Ластик

Перед тем, как обвинить жизнь в жестокости по отношению к тебе или другим, вспомни… Что всё в этом мире — не то, чем кажется.

Я тоже.

***

— Где он? — задаёт самый волнующий на свете вопрос Хисын. Отсутствие Джэюна, похоже, беспокоит не только его. Шелест листьев накрывает слух вместо слов, которые могли бы обнадёжить. Сначала скрипят, а потом вовсе срываются с прежнего места — они падают, почти как снегопад, и удивительно, что при таком обилии деревья до сих пор не остались стоять лысыми. Ничего, кроме мелодии пролетающей мимо осени, бьющейся в танце под ещё греющим кости солнцем, не слышно. — Хороший вопрос, — Чонвон, пытаясь разрядить атмосферу или успокоить самого себя, вклинивается в тишину, пихая ногой разваливающийся телевизор, который они нашли посреди заросшей некогда тропинки. А затем никому незаметно прикусывает губу, потому что сцепление носка его кед с железякой оказалось куда больнее, чем он ожидал. — Я тоже давно его не видел… — всё-таки признаёт проблему в отсутствии друга красноволосый, пытаясь как можно незаметнее унять ноющую ногу. — Это правда, — подтверждает Сону и переводит взгляд на Сонхуна в поисках поддержки; получается интуитивно, пусть младший сам прекрасно знает, что Пак во всей этой ситуации ответственности за взрослого австралийца не несёт. Зато сам Сонхун выглядит так, будто готов взять на себя все грехи мира. Такое ощущение, что этот ребёнок, Сону — ещё не до конца понял, стоит ли ему начинать бояться за Джейка, или всё это мелочь и они зря начали обсуждать место нахождение одного из медбратьев. Мало ли, куда ходит взрослый человек и что он делает? Ну и пусть они на горе, неужели из-за чистого воздуха признанные всеми по умолчанию правила как-то меняются? У них же в стране свобода слова, выбора, куда хочу — туда иду, но… Разве вариантов чем-то развлечь себя в лесу или на опушке настолько много, что можно войти в раж и пропасть где-то в короткой траве или гуще толстых деревьев более чем на полтора часа?.. Даже расстройство желудка столько на себя не берёт. Ещё не успевший определиться с собственными чувствами, Сону сканирует нечитаемое по своей норме выражение лица Сонхуна и неосознанно пытается сделать такое же. Получается у него это так себе, потому что внутренне всё равно что-то скребется подсказками: молвит, что происходящее не похоже на норму. Однако переживать не стоит, ведь в выуживании из себя чувств и попытке дать им правильное название — ему всегда помогут любимые хёны. — Может он потерялся? — заявляет себя далеко не оптимистом Ян, и Ким мигом устремляет взгляд на него. — Или его сьели волки, — не добавляет радости в жизни ассистент Ли, и совсем скоро у Сону два зрачка разойдутся в разные стороны. Психосоматика говорит, что косоглазие у детей — это вина непутёвых мамы и папы (или папы и папы, или мамы и мамы), чьи мнения всегда разнятся. Это происходит, по идее, от того, что ребёнок любит обоих родителей и не может занять позицию кого-то из них, вот его глаза и находят вариант: правый смотрит на одного, левый — на второго. И все счастливы. Ну, кроме ставшего косым ребёнка. Только у Сону нет третьего глаза и он не сможет между ними разорваться. От подступающего косоглазия его спасает ещё один голос: — Или голодные туристы, — закатывает глаза самый что ни на есть реалист — Сонхун, завидев гримасу неподдельного ужаса на лице Сону, и спешит побыстрее разрядить напряжённую атмосферу. Он не забывает смерить обладателей богатого воображения серьёзно нахмуренными бровями, чтобы все присутствующие немедленно уняли свою бурную фантазию и прекратили пугать ребёнка. — В полиции вообще так-то принято, — Хисын смотрит в глубину леса, щурясь, будто пытается вызвать какую-то суперсилу, и в миг научиться видеть сквозь толстые кроны деревьев на большом расстоянии. Понятно, что ничего дельного от такой сосредоточенной постати не появится, — начинать искать человека минимум через три дня после пропажи. Особенно, если это мужчина, заявление могут не принять даже по прошествии недели и никого не искать. Но мы ведь не такие, правда? — Не какие? — Чонвон сидит на корточках, водя пальчиком по тёмным разводам на белом носке кеда, и периодически крайне озадаченно тыкает на кнопки виновника загрязнения(телевизора), которые не работали, наверное, лет уже как пятьдесят, — не законопослушные? Ну это да, не спорю. Таким не грешим. Хисын закатывает глаза на эту беспочвенную колкость и пытается объяснить свою позицию так, чтобы Чонвон не нашёл повода посквернословить, отбив и это. Но подожди, Хисын, неужели ты забыл, что эта задача изначально обречена на провал? В любом случае, Ли демонстративно выпрямляется, потягиваясь, и одним своим видом разминания обоих плечей даёт понять, что им: — Пора разделиться и искать самим. Ибо полиция не приедет, даже если мы попытаемся вызвать её в эту глушь. — А так ли нужно вообще начинать поднимать панику и кого-то искать? — интересуется Чонвон, хотя и он сам, признаться, немного переживает за Джейка. В отличие от всех здесь присутствующих, именно он проводит с ним больше всего времени и прекрасно знает, что Шим со своими приколами. — Для Джэюна может совсем не быть странным уйти, не предупредив, если ему, к примеру, покажется, что нужно что-то обдумать или просто побыть одному. У всех в чужой стране бывают депрессивные эпизоды, и кто мы такие, чтобы его за это упрекать? — Ты прав. Но что-то всё-таки никак не даёт мне покоя, — не может сидеть смирно Хисын, — разве не будет спокойнее, если мы хотя бы прочешем лес? Он мог упасть и потерять сознание, или точно так же потеряться и не найти дорогу обратно из-за севшего телефона. Могло произойти всё, что угодно. — Если бы у него правда всё было под контролем, — прежде придерживавшийся строгого нейтралитета, Сонхун впервые вмешивается и автоматически встаёт на сторону переживающего за Шима Хисына, пусть по нему и не видно, что он слишком выбит из колеи, — я не считаю, что Джэюн стал бы игнорировать столько звонков и сообщений. На телефоне так и горит история звонков. Почти двадцать непринятых только на смартфоне самого Чонвона, который только делал вид, что у них нет никаких проблем; а в сумме попыток дозвониться было и то больше. Причём звонок не проходил вообще — это был не сброс, а отсутствие сети. Телефон либо сел, либо отключился, либо австралийский медбрат находится вне зоны работы их провайдеров. А Корея почти целиком покрыта сетью и в ней почти нет слепых зон. Разве это не наводит на что-то смутное? — Сколько раз звонок даже не настроился… Чонвон вздыхает, но Сонхун в его глазах всё-таки имеет какой-никакой авторитет даже в нерабочее время, а потому спорить с ним, как с ассистентом, этот злой зверёк просто не захочет. — Значит надо идти, — принимает чужую точку зрения Ян и смиренно кивает. — У кого-то есть другие предложения? — повторяет Хисын, чтобы удостовериться. Все соглашаются активнее, чем могли бы. И Сонхун почти так же незаметно переводит взгляд на самого тихого из оставшихся четверых. На Сону. Тот не реагирует на довольно откровенно направленный на него взор, а сам застывает где-то на краю веток, тянущихся к небу. Пак хочет убедиться в том, что младший ограждён от стресса и любых потрясений, а потому тщательно наблюдает за всем, что можно увидеть в нём вооружённым и не очень глазом. То, что не удастся заметить и понять о Сону через зрение, Сонхун уверен — почувствует внутренне. — Ну да, будем сами себе полицией, я правильно понял? Значит, нужно выбрать одного из нас и прикрепить ему на голову мигалку, — издевается Чонвон. Голоса этих двоих меркнут, оставаясь где-то на заднем плане, пока Сонхун мысленно остаётся с Сону, казалось бы, только вдвоём в целой Вселенной. Пак не может себе представить: вот так стоя и с замершим дыханием глядя на лес, о чём он думает? Почти не моргая и не двигаясь, показывая своё лицо, как то, что не выдаёт никаких сигнализирующих о его внутреннем состоянии знаков… Сону ведь нечего вспоминать, что тогда такое поселилось в его голове и не даёт покоя? Боится ли он? Переживает ли прямо сейчас за себя или Джэюна? А может, он вообще жалеет, что сюда с ними приехал? — Ты отлично подойдёшь на эту роль, — цыкает ассистент Ли, — хотя ты и без рупора на голове внимание привлекаешь. — Зачем сразу на голове? Я могу и ртом, — как маленькая пакость хмыкает Чонвон, сделав паузу в речи не ко времени как будто специально, — издавать звуки мигалки, если понадобится. Смотри, как умею, — плохо скрывая зубы в широкой улыбке, пока наблюдает за искривлённой гримасой ассистента, — виу-виу! Они обычно так не собачатся, но в то время, когда у всех вокруг сезонная хандра — как минимум у одного из этих двоих осеннее обострение мозговой активности. Один точно знает, как ущипнуть второго больнее, пусть и делает это любя. И кто скажет, что подобные перепалки происходят между взрослыми людьми, когда пришло самое время для того, чтобы сосредоточиться и решить проблему?.. Неужто это у них так проявляется паника? Чонвону вот нервно, а заодно пусть и немного — всё же весело. Это поймут, пожалуй, только те, кто не понаслышке знаком с разновидностью нервного смеха. А вот сам Хисын роется и роется в душевных карманах, в подобной ситуации не пребывая в состоянии отыскать в них ни намёка на улыбку. — Что же ты за бесячее такое создание, а? Вне работы ещё хуже… А что, если Сону напуган и хочет домой? Сонхун постепенно начинает сходить с ума от подкидываемых мозгом сценариев. Прямо сейчас хочется скрыть младшего от целого мира за непрозрачной шторкой, а затем устроить допрос с пристрастием с целью обязательно вытянуть правдивое и подробно разжеванное объяснение его состояния. Чтобы Сону уверил в том, что он в порядке, а Пак не дёргался лишний раз. Или чтобы Ким по крайней мере признался в том, что его порядок предпологает перед собой частицу «не»; только так старший сможет поскорее ему помочь. Сонхун просто хочет быть убеждён в том, что всецело понимает, что происходит с Кимом и не пропустит момент, когда должен будет вмешаться при необходимости. — Кто бы говорил, — показывает язык Ян, и тут то уже терпение сдаёт не у Хисына. — Помочь вам разойтись? — звучит так непринуждённо и без раздражения, как будто он впрямь готов оказать непосильную помощь и как минимум любезно привязать их к разным деревьям, чтобы перестали грызться. Сонхун с таким своим немым предложением и невидимым нимбом буквально вырастает между двумя характерными парнями с шилом в жопе, успев только вытряхнуть из головы лишние мысли про младшего. Звучит это, кстати, довольно приземлённо — а желаемый эффект преподносит мгновенно. Сону впервые отвлекается от устремлённого к лесу интереса, и пусть прежде никакие крики этих двух голодранцев не могли привлечь его внимание, это наконец-то смог сделать уравновешенный голос Сонхуна; он всё равно не был громче обычного. Все мгновенно послушались и замолчали. Пак наконец выиграл более удобный момент для того, чтобы выдохнуть и собраться с мыслями, из которых его моментально выбило: — Если бы я был на месте Джейка-хёна, — нарушив молчание, Сону прикусывает губу, будто слова даются ему с трудом, и завершает всё коротким: — мне бы хотелось, чтобы меня искали. — Ты ведь в порядке? — Сонхун на полном серьёзе ожидает услышать «нет» и освободить подопечного от участия в поисках, оставив проблему с исчезновением Джейка только себе и распределив её решение между ими тремя, — наверное, тебе всё-таки лучше остаться здесь. Пак создаёт тысяча и одну возможность Сону откосить от чужой проблемы, но младший стоит на своём до последнего, отказываясь признавать, что какие-то неприятности в их компании вообще могут его не касаться. Нет же — всё сонхуновское — и его тоже, а за Джэюна правда неспокойно. Перед ними огромный лес и световой день, которому осталось не так долго до того, как закончиться, не плавно перевалившись в ночь. В таких местах опасно и как правило нечего делать после короткого, но красивого заката. Сону стоит на своём, мол, какая разница на неудобства в поисках, если в одном из жёлтолистых лабиринтов может оказаться Джэюн?.. — Я пойду с вами.

***

Следы остаются отпечатками на примятой траве, пока ноги в тяжёлых берцовых сапогах передвигаются так, словно оказались слипшимися в луже дёгтя. Но, на самом деле, они замедлены под влиянием сильного адреналина, что мешает нормально сделать даже жалкий вдох. У мужчины мало времени, и пусть позади остался проделанным уже приличный километраж — решающий подьём вверх по-прежнему крут и здесь нет ни единой протоптанной дорожки, которая могла бы уверить в его относительной безопасности. Потому приходится цепляться носками (а не приземлять подошву полностью) и переносить вес тела на выступающие из-под земли корни мощных деревьев, ради равновесия используя одну только силу мышц. Однако никогда не хвататься за что-то руками — оставь следы слишком очевидными, и можешь считать себя живым мертвецом. Ветер противно воет с этой стороны горы, поднимая волоски на открытых участках кожи. Мужчине остаётся только поправить капюшон, плотнее натянув его на голову. Он разминает шею, щелкает затёкшими позвонками и после долгого крутого пути вверх-вниз по неопределённому маршруту, наконец замирает у обрыва. Самый конец горы кажется живее, почти не преподнося взору ничего из прежде красноватых оттенков — здесь только зелёный и жёлтый, будто сюда октябрь добраться пока ещё не успел. С места назначения вид открывается на шоссе, по которому редко кто проезжает. Но мужчина знает: сегодня проедут. В Корее много подобных тоннелей, продробленных сквозь гору, но именно этот — в аварийном состоянии. И хоть там не стоит никаких опознавательных знаков и табличек, предупреждающих об опасности, местные жители Йонсана стараются им не пользоваться после инцедента с трагическим обвалом; это случилось во время дождей восьмилетней давности. Но если мужчина правильно запомнил путь по карте, сохранённой на телефоне, то именно сквозь это место ровно через пятнадцать минут должна проехать линия внедорожников с теми, за чьей репутацией он сюда пришёл. Гости не заставляют себя долго ждать, но к этому времени парень успевает расставить всё необходимое оборудование: натянуть специальную прозрачную сетку, защищающую камеру от блеска, и настроить зум. Шеренга из автомобилей как по велению неведомой силы выстраивается за пару минут, автомобили тормозят друг за другом и останавливаются на идеальном, будто отмеренном линейкой, расстоянии. — Где же ты… Где… Ну же, — шепчет Джэюн, выискивая взглядом необходимую фигуру, когда мужчины начинают покидать автомобили один за другим. Он ложится животом на землю и подползает к краю чуть ближе, но в рамках дозволенного обзором извне, чтобы его не дай Боже не увидели со стороны. Высота, на которой Шим нависает перед целой толпой вооружённых до зубов мужчин, не такая уж внушительная, посему нужно быть осторожным и регулировать всё вплоть до звука дыхания, что с каждой секундой порывается стать учащённее обычного. Полная концентрация, прикрытый по привычке левый глаз, очистка лёгких путём долгих, но бесшумных выдоха и вдоха. Джэюн чувствует, как во рту начинает пересыхать и облизывает свою губу уже, должно быть, в миллионный раз. Во-первых, он сейчас безумно рискует (пусть цель и оправдывает средства), а во-вторых, остальные парни просто банально его заждались и совсем скоро начнут срывать телефон с расспросами, где он и не потерялся ли часом. Шим, разумеется, не какой-то тупой человек, как те персонажи несостоявшихся экшн-фильмов, и отключить звук в телефоне не забыл; поставил на авиарежим. Так что даже если остальные будут ему трезвонить, то подставы быть не должно. Да, Шим Джэюн готовился к этому дню и продумал всё до мельчайших подробностей — ничего не могло пойти не так сейчас. Из всех возможных поводов он выбрал Сону (прекрасное алиби, ведь коллеги в случае чего просто скажут, что он поехал с ними на кемпинг в рамках проекта), а из всех существующих в пределах Сеула гор — для их с ребятами мини-путешествия подыскал именно ту, за которой произойдёт съезд. Всё идеально и никто не сможет испортить сегодняшнюю охоту австралийца на информацию, если, разве что, всё не запорит он сам.

***

— А мы сможем выйти обратно? Хисын нагибается, расположив руки чуть выше колен, и протяжно выдыхает. Сонхун же делает вид, что этого вопроса не было. Не то чтобы он сам отличался особо хорошей ориентацией в пространстве (да ещё и лесном), поэтому всё, что им остаётся — это не думать о плохом и надеяться на то, что они не потеряются вслед за Джэюном. — Если что, после смерти я хочу, чтобы мой прах развеяли над морем, — никак не может успокоиться ассистент, — а не выкинули где-то в лесу, — Ли хмурится, тяжело дыша, потому что сквозь медленно зеленеющие заросли они идут… — Всего час, — сверяется Пак с наручными часами и методично продолжает не замечать усталость ассистента, — нам пройти ещё столько же и… — Не всего, а аж час, — кряхтит Ли, — дайте мне минуту. Вы вообще знаете, насколько далеко можно уйти за час в подобном лесу? Здесь листья зеленее и от того мне кажется, что мы вот-вот дойдём вовсе в какую-нибудь параллельную Вселенную. Может, Джэюна постигла та же участь и его перекинуло в другую реальность? Что ж, в таком случае ему можно лишь позавидовать. Сонхун всё-таки послушно останавливается, наблюдая за тем, как побледневшее лицо ассистента пропускает на себе призрачную улыбку, а руки, с внеземной скоростью успевшие выудить из кармана пачку сигарет, чиркают зажигалкой. Ли закусывает белую линию меж такого же цвета зубами и победно выдыхает после первой затяжки. — Воздух слишком свежий, мой организм не был готов к такому количеству кислорода, — он запрокидывает голову, выдыхая довольно большое количества дыма (чуть ли не всё, что успели захватить лёгкие за пару секунд) и замирает. Выставив руку с сигаретой куда-то в сторону, Хисын пялится сначала на кроны, а затем и на самые верхушки деревьев, не обращая внимания на медленно затекающую шею. — Такие густые… Одна затяжка за другой. Говорят, что курильщики бывают двух типов: те, что за компанию, а сами не курили бы вовсе. И те, что неисправимы. Не трудно догадаться, к какому относится Хисын, что не может забыть о своём куреве даже в степи. Много кто из здорово живущих коллег говорили, что рано или поздно (скорее всего рано) Хисыну придётся распрощаться с печенью и поздороваться с раком лёгких, но ему хоть бы что — цитировано «живём один раз». А сейчас складывается ощущение, что особо свежий воздух только сильнее подначивает вцепиться зубами в сигарету. Определить тип Сонхуна сложнее, он вроде и любит ощущение дыма с никотином, расширяющим сосуды, но и не принимает от нежадного Ли предложенную сигарету. Для него, всё-таки, после поездки в Австралию лес стал чем-то вроде священного места. И пусть он не решит отговаривать старшего от курения — это его выбор — сам заниматься здесь подобным не станет из уважения к растениям и природе. Уважения к природе. Забавно, да. Когда то, против чего ты идёшь, вызывает в тебе что-то вроде животрепещущего признания и благородной аккуратности. — Знаете, я хотел поговорить с вами об этом вне работы. Хисын всё продолжает с упорством картинного героя (не специально, но до чего же эстетично) выгибать запястье с сигаретой и присаживается на выступающий из-под земли огромный корень дерева; оказывается удобнее, чем он ожидал. — О чём же? Сонхун не напряжён, потому что нечего плохого ему ждать от Хисына, он просто стоит напротив, разглядывая красоту леса изнутри; здесь и правда будто переносишься в не так давно ушедший август, всё кажется менее пожухшим. Ли не имеет затмевающих глаз амбиций, посему неоткуда взяться зависти, которая могла бы сподвигнуть на что-то плохое, заставить навредить учёному или сбить его с пути. В своих ролях они на необходимых местах, и ассистент на чужое никогда не зарекается. Посему Пак, можно сказать, доверяет (в силу того, на что в принципе способен вечно сомневающийся разум) и прислушивается к нему время от времени. — Я не знаю, во что верите вы, — улыбается Ли, когда Сонхун садится рядом, и они прекращают буравить друг друга взглядом, — но мне кажется, что на всём свете нет ничего, что морально уничтожало бы человека сильнее, чем чувство вины. Ассистент задумчиво курит, пока Сонхун — нет, но всем этим дышит и тоже немного успокаивается. В детстве ему казалось, что сигареты — это всего лишь один из способов снять стресс и у каждого человека есть выбор найти для эффективного успокоения другой метод. Посему те взрослые, что выбирают путь самый лёгкий, короткий и незамысловатый — а именно портить своё здоровье подобным образом — дураки. Что ж, хорошие размышления, Сонхун, но теперь и ты, и все твои коллеги — выросли и стали этими самыми дураками. Пак не знает, что на это ответить, однако не исключено, что ассистент Ли прав — вина разрушительна. Но к чему он вообще завёл весь этот разговор? Неужели Сонхун так откровенно похож на систему, которая разрушает себя сама? Он глядит на старшего, ожидая, пока тот продолжит; не даёт ни намёка на то, что ассистенту пора замолчать. — Начну издалека, — кивает сам себе мужчина. — Пару лет назад мне посчастливилось поработать над проектом, который отслеживал изменения в организме влюблённых людей и тех, кто таковыми друг другу не являлся. Мы гнались за целью узнать, насколько важно испытывать что-то к тому, с кем мы делим если не постель, то по крайней мере обеденный стол. Хисын тоже учёный по (одному из) образованию и способен на гораздо большее, чем мог бы простой ассистент. Он закончил тот же университет в Берлине, что и в своё время Сонхун, обзавёлся багажом знаний, но было одно «но». Он не имел столько же амбиций, чтобы придумывать и толкать идею самостоятельно; Хисын был из тех, кто участвовал, мечтал стать частью как можно большего количества интересных исследований. Подобная перспектива привлекала его гораздо больше, чем возможность громко выстрелить с одним единственным проектом (пусть и будучи у него во главе) и записать своё имя в историю. Он никогда не брал на себя слишком много, оставаясь командным игроком и предпочитал разделять как уровень напряжения с ответственностью между партнёрами, так и громкость бурных оваций в случае успеха. Безусловно, здорово быть организатором чего-то необычного и оставлять свои зубы на чужой коже в борьбе за жизнь своих идей, становиться легендой с отчётливо записанным в световую историю именем — как Сонхун. Однако Ли не из того теста, он — помощник, посредник, ассистент, в конце концов. И ему достаточно внести только лепту, чтобы пойти дальше. Пока Сонхун с молодости и всю оставшуюся жизнь вплоть до сейчас готовился к реализации «Квигук» (даже вернулся в Корею после выпуска), Хисын же оставался в Берлине и нарабатывал себе нешуточное резюме — чисто из интереса поприсутствовать лично при различных исследованиях. И не зря — они многому его научили, включая выдроченный до идеала немецкий язык. Самыми запоминающимися были опыты над способностями человеческой памяти (так и не получившие вразумительный ответ на вопросы), влияние одиночества на человека, изучение и поиск самого одинокого человека в мире (Хисын только что случайно нашёл настоящего сбоку от себя), влияние эмоций на клетки тела человека и, самый-самый из всего перечня — влияние любви на людей. Именно о последнем он сейчас и пытается рассказать. Хисын хорошо помнит о том, как здорово им пришлось попариться, чтобы собрать необходимые данные ради повторения эксперимента, который уже проводился прежде — в какой-то далёкой стране со стороны Европы (которая не Германия). Пришлось опросить тысячи людей, разделить их по возрастным группам и в конечном счёте выбрать лишь несколько пар, в чувствах которых у Ли и его коллег после множества психологических и физических тестов не было сомнений. А дальше — высшее раскрытие научного потенциала. Хисын не спал дни и ночи напролёт, подбирая кандидатов. И вот — день «икс». Специальная машина считывала импульсы, сканеры демонстрировали изменение в состоянии мозга, сравния состояния, когда а) возлюбленные находились порознь, а когда б) рядом. — Результаты были поразительными. Позже мне хотелось бы найти снимки в архивах и показать вам в знак доказательства, но, как понимаете, сейчас с собой у меня ничего нет. — Поверю на слово, — соглашается Сонхун. — На них чётко видно, что каждый человек имеет отдельное магнитное поле. Но когда двое людей, что-то испытывающих друг к другу, оказываются вместе, нейроны их полей начинают притягиваться. Вы не представляете, насколько поразительным было это зрелище. Мне казалось, что это просто какой-то единый организм, а не мозги двух разных людей. А ещё они собрали пары, далёкие от влюблённых. — Знаете, что может быть в разы хуже длительного отсутствия секса? Сонхун медленно качает головой. Он, безусловно, как каждый человек, что хоть раз вкушал прелести взрослой жизни, сам имел определённые потребности; точнее их имело его тело. Мозгом думай что хочешь, а физика всё равно требует и рано или поздно забирает своё. — Секс без любви, — утверждает Хисын, — он, как оказалось, вреден для здоровья. Гораздо сильнее, чем вообще полное отсутствие постельного удовлетворения. Мы проводили тесты, как бы это сказать… Немного более откровенные. Пары занимались этим в специальной комнате, где их, разумеется, никто не видел. Но мы могли следить за их физическими показателями через датчики, благодаря им же сравнили изменения после всего действа между влюблёнными и незнакомцами. Оказывается, что секс без любви очень вреден для мужчин. Это стало чем-то вроде открытия для меня. Уж никак не ожидал, что худшее для нас и лучшее для нашего поражения в жизни — это всего лишь неподходящая женщина. График положительного влияния после занятий нелюбовью в случае мужчин стремительно летел вниз, в то время как у женщин показатели повышались — но тоже не намного. Хисын сам в браке относительно недавно, хотя всем, кто его знал в университетский период, наверняка казалось, что он умрёт в одиночестве; эксперимент о его влиянии на людей, видимо, ассистента не впечатлил. Казалось бы, больше всего на него повлиял именно этот эксперимент. — Это дало мне понять: чтобы ни возжелало наше тело — это просто тело, над которым всегда будет возвышаться что-то другое. Людям просто нужно что-то ещё… Я так не считал полноценно, пока не встретил жену. Юнджин совсем не идеальный человек, но я вижу её именно такой. Мне хорошо с ней, что бы мы ни делали, и с каждым днём я всё больше убеждаюсь в том, что смогу пересечь даже старость, просто держа её за руку. — Удивительный, конечно, эксперимент. — Вы сами учёный и наверняка знаете, что многим из нас противопаказано верить в Бога. Хотя бы потому, что по умолчанию все наши действия направлены против большинства его с природой решений, — он кидает мгновенный взгляд, прежде чем продолжить, — но вы удивитесь, узнав, сколько на самом деле патологоанатомов, работающих со смертью и видящих максимально логичными все её переплетения, и учёных, что борятся против догм верующих — верят в существования Бога. Я, может, и не отношусь к их числу, но после всех исследований, в которых участвовал лично, точно понимаю, что не может быть такого, чтобы ничего высокого не существовало. Нами что-то движет. Даже если всем, что нами управляет является всего лишь любовь — этого достаточно. После того проекта я осмелился жениться… — И что вы хотите мне всем этим сказать? Что нужно поскорее найти своего человека и жениться? — Ну, если бы это было так легко сделать, то вы бы и сами до этого додумались, — смеётся Хисын, туша бычок о специальную металлическую коробку для окурков, чтобы не выбрасывать свой куда попало, — я говорю как раз-таки о том, что не стоит этого делать, если вам не повезло встретить своё. А ещё я пытаюсь сказать о том, что вы… «Зря вините себя в том, что случилось с Вонён» Глаза Сонхуна чуть расширяются — реагирует на сказанное. И у него отныне не получается абстрагироваться от подобной неудобной темы. — Зря вы чувствуете вину. Вы ведь её не любили, — ассистент не произносит это с вопросительным тоном, а потому не оставляет Сонхуну пространства для отрицания. Он даёт понять, что и без его ответов всё прекрасно знает, — и, что самое главное, отсутствие вашей любви не было тем, что способно перерезать человеку горло. Вас с ней связывала привязанность. Или вы считаете, что её достаточно для продолжения отношений? Сонхун нервно сглатывает, прикусывая губу. — Она пришла ко мне в самый сложный период моей жизни… — Вы просили её о помощи? — Нет. Ветер поднимается в миг, снова шурша на удивление зелёными деревьями, и не забывает точно так же поиграть с отросшими чёрными прядями, спадавшими на лицо Сонхуна — издевается; наверное, это всё природа, недовольная каждым его решением. — Значит она подло воспользовалась вашей слабостью. Листва, не выдержавшая порыва сквозняка, приземляется прямо перед двумя парами кед, и парни по-смешному синхронно опускают голову вниз, так вовремя понимая, что руки обоих сомкнуты в замок; знак глубоких раздумий. Они молча смотрят друг на друга, чуть не естественно моргая. Сказанное Хисыном никак не становится понятным Сонхуну. Это… Как вообще можно это если не принять, то хотя бы примерно вдуплить, о чём идёт речь? — Если верить рассказам Чонвона и вашим жалобам, когда мы говорили по телефону, то эта девушка имеет очень чёткое описание. О мёртвых, конечно, плохо не говорят, но мне очень хочется расставить все точки над «е». Синдром спасателя — это про неё, понимаете ли. Сонхун помнит, что в один из дней траура вместо того, чтобы пойти на похороны (на которые его не пригласили), здорово надрался. А таких молчунов возможно разговорить и нереально заткнуть лишь под градусом. Первый в быстром наборе попался Чонвон, но он не отвечал, посему следующим в очереди жертв стоял ассистент, который тут же взял трубку. И узнал многое из того, чего ему не следовало знать. Зато именно из-за всей полученной информации он мог размахивать выводами, как дубинкой. И не сказать, что они были ложными — не зря же это насилие правдой было почти что физически ощутимым. — Всем так нравятся «спасатели», жаль только, что люди не задумываются о том, что каждый с подобным синдромом склонен рано или поздно прийти за отплатой и взять своё каким-либо из способов. Жалобами или манипуляциями. Я уверен, что она могла ждать от вас взаимности ещё прежде, чем решила помочь. А что это за помощь такая, за которую ждёшь хотя бы минимальное «спасибо»? Искренне помогают, чтобы помочь, а не остаться отблагодарёнными. В противном же случае эти помыслы не чисты, а с виду святому человеку обязательно окажется от вас что-нибудь надо. Подумать только, но с такой точки зрения в сложившейся ситуации речь идёт о том, что без любви ничего нет. Самое страшное — не измена, потому что мудак это мудак; и оказаться в его власти — ответственность только пострадавшего, то же касается и способа, как и выпутаться из неё. А узнать, что тебя не любили, но продолжали оставаться рядом столько времени (изо дня в день воруя драгоценные шансы стать счастливее) — это гораздо хуже. Но среди них двоих виноваты оба. Умение воспользоваться чужой слабостью и неумение отказаться от помощи - в их отношениях была именно эта избитая закономерность, а не любовь. Хисын своими мыслями ломая пальцы тычет в жесткость реальности. Вонён виновата потому, что воспользовалась моментом, когда человек был слаб — подошла к Сонхуну, порезавшему собственное лицо, в больнице, и утешила; вторглась в его личное пространство и надолго в нём осталась. У Пака по целому ряду причин не было ни сил, ни желания ей отказать в тот момент, а дальше как по накатанной — уже не смог собрать волю в кулак и выпровадить ненужного человека из не менее ненужной ему жизни. В том, что не отказал вовремя, и заключалась часть вины Сонхуна. Но это не повод делать из него козла отпущения и уж тем более винить в смерти той, с кем он успел расстаться ещё до трагедии. Так же, как и не повод винить в том, что Сонхун её не выбрал. Никто в окружении, может, так и не понял — но Сонхун и прежде её не выбирал. Ни единого разу. Это всего лишь мнение Хисына. Или, быть может, чистейшая правда. — Я понимаю, почему вы не воскресили её, — с пониманием в голове утверждает Ли, — дело ведь совсем не только в Сону. Вы могли много лет бездействовать, потому что оборвать отношения требует силы, вложения энергии и нервов, поэтому в некотором смысле проще терпеть, пусть это и неправильно. Но сделать что-то ради нелюбимого человека — это уже гораздо сложнее. В вопросах помощи, в теле, в голове, считайте где хотите — не сработает необходимых процессов, потому что там нет чувств. Они потупляют взгляд — Сонхун куда-то за края света, что слабо виднеется из-за зелени, а сам Ли — на коробочку с потушенными бычками от сигарет. — …Поэтому я не осуждаю вас за то, что случилось с Вонён. И вы себя не обвиняйте. Всё — не то, чем кажется. И я тоже. И все, кого, как мы думаем, знаем. Это относится даже к ненавидящему себя вам. Вам просто не всё о себе известно.

***

— Почему его до сих пор нет… — никак не может уняться Джейк, потому что ему в случае непоявления обьекта здесь нечего ловить; то есть фотографировать, ведь в его же интересах, чтобы сегодня никто не был пойман. Несколько мужчин покидают автомобили, звук хлопнувших дверей доносится до ушей не сразу. Джэюн замирает, вслушиваясь в разговор, который в подобном пустыре может разойтись эхом и с лёгкостью оказаться услышанным. — Господин, не ожидал увидеть вас здесь лично, — оба они низко кланяются, после отдавая уважение крепким рукопожатием. — Мне казалось, что прибудет Господин из Японии, у нас всё было обговорено. Ещё несколько мужчин в официальных костюмах окольцовывают их так, чтобы защитить в случае атаки со стороны. Шим периодически нагибается, прижимаясь щекой к холодной пыльной земле, когда кажется, будто несколько из охранников смотрят в сторону горы, на которой он сидит в засаде. То и дело вот так поднимаясь, опускаясь и снова поднимаясь, Джэюн чуть двигается, чтобы было удобнее лежать в траве, и каждое лишнее движение заставляет ощущать в кармане джинсов кобуру с пистолетом сильнее. Эта крайность у него при себе так, на всякий случай. В планах Джейка нет строчки «использование оружия» и уж тем более «убийство выстрелом», потому что если его проблему можно было решить с помощью чьей-то смерти, то весь процесс достижения цели не занял бы настолько много времени и усилий. У Шима всё продумано без лишней грязи — сначала уничтожить репутацию посторонних, а потом всё остальное. — Я, конечно, рад видеть вас спустя столько времени, но это несколько неожиданно… Только вот столь гениальный план, похоже, с самого начала катится в одно не очень хорошее место. — Произошли некоторые непредвиденные обстоятельства и Господин Нишимура не смог присутствовать, — отвечает озадаченному мужчине второй. — Мы узнали об этом в последний момент, поэтому не смогли предупредить вас заранее. Надеюсь, что это не станет проблемой и… Шим закусывает губу, кроя сегодняшний день и судьбу, что ещё пару минут назад казалась благосклонной, отборным трёхэтажным матом. Фотографировать сегодня оказывается нечего. Джэюн понимает, что всё, что ему остаётся — это уносить отсюда ноги, пока его не заметили те, чьё присутствие на снимках не оправдает всего риска, которому себя прямо сейчас подвергает австралиец. Грустно это признавать, но все усилия, что он приложил, чтобы застать и заснять эту встречу — летят коту под хвост, не принеся за собой ровным счётом ничего. Пора возвращаться к остальным и как можно убедительнее сделать вид, что ничего не произошло. Жаль, но даже этому невинному и максимально компактному плану медбрата не суждено закончиться успехом — сегодня просто не его день. Он вздрагивает, прекращая дышать, когда чувствует, что вибрация во втором кармане не проходит без последствий — за ней следует безумно громкий звук, напоминающий пик входящего сообщения. Оповещения безопасности, рассылаемые государством на телефон каждого жителя страны. В Южной Корее они издают звук, даже если телефон стоит на беззвучном режиме, причём он громче обычного — такой, что мёртвого разбудит. Они приходят нечасто: только в случае, если нужно предупредить граждан об опасности — о землетрясении, распространении эпидемии, массовых смертях или серьёзных природных катаклизмах. То есть приходят подобные уведомления очень редко. Раз пришло в этот раз — значит в городе произошло что-то серьёзное. «Мост Мапо перекрыт с обоих сторон в связи с… Просим по возможности избегать любых маршрутов, ведущих в и из этого района…» Да, судя по всему серьёзное. Но Джейк плевать хотел на то, что же на самом деле произошло на злосчастном мосту, популярном среди самоубийц — прямо сейчас почти все мужчины разом поднимают голову в направлении горы, где он прячется. — Здесь кто-то есть… — шепчет один из них, и Джэюн, который услышал кое-что гораздо хуже громкого звука — сигнализирующую о начале конца тишину — понимает, что ему пора срываться с места и делать ноги. Он отползает от края и хватается за пистолет.

***

— Хён, ты только не ругайся! — Ты что серьёзно?! Как ты мог потерять Сону? — Я не терял Сону, я был с ним и даже видел, как он… Больше Хисын ничего не слышит, потому что у Сонхуна, который прямо сейчас в растерянности потирает затылок, нет привычки включать громкую связь. Чонвон говорит, что они с Сону зашли довольно далеко и в какой-то момент разделились, но в своё оправдание убеждает, что: — Я видел, как он уходил и всё было в порядке. — В смысле? Как ты позволил ему уйти?! Хисын с Сонхуном и без того направлялись к месту их сбора, не найдя ничего, что могло указывать на следы Джейка — а теперь ещё одного потеряли. Ну просто… Как эта ситуация может стать ещё лучше? Чонвон нервно хихикает, пытаясь объяснить, что он успел только посмотреть в противоположную сторону, а когда повернулся обратно — Сону рядом с ним уже не было. Правда, в ту же минуту он заглянул в довольно глубокий овраг и узнал блестящую на доходящем до того места солнце макушку. — Он не ушибся, потому что сгруппировался, когда падал. Сказал, что ничего не болит. — Почему ты не помог ему вылезти? — Склон был очень крутой, овраг глубокий, а Сону сказал, что я не смогу ему помочь и только травмируюсь сам, если попытаюсь спуститься. — И к какому решению вы пришли путём коллективного разума? — К тому, хён, что Сону просто дойдёт до конца выступа и поднимется с другой стороны горы. Сонхун с Хисыном ещё далеко до выхода из обойм леса, но среди зелёной листвы очень простым оказывается зацепиться за красное пятно издалека; волосы Чонвона горят как огонь. Пак срывается с места и бежит ему навстречу. Он не успевает сбросить, хотя уже стоит аккурат перед Чонвоном, который сам дышит через раз. — Ты… Отпустил его одного обходить лес? — Ну, да, — рыбкой дует губы Чонвон, — ты очень зря его недооцениваешь. Сону сказал, что знает лес как свои пять пальцев и это так-то и без слов было заметно. У него, видимо, есть какая-то память прошлых лет, либо навык, либо талант, раз он может так здорово ориентироваться и… В общем, он в поиске дороги в подобных местах лучше, чем мы с навигаторами все вместе взятые. Можешь поверить мне на слово. — И это тоже своего рода память, хочешь сказать? — встревает между ними Хисын, буквально хватая Чонвона за плечи, озадаченный изучением потерянных и замаячивших возможностью вновь появиться воспоминаний. И хоть Сонхун говорит по-прежнему очень спокойно и не похож на того, кто может вмазать, перестраховаться и занять место рядом с младшим Яном Хисыну хочется. — Ага, мышечная, — отвечает Пак недвусмысленно, и впервые медбратику кажется, что Сонхун умеет плеваться ядом, как змеища, — ноги сами поведут его в правильном направлении. С этими словами Сонхун разворачивается к двоим стоящим избами — показывает им свои острые лопатки, выпирающие из-под рубашки. Сонхун на полном серьёзе просто берёт, и уходит обратно в глубину леса, только на этот раз один. Это направление — противоположно тому, что ведёт их к потом и кровью установленным палаткам. — Хён, ты куда? — кричит ему вслед Чонвон. — Искать человека с хорошей мышечной памятью. — Ну серьезно, почему он такой? — недоумевает Чонвон, — Сону же не колобок какой-то, чтобы от всех укатиться и не иметь возможности подняться обратно. И через жопу он не дышит. — А причём здесь последнее? — не сразу понимает Хисын, всё ещё держа обе ладони на плечах медбрата, но так же глядит вслед отчего-то по-злому топающему Сонхуну. Вот, приехали. На этот раз довели самого уравновешенного, и то удивительно, как он не сорвался. — Сонхун просто относится к нему, как к совсем немощному. Сел на пенёк — и задохнулся, что ли… Его, между прочим, можно спутать с лесным духом, он даже не выглядел напуганным. А хён прётся в эту глушь сам, не задумываясь о том, что страдает гораздо большим топографическим кретинизмом, чем Сону. Серьезно, Сонхун наконец поверит в то, что Сону — лесная фея — только когда он его совратит, а! Хисын снова трясёт младшего за плечи, пытаясь спустить на землю и успокоить. А Чонвон на это лишь орет, затыкая уши руками. Так и спускает накопившийся пар — сам же из леса еле-еле вышел.

***

Сону и правда самая настоящая лесная фея. Совсем скоро он оказывается почти у самого края горы. По карте, которую видел у хёнов на телефоне лишь раз, он помнил, что всего один шаг в неверную сторону — и он окажется в направлении, которое заставит его идти минимум два дня, прежде чем выйти к дороге. Но точно так же — всего один выбор верного поворота приведёт к краю леса довольно быстро. Нужно дойти сначала туда, а потом обойти гору вдоль шоссе, снова подняться и оказаться на месте с остальными. Ничего сложного же. Сону чувствует, что уже делал это раньше, пусть и не помнит. Лес даже на закате отчего-то не внушает страха, хотя должен был бы, окажись в такой ситуации обычный человек. Интересно, почему Ким себя таким не считает? Неужели раньше жил рядом с горами или лесным массивом? Или… Память предков? Кажется, что даже пересечь небольшую гору в неудобной обуви не показалось бы ему такой уж сложной задачей. Выполнимой — без сомнений и на сто процентов. Особенность Сону заключается ещё и в том, что он отлично замечает мелочи, неприродность в природном. Например такую, как ту, что сломанные ветки на его пути не могут оказаться в таком положении без вмешательства человека — на них явно наступали, причём не так давно. О том же говорит примятая трава и кусты, которые будто бы пытались раздвинуть в стороны руками, чтобы пройти сквозь. Но это не дело Сону — ему главное выйти отсюда. Мальчик довольно долго прожигает дыры в месте у обрыва, щурясь — уж больно странно оно выглядит. «Здесь кто-то лежал?» — проносится в голове, но он не успевает особо выпасть в серьёзные размышления. Дикое животное не могло оставить столь большую вмятину — туша лесных кабанов не такая продолговатая, но Сону, в миг ощутившему что-то горячее на своём запястье, становится вовсе не до раздумий о лестных жителях и их посетителях. Температура на коже оказывается чужой ладонью, обхватившей своими длинными пальцами, и младший понимает это, только когда неведомой силой его тело разворачивают в противоположную от шоссе сторону. — Хён?.. — слетает с губ, и почему-то Сону хочется плакать… От счастья. И его так же быстро отпускают, вернув личное пространство, от которого младший мог вполне отказаться. Он не терялся, не нуждался в помощи — у него всё было под контролем, и для того, чтобы вернуться в их маленькое подобие лагеря было достаточно только немного потерпеть и шагать-шагать-шагать. Но как же радостно было понять, что весь этот путь до нужного места ему повезёт проделать вместе со старшим. — Господи… Слава Богу, ты в порядке, — кажется, что Сонхун внезапно становится верующим, когда так отчаянно проговаривает это чуть ли не по слогам и тяжело дышит, держась за грудь, словно его сердце вот-вот остановится. Неужели он сюда бежал? Как вообще умудрился найти Сону? На самом деле, никакой мистики в этом нет — Чонвон не был настолько глупым, чтобы отпустить младшего просто так — он отдал ему свои смарт-часы, чтобы в случае чего было возможным отследить его местоположение. Так Сонхуну и посчастливилось не скитаться в бессмысленных поисках, а просто достаточно быстро сюда прибежать. Они смотрят друг на друга молча, и Сону хочется столько всего сказать своему хёну, ведь между ними, кажется, возникло недопонимание — этими сомнениями пропитан воздух. Но изо рта вылетает, почему-то, только иррациональное, непонятно откуда взявшиеся, будто продиктованное предчувствием: — Я думаю, что нам нужно поскорее отсюда уходить, Сонхун-хён… Сонхун смотрит на Сону так, будто видит впервые — под другим углом. Он знает, что младший безумно красивый, это ни для кого не секрет, но думать так… не здорово. Зазорно. — Хён, чего же ты стоишь, — Сону боится сделать что-то неправильно, но старший будто оказывается в заточении гипноза без движения, а потому взволнованный таким его состоянием младший ухватывается своими маленькими пальчиками за рукав широкой футболки Сонхуна и чуть тянет на себя, пытаясь привести в движения того, кто почти что окаменел. Но никакой реакции. Сону, в конце концов — не какая-нибудь Медуза Горгона, от взгляда которой люди превращаются в окаменелости, и руки у него тоже не золотые, как у Мидаса, чтобы превращать всё, к чему прикоснулся, в золото. — Хён… — его голос дрожит. Сонхун всего лишь навсего задумался. Он долго размышлял о словах Хисына, пока шёл сюда. О том, насколько важно заниматься своим делом (чем бы оно ни было) с любовью и насколько же всё-таки уничтожающим всех и всё бывает чувство вины; оно не позволяет двигаться вперёд и развиваться. Масштаб этих разрушений невозможно понять, пока не столкнёшься с ним лично. Пазл в голове Пака соединяется, изо дня в день показывая всё более чёткую картинку. Она становится понятнее и твердит: одно неверное решение повлечёт за собой массу таких же провальных — жизнь-домино. Жаль, что сбивает равновесие и тем, кого ты любишь. — Пойдём отсюда, пожалуйста… Но становится понятным, что предчувствие Сону не было обманчивым. Сонхуна из паутины задумчивости буквально вырывает незнакомый мужской голос, и он оборачивается, чтобы узреть перед собой и младшим несколько десятков мужчин в тёмных костюмах, услышав: — Кто вы и что здесь делаете? И мгновенно закрыть Сону за своей широкой спиной. Когда становится слишком поздно для того, чтобы прекратить себя обвинять… Может любовь остаться сосуществовать с чувством вины?