Сквозь миры

       В голове шумело. Рьюзаки чувствовал, что лежит на чем-то твердом, но тёплом. Скорее всего, он находится в помещении. По структуре поверхность напоминала напольное покрытие, так что да, это определенно было помещение.        Открывать глаза не хотелось. Воспоминания, постепенно проникающие в его разум, перегружали и разбивали сознание на тысячи осколков, чтобы в следующий же миг вновь собрать их воедино в картину мира, которую теперь так отчаянно не хотелось видеть. Виски надсадно болели: кажется, в ближайшее время перманентная мигрень ему будет обеспечена.        Сбоку послышался возглас, эхом отдающийся в черепной коробке. «Лайт» — подсказывало восприятие. Кто же он теперь для него? Друг? Лучший друг? Нечто большее? Или расчетливый убийца, который в состоянии поддерживать голову умирающего, встревожено вздыхать и одновременно с этим методично и безжалостно про себя отсчитывать необходимые сорок секунд? Последние сорок секунд.        Неожиданно Рьюзаки ощутил твёрдое прикосновение к груди, переходящее в нажатие на грудную клетку.        — Что ты делаешь, Лайт? — с недоумением спросил Рьюзаки, наконец глядя в глаза человека, нависающего над ним и, кажется, испытывающего сильное волнение.        — Ты… Я думал, ты… — нужные слова так и не были найдены. Лайт с тревогой смотрел на Рьюзаки, восстанавливая дыхание. — Ты был неподвижен, не реагировал на оклик, и…        — Лайт беспокоился? — безэмоционально произнёс Рьюзаки, игнорируя протянутую руку и вставая. С последним вышло не совсем аккуратно: головокружение после перемещения и потока мыслей дало о себе знать и Рьюзаки повело в сторону. Он почти врезался в стену, в последнее мгновение ощутив на своих плечах чужие руки, твёрдо, но аккуратно поддерживающие. — Я в порядке. Мне нужно в душ.        Спиной чувствуя полный беспокойства взгляд, Рьюзаки, всё ещё судорожно сжимая в руке черную тетрадь, зашел в ванную комнату, тут же прижавшись спиной к белому кафелю и, лишь закрыв двери, усевшись на пол. Судя по всему, это был номер какой-то гостиницы. Надписи на шампунях были только на английском, что уже значительно сужало вероятность круга того, где они могли бы оказаться.        Но не всё ли равно, в какой именно гостинице, городе или стране они оказались, если в этот самый миг Рьюзаки держит в своих руках чёрную тетрадь смерти?        Воспоминания об этом артефакте практически утрамбовались в голове, образовывая связующие логической цепочки. Пролистывая, Рьюзаки думает о том, как сумел увидеть Дэрил Джирозу, если, исходя из правил, которые он успел изучить не иначе как в прошлой жизни, говорится о том, что лишь прикоснувшись к тетради конкретного шинигами можно увидеть самого Бога смерти.        Вертя в руках тетрадь Рьюзаки натыкается взглядом на лист, вклеенный в самом начале. Лист, наверняка и принадлежавший второму шинигами. Получается, тетради можно компилировать по собственному желанию? Рьюзаки с удовольствием задал бы этот вопрос хоть Дэрил Джирозе, хоть Рюку, появись хоть один из них поблизости. Но никого не было. Только Лайт, оставшийся там, за дверью, и переживающий так искренне, что с минуты на минуту явно начнет ломиться в ванную с вопросами о том, всё ли в порядке, и почему Рьюзаки до сих пор не в душе.        Решившись удостовериться в ещё одной гипотезе, хоть, впрочем, помня и без какого-либо подтверждения, Рьюзаки пролистал тетрадь практически до самого конца, видя исписанные до боли знакомым почерком страницы.        «Эл Лоулайт» — написано, даже не сиротливо виднеясь и отдавая дань почтения, отведя под его убийство отдельную страницу, и оставляя простых преступников на других листах. Это было бы почти признанием в любви, будь это так… Признанием ответственности за содеянное.        Но нет, убил его Лайт даже не собственной рукой. Этот почерк отличался: наверняка постарался шинигами. И этот факт дал Лайту возможность проявить мнимое неравнодушие, отчаянно глядя на своего заклятого врага во время его гибели.        Тяжело вздохнув и поднявшись, Рьюзаки всё же разделся и включил душ, позволяя горячей воде окутать тело. Не так давно он сам помогал Лайту в душе, и вот теперь не может даже сформулировать, что именно думает о нём.        Вскрыв упаковку одноразового геля для душа, Рьюзаки отмечает про себя, что тот пахнет яблоками. Запуская руки в черные как смоль волосы, отчаянно намыливая и тем самым заставляя гель вспениться, Рьюзаки преследует лишь одну миссию: перестать думать.        И с треском её проваливает, ведь не думать оказывается попросту невозможно. Остановив взгляд на запястье, Рьюзаки морщится, видя те же иероглифы с до боли аккуратным почерком. И если на его руке написано имя Лайта, то и на руке того, как было не столь очевидно ранее, написаны буквы, складывающееся в его собственное имя.        Это его зовут Эл Лоулайт, и это он является родственной душой своего единственного друга. Своего первого состоявшегося убийцы.        Иррациональность происходящего выбивает из колеи. Доверие, не так давно начавшее выстраиваться, утекает также быстро, как мыльная вода в слив. По венам, в такт биения пульса, течет только один вопрос: «Как жить дальше, находясь рядом с человеком, который тебя убил?» Убил, а теперь, очевидно, даже этого не помнит. Убил, а теперь так же влюбился без оглядки, как и сам Рьюзаки. Влюбился в кипучий ум и блистательный интеллект.        А теперь не знает, как поступить. Как отрицать очевидное сходство? Тот факт, что они равны, и им обоим будет скучно точь-в-точь, как и Рюку, уронившему тетрадь на землю. Как отрицать, что им будет скучно друг без друга?        Рьюзаки не знал. Даже для гения эта задачка оказалась непосильной. Только вот проблема в том, что Лайт знал, что Рэм убьёт Рьюзаки. Знал, фальшиво пугаясь, когда Рьюзаки падал на пол, хватаясь за сердце. Знал. И подстроил сам. Так отчего же теперь Рьюзаки так тоскливо от осознания того, что вернув воспоминания, Лайт снова постарается его убить?        Впрочем, можно ли убить родственную душу собственноручно? Убить того, с кем ты являешься одним целым? Наверняка, это так же больно, как пытаться отрезать себе руку или голову. И совершенно бессмысленно. Ведь избавиться от родственной души невозможно, память-то всё равно останется. Даже теперь, когда, казалось бы, они оба всё позабыли, фрагменты мозаики то и дело вспыхивали на подкорке. Убить равного воистину бессмысленно.        Рьюзаки выключил воду, чувствуя, как из-за множественных мыслей о соулмейте в его паху стало тяжело, а внизу живота разливалось возбуждение.        Предначертанные друг другу. Родственные души. Равные.        Ведь даже цепи от наручников не могут сковать так сильно, как непрекращающийся интерес, с каждым днём разгорающийся всё сильнее.        Игнорирование потребностей тела, что отлично работало ранее, когда Рьюзаки был слишком занят расследованием дела, чтоб отвлекаться, сейчас казалось бессмысленным. Да и зачем, если можно решить эту проблему с куда большим удовольствием.        Единственным, что сделал Рьюзаки перед тем, как выйти из ванной комнаты, было сокрытие тетради смерти за зеркалом. Впрочем, едва ли кому-то из них понадобится этот артефакт в ближайшее время, если о нём вообще вспомнят.        — Обычно люди вытираются после душа, — отметил Лайт, видя вышедшего Рьюзаки, на плечах которого всё ещё оставались капли воды. — А ещё выходят хотя бы в полотенце. И, — Лайт опустил взгляд, замечая так и не решенную проблему. — Ты серьёзно?! Даже после произошедшего в особняке, и даже для чрезмерно эксцентричного тебя входить нагим и с эрекцией в комнату — это уже слишком! Оденься, и я постараюсь выбросить из своей головы твою нелепую выходку.        — В таком состоянии не очень удобно, — спокойно ответил Рьюзаки, полностью игнорируя удивление Лайта. — К тому же, я хотел бы, чтоб ты мне помог.        Брови Лайта медленно поползли вверх от удивления. Рьюзаки дурачится, или его настиг посттравматический синдром после пережитого в особняке, наполненном странными убийствами, и теперь он пытается переключиться на физические потребности? Как понять, что творится в голове гения, который стоит перед ним обнаженный, говоря совершенно безэмоциональным тоном о том, что хотел бы его помощи? В конце концов, Лайт ведь тоже не железный. А вспомнить о том, когда с этими всеми перемещениями он сам уделял себе хоть немного времени, оказалось совершенно невозможным.        — Ты мог бы просто попросить, Рьюзаки. Нормально попросить, а не делать из этого какой-то спектакль, — произнёс Лайт более тепло, понимая, что в глубине души хочет того же.        Не говоря ни слова, Рьюзаки подошёл к Лайту, методично расстегивая пуговицы на его рубашке. Кажется, теперь Лайт был заинтересован. По крайней мере настолько, чтоб не противясь наблюдать за тем, что произойдёт дальше. Чувствуя, как парень медленно трется об него своей эрекцией и тихо постанывая в такт.        Сняв с Лайта рубашку, Рьюзаки повалил парня на кровать, и, скрутив из одежды тугой жгут, начал привязывать пока ещё не переживающего ни о чём Лайта к изголовью кровати. Узлы оказались на удивление крепкими: теперь Лайт не мог высвободить руки, даже если бы захотел. Однако, судя по выражению его лица, им обуревал скорее азарт и интерес, чем страх.        Снимать с уже привязанного парня брюки, расстегивая ремень и стягивая их, казалось Рьюзаки забавным. Ведь теперь Лайт был в его власти. Лайт зависел от него, но пока ни о чем не догадываясь, только пытливо ожидая, вглядываясь в лицо «друга» и тихо постанывая от нетерпения.        Подойдя к собственным брюкам и стянув с тех ремень, Рьюзаки вернулся к Лайту, дразняще поглаживая того по промежности кончиками пальцев. Распаляя. Заставляя его дыхание сбиться.        — Сними их… — выдохнул Лайт, когда Рьюзаки в очередной раз оттянул резинку его нижнего белья.        И Рьюзаки внял просьбе. Аккуратно сняв с Лайта последнюю часть одежды, он проворно закрепил обе ноги Лайта ремнями, тем самым заставив парня распластаться по постели.        — Это какое-то извращенное празднование того факта, что мы оба остались живы? — спросил Лайт, даже не пытаясь высвободиться. «Извращенец» — вспыхнуло в голове у Рьюзаки обращение Мисы-Мисы. «Мы оба живы»… Тут ты не прав, Лайт, ведь ты убил меня.        — Будь тихим, если не хочешь, чтобы на шум сбежались постояльцы из соседних номеров, — только и ответил Рьюзаки, возвращаясь из ванны с флакончиком массажного масла. — Ты ведь любишь с яблочным ароматом, верно, Кира-кун?        Не успев поразмыслить над тем, почему его назвали псевдонимом, выдуманным для детективной игры в особняке, Лайт ощутил на своей коже холод от жидкости и крепкую хватку Рьюзаки, распределяющего масло по его члену и низу живота. В паху надсадно заныло от желания большего.        Неожиданно Рьюзаки несколько раз шлёпнул по коже Лайта, вызвав у того полукрик-полустон. Прикосновения казались болезненными, кожа на месте ударов покраснела.        Рваные движения Рьюзаки становились всё быстрее: он продолжал дрочить Лайту, чувствуя, как тот извивается от его прикосновений.        Лайта целуют в шею, оставляя засос. Еще и еще. Он пробует расслабиться, но трение в области паха не даёт переключиться ни на мгновение: наслаждение переходит в болезненность. Лайт вздрагивает, судорожно втягивая носом воздух.        Рьюзаки набирает темп, совершенно не слушая ни мольбы, ни вздохи. Внизу живота растекается наслаждение: ещё совсем немного, и оргазм поглотит его плоть и разум. Совсем чуть-чуть. Стоит только Рьюзаки продолжить то, что он делает, и Лайт не сумеет долго продержаться. Кажется, сосредоточенность партнера начинает его заводить не хуже грубой дрочки и шлепков.        Рьюзаки замедляется, не давая Лайту кончить. Лениво водит ладонью по члену, слегка сжимая. Недостаточно для того, чтоб брызнула сперма.        Лайт начинает двигать бедрами, постанывая. Выгибается в спине, трется пахом о ладонь, желая наконец окончить сладкую пытку. Но этого чертовски мало.        — Пожалуйста, Рьюзаки-кун… — просит Лайт, глядя на нависшего над ним парня с растрепанными черными волосами.        Эл чувствовал себя главным. Доминантом. Тем, кто решает за них двоих, каков будет исход игры. Глядя на полные отчаяния и в то же время доверия глаза Лайта, он чувствовал себя отвратительной сволочью, лишающей оргазма свою родственную душу.        Человека, который его убил.        Внимательно глядя на изможденное сладкой пыткой лицо напротив, Рьюзаки взял в руку собственный член, буквально вколачиваясь плотью в кулак. Так же остервенело и пылко, как до этого он дрочил Лайту, он мастурбировал и себе, слыша, как его стоны сливаются воедино со стонами обездвиженного Лайта, отчаянно елозящего по кровати.        Разрядка была быстрой. Пачкая семенем живот Лайта, Рьюзаки не сумел сдержать гортанный стон. Лайт же, изнемогающий от желания, молча смотрел на эякуляцию друга, словно ожидая, пока тот вспомнит о нём.        — Ты в порядке? — обеспокоенно спросил Лайт, всё ещё чувствуя болезненную тяжесть в паху. — Наверное, это всё с чем-то связано, и… Послушай, если ты хотел таким образом настроить меня на то, что сегодня ты будешь верхним, то мог бы просто сказать. Уверен, я бы нашел более приятное для нас обоих предназначение моему языку, например.        Эрекция Лайта в очередной раз напомнила о себе: любое, даже самое незначительное прикосновение — и он сможет наконец кончить, избавляясь от болезненного напряжения.        Рьюзаки, обдумав что-то, решительно встал и так же молчаливо направился в ванную комнату, прихватив оттуда вместе с ожидаемым полотенцем еще и черную тетрадь, тем самым заставив Лайта удивиться ещё больше.        — Эта тетрадь — могущественное оружие, Кира-кун. Когда я дам тебе прикоснуться к ней, ты всё вспомнишь. Глупо было бы держать тебя в неведении, хоть, признаю, именно в этом заключался мой первоначальный план. — Сказал Рьюзаки, вытирая полотенцем живот Лайта, намеренно не трогая ничего больше. — Единственное, что я хочу сказать тебе лично, до того, как ты обо всём вспомнишь, так это собственное имя. Иронично, конечно, но думаю, сказать его лично сейчас будет даже забавным.        Лайт, кажется даже позабывший на время о ноющей боли в паху, с изумлением смотрел на Рьюзаки немигающим взглядом. С вероятностью в девяносто девять процентов он догадывался, какое имя будет произнесено.        — Моё настоящее имя — Эл Лоулайт, — на выдохе произнёс темноволосый парень, и, не дожидаясь ответной реакции, прикладывая чёрную тетрадь к лодыжке привязанного, голова которого тут же начинает кружиться.