Бранден, я ведь говорила звонить мне на личный телефон, а не на рабочий! — слышит Мелисент в трубке. — Рабочий номер — для работы, не знаю даже, зачем ты его сохранил… Ну?.. Ты собираешься говорить что-нибудь?              — Здравствуйте.              — Простите, кто говорит?              — Арабелла, верно? — произносит она, хотя это очевидно Арабелла, и это не ответ на её вопрос — но, видимо, Мелисент способнее справляется со смертельно опасными ситуациями, чем с разговором с человеком по телефону.              — Да. Я спрашиваю, с кем я разговариваю? Почему Вы звоните с телефона Брандена?              — Я должна сообщить Вам о том, что Ваш, эм, Ваш друг мистер О’Донован сейчас находится в больнице. Точнее, в реанимации. Он находится в реанимации.              — …Что?!              Будь проклят этот день.              — У него случилась внезапная остановка сердца, — говорит Мелисент в трубку.              — Что?! Когда?              — Меньше часа назад.              — Остановка сердца?!              — Да, — выдыхает она. — Сейчас его жизни ничего не угрожает… Я так думаю. Мне не сообщают сведений о его состоянии, поэтому я могу сказать лишь то, что он в реанимации. Но он уже приходил в сознание.              — О Господи… — вздыхают на другом конце. Какой-то шум. — Какой кошмар… Это... Погодите, это что, шутка какая-то? Вы разыгрываете меня? — почти рычит она вдруг.              — Похоже, чтобы я шутила?              — Если Вы собираетесь попросить у меня деньги...              — Оставьте свои деньги при себе, — шипит Мелисент. — Я нахожусь в больнице, куда его поместили после внезапной остановки сердца на улице. Ему уже оказывают помощь. Мне по закону не разрешён доступ к информации о его диагнозе, поскольку мы едва знакомы. Я хотела оповестить кого-нибудь из его близких, чтобы к нему могли приехать и оказать дальнейшую помощь, если она ему потребуется, и Ваш номер был первым в списке контактов. Подозреваю, что звонить его семье за границу не имеет смысла. Как и не имело смысла звонить Вам, если Вы собираетесь просто повесить трубку из-за недопонимания, — выплёвывает она.              Следует небольшая пауза. И шум — Арабелла тяжело вздыхает.              — Я сейчас свихнусь. Я сейчас просто… Ребекка! — кричит она отдалённо — наверное, отодвинула трубку. Она кричит что-то ещё. — ...Вы ещё на линии?              — Да, — процеживает Мелисент.              — А Вы... Впрочем, какая разница, кто Вы такая, — роняет Арабелла.              — Мелисент Мур.              Снова какой-то шум, словно пишут ручкой.              — Чёрт возьми… И что я теперь… Что я теперь обязана, по-Вашему, делать? — Арабелла громко выдыхает. Проходит секунда. — Где он сейчас? В Эдинбурге?              — Да. Эстли Айнсли Хоспитал.              — Ах, ну, просто превосходно… Я… — Мелисент слышит тихий обрывок разговора — Арабелла что-то говорит другому человеку. — Да, сейчас. Да, отменяй. Мне нужны билеты сегодня. Сегодня, ближайший, да! Что я непонятного сказала? Да… Какой кошмар… — Арабелла вздыхает снова. — Эм… Спасибо, что позвонили.              — Не за что. Вы сможете приехать?              — Хах! — почти шипит та. — Сейчас узнаем. «На сколько дней»? — говорит она в сторону вновь. — Откуда я знаю, на сколько дней! А-а-а, к чёрту, бери в один конец! Быстро, быстро! Продиктуйте адрес ещё раз, — говорит она в трубку, и Мелисент называет, смутно догадываясь о бессмысленности предприятия. — И отошлите и-мейлы Джейку, напишите, что я проведу встречу в Zoom, детали насчёт примерок я сообщу позже… Всё, спасибо. Если можете что-то передать Брандену, то передайте, что он… нет, ничего не передавайте, — проговаривает она. — И сохраните мой номер. Я могу позвонить Вам снова… Да какая разница, Хитроу или Гэтвик! — слышит она напоследок — а потом звонок обрывается.              «Белла              Вызов завершён              02:58:26».              Сумасшествие.              Больничное фойе кажется невообразимо тихим после этого разговора.              Боже. Какая бессмыслица. Зачем она здесь сидит? Не станет же она в самом деле куковать среди интернов в помятых халатах и старушек в роллаторах и ждать Арабеллу прямо из Лондона! В конце концов, у неё есть своя жизнь. Решено.              Она, так и быть, сохраняет номер Арабеллы и пару минут ждёт подтверждения того, что Робин прочёл сообщение. Телефон Брандена несколько раз звякает и показывает соответствующее имя, но она понижает громкость и не проверяет. На ещё одно объяснение деталей или их отсутствия её терпения уже не хватит. На стойке Мелисент осведомляется, кому и где можно оставить личные вещи мистера О’Донована. Их забирают и обещают отнести в его палату. Ну и прелестно. На всякий случай Мелисент предупреждает, что им могут позвонить насчёт него. Пусть сами разбираются с этой женщиной, когда она к ним заявится.              Сделав всё, что, похоже, в её силах, Мелисент выходит наружу. Она уже сотню лет не была в Грэндже. В этой части города даже красивее, чем в той, где она живёт. Улицы узкие, тротуары местами отсутствуют вовсе. Где-то на юге должен быть Холм Блэкфорт, огромный и тёмный, но вокруг неё лишь огромные величественные викторианские резиденции, лавочки и зелень, зелень, зелень.              Погода улучшилась, но до дома слишком далеко, да и желание гулять пропало. Мелисент наваливается на трость — события дня начинают давать о себе знать, плещутся под веками при каждом моргании. Она ловит такси и называет адрес где-то за пару кварталов от дома. Старые привычки. Город плывёт мимо, нешелохнувшийся, словно никаких изменений не заметил. Казалось бы, какое дело целому городу, всему остальному миру до того, что чуть не оборвалась навсегда чья-то жизнь…              Возможно, она… Возможно, она навестит его когда-нибудь позже, если ей это будет разрешено. А может, и нет. В конце концов, всё ровно так, как она и сказала Арабелле — они вдвоём по большей части незнакомцы. А Мелисент не очень-то любит встречаться даже с теми, кого знает.              Впрочем, она ведь собиралась с ним кофе пить, прежде чем он решил шлёпнуться на землю. Чуть словами не подавилась, пока приглашала его пойти… Человеческое общение — чрезвычайно мудрёная вещь. Мелисент вспомнила, с каким удивлением осознала какое-то время назад — не очень давнее; в самом деле, унизительно короткое время назад — что те несколько раз, когда мужчины приглашали её «выпить чаю» где-нибудь, они приглашали её на свидания. Впрочем, и зная это, она отказала бы им. Романтические отношения интересовали её тогда в такой же степени, что и сейчас — ни в какой. Но на деле она отказывала потому, что пила чай только дома. В кафе его всегда делали не так, как она хотела.              Знай мистер О’Донован всё это, он наверняка бы — с его-то сердобольной во всех смыслах натурой — не посмел испоганить её редкий социальный импульс внезапной кончиной у неё на глазах. Может, они даже неплохо бы провели те пятьдесят с чем-то минут — Бранден оказался гораздо более сносным собеседником, чем она представляла. Чуть менее настырным и бестолковым, чуть более совестливым и... и что-нибудь ещё. Ей казалось, ещё немного — и она бы поняла его лучше, они нашли бы общие темы для разговора.              Впрочем, если им и повезёт когда-нибудь пересечься где-то вновь и обсудить что-то кроме её рвущихся наружу личных проблем, это вряд ли будет за чашечкой кофе.              Она сомневается, что он ему теперь разрешён.