Как считаешь, правда важнее чувств других людей?
***
— Мы познакомились в Берлине, когда я только очнулась от длительной комы. — Комы? — Сону не может быть безучастным, в отличие от Чонвона, потому что ему не понаслышке знакома сила эмпатии; чего уж говорить о том, что женщина, сидящая перед ним в эту самую минуту, в своей судьбе имеет множество сходств с судьбой самого Сону. Может, именно через неё удастся что-либо узнать? Мальчик наблюдает за тем, как сидящая напротив терпеливо размешивает кипяток в стакане, а сам коротко сглатывает напряжение, заправляя прядь спадавшей на лицо чёлки за ухо. Так уж получилось, что она — первая из людей, кто не относится к медицинскому персоналу, но с кем Сону вступает в диалог, ещё и один на один. Нутро как-то странно нарывает и это, вопреки неприятным ощущениям, в конечном итоге принимает очень даже понятное определение. Так несколько странно, вгоняя в неустойчивость, выглядит надежда. Приоткрыть завесу тайны руками другого человека, наконец заглянуть за грань и узнать ответ хотя бы на единственный вопрос из всей тысячи мучивших. Но так ли это просто? — Да, — уголки губ чуть приподнимаются вверх, но оставшиеся на месте и даже чуть сгущённые у переносицы брови говорят далеко не о радости, — я пролежала в коме целые два года после аварии. Хочешь услышать в подробностях? Длинно или коротко? — Я никуда не спешу, — честно признаётся Сону, оставляя выбор за девушкой. С какой стороны ни посмотри, а именно она — та, кто должен решать, как ей будет комфортнее вести повествование. Очень неожиданно осознавать, что госпожа Хо не опасается и не отстраняется от обсуждений чего-то столь сокровенного и личного. Может, повлияло то, что она рассказывает это не кому попало, а именно человеку, который обязательно поймёт — ибо сам в похожей ситуации. Такой же, как та, которую прожила она. — Расскажу средне, — выставляет чуть вперёд руку блондинка, прикрыв глаза в уверенном кивке. Никаких комплексов или страхов, всё как есть, ведь что произошло, то уже нельзя исправить, правильно же? — если бы я действительно умерла в тот день, это была бы самая глупая и обидная гибель. Потому что её нельзя было предотвратить. Она пожимает плечами самой себе, мысленно соглашаясь с тем, что умереть в аварии тоже можно по-разному. Можно настолько жутко, что будут блюрить в газетах и запрещать рассылать леденящие кровь фотографии последствий в интернете, ставить штамп «слабонервным не смотреть». Можно несколько романтично, как в сериалах — ехать домой после ссоры с кем-то и, не выдержав напряжения в настоящем (при этом не видя будущего), красиво вывернуть руль. А можно так, как получилось у неё. То есть совсем… Без шансов что-то изменить. Пойти на поводу у желания Вселенной больше не видеть тебя здесь и сейчас. — Я понимаю, если бы машина ещё драматично прорвала ограждение, и я звездой вылетела куда-то в реку, — неловко хихикает девушка, останавливаясь на секунду лишь для того, чтобы хлебнуть заваренный Хисыном 3 в 1, который так упорно перемешивала, и придвинуть такой же одноразовый бумажный стаканчик к Сону, но тот методично отказывается, потому что не сможет спать после кофе, — это, по крайней мере, красиво. Как в романах или грустных клипах Ланы Дель Рей. А что случилось со мной? Просто тупые тормоза отказали, и я на полной скорости влетела в столб на переезде. Удар был таким сильным, что с ног слетели зашнурованные кеды. Их, насколько мне помнится, нашли в нескольких метрах от машины. Ты можешь себе это представить? Сону пару раз видел в новостях по тому самому телевизору, что стоит в холле, как обсуждали несколько недавних аварий; их во все времена в Корее хоть отбавляй. И он хорошо помнит, что слетевшая от столкновения обувь — показатель серьёзности. Удивительно, что прямо перед ним каким-то чудеснейшим образом — даже после такого — сидит живой и выглядящий здоровым человек. А что, если он сам точно так же попал в аварию пятнадцать лет назад, настолько пугающую в своих масштабах, что с него слетели любимые кеды, но, в отличие от Юнджин, ему просто повезло меньше? — Мда… — хмыкает она чуть громче, чем было бы уместно, когда перекручивает в голове только что сказанное. И что за серьёзные вещи они сейчас обсуждают при том, что девушка посмеивается? Эта нуна вообще уверена в том, что говорит именно про то, как почти умерла, а не про одну из субботних попоек? Сону растерянно качается из стороны в сторону, пытаясь взять себя в руки, но невольно вспоминает лишь Чонвона, которому Джейк с забавным акцентом рекомендует держать себя в руках, а сам Ян, хватая себя за подбородок обеими ладонями, орёт «я и так это делаю». И смешные картинки о своих хёнах картинками, но младший настолько погружается в далёкие от радужных представления в своей голове, что даже сдаётся и делает сумбурный глоток предложенного ему секундой ранее кофе, от которого отказался. — И конечно же о таких подробностях я узнала не из своей головы, — потупляет глаза в пол девушка, — а от неизвестных, как мне тогда показалось, людей, которые впоследствии… Оказались моими родными. Последние слова, словно perfect all kill в еженедельных музыкальных чартах, занимают все строки в нервной системе Сону и лишают его всяких попыток сказать что-то из серии «да ладно, с многими такое случается», хотя Ким и не собирался. Потому что не каждый день приходится познакомиться со своими родственниками, которых знал всю жизнь, заново. Её длинные медовые волосы водопадами спадают по плечам, идеальная осанка и аккуратные плечи остаются мало реалистичными линиями, которые можно разве что использовать вместо кисточки в виде отпечатка горного ландшафта, когда рисуешь пейзаж. Может, кому-то в по-прежнему закрытом корейском обществе покажется, что отсутствие попыток как-либо скрыть свою красоту — стыдно — но. Названная Хо Юнджин, без сомнений и преувеличений — воплощение идеальной женщины. — Я смотрела на свои фотографии, на статьи в газетах и даже видео с места событий, и воспринимала это, как историю другого человека. Словно всё это было не со мной и не про меня. Думала «ах, бедная девочка. Как ей, должно быть, придётся сложно возвращаться к своей прежней жизни». Поэтому самым тяжёлым было принять факт того, что речь в каждой статье идёт обо мне, и прекратить наконец отделять от себя собственную реальность. Но совсем не странно, что это далось мне настолько нелегко. В сам момент пробуждения я не смогла вспомнить даже собственное имя, чтобы правильно ассоциировать себя с собой. Проблемы с самоидентификацией были такими себе… И при первом взгляде на неё никогда не подумаешь, что Юнджин пережила что-то подобное. Что они с Сону, если и были не в одной лодке, то в одной реке — точно. И хоть госпожа Хо никогда не умирала полноценно, полностью оторвавшись душой от земли и долго пролежав в ней же оставшимся от всего мирского телом — смерть была к ней невероятно близка так же, как полная потеря памяти. Сону не нужно представлять, насколько это страшно. Он и так знает. Но Юнджин, пусть и смотрела на себя со стороны, что не менее жутко — по крайней мере имела какой-то источник информации и выбор: идя на поводу у своего любопытства, лезть к нему, или нет. И она знала о причине, по которой стала, скажем так… Очищенной от воспоминаний. — При всём при этом я всё ещё могла писать и читать, помнила корейский и английский, свои родные два языка. И даже не испытывала проблем в коммуникации, пусть все мои знакомые и казались мне незнакомыми. Пришлось, конечно, заново учиться ходить, но я не могу назвать этот период худшим в своей жизни. Сам момент бессознательности, растянувшийся на два года, я думаю, был многим страшнее. Я проспала целых два года и все события, которые могла прожить, но не смогла. Может, не знаю, я могла бы сойти с ума от такого количества информации, которая поступала ежедневно: «ты любила это, ты любила то, делала то и это, а теперь не сможешь, потому что авария забрала слишком много». Похожие на эти слова мне говорили изо дня в день и я, по идее, должна была что-то испытывать, узнавая о себе что-то новое, но на сердце было как-то пусто, и это по-настоящему выводило меня из себя… Ты знаешь, как должен реагировать, но не можешь делать этого естественно. Я не чувствовала ничего к тому, чему ежедневно посвящала всю себя раньше. Юнджин греет кончики пальцев о стакан, что плохо скрывает тепло напитка. На вкус приторно сладко и хочется съёжиться после первого же глотка — проверено на собственном опыте — но попробовавший его Ким довольно быстро привыкает к ощущению сладкого на языке. И ему даже хочется ещё. Девушка это прекрасно понимает и, приняв полученную информацию о вкусах младшего к сведению, поднимается с места, чтобы заварить ещё один 3 в 1. Сонхун, с чьего стола утром забрали (да, это Хисын сделал пакость) эти пакетики дешманского кофеина, явно не обрадуется, узнав о пропаже. — Когда я очнулась, — продолжает блондинка, — в больнице проводили какое-то исследование, поэтому родные просто не успели рассказать мне слишком много о моём прошлом. Согласие на участие было дано почти сразу, пока моя голова оставалась пустой, и заполняя заявку о себе, я оставила без ответа почти все поля, кроме имени и возраста. Ничего не помнившая, только начавшая заново ходить, Хо Юнджин подошла по параметрам — так и встретила Ли Хисына, который на тот момент вместе с остальными членами команды изучал людей, очнувшихся после комы с амнезией. Речь не шла о случаях, когда человек становился овощем и учился с нуля абсолютно всему: учёных интересовали именно те кейсы, когда пациент в относительной норме по когнитивным показателям, но ничего о себе не знает. Нужно было исследовать, как изменится его отношение к знакомым людям, вдруг ставшими незнакомцами. И является ли привязанность или отстранённость, сложившиеся в ходе знакомства, случайностью — или всё это предопределено. Они исследовали вопрос существования чего-то за пределами логической связи, особенной памяти клеток — как когда что-то не получается вспомнить, но ты чувствуешь, что знаешь это уже много лет. — У Хисына были подозрения, что какие-то рефлексы и пристрастия у таких, как я, остаются. Если сохранились первичные функции в виде владения языком, пусть ты ничего не помнишь — организм способен действовать на автомате. Потому что у нас есть как наносное, полученное и прижившееся извне, так и собственное, появившееся на свет однажды вместе с нами и в итоге спрятанное где-то далеко в ядре нашего мозга. Но особенность последнего такова: то, что является нашей сутью — с корнем не вырвешь, даже если обрубишь ветки под ноль. Воспоминания, о которых мы отдаём себе отчёт, почти как эти ветки. А вот наша сердцевина, как ты понимаешь, корень. Иногда не только наш собственный характер, но и чувства к кому-то пускают эти корни, — Юнджин постукивает кулаком в районе собственной груди, подтверждая свои слова. Они хотели узнать следующее: даже если ничего не помнишь, будешь ли ты по-прежнему больше расположен к тем, кого любил, и отстранён от тех, с кем у тебя были плохие отношения при нормальной жизни. — Человек же, по идее, думает о ком-то определённым образом, зная о нём и храня общие воспоминания, опирается на них, держится за них. Это наносное и изменчивое явление. Одно плохое событие, наложенное на море счастливых моментов, и любовь к бывшему самым лучшим человеку — унесётся ветром. А вот глубинные чувства не отнять ничем. У меня из наносного не было ни одного, этих веток-опознавательных значков — не осталось, но увидев незнакомую женщину, которая, как в итоге узнала, оказалась моей мамой, почувствовала тепло сразу. Это доказало, что с ней, как с любящей родительницей, у меня была более мощная связь, скажем так, укоренившаяся. И в противовес этому, помимо меня в эксперименте были другие люди. До сих пор помню женщину, которая очнулась на руках мужчины, который её безумно любил всю жизнь, прожил с ней до этого в счастливом браке пятнадцать лет. Но… Она к нему не потянулась, когда они были наедине, хотя сделала это, когда из группы людей, которую собрали перед ней учёные, выбрала именно своих детей и близкую подругу детства. Сону поднимает глаза, неожиданно сам для себя подавая голос: — Почему? Получается, что человек не помнил ничего, но подсознательно тянулся к знакомому и, соответственно, когда-то любимому. Подсознание может что-то помнить и ведёт тебя по правильной дороге, но об этом не оповещает? Не подаёт очевидных сигналов, выставляя свои механизмы тебе напоказ? Сону не знает, как это работает, но чувствует, что сам из толпы мог бы выбрать лицо, что кажется наиболее знакомым — и не прогадать. Тогда… Если представить, что память — это папки, а невозможность что-то вспомнить — утерянная или удалённая запись, то в случае Сону, который имеет нормальные показатели в обычных вещах… Папки не удалены, а заблокированы? Информация есть, и она хранится где-то очень глубоко в голове, но всё ещё там присутствует? — Я попытаюсь объяснить тебе простыми словами. Наша память хранится в нейронных цепях, то есть в нейронах, соединённых друг с другом и способных проводить сигнал по одному и тому же маршруту, — она выглядит непринуждённо, ставя чайник, но при этом говоря о таких сложных вещах, — при полной потере памяти, когда всё совсем плохо и люди не помнят даже как разговаривать, это значит, что определённые цепи истончены или разорваны. Но в моём и твоём случае — мы не помним не из-за разрыва цепи, а из-за того, что она может находиться в неактивном, то есть спящем режиме. Это значит, что достаточно лишь активизировать так называемые цепи, чтобы Сону вспомнил? Пролить на них, незадействованные, свет? — Нужно было узнать, как ведёт себя спящая цепь, которая не проявляет себя в открытую. Какие изменения происходят при появлении триггеров, что требуют её активизации. Это и была цель эксперимента. Узнать, пройдёт ли узнаваемость на уровне автоматизма. Бессознательное ведь правит над нами намного сильнее, не отчитываясь, и, если сердце видит того, к кому привыкло — тебя потянет, обязательно потянет хотя бы просто постоять рядом, пусть ты не можешь вспомнить, как однажды держал этого человека за руку и искренне ему улыбался, как и его самого. — Поэтому женщина потянулась к своим детям и подруге? — Верно. Это показало, что даже спящая, но сохранившаяся цепь — играет свою роль. Но это не единственное, что получилось узнать. Та женщина не тянулась к мужу, хотя потянулась к своей дочери, ещё даже не успев узнать, кем она ей приходится. Все думали, мол, это потому, что цепь разорвана, а не спит, однако вскоре Хисын узнал, что дело было в другом. Если обобщать и говорить совсем уж прямо — глубинной памяти об их любви у неё не осталось потому, что при нормальной жизни глубины-то и не было. А спящая нейронная цепь не может сохранять память о чувствах, которых нет. Она его, на самом деле, не любила, а создала семью просто потому, что все так делали. Или просто потому, что удачно сама себя в этом убедила. Общие воспоминания мешали ей расстаться с мужем, появилось привыкание и предвидение о том, что память о прошлом не позволит ей жить счастливо в будущем, если она покинет этого человека. Знаешь, я в итоге столкнулась с чем-то похожим, но это было связано с моим делом всей жизни. Я его не ощущала как своё и даже не поверила поначалу, когда сказали, что мне могло это нравиться. Но когда воспоминания вернулись, поняла, что занималась им не потому, что хотела. А потому, что зная, сколько всего я уже прошла и сколько усилий вложила — мне было до дрожи жутко даже представить, что можно пойти куда-то в другое место. Но вот, я здесь, и больше не занимаюсь тем, чем не хочу заниматься. Сону постепенно начинает замечать, в какое русло заходит этот разговор. И не сказать, что ему это сильно нравится. Сначала они говорили об очень сложной биологии, а теперь медленно перетекли в обсуждение того, что себя не обманешь? — Что вы хотите этим сказать? — Я хочу сказать, что чтобы кого-то и что-то любить или ненавидеть истинно — не обязательно сохранять воспоминания о них, когда нутро и так приучено. Если не тянет, а раньше были вместе, значит в прошлом присутствовала ложь самому себе. Но подсознание-то не обманешь, оттого при потере памяти, вместе с ней и самого обмана не остаётся в голове. И в обратную сторону оно работает точно так же. Расскажи себе, как любишь кого-то, к кому равнодушен, перечислив причины. И стоит тебе только убрать наносное — останется лишь пустота. Расскажи, как кого-то ненавидишь, любя. И от всей этой кучи самоуговоров останется только последнее. — А что… Случилось с той женщиной в итоге? Она вспомнила мужа и вернулась к нему?.. — устами Сону звучит с некоторой надеждой, но не так о возвращении героини рассказа к мужу, как о самом шансе вернуть утерянные воспоминания и всю жизнь на круги своя для самого себя. — После этого, подобно тому, как я перестала заниматься якобы «своим делом», женщина, встав на ноги, наконец развелась без заминок, — поджимает губы Юнджин, протягивая Сону кипяток, над которым танцует пар, — и сейчас живёт счастливо. Память к ней вернулась уже после этого, но онни благодарила жизнь за то, что всё сложилось именно так. Потому что в итоге не пожалела: стопор в виде лишних привязок просто исчез, и она смогла наконец почувствовать себя свободной, а когда о них узнала, просто посмотрела с высоты своего полёта и наконец отпустила. Сону, понимаешь… Когда ты помнишь что-то нехорошее, что тебе мешает — отпустить это не так просто, не имея шанса пожить ещё хотя бы немного без каких-то пугающих знаний. Многие из них отягощают нашу жизнь. — Но… — пытается возразить Сону, принимая напиток, но Юнджин ещё не закончила. — Я говорю об этом не просто так. Это я к тому, что воспоминания не всегда дают чувства на пустом месте, а чувства не всегда построены лишь на воспоминаниях полноценно. Всё, что они делают наверняка — это стопорят и не дают уйти, заставляя тебя врасти в землю ногами, даже когда реальность изменилась. Посему память нам не всегда так уж полезна. Ну, если ты понимаешь, о чём я, — Юнджин качает головой, а её взгляд больше не кажется таким уж покладистым и легкомысленным, как пару секунд назад. Она старается продолжать поддерживать с Сону зрительный контакт, и мальчик держится молодцом, не испугавшись подобного вызова. — А если говорить не о человеческих личных отношениях, а обо всём другом: у тебя наверняка остались заводские настройки, и, если не произошло их полного сброса, даже сохранились некоторые навыки. Тело, скорее всего, будет действовать автоматически во многих ситуациях, как привыкло раньше. Талант же у человека не отнять. По себе хорошо знаю, и это так забавно. Ты не помнишь, что ходил по этой дороге когда-либо, не помнишь саму дорогу, но почему-то на несколько другом уровне как будто знаешь, куда надо идти. Думаешь, что у тебя ноль знаний о чём-то, но в то же время готов посвятить этому всю жизнь, как родному. Потому что натренированность где-то там откликается чуть ли не призрачными рефлексами. Так и сохраняются механизмы, даже когда волей случая выбивает всю систему. Мы не роботы, но уподоблены им отчасти. — То есть, этим всем вы хотите сказать, что мне не следует знать правду о том, — подхватывает Сону и пытается убедиться, что понял правильно, выглядя при этом настоящим паинькой, хотя Юнджин, как и всем остальным, лучше бы в эти сверкающие деланной наивностью глаза не засматриваться, — как я жил и как моя жизнь закончилась? И что из-за сохранившихся механизмов до всего нужного я додумаюсь и без полного возврата памяти? Потому что я не стал овощем и у меня осталось достаточно автоматизма? Это значит, что воспоминания о прошлой жизни мне не нужны, так? Ногти надрывно скребутся по столу с обратной стороны, а зубы прокусывают сухие губы. Однако голос мальчика остаётся спокоен, как бы не штормило внутри и не хотелось сделать что-то глупое, необдуманное. Сону совсем немного хочется стать настолько маленьким и хрупким, чтобы никто его присутствия здесь не заметил. Испариться — очень кстати, но, увы, невозможно в его случае. Нырнуть в стоящий перед ним стакан с кофе и раствориться в его гуще — чтобы стало не 3 в 1, а 4 — пожалуйста. — Нет, я не говорю, что ты не должен предпринимать совершенно ничего, но… — её нервозность и попытки найти правильный подход к подростку выглядят более открытыми, нежели реакция на подобное поведение у самого мальчика. — Понимаешь, Сону… Я сама по началу расстраивалась, но потом наоборот — стала счастливее после очистки головы. Смогла сделать то, что не решалась прежде. Видишь ли, некоторые люди мечтают забыть, в то время, как таким, как мы — дарована такая счастливая возможность. Перезагрузиться, сделав сброс под ноль — разве это хорошо? Это же просто отказ от ответственности за свои поступки и их последствия. — Я говорю тебе это не для того, чтобы обидеть, а с высоты полёта человека, который пожил и с полной потерей памяти, и после её возврата умудрился не наложить на себя руки. Я могу сравнить эти два состояния и заверить тебя в том, что первое гораздо лучше, потому что максимум, от чего ты можешь страдать в незнании — это любопытство. А это, поверь мне, не самое печальное. Пусть воспоминания и могут вернуться, ты не должен пытаться торопить события и уж тем более этого желать. Тебе может не понравиться это уже в самом процессе. Её длинные ногти тоже иногда стучат по столу, когда она пытается собраться с мыслями. Хисын позвал в свой кабинет именно госпожу Хо, и посчитал правильным тут же ретироваться, оставив их с Кимом наедине. На самом деле, есть определённый повод, который послужил толчком к этой встрече. Ассистент Ли сделал это для того, чтобы у Сону появился друг, который может его понять силами собственного опыта и поддержать, чтобы он сильно не расстраивался и не чувствовал неполноценности из-за незнания своего прошлого. Он был уверен в том, что идея хорошая, и найти лучшего претендента на подобное общение с Сону, чем Юнджин — сложно, если просто не невозможно. Однако у неё тоже была своя точка зрения и предостережения, которыми необходимо было поделиться. — Главная роль человеческой памяти — это забывать, как бы тебе ни хотелось услышать обратное. Это не литературная драма, а обычная биология. Да, разумеется. Но выбирать между любимыми предметами человек так же в праве сам. И Сону жутко не нравится всё то, что ему сейчас пытаются сказать. Его нутро всё ноет, извивается бьющейся взаперти бабочкой, которая слишком близко подлетела к огню и опалила крылья, не в состоянии летать — но пусть и под страхом сгореть, отступать не желала до последнего. — Но люди, к сожалению, не умеют легко забывать травмирующие события. Я вот… До сих пор не вспомнила всё, лишь часть, и то, не самую негативную. Однако мама рассказывала мне о том, насколько счастливой я выглядела, совершенно ничего не зная о своей жизни до аварии и самой комы. Незнание о своём прошлом освободило меня от непосильного груза, понимаешь? И сейчас я счастлива, что судьба избавила меня от ненужной боли и призраков из ушедших дней. Людям нет необходимости помнить всё, Сону. Есть вещи, которые надо стирать, иначе с кучей лишних линий — картина никогда не будет выглядеть завершённой. Да и правда далеко не всегда лучше забвенного незнания. Порой чувства других людей, как и твои собственные — важнее какой-то там истины. И поэтому чего-то действительно лучше не знать. — Меньше знаешь — крепче спишь. Да? — Да. Мальчик не нуждался в этом диалоге, потому что… Потому что. Ей вряд ли удастся переубедить Сону в том, в чем он был убеждён, как будто всегда. Может, доля правды в словах госпожи Хо и правда есть: на уровне автоматизма Ким, даже не зная, кто он такой, откуда пришёл и куда уйдёт — сердцем чувствует, что для него правильно. И пусть ему мало лет, взрослые не имеют той двигающей силы, которая способна вытеснить и заменить собой уже сделанный выбор; пусть и неизвестно, насколько давно он был сделан: вчера или при жизни до смерти. — Вы говорите о плохих воспоминаниях, госпожа Хо… — Потому что плохие воспоминания есть у всех, — на этот раз её лицо наконец приобретает более выразительные оттенки печали. — Но все как-то с ними живут, — но на Сону похожими ответами так просто не повлиять, ведь он учился сопротивлению у лучших, да, Чонвон? — Наверное, потому, что у них есть ещё и хорошие. Может, наша память иногда нас подводит в том плане, что не позволяет забыть всё, что хочется, когда мы здоровы физически и потрясены морально. Но я предпочёл бы сохранить возможность выбирать, о чём вспоминать — плохом или хорошем — помня при этом и одно, и другое. Иначе как я узнаю, как измеряется счастье? Ты никогда не поймёшь, насколько счастлив был, пока не узнаешь, насколько ты мог быть несчастен. Для Сону — это так. И он бы смог принять всё плохое при условии, что вместе с ним в его голову придёт и хорошее. В конце концов, что мы в этом мире без равновесия? Всего понемногу лучше, чем полная пустота и забвение. Каждый имеет право сделать свой выбор между светлым и тёмным: стремиться к небу или упасть на землю без сил; и неправых при этом никогда не будет, потому что каждому положено своё. На всей планете не может быть вечных сезонов, так и человек не может быть всегда счастлив или опечален. В конце концов, сама Вселенная слишком непредсказуема, и подаренные ей нам все три времени — прошлое, настоящее, будущее — в том числе. Просто если для обычных людей загадкой остаётся лишь последнее, для Сону к неизвестности относится всё; и то, о чём может знать каждый человек. А поскольку это загадка, топящая с головой в омуте неизвестность — то никогда не знаешь, каким был, а потому будет следующий шаг. А если не знать историю, она имеет свойство повторяться. И что из двух — правда, или, всё же, чувства других людей — важнее? Сону кажется, что он примерно знает ответ, даже если таковым он будет только для него одного. Чувства других людей важнее. И именно поэтому… Все мы заслуживаем знать правду о своих настоящих. Всё, что Сону хочется после этого разговора — это спрятаться за крепкой спиной Сонхуна, как тогда, в лесу. И отдохнуть от всего, что не даёт ему покоя. Жаль только, что сам Пак — одна из самых главных причин беспокойства младшего. Потому что он, наверное, думает так же, как и все остальные.***
— Что за дебил сказал, что лоб — это самая крепкая кость в человеческом теле? — ноет Чонвон, держась за раскалывающуюся голову, пока ждёт своей очереди уже в полицейском участке и что-то приговаривает себе под нос. — У меня бошка сейчас взорвётся… Однако в центре и без того шумного помещения его жалобы вряд ли кто-то услышит; но так, в принципе, и было задумано. Ян осматривает почти каждый миллиметр места, в котором оказался, потому что что-то внутри старательно ему подсказывает — «времени освоиться здесь у тебя предостаточно». Чонвон примерно прикидывает и делает ставки минимум на сутки-двое суток и заранее планирует, какую еду выпросит у Джейка, уговорив его её сюда принести. Ничего, перетерпит, из медбрата заделавшись в доставщика. Сэндвич с куриной грудинкой будет как никогда кстати, Ян ловко ставит галочку напротив как минимум одной своей хотелки. А ещё, говоря о хотелках, Чонвон хотел бы сесть, да некуда — всё, опять-таки, занято. Никогда такого не видел. Отчего-то людей вокруг гораздо больше, чем ожидалось, что будет. Это сезон какой-то внезапного всплеска преступности, мелких нарушителей и просто свободолюбивых, как сам Ян, или что? Комнаты, огороженные решётками, что находятся прямо в участке, полностью переполнены, причём даже с относительно далёкого расстояния (обезьянник находится в конце огромного помещения) можно разглядеть — преимущественно женщинами. Ян сдерживается, чтобы совсем не уподобиться потерянному ребёнку, которого непутёвая мать однажды привела в парк развлечений и просто оставила там на ближайшее «навсегда». И было бы здорово, заметь хоть кто-то, что чистую дамскую компанию пытаются разбавить ярко-красным парнем с по-кошачьи наглой улыбкой, но. Никто не обращает на Чонвона внимания. Слава Богу, что мозга хватило додуматься не ехать сюда прямо в медицинском халате, хотя у Янвона почти получилось сесть в полицейскую тачку в нём. Спасибо Джейку (оказалось, что это именно его мозга хватило додуматься) — если бы не он, то Ян точно бы привлёк к себе кучу лишних глаз просто из-за своего больнично-стерильного вида. А Шим вот так вовремя догнал и произвёл «обмен товаров», забрав у младшего халат, и отдав куртку, которую Чонвон в последний момент забыл на выходе у стойки регистрации. Помимо задержанных, прямо сейчас в участке довольно много сотрудников. Они шуршат какими-то бумагами, видимо, пытающиеся зафиксировать какие-то детали в отчёте сразу, и этим звуком перекрикивают скрипящие вентиляторы, но всё равно не справляются. Не справляются не вентиляторы, если что. На последние Чонвон косится с крайним раздражением — неужели никто не замечает этого жуткого звука? Он для них, наверное, стал частью нерушимой вечности, и треснуть технику хочется собственноручно; только вот тогда заключение Яна сто пудов растянется. Стоит признать, что из-за скопления народа в участке довольно жарко, а потому позволим шумному вентилятору пожить ещё немного. Похоже, что его звук и впрямь не замечают по причине того, что все до единого рядовые, незанятые номенклатурой, сбиты с ног в попытке унять митинговавших перед местной мэрией. В участке полный аншлаг — удачно это Чонвон зашёл. Он даже отчего-то рад, раз здесь задержится; это значит, можно будет работать меньше часов, но получить те же деньги. Хотя, судя по раскалывающейся голове, ему бы поскорее вернуться в больницу, но уже как пациенту. Интересно, за что они митинговали? Чонвон так-то не припомнит, чтобы новый президент становился причиной каких-то недовольств. — Эй, Лиён, почему ты всё ещё здесь? — на фоне других голосов этот выделяется и кажется более громким, ибо говорящий находится ближе всего к Чонвону. — Иди и позаботься о митингующих в оранжевом, — тычет пальцем в кучку подравшихся друг с другом аджумм старший полицейский. Паренёк смотрит, куда было велено, будто проверяет — а не послышалось ли ему? А затем просто нервно чешет затылок. Он не «не замечал женщин за решёткой» в крайнем дальнем углу, а только делал вид. Потому что брать на себя ношу в виде самого страшного явления мира — пожилых кореянок, что могут дать фору любому двадцатилетнему живчику — не захочет никто. Но раз уже приказали напрямую, то кроме как послушаться ничего не остаётся. — Здесь ещё гражданский сидит. Неужели не найдётся никого со свободными руками, чтобы допросить его? — Сейчас узнаю, — пожимает плечами подчинённый по имени Лиён, и наконец один из первых в этом кавардаке подходит к Чонвону. Рукой мужчина указывает на недавно освободившееся место, и наконец плюхнувшийся на стул, Ян поднимает голову, готовясь внимательно выслушать. — Извините, подождите, пожалуйста, буквально парочку минут. Я позову другого человека, который примет ваше заявление. Ага, поможет составить протокол на самого себя. Интересно, как вообще принято реагировать у полицейских, когда к ним фактически кто-то приходит и, будучи полностью доволен собой, говорит «я преступник, накажите меня, мистер полицейский». — Да хоть час, — мило улыбается на сказанное Ян, откидываясь на спинку стула. Лафа. Теперь у Чонвона ещё и появился шанс остаться лишённым претензий. Он просто тихо сидит перед единственным пустым полицейским столом в окружении кучи переполненных, и слушает, с каким звуком злые женщины выдирают друг другу волосы; под раздачу попадает даже бедный новичок. Здесь всё так завалено бумагами, что даже не видно имени ответственного, который должен сидеть за столом напротив Яна; а обычно эти бейджики выставлены напоказ на каждом. — Она сидела в теньке вместо меня! Солнце палило, как сумасшедшее, а я заняла себе это место у дерева ещё в пять утра! Эта мерзавка забрала даже лежавший там веер! — Какое к чёрту солнце? Вы видели, насколько сейчас пасмурно? Погода меняется за секунды, и никто ни от чего не застрахован. Что упало — то пропало, коза! — кричит вторая, — мы здесь для общей цели, а эта курица так мелочна, что попыталась приватизировать место, которое так-то государственное! — Какая у меня с тобой может быть общая цель, шалава?! У нас, по-твоему, что, в стране коммунизм? Мы в Северной Корее, или как? Хочешь устроить государственный переворот? — женщина внезапно подкидывается с места так резко, что стул улетает почти в противоположную ей сторону, натяжно скрипя ножками по исполосанному полу. — Прошу вас, умоляю, госпожа Чо, госпожа Им, не ссорьт-А Й! -т-т-есь, — зря этот парень встал между ними, теперь даже слово без дрожи в голосе закончить не может; пинками заикаться приучили. Интересно, часто эти несчастные, вместо того, чтобы гоняться за настоящей преступностью — занимаются подобным воспитанием уровня детсада? Становятся просто живым щитом… На самом деле, причина, по которой Чонвон вызвал полицию, эм, на самого себя… Она есть. И не надо здесь рассказывать, мол он хочет кого-то там увидеть. Чонвон? Кого? Насколько вообще эти слова адекватны, чтобы допускать их произношение? У Яна, придётся повторится, нету планов, идущих впереди паровоза — всё разбито лишь на несколько часов и уж специально, чтобы плюнуть кому-то в лицо, придя в ментовку, Чонвон не стал бы нарываться на неприятности. Просто дело в том, что по-другому было поступить, мягко говоря, сложно. А раз обстоятельства уже сложились, как сложились, то Ян бы постоянно мучился в тревожном ожидании расправы и разбирательств. Этот процесс растянулся бы, как резина: агрессивный пациент очень медленно вышел бы из нокаута, в который его загнали, потом очень постепенно начал бы понимать, что к чему, а потом началась бы бумажная волокита. И в придачу вся эта фигня с судом. Время, время капает — а результат один. А Чонвон, сдав фактически самого себя — сразу весь этот процесс сократил. Зачем растягивать стресс, если можно заглотнуть его разом и благополучно забыть? Ему всего лишь выпишут штраф, за которой заплатит больница (у них обговорено) и в досье появится очень маленькая на фоне других прочерков точечка, ни на что не влияющая; больше, чем графа «убийство» вряд ли что-то может повлиять на жизнь, признайте. Да и посидеть в спокойствии, без стресса и может даже с куриным бутербродом — очень даже приятное развитие событий. И всё — отлично. Так Чонвон думает ровно до того момента, пока перед ним не вырастает стройная мужская фигура. Плечи, которые можно использовать как фундамент для целых городов, длинная шея и острейшая линия челюсти, об которую можно порезаться (красноволосый бы без раздумий подставил горло, если бы решил покончить с жизнью ещё раз) — вгоняют в состояние транса. То, как он держится, то, какой уверенной поступью преодолевает жалкие шаги в участке, разделяющие его с Яном, как будто каждый миллиметр, на который здесь так засматривался Чонвон — его собственность. Включая, как понимаете, и самого Янвона. Хочется зажмуриться, когда часы (на несколько тысяч долларов или, всё же, ещё больше?) ослепляют мгновенным блеском, покоящиеся на левой руке. Они бросаются в глаза ещё сильнее, когда мужчина, подняв руку, поправляет чуть отросшую, густую блондинистую чёлку, откидывая её назад. Вот такие полицейские водятся в современном мире, да? Мажоры, а не полицейские. Чонвон не успевает переварить происходящее — будь события едой, то у Яна была бы жёсткая стадия РПП. Нет, это какая-то шутка?! Почему из всех участков, куда его могли забрать, этот хрен с горы работает именно здесь?! Признавайтесь! Вылезайте и объясните честно! Когда там по плану должен будет пойти снег? Или, может, рак на горе уже засунул два пальца в рот, готовый свистеть? Не то чтобы вероятность наткнуться здесь именно на него была полностью нулевой, но рекордно низкой — да, твою мать. Мужчина тем временем наконец останавливается рядом с Чонвоном и, вопреки тому, что младший был готов ко всякому, выдаёт наименее яркую реакцию из возможных. Точнее, почти не выдаёт никакой. Он просто, подобно актёру погорелого театра, вытягивает челюсть вниз и при этом не размыкает губ, кивая будто бы сам себе — удивление так выражает, что ли?! Или же он знал, что рано или поздно всё случится именно так? Этакий дар предвидения? Может, у него такие дорогие часы, потому что он подрабатывает гадалкой в свободное время? В этой ситуации ну уж точно не Чонвону Чонвангой зваться. Да, пожалуй, оставит себе своё оригинальное имя. «Ну нет, так ты больше похож мартышку, а не на высокомерную модель, как пару секунд назад» — обиженно с виду прыскает Чонвон, отводя взгляд уже после того, как переварил короткое замыкание наедине с самим же собой в пределах собственной головы, пока в его черепушке эти мысли бегут сверкающей рекламной строкой. Руки сами скрещиваются на груди, позволяя принять защитную позу и выглядеть наиболее незаинтересованным, что главное — таким же не удивлённым. Как будто они с Чонвоном каждый день на одной курилке водятся и терпеть друг друга не могут, ежедневно корча такое выражение лица, как будто их заставили съесть помои за деньги; и не заплатили в итоге. А сам полицейский, похоже, так и продолжит играть в молчанку. — Очень опечален повторной встречей, — хочет сказать Чонвон, но изо рта по какой-то даже самому Богу неведомой причине вываливается только жалкое: — Когда я просил вас закрыть рот в прошлый раз, я не имел в виду это так прямо. Никогда, слышишь? Никогда даже не пытайся показать своему врагу, что он как-то тебя торкает, что он вызывает в тебе какие-то чувства. Пусть даже только отрицательные. Чонвон сам придумал это правило. А значит и сам же в праве его нарушить. — Долго вы ещё будете молчать? — не выдерживает Чонвон и начинает плеваться ядом по мелкому вместо того, чтобы в достаточной мере его накопить и решить всё за один раз. Чонвон готов на всё. Только вот в сложившейся прямо сейчас ситуации — повторно Джею пощёчину не отвесишь. Чонсон присаживается за стол, продолжая смеяться себе в кулачок (потому что Чонвон не успел заметить, когда Пак вообще начал так неприкрыто над ним угорать; что смешного-то?), стараясь не издать никаких звуков, но они всё равно прорываются. При Янвоне трудно сдержаться. Пак прежде ещё никогда не видел никого, кто бы напоминал ему эмодзи со злым котом настолько сильно. В интернете водится куча видео того, как представителей кошачьих подносят к зеркалу, чтобы показать им, как они выглядят. И многие обладатели лапок, так скажем, демонстрируют неоднозначную реакцию на собственное отражение. Чонвону тоже стоило бы на себя посмотреть, (и Чонсон не гордый — мог бы помочь и на ручках доставить того к зеркалу) чтобы удивиться своему уровню милашности; особенно, когда он пытается выглядеть большим и страшным. Сравнение пытающегося в агрессию кота, у которого максимум спина дугой выгнется и появится ирокез — здесь к месту. — Ну прекращайте уже, а… — сдаётся Ян, — признаю, что был груб, но это ведь не просто так, — и дёргает подбородком, чуть приподнимая верхнюю губу, чтобы продемонстрировать недовольство, раз его не хочет волей своего таланта предвидения увидеть Пак. Полицейский кивает, будучи доволен ответом. Ага, получается, что быстро сдался не только Чонвон? Скажем так, когда бьются титаны, есть риск разрушить весь мир — а потому им лучше пойти на мировую и примириться хотя бы в ничьей. — Медбратик, — наконец-то подаёт голос Чонсон, поняв, что на рабочем месте, как бы свободна его душа ни была, не должен перегибать палку, — решил ещё и по статье за тяжкие телесные полететь? Чонсон вертит в руках ручку, напоминая своими действиями полицейского из типичных мыльных сериалов, однако стоит только перевести взгляд на его лицо — как весь налёт от неотёсанного детектива испаряется. Хорошая укладка, свежее окрашивание в платиновый, выглаженная рубашка. Одним словом — «кросевое, а вы рыбов продаёте или просто показываете?». И снова эти мемы про кошек и Чонвона стоят в одной строке, пока на заднем плане эхом всплывает «рыбов просто показываем». Нет, ну, если так посудить — правда же. Ян не слепой, и отрицать внешность Пака не может. Если с этим поспоришь, то добровольно подпишешь подтверждение на то, что у тебя проблемы со зрением и срочно нужна помощь. Скиньтесь, так скажем, на новые глаза. Нет, может, конечно, при большей загруженности, Пак выглядит именно так, как положено выглядеть служителям его профессии — так, словно у них нет дома и они в лучшем случае спят под мостом, если спят вообще. Но всё это, разумеется, выслеживая преступников. Единственный минус, что бросается в глаза Чонвону не по-хорошему — это несвойственная смуглому оттенку кожи Пака бледность. Зеленоватый отблеск на лице, и речь сейчас не о медленном становлении Шреком. За время своей пусть и несерьёзной (на уровне врачей), но вполне уверенной практики, Чонвон хорошо запомнил, как выглядят пациенты в предобморочном состоянии. Но внешность, а уж тем более чужие проблемы — не главное. Этим внимание Чонвона можно привлечь в виде интереса, но задержать его надолго — ни за что. — Какие нафиг тяжкие телесные? — еле сдерживается Вон, целиком и полностью отдающий себе отчёт в том, что любые (даже доподлинно неизвестные) плюсы Чонсона всё равно рано или поздно обернутся одним огромным минусом, который всё перечеркнёт. Каким же? Он мудак. И чтобы не вскипеть и не ударить кулаком по***
— Как всё прошло? Юнджин не успевает ответить, потому что невинный и эфемерный поцелуй в лоб переносится на лёгкий в губы, пока её щеки остаются в заточении меж широкими ладонями. Хисын почти утробно смеётся, умиляясь с реакции девушки. — Ты же на работе, ну, — легонько бьёт его ладошкой по груди Юнджин, точно так же забавляясь, но мужчина не отстраняется слишком сильно. — Мне кажется, что он ещё не готов к таким разговорам, и я его это… Ну, напугала слегонца. — Да брось, у него просто такой характер, что склонен к саморефлексии и иногда выпадает из реальности прямо в процессе диалога. Это нормально для Сону. — Я же не травмировала его ещё больше? Он не видит во мне злую ведьму или божество с рогами? — Не волнуйся, Юн-и, — заботливым жестом гладит девушку по голове, успокаивая, ассистент Ли, — после Чонвона Сону вряд ли что-то будет страшно. — Странно. А мне показалось, что он милый… Видела его в коридоре, пока искала твой кабинет. — Это первое впечатление такое. Лучше скажи, сколько у нас ещё времени? Когда у тебя автобус? Ты не голодна? Проводив девушку получасом позже, Хисын направляется на другой этаж, в комнату Сону. Здорово было бы сказать ему пару приятных слов после подобного мозгового штурма. Обьяснить, что любовь и ненависть необязательно сопровождаются воспоминаниями, а только подпитываются ими, и что привязанность к чему-то так же естественно может сохраниться даже при потере памяти, как это происходит с навыком писать и читать, а потому не стоит расстраиваться из-за отсутствия воспоминаний — задача запредельной сложности. Предрасположенность к математике не сотрётся с потерей памяти так же, как и любовь к мальчику, чья поступь холоднее зимы. Но понять и принять это без сопротивления, не зная причин — ещё сложнее. Хисын, конечно, хотел бы помочь Сону вернуть воспоминания своими силами, и даже знает как — но не может, ибо это противозаконно. После того эксперимента они изучали способы вернуть память или хотя бы её часть, и… Нашли. «…суть оптогенетики состоит в том…» «…световой сигнал канал открывает, ионы перераспределяются по обе стороны мембраны, и нейрон либо «включается», либо «засыпает»…». «Но те же клетки, которые должны были среагировать на ключевой стимул и которые молчали из-за ослабленных синапсов, несли в себе оптогенетические модификации. И вот если их активировали с помощью светового импульса, то память возвращалась. Если отбросить подробности про специальные клетки-переключатели синапсы и белковый синтез, то получится, что нейробиологи восстановили память с помощью световой вспышки в мозг». Замечательный выдался эксперимент, однажды показавший, как особые вспышки света в голове могут вернуть воспоминания. Жаль, что такое вмешательство было признано манипуляцией и запрещено на государственном уровне. Единственной возможностью Сону здесь и сейчас остаётся одно — запастись терпением и ждать… Пока в его жизнь сама по себе не придёт естественная, а не оборудованная вспышка, которая разбудит спящую цепочку. Но какие вспышки света в такую-то погоду? Попав в комнату младшего, всё, что замечает ассистент Ли — это пустую, заправленную кровать и полный стакан воды на тумбочке. Когда-то давно, пусть и не помнит… Мальчик прятал под подушку иконки, моля Бога о том, чтобы следующий его день был не таким плохим, как прошедший — а сейчас прячет под матрасом пистолет, именно сегодня впервые за всё время после воскрешения оставляя таблетки не выпитыми на прикроватной тумбочке. Раз знаешь прошлое, то считаешь, что можешь предсказать и будущее? Меньше знаешь — крепче спишь, и Сону всегда спал очень хорошо. Однако именно сегодня выпил слишком много кофе и по-любому не смог бы заснуть… А четверо людей, что должны были пересечься одновременно почти со стопроцентной вероятностью — обогнули друг друга с осечкой в считанные секунды. Блондинка полицейского, полицейский мужчину в смокинге, а последний хрупкого мальчика. Хотя пройди кто-то мимо хотя бы парой мгновений раньше — реальность каждого из них окончательно и бесповоротно изменилась бы. И как же можно предсказать, в какую именно сторону? Ещё, наверное, рано это знать. Как и Чонвону отыскать правильный ответ, не успев должным образом профильтровать предложение Джея, прежде чем осознать смысл пришедших на его номер сообщений: оззи-лайн: чонвон, сону… его почему-то нигде нет, хотя я искал везде оззи-лайн: а что, если оззи-лайн: он сбежал?..