Because of you

В Грозном они проиграли. Проиграли заслуженно и по делу, что только усугубляло аховую ситуацию. Все и так стремительно катилось под откос, а травма Акинфея в конце матча еще и придала добавочное ускорение. В самолет грузились в мрачном молчании, даже латиносы для разнообразия были пришибленными и тихими. У Георгия имелись причины для мрачного молчания и помимо позорно проваленного матча. Хесус, похоже, был абсолютно не намерен обсуждать то, что произошло ночью. Проснувшись по будильнику, он как ни в чем ни бывало пожелал доброго утра и, заскочив в душ, унесся на завтрак быстрее ветра. Вместо него вернулся позевывающий, помятый, но весьма довольный, судя по выражению лица, Карраскаль. Обменявшись и с ним пожеланиями доброго утра, Георгий наконец свалил из злополучного номера, оставив в нем свою уверенность в том, что он нормальный мужик, а взамен унеся кучу непоняток. К счастью, не менее сонному и довольному, чем Хорхе, Антону было вроде бы не до его душевных терзаний, ну или Щенникову удалось достаточно успешно сделать морду кирпичом, так что в целом утро прошло относительно спокойно. Латиносы до матча держались, как обычно, тесной компанией, трещали о чем-то своем, а потом пришлось усилием воли выкинуть из головы все не относящееся к игре и собраться. Что, впрочем, игру не спасло никак. Вопрос «что мы делаем не так?» у Георгия стоял наравне со «что же я сделал не так?». После возвращения в Москву Хесус все так же не выказывал никакого желания общаться, просто вел себя как обычно. «Видимо, то, что было в Грозном, останется в Грозном». Придя к этой мысли, Георгий попытался если не выкинуть произошедшее из головы, то отложить куда-нибудь в дальний уголок памяти и вспоминать пореже. Разумеется, у него не получилось. Воспоминание о том, как Хесус той ночью на долю секунды прикоснулся губами к его губам, оказалось упорным, превзойдя в нежелании убираться на дальнюю полку даже факт взаимной дрочки. А еще Медина продолжал везде и всюду таскаться со своим термосом и калебасом. И иногда казалось, что в свободное от работы время он вообще не выпускает изо рта эту грешную трубочку, как ее там, бомбилью. Раньше Георгию было гораздо проще игнорировать сей факт, а сейчас это буквально его преследовало, приравнявшись в его голове чуть ли не к порнографии и, накладываясь на воспоминания о том недопоцелуе, вызывало стойкое желание все-таки узнать, каково это — целоваться с Хесусом. — Ты чего такой загруженный, а? Они с Антоном брели с поля в сторону тренировочного центра. Как назло, латиноамериканская компания шла перед ними, как обычно, шумно переговариваясь и хохоча. Этим, казалось, все нипочем. Пашут на тренировках как проклятые, вызывая иногда чуть ли не комплекс неполноценности, а потом веселятся так, будто никакой тренировки не было вообще. — Не могу перестать думать, что за херня творится с командой. Вроде все делаем, не халтурим, выкладываемся, а в итоге — нихера. Начали за здравие, а теперь впору за упокой читать. — Ну, не тебя одного этот вопрос занимает, знаешь ли. Только разладилось оно месяц назад, а загрузился ты не так давно. — Считай, что «Ахмат» меня добил. Антон приподнял бровь. — Прямо с утра добил, еще до матча? Уже знал, что проиграем, и заранее расстроился, что ль? — Слушай, чего ты до меня докопался, а? Я идиот, фильм ужасов тогда на ночь посмотрел, спал плохо. От идущей впереди компании донесся взрыв хохота. Антон проследил за взглядом Георгия. — Ой-ой, что-то мне подсказывает, что не в фильме ужасов дело. Что, Хеська тебя отшил тогда? — На хрен иди, а? — Ему не понравилось? — Еще слово, и уебу, я серьезно. — Да ладно тебе, не расстраивайся. Не все же так идеально совпадают, как мы с Каррой. Заболотный увернулся от пинка и скрылся в дверях тренировочного комплекса. Георгий мысленно досчитал до десяти и вошел следом. Когда не надо, Тоха даже слишком наблюдательный. «Если бы я знал, что ему понравилось, а что нет, было бы гораздо проще» ЦСКА продолжил катиться по наклонной, обидно уступив «Сочи» на родном стадионе. Никому и в голову не пришло винить Влада, сменившего в воротах травмированного Акинфея, в этом гребаном пропущенном мяче. Если бы кто заикнулся, то Игорь бы первым оторвал голову обидчику, но все и так понимали, что дело не во вратаре. Что-то разладилось в самой команде, и никто не мог понять, что именно. Не то чтобы все ходили перманентно мрачными, но казалось, что веселья в целом изрядно поубавилось. Впрочем, боевой настрой, к счастью, все еще оставался на месте. К тому же близилось очередное испытание. Или приключение, смотря как его расценивать. Готовясь к путешествию в Краснодар на поезде, те русские, кто хоть как-то говорил по-английски, пугали легионеров рассказами про ужасы путешествий в плацкартных вагонах. Те не верили, но на всякий случай ужасались. В целом, к моменту отъезда на вокзал атмосфера стала как-то пободрее. В автобусе Антон даже рта открыть не успел. — Я уже понял. Ты снова хочешь вежливо попросить, чтобы я уступил Хорхе свое место. — Какой ты проницательный. Ну или я уступлю свое Хеське, будет зависеть, от кого из нас дальше будет купе начальства. — Что, снова отгребли? — Нет, но зачем зря провоцировать в нынешней обстановке? — Давай поспорим, кто к вам первым придет с предложением заткнуть ему рот полотенцем, соседи справа или соседи слева. — Скорее Акинфей заранее свое сунет и прикажет использовать, — ухмыльнулся Заболотный. — Но я и без посторонней помощи найду, чем его заткнуть. А вот выдержит ли столик в купе, это вопрос. — Ты ж понимаешь, что мало того что с вас вычтут компенсацию, так еще и наверняка поинтересуются, а как же вы ухитрились его сломать? — Я понимаю, что если не выдержит, оно будет того стоить. Георгий демонстративно изобразил фейспалм с видом «фу, как пошло». Антон хмыкнул и пихнул его локтем. — Сам-то… Хеську не обижай! — Уебу, — беззлобно показал ему кулак Георгий. Он уже почти смирился с тем, что номер отеля в Грозном — это пройденный этап. Воспоминания продолжали донимать, но задвигать их подальше получалось уже успешнее. Скорее всего, ночью в поезде они с Хесусом будут просто спать носами к разным стенкам, и так будет спокойнее для них обоих. — Уеби. Но не меня и будь нежен. В тесном пространстве автобуса увернуться от подзатыльника у Антона не вышло. Грузились весело. Юсуф с его многострадальной спиной поехал со всеми в качестве моральной поддержки. Березуцкие хотели оставить его в Москве, потому что было большим вопросом, кому и в каком виде в итоге потребуется поддержка, но он так упрашивал взять его с собой, только что не слезу пустив при этом, что Березы сдались, хотя в прессу в итоге ушла информация об обратном. Журналисту, снимавшему погрузку, пригрозили, что если Языджи засветится в репортаже, то следующую аккредитацию он получит в 2097 году. В итоге всех посадили в вагоны, расселили, Юсуфа сдали под присмотр Маге как самому ответственному и, наконец, отчалили. Дальше от начальства оказалось купе Хорхе и Хесуса, поэтому Георгий начал настраиваться ждать к ночи гостя. До ночи, впрочем, было далеко. По вагонам, занятым командой, слонялась съемочная группа «ЦСКА-ТВ», в купе к Ваньке и Дивею поставили онлайн-камеру — типа снимать путевые хроники. По этому поводу Антон тихо поржал, что хорошо все-таки, что их купе не соседнее с Каррой, а то хроники получились бы с весьма интересным саундтреком. Легионеры набились в купе к Марио, который, как самый настоящий русский, накрыл там целую поляну с курицей в фольге и вареными яйцами. В общем, до ужина все развлекались как могли, и Георгий был этому только рад. Но чем ближе к ночи, тем неспокойнее становилось на душе. Вопрос без ответа снова встал в полный рост, а ответа, скорее всего, не предвиделось. Антон свалил почти сразу после ужина. Оставшись один, Георгий первым делом отмел мысль посмотреть что-нибудь на ночь как не оправдавшую себя в прошлый раз. В итоге пришедший в купе Хесус застал его за бесплодными попытками читать, которые явно уступали бессмысленному листанию запрещенного на территории РФ инстаграма. — Привет! — Медина уселся на свободную полку, пристроил под стол свой рюкзак. — Ты в порядке? Георгий немного удивился вопросу. — Да, я в порядке. — Хорошо, — Хесус заметно расслабился и вытянулся на полке. Мысли в голове у Георгия путались. По идее, самое место и время объясниться, но как? Даже если Медина что-то захочет прояснить, не факт, что его получится понять, а уж чтоб ответить фразой длиннее, чем из двух-трех слов… миссия невыполнима. Разве что призвать на помощь гугл-переводчик и гарантированно протрахаться всю ночь с ним втроем, пытаясь добиться адекватного перевода и рискуя не только не прояснить ничего, но и запутаться еще сильнее. — Как тебе поезд? — спросил от безысходности Щенников. — Мне нравится. Весело. Необычно. Никогда раньше так на матч не ездил. — Знаешь, мы тоже. Поездами каждый ездил. А на матч — первый раз. — Значит, это для всех первый уникальный опыт, — Хесус улыбнулся. — Это да, факт. Георгий мысленно вздохнул. Да, первый уникальный для него лично опыт находиться в одном тесном помещении с человеком, которого уже две недели как хочется схватить, прижать к себе, поцеловать и вызвать на откровенный разговор с ключевым вопросом «что это была за херня?», но не иметь такой возможности. Потом, похоже, будет еще первый уникальный опыт находиться с этим же человеком в одном гостиничном номере на тех же условиях. Врагу не пожелаешь, ей богу. Посмотрев на часы, Хесус стянул с себя спортивный костюм, снова оставшись в трусах и футболке, и сразу залез под одеяло, чем несказанно обрадовал Георгия, потому что к очередному, как он это назвал, «испытанию ногами» он был не готов. — Спокойной ночи! — Медина отвернулся к стенке, как и предположил еще в автобусе Георгий, и накрылся одеялом так, что наружу торчали только его аккуратно связанные в пучок волосы. Поразмыслив немного на тему, как прикольно было бы стянуть с него эту дурацкую резинку и запустить в волосы пальцы, Георгий мотнул головой и отвернулся от греха подальше. Тоже избавившись от костюма, он лег и уткнулся носом в свою стенку. Все по плану, все хорошо и спокойно. Осталось избавиться от фантазий про волосы, про запрокинутую голову, подставленную под поцелуи шею и приоткрытый в ожидании рот, и все будет просто зашибись. Можно, конечно, выйти в коридор подышать, рискуя при этом очень удивить кого-нибудь из своих стояком, ага. Нет уж, лучше просто полежать, авось попустит. Сколько он пролежал, безуспешно пытаясь избавиться от фантазий и заснуть, Георгий не знал. Вагон мерно покачивался, колеса постукивали, сквозь штору иногда пробивались проносящиеся мимо огни, а желание сунуть руку в трусы было почти нестерпимым. Когда его позвали по имени, он сначала подумал, что ему показалось. Или приснилось, если все-таки незаметно повезло заснуть. Георгий не сразу сообразил, что его зовут не совсем по имени. — Жорже, ты спишь? Щенников подскочил и одновременно обернулся так, что чудом не ударился затылком о столик. — Нет… — он помотал головой и уставился на Хесуса. — Не сплю. Я думаю, что не сплю. Медина сидел на полке, подтянув колени к подбородку, и внимательно смотрел на него. В темноте, в своем белом белье и со ставшими бездонно-черными глазами, в которых поблескивал мелькающий за окнами свет, он был похож на привидение. Георгий обеспокоенно посмотрел на него в ответ. — Ты в порядке? Что случилось? Чего не спишь? Выглядишь жутковато. Хесус улыбнулся и сразу будто бы ожил. — Извини, я не хотел тебя пугать. — Он чуть подумал и продолжил: — И просто извини. — За что? — За то, что так повел себя там… — Хесус неопределенно махнул рукой. — Я не знал, как себя вести. Мне надо было подумать. Извини, пожалуйста. Георгий подавил желание изобразить фейспалм. Потом подавил желание сгрести этого придурка в охапку и прижать к себе покрепче. Вдох-выдох. — И что ты… — он запнулся, подбирая слово, голова отказывалась вспоминать даже те, что входили в его словарный запас. В итоге Георгий выразительно покрутил пальцем у головы, надеясь, что Медина правильно поймет его жест. Тот понял, улыбнулся снова. — Я подумал, что мне с тобой было хорошо. И что я хотел бы еще. С плеч как гора упала. Он все сделал как надо, просто нарвался на такого же любителя подумать, как и он сам. В этот раз слова подобрать удалось: — Я тоже хочу еще. Быть с тобой. После этих слов ему показалось, что Хесус буквально телепортировался со своей полки к нему на колени, так молниеносно он оказался сидящим на нем верхом, лицом к лицу. Георгий выругался от облегчения и первым делом с удовольствием сдернул с длинных черных волос стягивающую их резинку. Все недавние фантазии становились реальностью, все сразу. Горячий, тесно прижавшийся к нему Хесус с распущенными волосами и приоткрытым ртом… — Тогда поцелуй меня. Второй раз ему просить не пришлось, и Георгий, даже если бы захотел, не смог бы вспомнить, когда еще испытывал кайф, подобный тому, что накрыл его, когда он наконец прижался губами к мягким и теплым губам Медины. «Сбылась мечта идиота, епт…» Рот у Хесуса был горячий и податливый, и он без малейшего сопротивления позволил Георгию проникнуть в него языком и творить все что захочется. А хотелось буквально вылизать его изнутри, чтобы распробовать и навсегда запомнить этот вкус на всякий случай, а то вдруг тот снова задумается о чем-нибудь… на пару месяцев. Еще хотелось целоваться бесконечно долго, отрываясь друг от друга, только чтобы перевести дыхание. Но не меньше, чем этот грешный («грешный… у человека, которого зовут Хесус…») рот с темно-розовыми припухшими губами, Георгия привлекала длинная шея, которую тоже хотелось покрывать торопливыми поцелуями, прикасаться губами и языком к тонкой горячей коже за ушами, чувствовать, как от этих ласк Хесус дрожит в его руках, реагируя на каждое прикосновение — Черт… — бормотал по-русски Георгий, забираясь руками ему под футболку, чтобы ее стянуть. — Черт… какой же ты охуенный… Медина уставился на него абсолютно шальными глазами. — Что?.. Длинные волосы упали ему на лицо, закрыв почти наполовину, и Георгий не отказал себе в удовольствии убрать их, прижаться губами к уху и с удовольствием повторить: — Ты — охуенный. — Я не понимаю. — Нет таких слов в английском… чтоб перевести… Не желая дальше тратить время и силы на бесполезные попытки прояснить сложности перевода матерных выражений восхищения, Георгий снова запустил пальцы в длинные черные волосы, притягивая Хесуса к себе и увлекая в очередной поцелуй. Казалось, что тот вот-вот расплавится и потечет, такой горячей была его кожа под скользящими по ней ладонями. Безоговорочно было провалено и «испытание ногами». Желание закинуть их себе на плечи, ласкать и тискать эти стройные мускулистые бедра и смотреть, как Хесус выгибается, подаваясь навстречу, накрыло Щенникова тяжелой жаркой волной, от которой закружилась голова. Вдруг осознав, чего ему не хватает, Георгий нашел в себе силы на мгновение оторваться от Медины, чтобы содрать футболку и с себя тоже. А потом прижать его к себе кожа к коже, снова провести ладонями вверх по бедрам, стиснуть аккуратную крепкую задницу, все еще прикрытую тонкой тканью, и дальше, выше по спине, к плечам и шее, чтобы услышать то ли еле слышный стон, то ли просто громкий выдох. Хесус прильнул к нему всем телом, выгнулся, бесстыже и откровенно упираясь в живот своим твердым от возбуждения членом. — Хочу… Хочу больше… Хочу тебя… И Георгий сам опешил от собственного почти немедленного хриплого ответа: — Нет… — он тут же прижал Медину к себе, не позволяя отстраниться, и поторопился пояснить, хотя бы попытаться это сделать. — Не здесь, понимаешь? Не так… Не на этом… Я тебя тоже хочу… с ума схожу… Слова давались мучительно, голова упорно отказывалась соображать в таких условиях, а тело требовало вопреки сказанному немедленно уложить Хесуса на полку и дать ему желаемое, но Георгию казалось, что тот понимает, что он хочет сказать, и заставлял себя продолжать. — Я хочу тебя… — Георгий запнулся, потому что то, что он хотел делать с Мединой, назвать словом «трахать» было бы преступлением. Чуть подумав, он продолжил горячо и сбивчиво шептать дурацкие неродные слова. — «Трахать» — неправильное слово… я хочу быть с тобой… в большой кровати… чтобы простыни… и подушки… и волосы твои на них… Никуда не спешить… ты такой охуенный… трахать тебя — это не то, понимаешь? «Что я несу… он же… я же… что за херня со мной происходит и почему мне это так нравится и кажется нормальным?!» Мысли смешались в нецензурную мешанину. — Понимаю… Я теперь тоже хочу так… как ты сказал. Хесус облизал губы, и Георгий снова с трудом подавил порыв не дожидаться более комфортной и романтичной обстановки. — Значит, так и будет… уже скоро. Чуть отстранившись, Хесус погладил его по груди, повел ладонью вниз, по животу. Георгий следил за движением его руки, как завороженный. Кончики пальцев легко коснулись тонкой ткани, единственной преграды, которая все еще их разделяла, ничего при этом не скрывая. Георгий потянулся было к Хесусу в ответ, но тот покачал головой, и соскользнул с его колен на пол. — Ты чего? — забывшись, Щенников снова перешел на русский, но все остальные слова застряли в горле, а рука так и замерла, не дотянувшись до смуглого плеча в попытке поднять Хесуса обратно, потому что тот высвободил его член и, бегло проведя пальцами по всей длине, взял его в рот. «…!» Георгий не мог оторвать взгляд от этого зрелища. Губы Хесуса и то, как он постоянно облизывает их и прикусывает, в последние пару недель и так прочно заняли почетное место в разделе «порнография неприкрытая», но сейчас, когда эти самые губы и язык скользили по его члену это было уже что-то неописуемое. Хесус сосал и ласкал не спеша, то едва касаясь губами головки, то проводя языком вдоль ствола, то забирая глубоко, почти задевая носом живот. Стоило больших усилий не поддавать бедрами в попытке толкнуться в этот горячий рот поглубже. Снова запустив пальцы Хесусу в волосы, Георгий бездумно гладил его по голове, даже не пытаясь как-то направлять, потому что все и так было… нет таких слов, как. Пальцы Медины скользили по бедрам и животу, поглаживали основание члена, и Георгию все сложнее было сдерживать и стоны, и себя. — Хеська… — он облизал пересохшие губы и попытался высвободиться. — Я больше не могу… Тот и не подумал прервать свое занятие, только убрал руку со своей головы, сжал в собственной, переплетя пальцы. Снова глубоко забрав член в рот, он издал какой-то совершенно неприличный сосущий звук, и это стало для Георгия последней каплей. Он даже выругаться не успел и мог только смотреть, как Хесус, выпустив член изо рта, сначала сглатывает, а после обводит языком головку. — Ты… — не найдя подходящих слов, Георгий снова потянул его обратно к себе, и на этот раз тот уже не сопротивлялся. — Ты… — предпринял он очередную попытку, и опять безуспешно. Медина с улыбкой наблюдал за его мучениями, склонив голову чуть набок и медленно, будто задумчиво, облизываясь. — Черт! — Сдавшись, Георгий привлек его к себе, прижался губами к этой улыбке, толкнулся языком в рот, желая снова вылизать его изнутри, чтобы поймать новый вкус поцелуев и запомнить и его тоже. «Интересно, а какой на вкус он сам?..» Мысль буквально обожгла, заставила судорожно вздохнуть, потому что Георгий понял, что он окончательно и бесповоротно слетел с катушек, раз готов попробовать получить ответ на этот вопрос немедленно. И для начала наконец избавить Хесуса от этой последней ненужной тряпки, чтобы ничего не мешало. «Черепицею шурша…» Откуда-то появились слова, настойчиво просясь наружу. Или это он так пытается оттянуть то, что собрался сделать? — Знаешь… Хесус тихонько застонал, позволяя себя раздеть и усадить на полку. — Я думал, что я нормальный… много лет так думал… всю жизнь. Георгий уселся на полу перед ним и прикоснулся губами к его колену — надо же откуда то начинать. — Но потом появился ты… Хесус снова застонал, когда Георгий прикоснулся губами к его бедру, провел языком по внутренней поверхности, дурея и от того, что творит, и от реакции на то, что он творит. — И я сошел с ума. Знаешь… ты первый и единственный парень… кому я захотел сделать такое… — Жорже… — ему показалось, что Медина всхлипнул. — Тебе не нужно… — И мне это, кажется, нравится… Весь свой опыт в этом деле Георгий получил, находясь, так сказать, на своей стороне члена. Что нравится ему самому, он знал прекрасно и предположил, что Хесусу, наверное, тоже понравится, если он попробует это проделать. Мыслей о том, что член во рту не должен вызывать ничего, кроме отвращения и желания выплюнуть и прополоскать все хлоркой, даже не возникло. Хотелось только одного — попытаться сделать хоть что-то приятное. И, похоже, у него даже получалось. Забирать глубоко Георгий не рисковал, мало ли что с непривычки, а вот ласкать языком и губами выходило вроде неплохо. Хесус еле слышно постанывал, отвечая на ласки, то разводя широко свои невыносимые бедра, то пытаясь зажать ими голову Георгия. Почти не задумываясь о том, что делает, не отвлекаясь от своего занятия, Щенников подхватил Хесуса под колено, задирая его ногу так, чтобы она легла на столик между полками. Угроза оказаться со свернутой шеей отступила, и можно было снова прислушиваться к дыханию, к реакции на ласки, и пытаться понять, как сделать еще лучше. Впрочем, долго ставить эксперименты не получилось. Георгий почувствовал, как под его ладонями напряглись мышцы, увидел, как Хесус выгнулся, и почувствовал, как он пытается отстраниться. — Я… не могу больше… тебе не обязательно… В общем-то, было два варианта: отступить и довести дело до конца рукой или… или. «…Едет крыша не спеша. Правда, у меня наоборот, еще как спеша… » Теперь уже Георгий перехватил руки Медины, который все еще пытался отодвинуться, и рискнул забрать в рот поглубже. Хесус кончил. Вздрогнул, снова выгнулся, толкнувшись в рот так, что Георгий едва успел придержать его за бедра, и на язык брызнуло солоновато-терпкое, горячее и тягучее. «Вот это причастился…» Он сглотнул и выпустил член изо рта. Гром не грянул, молния не ударила, поезд не сошел с рельсов и продолжал, постукивая, нестись дальше в ночь. Хесус потянул его к себе, прижался, все еще вздрагивая и прерывисто дыша. — Ты, наверное, и в самом деле сошел с ума… поцелуй меня. Просить дважды ему и в этот раз не пришлось.