California dreamin'

Иззи осматривается, пока Дастин и Эдди громко спорят по поводу поездки в больницу. Мальчишка отчитывает старшего друга и настаивает на том, что ему необходима медицинская помощь, Мансон огрызается в ответ и всячески противится. Его аргументов Иззи почти не слушает, чувствуя себя неловкой и молчаливой третьей стороной этой перепалки. Билли курит, привалившись плечом к дверному косяку. Она хорошо изучила его повадки за время, проведённое вместе, и понимает, когда он тянется за сигаретой просто так, а когда для того, чтобы подавить нервозность, и сейчас второй случай. — Билли, ты в порядке? — Ещё не понял. У них нет секретов друг от друга, потому что в том мире секреты могут убить безвозвратно, а они и так продолжают существовать только каким-то чудом, отчаянно и слепо цепляясь за жизнь. — Окей, малыш, — обращается Иззи к Дастину, — хватит спорить. Эдди большой мальчик и знает, как для него будет лучше. — Мы позаботимся о нём, — Билли выдыхает дым через ноздри, напоминая скорее разъярённого дракона, а не заботливую сиделку. — Это меня и пугает, — парирует Дастин. — Ладно, Иззи позаботится, а я прослежу, чтобы ты добрался до дома в целости. — Звучит ещё страшнее. — Не капризничай, Хендерсон, — вмешивается Эдди, и в его голосе куда больше уверенности, чем в нём самом, — кто-то должен присмотреть за тобой. — Билли славный, — улыбается Иззи, только подливая масла в огонь, — ебанутый, конечно, но ты в хороших руках, малыш. — Эдди? — Хендерсон продолжает сомневаться, но уже близок к тому, чтобы сдаться. — Дастин. — Я позвоню тебе, когда буду дома. — Хорошо, а теперь иди, твоя мама, должно быть, волнуется. Иззи провожает взглядом спину Билли, и это немного тяжело, когда, кажется, целую вечность вы прикрываете друг друга и никого больше у вас нет. Эдди пытается отодрать краешек рубашечного бинта, присохший к ране, и тихонько шипит, но её этот звук возвращает из раздумий. — Не трогай, нужно размочить, продезинфицировать и зашить их. — Звучит так, словно ты такое уже делала. Эдди перестаёт ковырять бинты и стягивает с плеч жилетку, а за ней и куртку. Это отбирает у него последние силы, он откидывается назад, устраиваясь в постели, куда уложил его Билли, полулёжа. — Если бы, милый, — пожимает плечами Иззи. — Мне понадобятся новые бинты, чистые полотенца, что-то антисептическое, может, алкоголь и что-то, чем я смогу тебя зашить. Эдди говорит, где она может найти иголки и нитки, аптечку и алкоголь, полотенца и чистые старые футболки, потому что бинтов в их с Уэйном запасах точно не хватит. Иззи кивает и выходит из его комнаты, стучит кухонными ящиками, то и дело мелькает в дверном проёме, и Эдди, наконец, достаточно расслаблен, чтобы хорошенько её рассмотреть. Она невысокая, встаёт на цыпочки, чтобы достать до верхних полок, скорее худая, чем нет, одетая в узкие тёмные джинсы и однотонно-чёрную свободную футболку. Волосы в искусственном свете уже не отливают красным, обычное каштановое каре, едва прикрывающее уши. Эдди вспоминает, что в куртке был косяк, и он бы сейчас совсем не помешал в качестве обезболивающего. Он тянется за сброшенной одеждой, хлопает по карманам, подкуривает и задерживает в лёгких дым. Иззи устраивает на прикроватной тумбочке жестяной бельевой таз, полный горячей воды, для этого ей приходится немного потеснить весь его хлам, что уже хранится там. — Травка? — Хочешь? — Не сегодня. Эдди смотрит, как она размачивает присохшие куски ткани, как осторожно срезает испорченную футболку, открывая многочисленные уродливые раны на его теле, как мягко влажным полотенцем промокает их, стирает с его кожи следы запёкшейся крови и грязи, и не знает к какой группе в школьной иерархии её отнести. У неё акриловые ногти, как у девчонок-барби, но те носят только оттенки розового, а у Иззи цвет какой-то бликующий, металлический. Она не выглядит умницей, как Нэнси Уилер, или гиком, но одной внешности, в конце концов, недостаточно, и Эдди старается не судить людей поверхностно. Он ничего не знает об Изабель, и у них чертовски длинная ночь, чтобы это исправить. — Ты сказала, что не из нашего лесного захолустья, так откуда же? — спрашивает Эдди первое, что приходит в голову. Иззи как раз закачивает с чисткой ран и приступает к обеззараживанию, щедро плеская водкой, отчего он прикрывает глаза, дёргается и шипит. — Из Нью-Йорка. — Собираешься вернуться, когда закончишь здесь? — вопрос звучит довольно коряво, Эдди собирается пояснить, что имеет ввиду, но Иззи уже отвечает, слишком поспешно, даже не задумываясь ни на секунду. — Ни за что. — Ни по чему не скучаешь? — он хочет спросить по кому, но это слишком очевидно. — Ни капельки, — Иззи начинает шить, медленно и с осторожностью смыкая рваный кожный лоскут. — Есть такие семьи, где ты не на своём месте и никогда не будешь, понимаешь, о чём я? Когда у тебя нет ни права выбора, ни голоса, одни только обязательства. — Могу себе представить. — То, что было со мной в другом мире, не пойми меня неправильно, все эти монстры, конечно, полный отстой, а ещё отсутствие сна, чувства голода, смены времени суток, — она не останавливается, переходя от раны к ране, действует аккуратно, но действительно умело, — но, когда я встретила Билли и перестала чувствовать себя одиноко, я как будто начала там новую лучшую жизнь. — А вы с Билли, ну, — Эдди, кажется, краснеет, потому что, может, он и влюблён самую малость в Стива Харрингтона, но его трогает красивая девушка, и на нём так мало одежды, хотя, конечно, обстановка и случай совсем неподходящие, но Эдди просто не может удержаться, — встречаетесь? Иззи замирает на мгновение и начинает заливисто смеяться, так заразительно, что губы Эдди невольно растягиваются в улыбке. — Определённо нет, милый. Мы выживаем.