***
Первым, что сделал Лайт, как только понял, что очередное перемещение окончено, было то, что он, едва заметив рядом Рьюзаки, почти судорожно вцепился в его запястье, нащупывая пульс. И с удивлением обнаружил, что сердце парня бьётся в нормальном ритме. — Как ты? Встать можешь? Проблемы с дыханием? — спрашивал Лайт, изо всех сил стараясь контролировать собственный голос, отчего-то звучащий на полтона звонче обычного. — Хотя, нет, лучше лежи, я постараюсь найти помощь. Распространения яда может быть быстрее, если ты будешь двигаться. Просто кивни, если понял, ладно? Растрепанный Рьюзаки, лежащий к нему спиной, понял всё прекрасно. Только вот следовать совету он и не думал, тут же вставая и разминаясь. На удивленный, хотя скорее уж обеспокоенный, взгляд Лайта, тот ответил весьма кратко: — Симптомы пропали. Вообще ни одного. Только голова немного кружится, но это скорее из-за смены обстановки. Лайт, не сказав ни слова, застыл, словно завороженный. Не веря собственным глазам, он пару раз моргнул, осознавая, что стоящий перед ним Рьюзаки ничуть не изменился. Ничуть, если сравнивать с тем, что было мгновение назад, ведь сейчас на Лайта смотрел не молодой человек, пусть и чуть ссутулившийся, а… — Ты подросток! — оторопело воскликнул Лайт, пугаясь собственного голоса. — Черт, я тоже, да? — ощупывая себя, Лайт тяжело вздохнул. И сколько ему сейчас? Пятнадцать? А может и вовсе — четырнадцать? Осознав полученную информацию, Лайта повело в сторону. Опершись друг о друга, они стояли, слегка покачиваясь. Голова Рьюзаки, хоть и кружилась, была на удивление ясной, а тело, не так давно обуреваемое судорогами, отменно слушалось. — Улыбнись, — неожиданно попросил Лайт. Лёгкая и непринужденная улыбка, с тенью смущения, была совершенно не схожа с недавним спазмом лицевых нервов. Бледность лица Рьюзаки теперь не пугала, а казалась столь же привычной, как и растрепанные смольно-черные волосы. — Я правда в порядке, Лайт-кун. Очевидно, во время перемещений наши тела подвергаются чему-то вроде регенерации, тем самым самовосстанавливаясь. Так было и с твоей ногой. Единственное, что меня тревожит, так это то, что происходящее совершенно не поддается никакой логике. — Да уж, мы стали подростками, это явно выходит за пределы логики! — фыркнул Лайт, всё ещё разглядывая Рьюзаки. «А он очень даже симпатичный: нескладный, с длинными конечностями, да и голос будто другой стал. Хотя, мой, должно быть, не в пример лучше.» — А я благодарен этому перемещению, — искренне ответил Лайт, наконец подобрав слова. Главное — они всё ещё вместе. С остальным можно будет разобраться и по ходу дела. — Нравится местный пейзаж? Здесь явственно ощущается мягкий морской климат, судя по ветру и запаху, а этот парк достаточно… живописен. Я бы предположил, что с вероятностью в пятьдесят два процента мы оба отравились и это — бред нашего подсознания. Но коллективные галлюцинации — вот уж точно за гранью рационального. Однако факты стоит принимать, даже если они приходятся не по вкусу. А они состоят в том, что, во-первых, во время перемещений их тела самовосстанавливаются и, во-вторых, Лайт и Рьюзаки определённо стали подростами, переняв у этой возрастной группы все недостатки в виде изломанных голосов, нескладности и гормональных сбоев — одни прыщи чего стоят. И это у Лайта-то, старательно заботящегося о своей коже на протяжении длительного количества времени. Рьюзаки, кажется, его внешний вид, как и ранее, совершенно не волновал. Единственное, что смущало его, так это собственная обувь, от которой хотелось поскорее избавиться, и милое лицо Лайта, готового, кажется, рвать и метать. — Я и не думал, что тебя так просто вывести из себя, Лайт-кун, — спокойно произнёс он, накликав ещё большую бурю эмоций. Впрочем, если подумать, как раз эмоции сейчас и были самым логичным из проявлений. Страх за жизнь друга, бедственность положения, перемещение и потеря собственной внешности, пускай и не капитальная, привели к обоснованному финалу: Лайт истерично смеялся, не веря собственным глазам, сочтя происходящее чьей-то нелепой шуткой. Неожиданно для возбужденного Лайта, который картинно заламывая руки, вопрошая у Вселенной, за какие прегрешения он вновь стал малолеткой, щеку пронзила боль. Это Рьюзаки дал тому пощечину, звон которой на несколько мгновений отозвался и в ушах. Отпрянув, Лайт громко выдохнул. — Спасибо. Я… Я в норме. Правда. Просто внезапно. Накатило. — Пойдем, умоемся, — так же кратко ответил Рьюзаки, осознавший, что далеко не впервые применяет практические знания подобной психологической помощи. Неизвестность всегда пугала. С самого детства, когда не осознаешь, не знаешь до конца — кто же сидит под кроватью или в углу тёмной комнаты. Конечно, это всегда оказывались завалившиеся игрушки или вещи, упавшие со спинки стула на пол и казавшиеся трехлетнему мальчишке не иначе, чем чудищем. Лайта в таких случаях успокаивала мама, теперь он знал это. Чувствовал, будто бы это отпечаталось у него на подкорке. Рьюзаки же сейчас ощущал себя растерянно. А кто же защищал его? Были ли у него люди, готовые сказать, что всё, что происходит вокруг, временно, и можно найти выход из любой, даже самой запутанной, ситуации? Рьюзаки пугало отсутствие памяти о близких. То и дело закрадывалась мысль о том, были ли они у него вообще. Вот сейчас его чуть не убили, пусть и по собственной глупости. Он едва не лишился жизни, но были ли в его жизни люди, которых расстроила бы эта новость? Вновь став подростком он чувствовал себя вовсе… Отчужденным? Тем, кто в этой жизни должен заново добиваться всего, вновь и вновь доказывая обществу и самому себе, что он на что-то годен. Идя вслед за Лайтом, столь же флегматично делящимся какими-то наблюдениями, он понимал, что теперь стоит быть в разы осторожнее: если в прошлый раз он чуть не лишился жизни, теперь на кону стоит самое ценное, что только может быть — его разум.Глава 10. Метаморфозы
23 сентября 2022 г. в 23:52
Рюк с неподдельным интересом наблюдал за всем, что происходило в автобусе. Медленно и внимательно, так, словно боялся упустить даже самую мелкую деталь, включая расширенность зрачков от страха, или же секундного тремора рук. Любая деталь в происходящем для него имела значение. Впрочем, это же можно было бы сказать и о Лайте, временно взявшем на себя обязанности детектива, ввиду болезни настоящего. Однако следует отметить, что, во-первых, у них были совершенно разные цели и задачи наблюдения, а во-вторых, Рюку, в отличии от Лайта, совершенно не нужно было каким-либо образом вмешиваться в происходящее. Другими словами, шинигами попросту занял места в первом ряду, откровенно потешаясь над всеми участниками действия.
Сперва этот эксперимент казался шинигами занятным — только и всего. Любопытно ведь, как поведут себя подопытные людишки, оказавшись попеременно в разных жизненных ситуациях. Кому-то свойственна реакция ступора, кому-то — истерика, может даже плач. Вариантов, на самом деле, великое множество. Только вот так происходит с обычными людьми. Дураки и гении в рамки не вписываются, ломая стереотипы и создавая новые, не изученные до этого, варианты событий.
Как скоро они сумеют вспомнить главную причину? Последнюю причину своих перемещений? Сейчас Рьюзаки-Эл помогает Лайту на теннисном корте, сейчас Лайт помогает Рьюзаки-Эл в ситуации с отравлением. В ситуации, когда от него самого мало что зависит, вернее сказать — практически ничто. Ведь что, по сути, может противопоставить вчерашний школьник смертоносному стрихнину?
Продуманный спектакль — и только. Герои, всегда находящиеся словно под микроскопом и совершенно не знающие, что за их жизнями пристально следят. Хоть, может, и подозревающие. Актёрам на сцене играть в разы легче: кулисы, гримеры, костюмы, свет, музыка, и, конечно же, заученные реплики. Вокруг множество помогающего персонала, за дверьми — толпы фанатов. Здесь же всё куда более прозаично: только Боги смерти, решившие проверить двух молодых людей из-за банальной скуки.
Рюк даже не воспользовался возможностью под шумок погрызть яблоки, достав те из сумки какого-нибудь пассажира; он внимательно смотрел на то, как воспоминания разрывают изнутри черепную коробку Лайта, как тот медленно успокаивается от прикосновений Рьюзаки, и как, Бог смерти и сам в это ещё не верил, рационализм взял верх над эмоциями в нахождении несостоявшегося убийцы.
Только вот по-настоящему волнительным было не это, а то, как Лайт трепетно и осторожно объясняет что-то Рьюзаки на ухо, как помогает сохранить спокойствие, в то время как его собственное давно уже покоится в бездне отчаяния и страха. «А вдруг скорая не успеет вовремя, что тогда?» — читалось в его глазах столь отчётливо, что даже Рюк отвел взгляд.
Шинигами крайне позабавил поиск «Эла Лоулайта» в списке пассажиров. До боли нелепо и комично искать того, кто буквально сидит рядом с тобой, ещё ироничнее было только осознание того факта, что Рьюзаки таким образом проводил поиски самого себя.
Взглядом Бога смерти Рюк видел над головами парней их настоящие имена; имена, но не даты смерти Лайта и Рьюзаки, заменившиеся теперь на прочерки. Ведь то, что мертво, умереть не может. А тот, кто повис на волоске, в любой момент может последовать за другим в эту яму кромешной тьмы.
И только сами Рьюзаки и Лайт выглядели теперь, наконец разгадав мотивы недоубийцы, чуть расслабленней, чем за миг до этого. Они буквально ощущали телом, как за их спиной притаилась сама смерть — шинигами, готовый оборвать тонкую красную нить пульса. Только вот, что удивительно — Рьюзаки не боялся. Он и правда переживал, ему было больно, он не мог нормально дышать, даже сосредоточиться на вдыхании и выдыхании не мог, из-за чего постоянно сбивался с ритма, но он не боялся уготованной ему участи. Будто ему было всё равно, будто знал заранее, что исход игры предначертан, а он — лишь пешка на доске.
И это забавляло ещё больше. Как он поведёт себя, если скорая не успеет приехать? Время неумолимо утекало, будто песок сквозь пальцы. Секунды текли в ритм биения сердца, заходящегося в тахикардии. Что будет дальше?
— Любуешься? — спросила неожиданно появившаяся Мидора. — Сегодня будет твоя очередь следить за смертностью населения, если не забыл. А я, так уж и быть, присмотрю за твоей сладкой парочкой, ты ведь к ним так привязался…
Рюка её смешок совершенно не устраивал. И что она о себе возомнила? Богиня смерти, а гонору, словно Королевой стала.
— Ничего я не привязался, у них просто лица забавные. Особенно после известия о том, что одного из них отравили.
Мидора вздохнула:
— И всё-то тебе калечить, Бог смерти, как же! Сперва Король им проверки устраивает, теперь ты, хоть бы отдохнуть мальчишкам дали! А то, гляди, и в тетрадь придется записывать.
— Сама гляди, — парировал Рюк. — У них даты не проставлены. Какая комедия: Бог смерти обвинят Бога смерти в отсутствии отдыха у смертников… Лайт бы оценил!
— Рюк, а Рюк, — в глазах Мидоры заплясали черти. — А давай я покараулю твою парочку? Я готова отдать тебе за эту возможность пакет яблок. Соглашайся… В театр их там свожу, или на выставку. Лайт-кун ведь был на выставке когда-то? — припоминала она, смешно подергивая губами. — Или это не та реальность…
Рюк задумался: кто упомнит этого Лайта с его любовью к прекрасному.
— Хотела на отдых — отправляй на отдых. Только следи, чтоб не поубивались раньше времени. И дай мне обещанные яблоки.
Понимая, что сделка успешно состоялась, Мидора, отдав спелые сочные фрукты, продолжила торги.
— У меня тут такая идея возникла, тебе должно понравиться. Но раньше времени не скажу. Все наши в восторге, даже Король шинигами отложил немного дела. Можно? Пожалуйста-пожалуйста. Только это сюрприз.
Рюк, которого теперь пища забавляла в разы больше, кивнул. Едва ли эта шинигами, чем-то напоминающая ему Мису, сможет чем-то навредить их забаве. Мидора же, увидев согласие, с искренней радостью начала очередное перемещение.