***
Сону неуверенно сбрасывает капюшон с головы, и тот открывает вид на причёску, превратившуюся в сущий бардак. Усевшись поудобнее, он трёт рукой затылок и, нащупав вьющийся, как спиральку, локон, пытается его вытянуть. Это не заканчивается успехом, а потому стоит просто смириться с тем, что волосы Кима становятся кудрявыми именно от влаги. В машине сеется тишина, которую стесняет звук нервно сглатывающего слюну Сону, и хоть немного разбавляет шум дождя снаружи. Раскаты грома раскатами грома — находящиеся вдалеке, они не вселяют никаких опасений, но стоит только посмотреть, с какой силой бьют капли по капоту… Кажется, что вовсе пройдут что по нему, что по стеклу сквозными отверстиями. — Извините… Ещё раз, — неловко молвит Сону, осмеливаясь посмотреть на Нишимуру и пятно от своих губ на его рубашке; получается только украдкой. Оно кажется немного более тусклым из-за того, что рубашка почти полностью промокла, но разводы останутся наверняка. Японец ерошит собственные волосы и откидывает их назад, чтобы они, мокрые, не мешали обзору. Дворники водят туда-сюда по переднему стеклу, пытаясь смыть с запотевающего окна влагу, и слегка скрипят. В машине стоит смесь каких-то запахов: бергамота, чёрного чая и, несмотря на идущий за бортом дождь, почему-то — запаха тлеющего костра. Сону впервые удаётся проанализировать черты лица брюнета с более близкого расстояния: родинка под пухлыми губами цвета заката, густые ресницы, отсутствие двойного века и довольно узкий разрез глаз позволяют выглядеть несколько хищно, но хищность эта чарующая. Он, ничего не предпринимая, заставляет смотреть на себя снова и снова, без возможности оторваться, так что Сону приходится вынуждать себя не пялиться настолько откровенно и переводить внимание в другую сторону почти насильно. Например, на эти самые стеклоочистители. Из-за того, что оба они промокли, мужчина прокручивает ключ зажигания, чтобы включить подогрев внутри салона, а Сону при виде этих почти незаметных жестов испытывает некое чувство вины. Всё же, это именно из-за него незнакомый господин попал под дождь, хотя не он был тем, кто умудрился скитаться по Сеулу без зонтика. А ещё Ким готов поспорить, что раньше ему сто процентов не доводилось кататься на таких крутых машинах. И водитель, и автомобиль одинаково друг друга стоят — ценник перешагнёт за миллиарды вон; во сколько же тогда обойдётся химчистка?.. — Забудь, — Ники тоже смотрит куда-угодно, но только не на Сону. Сону не думал, что магнетический незнакомец ответит подобным образом, и что всё так просто сойдёт с рук ему — мальчику, у которого они растут из… Неправильного места. Поэтому в логическую подпорку подобного «забудь» верить не приходится. Забыть — уж тем более. Забудешь тут… Сону довольно вовремя замечает за собой то, что ему не нравится быть в должниках. Сейчас или потом, но если брюнет что-нибудь скажет ему сделать, то Киму придётся пойти на уступки. В границах нормы, разумеется. Вряд ли, конечно, удастся откупиться деньгами, но кто он такой, чтобы не попробовать? — Вот… — гнусавит себе под нос Сону, неловко протягивая к незнакомцу монетку на раскрытой ладошке. Решил побороться с собственными ошибками по-взрослому?.. Сама невинность. Ники же, словно стараясь не спугнуть младшего резко сокращённым расстоянием, почти не сдвигается с места. Не делает своих эмоций очевидными, гася их, как гасят огонь; но не водой, а землёй и плотной тканью. Успевает только пристегнуться сам и чуть наклонить голову, чтобы понять, зачем Сону протягивает ему… — Сто копеек? Мальчик осторожно кивает, не собираясь убирать ладонь до тех пор, пока каннамское божество не примет его подношение: — Я… Это всё, что осталось, потому что я не брал с собой много денег, — пытается объясниться Ким, очаровательно моргая с частотой большей, чем от его глаз требует естественный процесс. — Это на химчистку. Я… — ему наверняка жутко неловко и даже немного страшно вести диалог с незнакомым человеком в замкнутом пространстве, но он, всё же, пытается изо всех сил, раз провинился, ещё и попытался сбежать после этого. — Я знаю, что этого не хватит, но я отдаю вам всё, что у меня есть. Нишимура скептически приподнимает бровь. И Сону не знает, чем это вызвано — он таким образом намекает, что действия подростка просто по-нелепому смешны? Что Сону нужно заплатить чем-то другим? Что мужчине из района богачей с трудом верится в то, что всё, что может стоять за человеком в современном мире — это копейка размером в сто вон и… Душа? Но не попросит же он душу мальчика; так бывает только в фильмах, когда встречаешь нечисть, а она, взамен на помощь, просит у тебя самое ценное. Но понять до конца, что имеет в виду этим выражением лица брюнет, наверное, пока не суждено. — Если у меня появится ещё что-то, чем я смогу откупиться — то отдам вам это, но пока у меня ничего нет. Простите… — Сону опускает голову, перебирая собственные пальцы и чуть поддевая порозовевшие кутикулы от волнения. Глаза так по-особенному блестят из-под его полуприкрытых ресниц, — простите меня ещё раз. Мне правда, очень-очень жаль… Напоминающий жалеющего о своих выходках ребёнка, Сону даже не подозревает о том, что максимум, о чём мог подумать Нишимура — это «мило». Да не нужно ему ни возмещение, ни что-то другое. Никто ведь насильно не тянул японца ни под дождь, ни напарываться на кого-то в магазине. Столь дорогие вещи — это сущий пустяк и, если быть честным, за общение с этим мальчиком он бы сделал намного больше, чем просто извалял в остром супе всю имеющуюся одежду за какие-то лямы вон. В то же время — Сону готов ужом извиться, лишь бы исчерпать вину. И протянутая им — это единственная копейка, которая осталась из тех, что Сону случайно выложил. Нарыть что-то на автобус не получится; можно даже не надеяться. — У тебя есть деньги на проезд? — внезапно интересуется брюнет, отвернувшись так, что почти сразу дал понять: сто вон ему не пригодятся. — Да? — звучит это вопросительно, и настолько очевидно напоминает ложь, что Ким признаёт поражение самостоятельно. — Автобусы не возят пассажиров по Сеулу за сто вон. И довольно быстро меняет своё заключение. — Тогда нет, — вздыхает Ким и сильно прикусывает губу. Быстро переобуться — тоже талант, а рядом с такими людьми, как этот мужчина, врать лучше не стоит. Ким реагирует на наступившую тишину указательными пальцами, подушечки которых утыкает друг в друга в растерянном жесте. Сону сам для себя признал, что незнакомец с изящными чёрными бровями напоминает ему икону — словно писали по подобию святых, и, если прямо сейчас пойти в какой-нибудь храм, увидишь, как минимум, несколько картин, на него похожих. Жаль, что Ким несколько наивен в вопросах людей. Согласно паспортным данным, с тех пор, как Сону родился, прошло целые тридцать лет, но он — это всё ещё самый настоящий ребёнок. Годы под землёй шли по-другому и не подарили ему никакого опыта, кроме общения с червями. Шатен совершенно не умеет врать, сохранять в секрете свои симпатии и антипатии; он открыто выражает все свои чувства к другим, даже когда не хочет. На его лице всё написано. А вместе с тем, Сону пока ещё не научился разбираться в людях. И вполне возможно такое, что никогда не научится, из-за особенностей характера. Посему совершенно не странно, что он даёт негибкое название всем вещам, которые его окружают. Белое — белое, чёрное — чёрное, пусть в этом мире это не совсем так устроено. Но делает, как умеет — и назначает какое-то определение сидящему рядом тоже — потрясающему, харизматичному японцу, которого Ким признал иконой, толком не задумываясь, что может быть прав. Нишимура сильнее сжимает руки на руле, на секунду косясь на подростка. Он старается делать это максимально незаметно, чтобы Сону не почувствовал дискомфорта. Ибо, как подобное божеству очарование бывает дьяволическим — так и иконы могут оказаться адописными. — Я могу подвезти тебя. — Что? Сону не имеет ничего такого в виду, но даже сейчас он природно открыт и игрив, как дитя. Это не спрячешь, ведь оно проявляется в его малейших жестах и движениях, даже когда Ким, копируя старших, пытается выглядеть серьёзно. Такие, как этот мальчик, остаются детьми даже с годами. И это в большинстве своём очень нравится окружающим — своими врождёнными качествами и лёгким сердцем, полным расположения к людям, пониманием чужих чувств, граничащим с телепатией — Сону способен завоевать любое сердце. И Нишимура чувствует эти его качества почти кожей, хотя не смеет касаться и смотреть дольше нескольких секунд. Но зачем пытаться завоевать то, что уже и так тебе принадлежит?.. Приглушённый свет лампы над головой бросает отблеск на мягкие и пушистые пряди Кима. Сону единственный, кто здесь смотрит в открытую, повернув голову, и почему-то думает, что его пытливого взгляда не замечают. — Не только потому, что дождь, но и потому, что у тебя нет денег на проезд. У меня их достаточно, — объясняет Ники, — так что сто вон можешь оставить себе. Мне будет неспокойно, если заставлю того, за кого взял на себя ответственность, волочиться домой по такому ливню. Сону не знает, должен ли с этим спорить, прежде чем согласиться. Так, вроде, правильно, если обращаться к вопросам приличия, мол «нет, нет, нет — а потом бац, и да, уговорили». Просто идти пешком и правда не хочется, потому что вплавь Ким в лучшем случае доберётся вечером, а кто знает, на какую стену залезут хёны к тому времени? Ким идёт на это решение не так из-за удобства и эгоизма, как от заботы о чужих нервах. Парадокс, да? Если бы правда заботился о чужих нервах, то никуда бы не ходил. Ну уж простите, что его довели до белого каления и побега. Незнакомец почему-то первым решил, что может взять за него ответственность, а потому Сону полагается на это и, без чётких ответов и инструкций, просто молча пристёгивается. — Назовёшь адрес? Ники вбивает названные Сону данные в навигатор на центральной панели и довольно быстро понимает, что он ему не понадобится. Ехать, вопреки ожиданиям, оказывается недалеко, а в этой местности японец знает все дороги; от собственного дома не так далеко. Поэтому, заводя двигатель и сдвигаясь с места, он подсознательно делает всё максимально медленно. Жаль, что Рафаэль именно на вынужденном, а не заслуженном отдыхе, но Нике повезло, что сам неплохо водит и именно сегодня приехал сюда на машине. Значит, сможет помочь мальчику хоть чем-нибудь. А ещё… Ему нужно распробовать атмосферу; понять, показалось ли. По-прежнему не верится, и столкнуться лицом к лицу с осознанием, что кто-то может быть похож на него настолько сильно — Нишимура пока ещё не готов. Объяснить это тоже невозможно: Сону был чуть старше и даже чуть выше Ники, и ему сейчас должно быть как минимум тридцать, так почему он выглядит так же, как выглядел, когда они дружили?.. Так, как когда Ники… Видел его в последний раз. Как много лет назад это было? Может, брюнет просто всё это время неправильно считал? И все эти годы после смерти старшего были сном? Может, просто не стоило прогуливать математику? Но ведь это нереалистично — Ким умер по-настоящему. А если это и правда он… Тогда почему Сону ниже Нишимуры почти на голову? Разве такое возможно? Как Ники успел стать выше? Как Ники умудрился стать старше, по крайней мере внешне? Нишимура желает проверить. Хотя кто вообще скажет ему правду? Глаза косят в сторону Сону, пока мужчина осторожно ведёт автомобиль по широким улицам Каннама, самым дорогим в Сеуле. Ему, вообще-то, в другую сторону — в Сочо-гу, сердце бизнес-района, а вот Ким попросил довести его на какую-то остановку на выезде с моста Банпо. Босс назначил встречу, чтобы обсудить кое-что, связанное с полицией, но до того времени ещё целых три часа, а не подвести потерявшегося в центре города подростка Рики просто не может. — Знаешь, — начинает японец, зная, как может повернуть ситуацию в свою сторону, — если тебе так неспокойно, то ты можешь отплатить мне не деньгами. — А чем? — совершенно невинно интересуется Сону. Нишимура подкручивает руль, когда машину чуть ведёт на участке с лужами, и спокойно ему отвечает: — Я давно не общался с людьми, мм, — уточняет он, пытаясь объяснить как можно осторожнее, чтобы парень в соседнем сидении не посчитал его странным, — о чём-то, кроме деловых вопросов. Знаешь, весь в работе, и порой мне не хватает приземлённых диалогов. Я поспрашиваю тебя о повседневном, а ты просто ответь. Сделай вид, что мы друзья на эти десять минут, пока не приедем. И можешь считать, что твой долг исчерпан. Хотя сам для себя подмечает, что за Сону нет никакого долга — Нишимура должен найти лазейку, которая поможет ему выглядеть наиболее обыкновенно в диалоге. Пользуется, чем может. Да и ведь нет ничего такого в том, чтобы спросить, учитывая, что японец всё равно бы рано или поздно это сделал. — Каким образом исчерпан? — Тем, что скрасил моё время. Иногда хорошая компания ценнее денег, — признаётся Ники, действительно не допуская в своей речи лжи, и такой ответ полностью удовлетворяет Сону. Почему-то этому человеку хочется доверять. — Хорошо, давайте сделаем так, — ему же ведь хочется закрыть свой маленький «хвост» хоть как-то, чтобы в будущем не пришлось слоняться по городу и выискивать этого мужчину с целью вернуть ему должное. — Сколько тебе лет? — принимает согласие и начинает первым Нишимура. — Пятнадцать, — честно отвечает Ким, потому что скажи он, что ему тридцать — их точка назначения сменится с моста Банпо на ближайшую психбольницу. Ну уж никак Ким не выглядит на свой возраст, и если для других людей это комплимент — для него уж точно нет. Пятнадцать. Отчего-то эта цифра, ставшая роковой в своё время, выбивает из Нишимуры всю душу — способность взвешенно мыслить вместе с ней. Он старается контролировать не только позывы и спазмы, стонущие плачем в грудной клетке, но и выражение собственного лица. Не стоит никому показывать, что твои органы только что как будто выпотрошили — всё равно, пусть это и выглядит глупо… Нишимура рано или поздно со стадии отрицания перевалится в более лёгкое неверие, граничащее с радостью. Только вот пока ничего не понятно. Кто этот мальчик?.. И почему у него лицо и тело Сону? — А зовут как? — зря рассчитывает, что это чем-то поможет, но вдруг… Сону выдерживает тишину чуть дольше, чем стоило, хотя водитель сейчас вряд ли здраво может оценивать единицы времени: для него в один миг минуты, часы, дни, недели, нет — даже долгие годы — утратили свой истинный смысл. Как минимум внешность Сону спутывает их своим существованием. «Наверное, не стоит называть настоящее имя», — соображает Ким. Иначе ему не удастся сбежать из этой передряги без проблем: хёны ведь предупреждали о том, чтобы ни с кем не разговаривал и не делился своими личными данным. А тут на — и только выехав в центр города, уже сидит с незнакомым взрослым мужчиной в одном автомобиле, и рассказывает ему о себе всякое. Это просто банально опасно даже для обычного человека, чего уж говорить о том, кто должен беречь правду о своём имени и происхождении, как зеницу ока. Но Сону, тем не менее, не испытывает чувства опасности. Только какую-то иррациональную оскорблённость тем, что жизнь вынуждает его убеждать всех, мол его не существует — «ага, да, вам просто показалось, ребят, меня здесь нет». Так вот.! Вот, что мог бы почувствовать мёртвый, если бы присутствовал вне тела в момент смерти и имел право прокомментировать ситуацию. Он был бы оскорблён тем, что всё в этом мире остаётся на своих местах, существовать по-прежнему, в то время, как только его одного… Нет. Нет, и всё. Эти мысли пусть и заставляют комок нервов сжаться вместе с кулаками, а ком в горле разрастись в своих объёмах — Сону испытывает благодарность и радость по поводу того, что он всё-таки вернулся сюда — на землю из-под этой же земли — пусть и спустя какое-то время. И активно отмахивается от чувства того, что что-то упустил. Раз он здесь и всё ещё молод телом, то много можно наверстать. Можно же?.. Сейчас тоже вряд ли получится открыть дверь и вылететь из машины; не стоит портить себе пути отхода в ближайшем будущем. Как бы ни хотел заявить всему миру, что вот он, здесь, живее всех живых и не потерпит игнорирования, назвать своё имя, чтобы его запомнили и видели в Ким Сону настоящего Ким Сону… Нельзя этого делать. Нужно просто подождать и действовать по-умному. — Ли Мину, — часто-часто кивает Сону, как бы дополнительно подтверждая свои слова. Вот как… Плечи японца опускаются вниз, словно напряжение чуть спадает. И правда, было бы странно полагать, что услышит да***
Сону выдыхает с облегчением, садясь в автобус. Ливень так и продолжает тарабанить по всему вокруг, обливая, будто из ведра. На улице ни души пешеходов и лишь редкие автомобили — все, кто самоходом, попрятались по своим уютным домам или в ближайших безопасных местах. Внутри автобуса тоже не так много людей, потому что все, наверное, послушались советов, продиктованных новостями по телевизору и радио. Сону повезло, что он добрался сюда до того, как перекрыли мосты. По идее, можно было попросить того мужчину подбросить его подальше, хотя бы переехав за мост на всякий случай, но… Что, если бы японец сам в итоге застрял из-за закрытия главного соединяющего южную и северную часть звена? Тогда бы Ким точно умер от чувства того, что что-то сделал неправильно. Сейчас же он просто мирно любуется на Ханган из окна городского автобуса. Он отчего-то задумывается о том, что Бог, наверное, всё-таки существует. Хотя бы потому, что без его участия не могло быть создано подобное Нишимуре. Все качества, которые только может собрать в себе мужчина — внешнюю статность, терпеливость, вежливость, ответственность и многое другое — он умещает в себе. Повезёт же кому-то, кому достанется сердце такого, как он. «Поскорее бы добраться к больнице», — сам себе Сону признаётся в том, что за день без крыши над головой и еды из больничного буфета он знатно подустал. Говорят, что позитивные эмоции тоже порой могут утомлять — слишком активным сегодня, в сравнении с другими днями, был этот малый. И хёны наверняка беспокоятся, пока Сону прячет в кармане бумажку с номером своего нового каннамского знакомого. Сонхун-хён бы вот ужасно ругался, если бы узнал, что Ким говорил с незнакомцем и даже сел к нему в машину. Но этому лисёнку пятнадцать — не десять; сам уж как-то разберётся, что ему делать, пока он вне чужого контроля. Сам же Сону всё прекрасно понимает и не спорит, что то, что он делает — опасно. Однако волков бояться — в лес не ходить. А что прикажете делать, если весь этот мир сам своего рода один гигантский лес, что заглотил и не выпустил из бездны уже не одну душу? Сону знает, а потому не надо тут делать всякие «ай-ай-ай» и подобное, поучительно крутя пальцем перед носом. Действовать на свой страх, учитывая все риски — имеет право любой человек. Но всё же… Как там Сонхун-хён? Сону начинает переживать. Маршрут к больнице идёт через весь город, в том числе гору, которую редко когда можно объехать — Намсан с башней на пике. Сону видит, как начинает меняться цвет асфальта; дорогу положили здесь не так давно. Замечает, как вид на цементные джунгли замещается оградами и массивом настоящего живого леса, растущим на склонах. С левой стороны с медленно набирающейся высоты виднеется город, самый широкий его жилой район Йонсан — разглядеть удаётся плохо, но самые высокие здания показываются сквозь заросли. И Сону как-то внутренне чувствует, как где-то там, внизу, остаётся протоптанная им цветная деревня, Хэбангчон. И всё-таки… Здесь по-земному красиво. Реальность, к которой хочется прикоснуться даже в подобную ненастную погоду, как эта. Однако Сону почему-то чувствует, что не боится дождя так уж сильно. Он и без того промок достаточно сильно. Фонари не горят, на улице пока ещё не кромешная темнота, но постепенно наступающий вечер погружает улицу в глубокую, окутанную туманом и утопленную в дожде синеву. И дорогу не освещают даже огни, что остаются вдалеке. На шоссе на средней высоте горы почти никого нет, но иногда автобус подтормаживает и лавирует слишком сильно, объезжая упавшие на дорогу ветки деревьев — некоторые из них особо крупные и выглядят ещё больше из-за рассыпавшейся в ближайшем радиусе листвы. Довольно опасно, когда не может рассчитать размер преграды. Сону, вовремя проанализировав это своё наблюдение, обеими руками держится за поручни сидения, стоящего перед ним. Так, на всякий случай. Движение вскоре будет ограничено или вовсе перекрыто не только на мостах, но и на горном массиве — угроза оползней так же опасна, как поднимающийся уровень реки. Всё происходит так, как Сону и думал, что может произойти. Водитель резковато тормозит на остановке в центре горного шоссе, а тело по силе инерции подаёт вперёд, но мальчику удаётся удержаться на месте, подпрыгнув. Спасли поручни, в которые вцепился намертво. Зато без переломов и синяков; ну, про второе он точно не уверен. Единственное, что несколько смущает… Сону ожидал, что они остановились из-за упавшего дерева, которое не получилось бы объехать из-за размера. Однако это было не оно. Сону, присевший на место неподалёку водителя, но у окна, отлично видит через лобовое стекло силуэт, стоящий, на удивление, вовсе не на остановке — а в центре проезжей части, перед самым автобусом. Водитель не хотел останавливаться надолго у подножья горы из-за риска обвалов в такую погоду, да и потенциальных пассажиров не было (как ему показалось в ливневом тумане, ещё ведь и солнце село) — тогда в лишнем торможении не было никакого смысла. Он ловко проезжал все остановки, мимо них и самих веток, и всё было нормально. Но мужчина, внезапно возникший прямо перед автобусом в последний момент, чуть не стал причиной аварии с жертвами. Ещё бы немного, и если бы водитель не среагировал вовремя, автобус на скорости сбил бы человека. Скорее всего, насмерть. — Твою мать, — ощущая дрожь в руках, в которых сжимает руль, ругается аджосси не так громко, как бы мог, но Сону слышит, — еле успел… А ещё видит. Очень хорошо видит даже на таком расстоянии черты, кажущиеся знакомыми. Некто медленно поднимает голову, жмурясь от слепящего глаза света фар, но даже не пытается перекрыть это свечение вытянутой вперёд рукой, как бы это рефлекторно сделал обычный человек. Должно быть, наши мысли и впрямь притягивают к нам в жизнь не только вещи, события — но и людей. Тех, о которых мы всегда помним и думаем. Этакая реализация квантовой связанности — когда ты, даже находясь на расстоянии, каким-то невероятным способом может взаимодействовать с человеком силой мысли и, если его позовёшь, то он рано или поздно услышит твой зов. И, может быть, даже придёт, потому что сам испытывает то же самое. Эта связанность никогда не может быть односторонней, иначе её просто не существовало бы. Это звучит так же невозможно, как иголка, которая, пробираясь сквозь стог сена, тянется к ищущей её руке сама. Но получается, что это — не выдумка. Сону это запомнит, и, когда в следующий раз будет что-то искать, обязательно сохранит в голове мысль о том, что «это что-то тоже его ищет». Или же речь идёт о «ком-то»?.. Брюнет, стоящий перед ярким свечением фар автобуса, примет даже минутную слепоту — сейчас ему на всё плевать. Глаза сужаются от лёгкой боли, а он сам тяжело дышит, полностью поглощённый стеной дождя, чьи капли блестят на свету машины, и сдвигаться с места как будто не собирается. Пусть собьют к чёртовой матери. Раз не осталось других способов отыскать то, что нужно… — Кто-то, уберите этого ненормального с дороги! — орёт мужчина, ударяя рукой по сигнальной кнопке, и не сдерживает эпитетов за зубами, но Сону уже покидает своё место к этому моменту. — Пожалуйста, подождите всего пару минут, — говорит он напоследок, прося открыть того автоматические двери. Ким вылетает из автобуса прямо под дождь, не переступая, а перепрыгивая ступеньки. И, ни секунды не размышляя — показалось или нет, ошибся в своём предположении или, всё-таки, попал в точку — бросается к тому, кто кажется ему знакомым. И не прогадывает. Перед Сону действительно стоит собственной персоны Пак Сонхун, вышедший до конца непонятно, с какой стороны — из деревни на среднюю полосу или с самой горы на шоссе вместе с оползнями и обвалившимися ветками. Что бы там ни было — пришёл сюда Пак, принесённый стихией, или собственной невезучестью — он сделал ради успешных поисков Сону всё, что мог. Стал для него чудом. Сонхун всё так же выглядит нереальным, каким-то оторванным от земли. Точёный подбородок, втянувшиеся сами от истощения щёки, всё те же непревзойденные родинки — их на лице намного больше, чем у кого-либо другого. Но их расположение настолько правильно и ощущается таким нужным, что Ким просто не в состоянии представить старшего без них. В такую промозглую погоду на Сонхуне только футболка с коротким рукавом и грязные джинсы. Где он уже успел изваляться в земле?.. Сону не хочется даже представлять, что произошло со старшим, а главное — почему, но он просто обязан спросить об этом потом. Ким, пусть и никогда не идёт на конфликт первым, способен начать настоящую войну и до победного сражаться за тех, кто ему дорог. За любимых людей не страшно и жизнь отдать — а потому того, кто довёл его хёна до подобного состояния, Сону планирует довести до ещё более плачевного. Его волнуют ещё и раны у Пака на руках — небольшие царапины, которые он скорее всего получил по неосторожности и вряд ли нанёс себе сам. Он что… Падал? И этот крайне измученный вид… Не говорит ни о чём хорошем. Сону при одном взгляде на старшего хочется завыть в голос и плакать дождём так, чтобы тот, что и без того льёт весь день — вообще превратился в цунами. Кажется, что ещё несколько секунд, и Пак рухнет без сил, не способный удержаться на собственных ногах. Он всё глядит прямо перед собой — на Сону, из-за спины которого растекается свечение, и пусть это оправдано фарами автобуса — подобное выглядит даже отчего-то смешно. Что-то настолько святое, неприкасаемое, дорогое, что Сонхун почти потерял… Сейчас ему мерещится, да? Это ведь всё просто сон, и повезти так, чтобы нашли друг друга, им просто не могло, правильно? Сону довольно близко, вот — сделай шаг, протяни руку и дотянись же, наконец, до него сам. Но они оба стоят на месте, словно время взяло и… Замерло. Обеспокоенность на лице младшего не смоешь никаким ливнем, а вот из Сонхуна как будто уже вышел весь дух: как когда людям, что стоят у порога смерти в пустыне, мерещится оазис, так и глаза Пака придумывают Сону, стоящего прямо сейчас здесь, на Намсане… Он не мог оказаться здесь. И это осознание, приходя вслед за мгновенным облегчением, бьёт по ногам, словно битой по обратной стороне коленей. Больно. Мысль о том, что всё придумано, лишает возможности вернуть себе контроль над собственным телом. Ноги всё же подкашиваются от реалистичных ощущений удара от самой действительности, и Пак медленно оседает на мокрый асфальт, не обращая ни на что внимания. — Боже… Существует ли справедливость, раз ты до сих пор жив? — женщина начинает креститься и шептать себе же под нос молитву, как будто видит нечто поистине пугающее, не от мира сего. — Пожалуйста… Всего один вопрос, — не может так просто сдаться Сонхун. — Убирайся из этого дома. Здесь тебе всегда… Не рады, — женщина сдерживается из последних сил, но видно, что уже подобралась к пределу. — Сону… Приходил к вам? Зря Сонхун туда пошёл. Зря он задал этот вопрос. В конце концов, ничего хуже, чем спросить у женщины, потерявшей ребёнка, т а к о е: как дела у вашего мёртвого сына? Он заходил к вам? Навещал? Он вспомнил вас? Сонхун не хотел, чтобы всё сложилось так. Он не такое подразумевал, когда задавал все эти вопросы. Но сейчас, подумав об этом ставшим нормальным диалоге снова, почти сбитый автобусом, почесавший рёбрами лестницу, под дождём и в полуобморочном состоянии, понял, как это звучало. Пак бы сам себя за подобное ударил. Сону туда точно не приходил… Счастья на лице женщины не было вот уже пятнадцать лет и нет до сих пор. Может быть, её ответ был отрицательным не потому, что оживший ребёнок так и не пришёл домой, а потому, что… Сону, на самом деле, действительно нет? Может быть, Сонхун младшего выдумал сам — не только то, что он сейчас стоит перед ним, но и само удачное воскрешение. А что, если всё осталось, как прежде — может, на самом же деле ничего не изменилось и в той реальности, которая не придумана больным воображением Пака, Сону осталсяЭто и есть Бог.
А Сону не хочет, чтобы он себя ненавидел. — Поехали домой… — Я уже и так дома, хён, — остаётся полностью честен с самим собой и старшим мальчик. — Мы же ещё не на месте, — не до конца понимает его Сонхун, а Сону в то время мечтает, чтобы Пак не открывал глаза; потому что не хочет от него отдаляться. — Знаю. Но дом — это не место.