Когда-то мне казалось, что шагая по самым тёмным тропам твоей души — я смогу последовать за тобой до самого кладбища.
Тебе же это никогда не было нужно.
***
тогда.
Ладонь ни то отдаляется от, ни то приближается к солнцу. Сонхун сжимает и разжимает её, широко растопыривая пальцы — чтобы солнечные лучи, просачиваясь сквозь, попадали на лицо. Хочется смотреть подольше, жаль только, что слепит. — Здесь красиво, правда? — мужчина говорит на иностранном с непривычным для Сонхуна акцентом. Он мог как-то различать британский и американский английский, но вот австралийские нотки в голосе — это что-то новое. — Приехали повидаться с семьёй? — Да, — улыбается Сонхун, опуская взгляд. — Вас уже наверняка заждались. Пойдёмте со мной, я проведу вас. Они идут по ухоженной тропе, минуют посадки с цветами и высокими деревьями. Здесь, почему-то, все растения намного ярче, чем в других местах — палитра будто оживлена какой-то невиданной силой. — Здесь очень спокойно, — продолжает компактный диалог Пак, следуя за мужчиной, что ведёт его по широким тропам. — Я бы тоже… Хотел здесь оказаться позже. — Многие любят это место и хотят вернуться сюда уже в другом виде. Думаю, что вам ещё представится шанс. Только обещайте не спешить, — подмигивает харизматичный австралиец и спешит ретироваться, но прежде оповещает: — Я всё проверил. Ваши родные ждут вас чуть дальше, во-о-он за той цветущей стеной. — Спасибо, — Сонхун благодарит, прежде чем снова остаться один. Он шагает в нужном направлении с осторожностью, боясь поспешить. Всё здесь состоит из весенних оттенков. Жаркий август, уже почти осень с медленно желтеющими листьями в Сеуле, осталась позади, а в этом месте встретил уже тёплый, трепетный австралийский апрель. Сонхун до сих пор не может поверить в то, что на одном земном шаре (только в разных уголках планеты) единогласно могут сосуществовать противоположные друг другу сезоны. В Корее к концу следующего месяца все растения впадут в спячку, а в местных краях только-только начали оживать. На вид этот парк — обычный. Гуляет много людей и они скорее напоминают отдыхающих, нежели скорбящих. Пожилые пары, многодетные семьи или одинокие путники наподобие самого Хуна. Только вот кто целенаправленно едет в обычный парк понаблюдать за фотосинтезом каких-то там цветочков на другую часть света? Пак Сонхун? Нет, не в этот раз, он ещё не настолько поплыл мозгами. — Мама, папа, — вырывается на выдохе, пока пересохшие губы липнут друг к другу, боясь произнести лишнее. — Я так по вам скучал… Тишина — тоже своего рода ответ; достаточный, чтобы ненадолго успокоить. Сонхун следовал из дико далёкой точки на карте, дабы добраться до самого кладбища. Но здесь не так, как на других: нет запаха церковных свечей, могильных плит или тяжелой серой атмосферы, свойственной им; нет разрушенных ступенек, заросших сорняками, которые годами никто не вырывает. От жуткой атмосферы только ожидание, а от реальности — приятный сюрприз, потому что это место чем-то напоминает ни что иное, как р а й. От настоящего понятия кладбища остаётся только лёгкий флёр грусти, потому что в смерти, всё-таки, никогда не было ничего весёлого. Паку в ответ слышится шелест листьев, что ветер покачивает на дереве, возле кроны которого Сонхун присел. Это теперь и есть его родители. Размера чуть больше крохотного — до длинной тени Пака деревцу тоже пока далеко. Растение подпирают по бокам палки и тросы, чтобы росло правильно.***
сейчас.
— Австралия оказалась единственной страной, — Джэюн поправляет отсутствующие на переносице очки, — решившей проблему захоронения экологичным образом. Каждое дерево, находящееся в парке «Клауд*» — это растение, цветущее благодаря умершему. Тело, которое не сожгли, а использовали как удобрение, фактически вернулось к своим корням, к земле. Поэтому в этом месте жизнь и смерть приобрели несколько другое значение. А ещё благодаря такому «удобрению» цветы здесь выглядят ярче, чем в других местах. Сейчас бы слушать научные прибомбасы про чудо идеи далёких стран. Джейк, он же Джэюн, явно заучил эту речь наизусть — будет читать перед толпой коллег во время презентации, а сейчас решил потренироваться заранее перед другом. Но младший, слушающий всё это, не спешит затыкать, а лишь: — О-о-о, — воодушевлённо воет Чонвон, — романтично. Обычно Джейк (настоящее имя Джэюна, который, кстати — из этой самой пресловутой Австралии) носит линзы, но привычка раз в минуту поправлять съезжающую с переносицы оправу возвращается слишком быстро и передаётся по воздуху. Поэтому даже Чонвон, никогда в жизни очки не носивший, ловит себя на мысли о том, что хочет что-то поправить. — Вот представь, ты жил-жил, как вегетарианец, всем кричал направо и налево, что тебе жалко коровку, свинку и так далее, но, — надменно хмыкает красноволосый, — в то же время обижал цветочки, которые, вообще-то, тоже живые, просто, в отличие от коровок и поросят, не кричат. А потом ты умер и стал удобрением для них — цветочки тоже в итоге тебя сожрали. Вуаля, справедливость восторжествовала. Чонвон высокомерно смеётся с собственного сравнения, делая волны пальцами обеих рук. И о чём же ещё поговорить на кладбище? Закатное солнце не обжигает, но скоро сумерки, и если не успеть выйти за пределы территории покойников вовремя, то можно будет смело пополнить их ряды — здесь наверняка есть боящиеся темноты паникёры. Сонхун, который опаздывает (Чонвон делает этот вывод, посмотрев на наручные часы) просил подождать на перекрёстке у запасного выхода. — Разве это не часть обычной пищевой цепи? — вздыхает Джейк. — С другой стороны, именно там смерть не смогла одержать победу, — говорит уже намного тише, куда-то себе под нос Чонвон. — Здорово, что теперь родственники усопших могут любоваться тем, что от них осталось — но чем-то куда более красивым, вроде цветов, а не разложившимся телом или прахом в урне, который легко рассыпать по ошибке. — Ага, — соглашается Джейк. — Блять… Чонвон подпрыгивает, как испуганная кошка, когда из гущи деревьев на них движется силуэт в тёмном костюме. Что пиджак со штанами, что волосы, что длинный чёрный зонтик — кажется, что мимо них прямо сейчас шагает жнец смерти, высокий, как палка, но фигуристый, как персонаж древних сказаний о ёкаях**. Он производит несколько иное впечатление, в отличие от Сонхуна, который похож по описанию: такой же вытянутый и тёмный. Чонвон крутит головой, когда мужчина молча огибает их. Стараясь ни о чём лишнем не думать, он продолжает ранее упущенную мысль: — Я рад за…— не успевает договорить до конца Вон, как голос срывается на высокие ноты: — Сонхун-а! Ты чего так долго?! — тут же меняется в настроении младший и напрочь забывает обо всём, о чём они говорили с Джейком ещё секунду назад. — Так получается, что мы ищем тело? — переспрашивает Чонвон, переступая через бугры на земле, и пытается заранее спланировать, за что будет хвататься при падении. Сонхун сказал, что они здесь ради его будущего проекта. Дело в том, что ещё какие-то пятнадцать лет назад всё казалось намного проще: достаточно было просто выбрать самого подходящего, перешерстив несколько сотен свидетельств о смерти. — Есть какие-то параметры, на которые нужно ориентироваться при поиске? — вовремя уточняет Джейк. — Рост, вес, пол или, может, возраст? За последние лет десять понятие кладбищ как таковое, то, каким его знали прежде — исчезло насовсем. Вот так: было и не стало, а на вопросы «куда делись все свежие тела и давно почивавшие под землёй кости с тех мест, на которых ныне блестят новенькие многоэтажки?» не было внятного ответа; если говорить о том, который мог бы устроить общественность. Население земного шара разрасталось, вместе с ним то же самое делала страна — нужно было место, квадратные километры, на которых смогли бы построить новенькие здания, а вслед за ними и полноценные спальные районы. — Рост, вес, пол и национальность — на всё плевать. Пусть только будет не сильно взрослым, — Сонхун ведёт ребят мимо надгробий. — Потому что нужно подарить счастливую возможность человеку, который не успел пожить долго. А если выберем какого-нибудь дедугана… Мне не хочется, чтобы только что воскресший умер через два-три года от возраста, а то ощущение, что весь труд насмарку. Власти Кореи придумали более-менее гуманный метод: если родственники умерших были живы, с ними связывались и предлагали оплатить так называемую процедуру «перетирки костей». Звучит странно, но воспринимать стоит всегда в прямую; кости при этой процедуре стирались в порошок и в последствии, как и обычный прах (после кремации), хранились в урнах в специальных павильонах, где умерших можно было продолжать навещать. Если же родственников у тела в ящике не было — официальная история умалчивает, хотя и всё то, что додумывает мозг в своих самых пессимистичных помыслах, может оказаться правдой. От них просто избавлялись, как от ненужного мусора. И так, очистив землю от тел, продавали её под застройку. Проблема заключается в том, что Сонхуну для осуществления задуманного нужен полноценный скелет — и что бы ни одной кости не было сломано или упущено, потому что в таком случае ничего у них не получится. Кладбище, на котором сейчас находятся эти трое — одно из немногих, оставшихся в Корее в традиционном виде. И единственное, где есть шанс найти целые кости. — Но мне не понять, зачем так спешить? Мог бы ещё позалипать, дождаться нормального финансирования, — переговариваются парни за спиной, а Пак настолько увлечён поисками, что даже не может понять, кому из двоих принадлежит голос. — Возможно, совсем скоро и это кладбище исчезнет. Не ленитесь, поищите целые кости вместе со мной, — Сонхун и так всё время шёл впереди, а сейчас вообще загнал парней на высокий холм, с которого вид открывался почти на всю территорию мира покойников. Могилы здесь стоят под углом, из-за чего становится ещё более жутко, но вот вид на поля — ничего не скажешь — загляденье. Колосья танцуют под напором ветра, создавая иллюзию волн без воды. Чонвон делает звонкое «тц» и рассматривает надгробья, потому что не время отвлекаться: — …девяносто один год, семьдесят девять, восемьдесят… Одни старпёры, — читает он вслух. И периодически поглядывает на Сонхуна. Тот, доведя парней почти до самого верха, словно какой-то пастух овечек, замер, всматриваясь в одну из плиток. Она была непримечательной по сравнению с теми, что стояли в самом верху — так что в ней так привлекло? Плита высотой чуть выше колена, с выцветшим очертаниями на месте, где должно быть фото и почти сбоку холма. Его никто не навещает. Так кажется ровно до момента, пока маленький, почти незаметный из-за тусклого освещения и неярких цветов букет оказывается пойман взглядом. Пак приседает, сгибая колени, и протягивает руку. Чтобы коснуться кончиком пальцев и ощутить — цветы свежие, а значит их принесли сегодня. Как же хорошо, что о нём всё ещё помнят. Забавно, что утром того же дня Сонхун глядел вслед уходящей Вонён с выражением «без выражения», будто вот-вот заплачет и его жизнь, так-то, оказалась разрушена, пусть и его же руками. Плечи за всё время ни разу не были расплавлены и он, согнутый в три погибели, едва ли держался, облокотившись на собственные колени. Но щёлк! Стоило только прийти на кладбище — сразу же преобразился, выпрямился, уже сейчас держится бодрячком; будто прошло не несколько часов, а годы. С чего бы это? — То же мне, королева драмы, — кажется, что Чонвон самый разговорчивый на этом кладбище, — обычно, когда кто-то слышит «нам лучше расстаться», он хлопает дверью. Как правило! Но раз она закрыла её тихо, то это стало чем-то вроде описания немого крика?.. Зря Сонхун рассказал ему об этом пять минут назад. Чонвону очень интересно перемывать кости (речь идёт о переносном смысле, разумеется), уже бывшей девушке Сонхуна. Ничего против Вонён Чонвон не имел и не имеет, разве что было парочку голосов именно против Сонхуна в этих отношениях. Просто потому, что Ян не понимал и не принимал пары, в которых люди не любили друг друга.«Греши, сколько влезет, но всё, что сделано без светлых чувств — всегда становится ещё большим грехом» — таковой была его позиция.
— Успокойтесь, Чонвон-сонбэ, — пытается заткнуть младшего Джейк, что уже порядком утомился, — не стоит воспринимать всё так глубоко, лучше займитесь делом. Вон, посмотрите, там какой-то парень тридцати лет, может, нам подойдёт? Однако реакции на сказанное не следует, и Джейк повторяет ещё раз уже в сторону Хуна: — Простите за такое наше поведение… Вы же тоже не принимаете всё близко к сердцу, да, сонбэ?.. Но Сонхун вряд ли ответит в ближайшем будущем, потому что слова ему больше не нужны — Пак нашёл то, что искал. Сонхун уверен в том, что наконец-то нашёл его.