Верните мне утерянные части пазла — искал я их везде, но, не найдя, подумал: так и надо. Казалось бы, пустяк. Но не хватает ровно половины. И можно было б так.
верните — верните — верните
***
Ровно тридцать снимков. Джейку не хватало всего два для полной коллекции: и от момента, когда он мог почувствовать себя на полпути к победе — всё пошло прахом. — Где же они… — шепчет австралиец себе под нос, копошась в бумагах, которые спрятал в газетных свертках возле мусорного ведра; там бы никто не стал искать то, что не имел права находить. — Где… Полиция вышла на шатена раньше, чем он успел что-либо предпринять. След, тянущийся за Шимом, был найден в кратчайшие сроки, причём до сих пор неясно до конца, что послужило этому причиной. Кто стал информатором? Кто поступил так по отношению к хитрецу, который никогда не мог действовать в открытую? Всего неделя дополнительного времени — нужные кадры были бы высланы на адрес одного из капитанов. И тогда-то Джэюну удалось убедить полицию в том, что он — союзник, а не мишень. Однако его опередили. — Айщ, — он складывает руки перед извороченными газетами, сидя возле шкафа под раковиной. Сейчас же он в таком положении, что вернуться в больницу не сможет — открывшие на него охоту, полицейские наверняка затаились в местах возможного появления Шима. Сюда, в свою старую съемную квартиру, медбрат тоже попал еле-еле. С проливным дождём скитался под мостами несколько дней, снова и снова наблюдая за своим домом издалека, чтобы подгадать момент, когда можно будет зайти туда через ту же лазейку, через которую вылез, сбежав от обыска и ареста. Обратно, как и в прошлый раз, привела вентиляция, а полицейских в ближайшей зоне досягаемости пока не видать. Нужно срочно найти фото, иначе так и придётся прятаться всю жизнь, рискуя угодить за решётку, как «непризнанный герой». Он пришёл сюда с таким трудом, но. Здесь ничего нет. Целый неприметный конверт, отлично сливающийся с макулатурой, было нелегко найти даже самому спрятавшему — чего уж говорить о полиции. Так и было задумано: Джейк не просто так унёс всё из больницы, на всякий случай припрятав дома перед приходом Чонвона. В самый подходящий день он бы обнародовал всю информацию, которую собирал долгие полтора года. Но какой-то подонок перемешал все карты. Ленты, которыми огорожен вход в квартиру, блестят в свете луны — все занавески внутри подняты. Раскиданные вещи остались по своим местам, включая сервант, который перетащили и перерыли полицейские. Вокруг одни разбросанные личные вещи. Но они, похоже, и правда ничего не нашли, раз с Джэюна не сняли обвинения. Значит, фото точно должны быть где-то в квартире. Осталось только их найти — забрать с собой и отправить, и тогда у него будет шанс спастись самому, доделать начатое до конца. Джэюн поднимается с места и волочит своё изнеможённое тело в ванную — попытать удачу в поиске. Вдруг под градусом он перепрятал фото и забыл это запомнить? — Кто же сдал позиции? — всё думает он, продолжая переворачивать содержимое кухонного островка. — Прикрытие было идеальным, медицинский диплом настоящим, работа в госпитале тоже... Просто так что-то заподозрить они не могли. Шим прикидывает в голове пару вариантов, но довольно быстро их отметает. У него не было союзников, которые могли бы играть на два фронта — в принципе, их не было вообще. Предназначенный лишь самому себе, австралиец идеально следовал плану. Там не было прорех. Что же поспособствовало?.. — Блядство, — ругается уже более откровенно Джэюн, откидывая полотенце в сторону. Вместо фотографий его встречает только несколько помятых купюр в тысячу вон, которые однажды постирал вместе с джинсами. Ладно, тридцать фото — это идеал, к которому стремился, чтобы полиция не смогла обвинить в фотошопе или отговориться фразой «случайное совпадение». Чем больше снимков с места проведения сделок, тем лучше — но теперь бы найти хоть одну. Это лучше, чем ничего. Собрать компромат на ёкая и выслать доказательство каждого из его преступлений, каждого участия в сделках мафии, и наконец-то открыть миру глаза на то, что этот человек не является уважаемым бизнесменом — единственный реальный путь для Джэюна. Если бы можно было пролить правду на его поступки — почти все тузы оказались бы в рукаве. Потому через него лежала дорога к самому сердцу преступного конгломерата в Сеуле. Джэюн сдерживается, чтобы не пнуть ногой стойку с грязным бельём, и следует обратно — на кухню. Его промокшая толстовка неприятно липнет к телу. Надо бы поторопиться, ибо неясно, как скоро полиции навевается сюда в следующий раз. В конце концов, названный «ёкаем» или «белой вороной» — попавший на прицел — он правая рука Пак Хёнджина, главаря самого крупного японско-корейского клана. И понятное дело, что за очисткой его репутации босс будет следить максимально хорошо. Харизматичного молодого человека, в котором мало кому удастся с первого раза разглядеть мафиози, посылают на операции с людьми, которые часто не имеют отношения к криминалу, или напротив — к тем, кто играет за другую команду самыми грязными методами. Официально ёкай полноценный, успешный член общества, и в документации не имеет помарок: в юности жил в Корее, потом вернулся и поступил в вышку на родине в Японии, получил отличное образование, свободно знает несколько языков, имеет свой бизнес на каннамском Сочогу. Придраться не к чему. Представитель «чистой» элиты, которым прикрывается нечисть — он и сам своего рода волк под овечьей шкурой. Вот только этот японец — одна из слабостей Хёнджина в такой же чудовищной мере, в которой его сильная сторона. Ёкай, настоящее имя которого Нишимура Рики — это главная основа в карточном домике, и если её убрать… Вся их стройная система падёт, фишки домино рухнут одна за другой; даже если не до конца, бывший удобным для них мир познает серьёзных повреждений. На смену им придут новые, ведь примерно как «свято место пусто не бывает», эпицентр греха со всеми его котлами тоже всегда будет полон молодых талантов: но Джэюну совершенно всё равно на тех, кто придёт на смену настоящего зла потом. Главное наказать действующую ныне верхушку — свергнуть их с кровавого пьедестала. Ложь о происхождении ёкая, Нишимуры — до сих пор была отличной маскировкой для ведения «законного» и «официального» бизнеса. Однако брешь в виде подобного обмана — доказательство того, что порядочный человек на деле просто талантливый наёмник — создаст намного более серьёзную трещину в системе. Об этом в курсе коллеги, люди, подписывающие контракты, может даже сама полиция, но прямых доказательств, что могут подставить Нишимуру и его босса, нет ни у кого. Всё должно дойти до СМИ, а там глядишь, и правительство возьмётся за ум под прессингом общества. И чтобы не смогли замять — требуется раздуть как можно больший скандал. «Приближённый к президенту мафиози — так значит, и сам президент тоже?..» — примерно на такие заголовки рассчитывает Джэюн. Люди буду думать об этом постоянно, и в таком случае — быть настоящему хаосу. Откупиться, чтобы заткнуть несколько ртов, возможно, однако они не смогут заставить замолчать всё население страны. Джэюн знает, что Ники хорошо играет уважаемого сонбэ — он чуть старше самого Шима — с самоотдачей заботится о младших, но. Он страшный человек, который убивает себе подобных. На первом году своей службы у Пак Хёнджина, как знает Джэюн по рассказам коллег — Ники задушил кого-то голыми руками. А ёкаем его прозвали за силу, которая проявлялась не так в нажатии сцепленных на чужой шее рук, как в моральной стойкости и выносливости. Подобная потусторонней мощь — сделала ему имя, вырвав существующее из японской мифологии. Обозначающее «духа», оно лишний раз доказало, что Нишимуру сложно называть человеком. Надо быть безумцем, чтобы пытаться вступить с ним в открытый конфликт — именно поэтому австралиец хотел разрушить его слитой информацией — надо ударить исподтишка и тут же исчезнуть. Джэюн приходит на кухню снова, чтобы перерыть шкафы, но кое-что здесь внезапно привлекает его внимание. Что-то изменилось. И это не даёт покоя. Предчувствие подсказывает Джэюну — с секунды на секунду он будет не в порядке. Взгляд цепляется за сигнальные знаки в виде предметов, и наконец останавливается на стойке с ножами. Понять, что там не хватает ровно одного — среднего размера — Шиму приходится напоследок, когда он уже чувствует, с какой мощью его тело сдвигается с места. Спина почти трещит, врезаясь в стену, а всё ещё влажные волосы рассыпаются по лицу, вырванные из слетевшего капюшона. Лезвие того самого недостававшего в стойке ножа всё-таки находится, занимая своё место прямо у австралийца на шее. Он успел сделать ровно один вдох — дальше при таком нажиме нет возможности даже сглотнуть ужас. — Это ищешь? — интересуется ровный мужской голос, обладатель которого крутит в свободной руке конверт — судя по всему, с такими необходимыми Джэюну фото, а затем отбрасывает в сторону, на этот раз намертво зажимая шатена обеими руками. Джэюн пытается держать голову как можно выше и ровно вдыхать в нос — но получается слишком громко и напряжённо. Появившемуся из пустой темноты, как полтергейсту при сонном параличе, приходится приложить чуть больше контроля, надавив на горло Джейка сильнее, но при этом его не перерезать. От сильного сжатия на глотке, Джэюн давит в себе секундный рвотный рефлекс — щеки надуваются, заставив живот дёрнуться в попытке очиститься. Но он сдерживается, наглухо жмурясь и сцепляя зубы. Дыхание учащается, заставляя голову кружиться. Жутко унизительно быть прижатым к стене, как какому-то слизняку, но глаза, что ни на секунду не сводятся с глаз самой смерти — отныне готовы к какому угодно продолжению. Такие, как он, способны на любые методы. Джэюн, казалось бы, покорно ждёт дальнейших действий. Перед ним всё-таки старший коллега — самый уважаемый человек после главаря. Нишимура Рики стоит прямо перед ним. — Думал, что я ничего не знаю? — глядит он на младшего, как на жалкое создание, не заслуживающее жить, и прижимает руку чуть сильнее. — Мне про тебя всё рассказали. — Кто? — едва ли выдавливает из себя звуки австралиец, а голос скрипит от недостатка выходящего кислорода. — Умение анализировать, — говорит с небольшими паузами брюнет, — и наблюдательность. Говоря, что Вселенная всё возвращает — никто не ошибся. Вселенная и правда пытается оставаться в меру справедливой и расписывать события по счетам, а в случае Ники она внезапно вернула не только его давно потерянную любовь — вместе с ней ещё и добро. Добро в виде пистолета, который когда-то подарил своему младшему коллеге в нелегкий период. — Думал, что пистолет, который я отдал тебе два года назад — можно встретить на каждом шагу? Знал бы ты, каково было мое удивление, когда филиппинскую марку, которой на земле есть всего две копии — мои люди обнаружили в горном лесу. В тот день они говорили, что на высоте были слышны шорохи, и их не покидало ощущение, как будто за ними кто-то следит. Совпадение ли то, что кое-кого в тот день не было на работе, а одна из таких марок принадлежит тебе, Джэюн-а? Джэюн молча слушает, шумно дыша с трудом сквозь прочно сцепленные зубы, виднеющееся из-за приоткрытых губ. Вырваться кажется невозможным, когда ёкай прижимает к шее ещё и своё предплечье. — Не люди, а знаки. Знаков было слишком много. Думал, я не догадаюсь? На каждом снимке Нишимура смотрит в сторону, но есть несколько кадров, где он ловит объектив, точно стрелу, попадающую в десятку. Казалось, что это всего лишь вопрос ракурса, потому что после нескольких таких слежек никто не переворачивал Джэюна вниз головой, устраивая пытки. Но… Должно быть, уже в тот момент ёкай понял, что информаторы охотятся не на целый картель — на него одного. Оставалось только узнать, кто именно имел подобную наглость. — Я чувствовал, что крыса где-то рядом, — говорит ровно, но этот голос запускает иголки под кожу, заставляя содрогаться, — и откидывал подозрения даже тогда, когда интуиция подсказывала: это ты. Тот идиот, который пилит ветку, на которой сидит. Нишимура не срывается, не повышает голоса — он продолжает подтверждать, что его умение держать марку свалилось не с потолка. Изысканность, которой сквозит каждое его движение, показывает: почему же на роль «отстраненной, но по ледниковому красивой обложки» выбрали именно его. Казалось бы, бывшего рядовым наёмника, который приглянулся Хёнджину больше всех остальных. На самом деле, таким можно только родиться. Даже будучи смертоносными — все его движения и взгляды завораживают. Он всегда был и остаётся уважаемым противником. Даже для Джэюна, который не ищет славы в победе над кем-то. Он всего лишь пытается следовать своим интересам — но уже сейчас японец со своей чуть высокомерной и непоколебимой уверенностью выступает противником, которого не удастся осилить. Если бы не Ким Сону, что случайно обнаружил пистолет в горном лесу и попросил что-то с ним решить — Ники не смог бы быть полностью уверен в том, что занозой всему стал Джейк. Но оружие принадлежало ему — вмятина на держале, оставшаяся после общей перестрелки, уверяла в этом. У страха глаза велики, но когда видишь перед собой что-то поистине не святое и не человеческое — о чем ещё остаётся думать? Какие есть варианты из оставшихся? Красота, данная самим... Джэюн готов поклясться, что прямо сейчас так крепко его шею сжимает не людская крупная ладонь — чёрная прыть с длиннющими когтями. Но всё это — додумки обезумевшего разума. Ёкай Нишимура — обычный смертный, однажды убивший в себе человека. Интересно, он когда-нибудь кому-нибудь продавал свою душу? Полная решительности ухмылка — он успешно поймал вора за руку прямо на месте, куда тот вернулся, чтобы собрать результаты своих преступлений. — Теперь я точно знаю, что это ты. Азарт и власть ненормального размаха, что умещают его глаза… Всё это обезоруживает окончательно, заставляя поверить в собственный проигрыш ещё перед началом боя. Нишимура всегда был таким — ему чуждо сострадание, тепло, жалость и понимание. Он побеждает врага перед тем, как его заколоть, а потому не способен понять, что движет Джэюном — ему точно не знать, что это такое: положить всю свою жизнь на защиту семьи. Может они и совершают похожие грехи, но точка отсчёта у Шима совершенно другая; отличаются причины, по которым он выбрал жить такой вот реальностью. Это даже смешно: как Ники может понять рычаги, которые движут австралийцем, если семьи, как и близких людей, у Ники наверняка нет? Он — монстр. И данное ему имя отлично описывает его суть. — Я не собираюсь тебя убивать прямо здесь, — зачем-то уточняет Нишимура, — потому что для предателей вроде тебя это слишком лёгкое и мягкое наказание. Тебе следует прийти к боссу, который нормально к тебе отнёсся с самого начала — самостоятельно. Десять пальцев на твоих руках, — забавляется брюнет, обжигая темнотой своего взгляда, что на мгновение переметнулся осмотреть ещё целые конечности Шима, а затем снова наладил с ним зрительный контакт, — слишком много. Теперь-то становится понятно, кто сообщил полиции. Это был Ники. — Я отправил нескольким подразделениям подробную информацию о тебе, потому будет неправильно позволить тебе так свободно уйти. Либо возвращаешься отвечать за свои поступки к нам, как подобает провинившимся, либо отправляешься гнить в тюрьме и отвечаешь опять же — перед нашими людьми, но уже за решёткой. А уж там стукачей не жалуют так же, как насильников. Рики разослал записи с камер под видом анонима: на одной было видно покушение на Пак Чонсона. А на второй вылазку за день до операции на мосту Мапо. На самой операции Джэюна на мосту не было(зато, как выяснилось позже, вместо запланированной встречи там вдруг оказался сам Ники), но вместе с ёкаем и его людьми они весь день проходили по близким к банку местам, чтобы прострелить или просто открутить камеры, записи с которых не смогли бы изъять при их наличии. На одном из таких видео среди наёмников отлично видно Шима — как он выстреливает в объектив. Получается, что на него сваливается уже целых две серьёзных статьи: покушение на полицейского и учатие в крупном ограблении с перестрелкой. — Ты даже опустился до того уровня, чтобы прикончить копа, — удивляется Ники, но эмоции на его лице виднеются очень скудно: Джэюна приветствует вечно каменное выражение, а в этот раз из изменений только поднятые вверх брови, — чтобы подставить меня. Все верят в то, что ты, дорогой Джэюн, просто растерялся, и из-за этого вытащил нож. По ошибке, да? Но я то знаю, что всё было продумано: заставить его умереть, чтобы подставить меня. На убийство полицейского ведь никто бы не закрыл глаза. Интересно, он вообще умеет улыбаться искренне, а не поддельно? Или же по-настоящему он может только скалиться? — Зря ты показал мне свои зубы, — разочарованно тянет Ники, — когда и так было очевидным то, что ты не из хрупкого десятка. Разумеется, что сама полиция никогда бы не нашла сохранившиеся (до момента полного отключения) на камерах записи — коллеги Джэюна перекупили некоторые ролики и скрыли от чужих глаз, только вот Ники был очень конкретен в своих методах мести. Всё вскрыл, как коробку Пандоры, и пошёл на опережение — сам слил Джэюна прежде, чем первый успел слить его. Что ж, он бесспорно умён и проницателен. — Я хочу привести тебя к боссу, — ставит в известность наёмник, но то, о чём он говорит — для Джэюна хуже смерти, — но прежде, чем я это сделаю… Ты можешь сказать мне одно? — шипит японец, кажется, чуть мажа лезвие в красный после лёгкого проникновения под чужую кожу. Джэюн скалится и дрожит, но не от страха — терпит боль и перечисляет в голове возможные варианты, которые помогут выбраться отсюда живым и довести начатое до конца. — Почему? — спрашивает Ники, не разрывая зрительного контакта ни на секунду. «Мы же нормально к тебе относились» Когда Джэюн только пришёл в эти места, он попал на обучение к одному сонбэ, и Ники оставался поблизости, как старший и ответственный. Однажды, во время задания с перестрелкой — пистолет австралийца оказался неисправным. В те времена новобранцев в клане было много, и большинство из тех, кто отправился на задание, не успев как следует выслужиться — использовали, как пушечное мясо. При серьезной опасности никто не рисковал, пытаясь их поберечь, как сделали бы это в попытке сохранить жизнь стратегических игроков; каждый был сам за себя. Вот и Шим тогда ещё не успел стать тем, кого было бы жалко потерять. И в момент, когда Джэюна, который даже не был ранен, (но из-за неисправности своего пистолета остался без оружия), никто не собирался спасать — появился он. Появился Нишимура Рики и отдал свой пистолет. У них не было близких отношений, ибо таковых Джэюн не строил ни с кем. Ёкая уважали и боялись, потому что он был слишком высоко, но какое-то время жизни Шим был благодарен за спасение. Благодарен, но признать — это одно, а поставленные перед собой задачи никто не отменял. Не было другой возможности разрушить строй, не зацепив японца. Обогнуть его не получилось бы даже при большом желании. Так что его тёмные стороны — сами собой, но ничего личного. Не считая того, что мрачными делами от него несло за версту, сам брюнет не сделал Джейку ничего плохого; всего-то оказался стоять на пути к получению желаемого, а всё стоящее перед собой австралийцу нужно было снести, как забор. Сдвинув Нишимуру, Шим смог бы открыть себе обзор на другого человека — свою истинную цель. Поэтому на вопрос японца «почему» Джейк не сможет ответить очень ново: — Не из-за вас, и не из-за меня, — едва соединяет звуки в слоги Шим, когда Ники чуть ослабляет давление, и оставляет побольше пространства для обьяснения, — но если скажу, вам этого не понять. Эти слова как будто порождают ещё больше вопросов — что-то спавшее внутри Ники поднимает голову, раззадоривая неподвижные механизмы. Ему на всё плевать, брюнет всего лишь выполняет свою работу, вот только... Какая такая причина есть у Шима? Неужели ему действительно хочется о ней услышать? Любопытство бывает губительно. И Джэюн этим пространством пользуется. Рывком, вцепившейся пальцами за предплечье, Джэюн берет ситуацию в свои руки, сыграв на заминке. И, не растерявшись, выкручивает запястье, что держало лезвие — нож летит в противоположную от японца сторону. Пусть Шиму пообещали, что не убьют — в этих местах, в мире преступности смерть оказывается гораздо лучше, чем то, что может его ждать, когда он вернётся к выше стоящим в роли предателя. Шим много тренировался на протяжении этих лет — как и Ники, его обучали профессионалы. А потому возможность сравнять силы просматривается, пусть не в полную меру — у ёкая больше преимущества в любом бою, включая рукопашный. У него больше опыта, жестокости, сосредоточенной в жиме пальцев, напоминающих копья. К тому же, он выше; всё равно не намного крепче. Физические данные примерно похожи — не практические. Нужно оценивать своего противника правильно, прежде чем нападать, только вот у австралийца нет времени для оценки. Он и без неё отлично знает, что выбраться из этой передряги, не запачкав руки в крови — почти невозможно; в целом они не равны. Но с этим осознанием Джейк буквально идёт ва-банк — валится вперёд, падая на пол вместе с наёмником. Темнее чёрного — ту гниль, которая исходит изнутри и сквозит даже сквозь его поры, Шим может ощутить собственным телом. Так работает инстинкт самосохранения — от таких, как Ники, надо бежать как можно дальше, а если не получается — нападать первее. В итоге японец всё-таки падает вместе с ним, и вдвоём перекатываясь сцепленным клубком, они не позволяют друг другу расцепиться и подняться. Рука Джейка тянется к кухонному островку, и успевает зацепиться за скатерть, прежде чем Нишимура сжимает пальцы на шее или дотягивается до других слабых зон — всё, стоявшее на поверхности, падает вниз. Шим с силой дёргает до конца — вазу, поднос, стаканы, подставки. Пытаясь отползти, выиграв время, Джэюн ударяется об низкий комод плечом, но вовремя успевает дотянуться до стойки с ножами, переворачивая ещё и её. Хватается за тот, что успевает нащупать первым — самый маленький — да плевать. Лезвие со скоростью звука проходится по скуле — не задевает сильнее положенного, но кровь проступает. Однако японец поспешно забывает об этом — обычной царапиной больше, точно такой же меньше, а у Ники нет необходимости защищать своё потрясающее лицо; всё равно ему уже не выйти с ним в свет. Шим из последних сил поднимается на ноги, выставляя оружие перед собой. Пусть только попробует подойти — и австралиец забудет о том, что не хотел его ранить. — Послушайте, — пытается он заговорить прежде, чем Ники, поправивший лезущие в глаза пряди, пойдет на него в атаку снова, — вы не поймёте, каково это, когда топишь других лишь для того, чтобы защитить своих близких. Ники не поднимет руки в воздух, не пятится и не подаёт вида, что хоть немного опасается человека с ножом. Ровно. Потому что ему ровно: в мире есть вещи похуже кухонных ножей. А человеческое тело настолько хрупкое, что его можно сломать без помощи особых предметов. Хотя стоит сказать Нишимуре спасибо за то, что даёт Джейку возможность высказаться, когда уже давно мог обезоружить. — Я не удивлюсь, если до конца жизни вы останетесь преданы клану, — продолжая крепко держать нож, твердит Джэюн, — но такое не про меня. Изначально… Я изначально не был ему предан, — несколько заикается от выхода на такие откровенности Шим, — а пришёл, потому что у меня были свои причины. — Неважно, какие у тебя причины, если от этого страдают другие, — пытается объяснить Ники, — я спросил только потому, что до конца не верилось. С таким трудом попасть к Хёнджину, чтобы потом просто преда… — Если бы у меня ничего не было, — надрывно выдыхает Шим, на секунду мешкая перед тем, как сказать прямо, — как у вас, я бы был предан. Джейк делает шаг назад, но бежать, как и думал, ему некуда. И всё равно сдаваться нельзя. Он без того зашёл так далеко, что проще уже добить этот сумасшедший марафон, на каждом шагу которого валяются трупы. За спиной остаётся много того, что уже было пожертвовано; невосполнимых затрат не вернуть, на то они и невосполнимые. Ники проявляет чудеса терпения и позволяет Джейку закончить говорить. Его, Джэюна, станут пытать. Сутками, неделями. Многое на этом фоне покажется намного легче и комфортнее, а потому согласиться и поддаться Нишимуре он просто не может. Ники не ненавидел его, раз отказался убивать, но его злость объяснима. Нишимура эмоционально холоден и расчётлив — а потому даже прощать, давая «шанс», не станет просто так. А если и решится — этим шансом окажется лишь возможность получившего побольнее сломать себе шею, идти ко дну как можно мучительнее. На все рассказы младшего и уже бывшего коллеги Нишимура молча хмурится. — Я не хочу причинять вред, но вы меня вынуждаете, — последний раз просит японца отступить Шим. — Да ну. Голоса тонут в ночи, просачивающейся из открытого окна — свет они включить не смогут. Но он и не нужен. Умный пёс не станет кусать руку, которая его кормит, вот и младшие по званию никогда не позволят себе атаковать сонбэ первыми. Этому золотому правилу всегда учили на тренировках — проявляй уважение даже в тех ситуациях, где играют без правил. Жаль, что Джейку больше ничего не остаётся. Что-то внутри Шима перерождается, заставив отмирать любые сомнения. Он сжимает нож до побеления в костяшках, опустив голову. А когда поднимает — смотрит уже по-другому — исподлобья. Японец уворачивается, минуя лезвие, когда то пролетает в сантиметрах от его лица, на этот раз не щеки — переносицы. Он даже слышит этот свист — как что-то острое рассекает воздух, когда должно было сделать то же самое с его кожей. Джэюна заносит и он врезается в угол, но так же быстро отражает атаку — оружие в руках удержать получается чудом, а равновесие сохранить почти не удаётся. С силой каждого нового замаха и попытки увернуться от ответного удара — Джэюн с трудом сдерживается, чтобы не рассыпаться самому. Но нужно собраться. Сделать это ради… Нишимура краем рукава стирает проступившую на разбитой губе сукровицу. А затем перекидывает Шима через себя, согнув спину, а сам Джейк успевает разве что сгруппироваться, ничего себе не сломав; боль в хребете после удара об твёрдую поверхность всё равно дикая, но сравнительно терпимая. Японец нависает сверху, пытаясь вырвать нож, как в тот же момент Шим ударяет ногами ему в грудь. Двое друг друга покалечат раньше, чем здесь что-то закончится. Ники невозможно пересилить — и предсказуемый финал этого сопротивления — лишь вопрос времени, но. Он точно такой же смертный. И Джэюну, должно быть, помогают высшие силы, раз всё происходит именно так. Волосы цвета вороньего крыла разлетаются в воздухе перед тем, как рассыпаться по поверхности стола, когда японец не без посторонней помощи резко устремляется вниз, прижатый к нему, а мелкие предметы слетают с куска ткани окончательно. Лезвие отдаёт блеск точно у его глотки, и теперь-то Джэюн понимает — ему наконец удалось поменяться с искусным наёмником местами. Длинная, тонкая, вся в родинках — придётся перерезать. Ники тяжело дышит, когда ощущает, как смерть держит его у себя на прицеле. Приоткрывает рот, пытаясь перевести дыхание, и этот мазутный на его молочной коже выглядит просто невероятно. Сквозь густую тёмную чёлку, упавшую на глаза — ярче лезвия сияет то самое запредельное. И Джэюн не уверен, что всё закончится так, как он себе представляет: даже будучи в столь уязвимом положении, Нишимура выглядит, как тот — кто всё равно победит. — Я просил вас отпустить меня, но теперь придётся покончить с этим, — предупреждает австралиец. Они сцепляются в зрительном контакте, перед тем, как Джейку придётся со всем покончить. Может, если бы Ники не хотел жить, он бы позволил судьбе просто взять своё — сам бы уговаривал Бога позволить ему проснуться с перерезанным горлом. Однако. Нишимура в ответ глядит вполне читаемым взглядом, но в нем умещено слишком много. Излишне сдержанный и собранный как для такой ситуации, словно ничто не сможет выбить его из колеи. Медленно поднимающиеся вверх и от того не вписывающиеся в сложившуюся картину, его уголки губ сбивают с толку окончательно, а дергающиеся от надменного смеха грудь и кадык доказывают: Джейку повезло ненадолго. Ники умеет сдаваться, но. «Ты действительно считаешь, что сможешь меня одолеть?» В повторяющемся сценарии отдавать своё кому-то другому он и без того прожил долго — не меньше одной юности. Став же взрослым, не примет для себя прежней реальности — пора изменить роли. «Может, в другой день и при других обстоятельствах я бы сдался, согласившись на смерть от чьей-то руки» Между их глазами расходится электрический разряд, и становится понятно — что бы ни случилось, оба будут драться до конца. Жаль, что силы не равны. «И был бы даже благодарен тому, что ты вот легко покончил с моими страданиями, освободив» — Ну же, — улыбается, приподнимаясь на локтях, чтобы насадить горло на нож посильнее, Ники, и кровь очерчивает идеально прямые линии ножа, — зарежь меня. Однако всё это, похоже, лишь манипуляция. «Только вот с моментом ты прогадал. В последнее время всё в моей жизни немного переменилось» Их силы были бы равны, останься Ники, как раньше — человеком, которому нечего терять. «Я бы смирился с этим раньше. Но не сейчас» Нишимура — монстр, который теряет последнее слабое место с появлением чего-то, что заставляет его идти дальше и бороться за свою жизнь. Порой, чтобы одолеть чудовище — нужно ему уподобиться; точно так же может поступить и оно само, переняв что-то у героя. Как раз у Ники получилось сыграть по правилам. «Пока я знаю, что где-то в мире меня ждёт он — никто не сможет стереть меня с лица Земли». Однако Джэюн, никогда не бывший чем-то мрачным — вряд ли способен стать хоть немного приближенным к тёмному оттенку.***
Сону говорил, что есть вещи, о которых ему хотелось бы, чтобы Сонхун не знал. У старшего тоже есть такие, определённо. Но в случае Сону это не совсем вещь — а человек. На улице ещё даже не рассвело. mintchocowoo: господин нишимура, вы спите? А ответ приходит мгновенно. oppakangnam: нет oppakangnam: у тебя что-то случилось? Сону не хотел бы, чтобы из вещей Сонхун-хён знал две: что снится младшему и чем он занимается с помощью нового телефона, купленного на спонсорские деньги. mintchocowoo: да, умираю со скуки в больнице 😅 вы, наверное, заняты и странно с моей стороны просить о чём-то таком, но… С помощью этого телефона Сону ищет проблемы себе на задницу — но что только не сделаешь ради драгоценного опыта? Жаль, что знаниями не пополниться никак, кроме: оступиться нарочно, надавив на вилы посильнее, и с размаху получить граблей по лицу самому. На чужих ошибках не учатся, их просто дружно обсуждают. oppakangnam: адрес тот же? mintchocowoo: да :)) oppakangnam: я почти освободился. закончу с парочкой дел и сразу приеду. взять тебе что-нибудь, мину? mintchocowoo: ничего не надо, спасибо Сону спустя минут пятнадцать уже несётся к лифту, спеша встретить господина Нишимуру в главном холле, вот только механизм, как оказывается, сломан. — Странно, — вздыхает Ким, понимая, что придётся идти по ступенькам, но не дует щёки от обиды. Он резво отталкивает дверь, ведущую к пожарной лестнице, и мячиком прыгает со ступеньки на ступеньку, быстро перебирая ногами. Весь в предвкушении перед долгожданной встречей. Хочется прийти первее и ждать его у больших панорамных стёкол заранее. Нишимура хороший. Благодаря его существованию Сону постепенно начинает осознавать своё — собственные предпочтения в еде, отношение ко многим вещам в мире. Складывается впечатление, что с ним можно поговорить обо всем на свете и быть уверенным в том, что даже самый странный и абсурдный диалог всегда поддержат. К тому же, мужчина помог решить проблему, которая казалась Сону смертельной — до сих пор не знает, куда каннамский красавец дел тот пистолет, но Ники частенько навещает Сону, и не выглядит как тот, кто испытывает какие-то трудности после просьбы подростка. Значит, у него в запасе есть решение для любой проблемы. Разве не здорово? Непонятно, почему, но этому японцу известно о Киме намного больше, чем тот знает о себе сам — может, просто умело угадывает? Во всяком случае, он будто бы обьясняет Сону без слов, кем тот является. Так, например, благодаря своему «каннамскому оппе» Ким узнал, что любит шоколад с мятой, пушистые свитера и пасмурную погоду. И с его помощью собирается узнать о себе ещё больше. Сону был и остаётся мальчиком «в стране лестниц», потому что из-за своей природой рассеянности и мечтательности — Ким всё время витает в облаках — ступеньки ему совсем не друзья. Всегда есть шанс оступиться и полететь кубарём вниз. Как и ожидалось, случается то, что должно было при встрече шатена со своим любимым видом спуска; катиться на пятой точки с горки было бы и то безопаснее. Нога Сону перескакивает через одну из ступенек не очень удачно, лодыжка машет на прощание, и, находясь в полёте, паренек наспех принимает тот факт, что вот-вот себе что-то сломает, неудачно приземлившись, (всё-таки не впервые так), но. Не сильно расстраивается, ибо... Это значит только то, что Сонхуну-хёну снова придётся пыхтеть над его ранами. А значит смотреть и прикасаться. Но что-то становится препятствием к продолжению свободного полёта. Собственный подбородок утыкается в чужое крепкое плечо, инерция играет своё лишь отчасти — тело, удерживающее хрупкого Сону, только слегка покачнулось, но не полетело вниз, устояв. Некто стоит на земле крепко, держа нависшего между собой и шестой ступенькой Кима. Отпускать не собирается. — Куда ты так бежишь? — К тебе, — ответил бы Сону, будь перед ним Сонхун. Но в реальности перед ним оказывается идеальное скульптурное лицо японца, что тоже вполне себе неплохо. — А вы… — растерянно молвит мальчик, разделяя предложения на короткие фразы, потому что боится начать заикаться от неловкости, — как здесь оказались?.. — Лифт не работал, — стоило догадаться, что раз он не работал сверху, то на первом этаже положение не было иным, — хотел подняться поскорее. Сону с удивлением обводит любопытными лисьими глазками небольшую царапину на щеке мужчины, а затем спускается к шее, на которой явно заявляет о себе белая повязка. Где он мог так пораниться? Но побоявшись полезть не в своё дело, Сону стойко возвращает взор на привычное место — глаза в глаза. Нишимура поражается тому, как же сильно плечи Сону, за которые он держался, когда старший нёс его на спине, и которые в детстве казались ему крепкими, способными выдержать вес целого мира — оказываются легко обхвачены и умещены в крупные ладони Ники сейчас, какими маленьким его хён стал по сравнению с выросшим младшим. Сам Ники и правда из гадкого утёнка превратился в прекрасного чёрного лебедя; его от рождения русые волосы тоже оказались выкрашены в цвет смолы, а значит темнее тёмного. Всё в нем так разительно изменилось, но как-то так получилось, что несмотря ни на что… Рядом с Сону Ники остался собой. — Я тоже… Хотел поскорее, — Сону так и не сдвигается с места, оказавшись перед Нишимурой вплотную, сжатым в его руках. Они, почему-то, вселяли уверенность не только в том, что Сону не упадёт и будет в полном порядке, но и в том, что у него будет безоблачное завтра. Странное, необъяснимое ощущение. Надёжность? Наверное, это так называется. Рядом с Сонхуном Сону испытывал что-то похожее только отчасти, но не потому, что хён был ненадежным, а потому, что никогда не показывал эмоций в полной мере. Сонхун всегда молчал о главном. Психологи говорят, что партнёров мы выбираем в зависимости от того, чего не хватало в детстве. Сону, похоже, не хватало либо чего-то из двух, либо того, и другого — качелей во дворе и мороженого. Последнее безумно холодное и может в конечном счёте заставить тебя слечь с температурой, но какое же сладкое и желанное… А качели по идее устраивают веселье, вознося ввысь с такой же силой и скоростью, как тянут назад к траве, вниз. Пак умело собой их заменял, восполняя оба пункта. И Сону не мог предсказать его реакций: он всегда жил в страхе, что старший ускользнёт из его жизни, как золотая рыбка, и прихватит за собой кимовские светлые чувства тоже, осудив каждое из них. Просто же заботиться, как о члене семьи, Хун мог, но ведь это другое… Сону надо было ещё... И пусть это неправильно, кто вообще сказал, что в этом мире есть что-то правильное? Если и говорили, то эти люди, похоже, ошиблись. Время, когда у Сону будут меняться мысли — настанет, но время, когда все эти мысли перестанут сопровождаться Сонхуном — никогда. «А как бы он сделал», «а что бы он подумал», «как бы он отреагировал», «он бы ругался?», «он бы радовался»?.. И всё из этой серии. Поэтому даже сейчас приходится переключаться между ним и Ники — Сонхун просто так разум Сону не оставит; он уже как жильё для старшего. — Я припарковался недалеко отсюда, не хочешь прогуляться где-нибудь? Помогу тебе отдохнуть от больницы. Говоришь же, что здесь скучно. Можно ли представить, что этого же человека сравнивают с потусторонним? С грязным и страшным? Называют его монстром? Можно ли сказать, что кого-то убив, он умудряется только смыть кровь и прийти сюда — получить долгожданное равновесие, испытав нежность при одном взгляде? Разве подобные разительные перемены возможны за столь короткий промежуток времени? Словно его вечно напряженные брови и тяжёлый взгляд вдруг разглаживаются, проясняясь. Стоит только увидеть перед собой эту поступь… Ники приходит сюда, к Сону, чтобы почувствовать, как весь поднятый злой волной песок, сделавший чистую воду мутной — оседает, возвращая в забытую, но родную тишь и гладь. Рядом с Сону, что бы там ни было, расходятся сами облака, и небеса проливают свет в самые темные закоулки в городах души. И... Существует ли такая история в библейских сносках, является ли Сону частью одной из церковных картин — совершенно неважно. Искупавшись в грязи и похоронив себя во льдах вечной зимы — Нишимура может почувствовать, как на месте пепла снова цветёт весна. — Ещё я взял тебе мятный шоколад. — Просил же ничего не брать! Сону улыбается, уже зная, что согласится. А Ники тем временем помогает тому осторожно спуститься. Может, то, что Нишимура позволяет себе — это и правда неправильно. Раньше казалось, что прожить без Сону получится — подумаешь, от привычного тебе уклада откусили только половину, всего-то. Осталась же ещё вторая. Потому Ники много лет, начиная с того рокового 2015, убеждал себя в том, что всё нормально — не стоит пытаться отыскать утерянные кусочки пазла, нужно просто встретить новых людей. Днями и ночами обманывал себя, рассказывая: ничего, можно и так, какой-то проживу. Пока не понял — так действительно можно бы было, вот только что без Сону половины не хватает на целой карте мира. Если не на всей целиком. Наученный опытом и получивший второй шанс — Ники не намерен отступать. Семья Сону в своё время ненавидела его за происхождение и религию родителей, однако Ким же от него не отказался. Сейчас статус, возраст и общественное мнение наверняка пойдут против них снова, но на этот раз пришла очередь японца — уже Ники возьмёт на себя ответственность, и не расцепит рук. — Снова ты водишься с этим грязным оккупантом! — Ники нормальный, не называй его так, — спорит Сону с матерью, но подойти ближе не спешит, когда женщина собирает ящик с парными фотографиями, которые мальчики сделали на память в специальном аппарате. — Я ещё могла как-то прожевать тот факт, что он слоняется где-то поблизости. От соседей, в конце концов, не так легко спрятаться, но ты! Ты специально доводишь меня сейчас, да? Постоянно везде возишься с ним, ещё и появляешься на одних фото. Хочешь, чтобы тебя прокляли погибшие от рук японцев предки? — Мама, успокойся, ты же знаешь, что они не… — И его родители ничуть не лучше. У них имперские замашки, — на повышенных тонах разъясняет озадаченная и крайне разгневанная женщина, и из ее рта, должно быть, даже вылетает слюна. Сону повезло только в том, что сильнее чем на него она злится на самого японского мальчика, друга Сону, а потому шанс получить самому немного уменьшается. — Возомнили себя непонятно кем, приехав жить на нашей земле. А ты после такого нормально себя чувствуешь, когда водишься с их отпрыском?! — никак не донесёт суть сказанного до своего сына она. Но Сону понимает. Понимает, что мама права только для самой себя — он же никогда не примет такие слова о своём Ники. — Послушай, они… — Сону вовремя себя одёргивает, чтобы не признаться, сдав себя и младшего с потрохами, по поводу того, что подолгу задерживался в доме японской семьи — потому что тогда мама устроит скандал не только ему. Он прикусывает губу и сжимает края своей растянутой, по-цыплячьему жёлтой футболки, в кулаки, — нормальные, правда. Я не знаю насчёт старших, но Ники хороший, я готов поклясться тебе абсолютно всем, что… — Не смей так говорить, — выставляет указательный палец вперёд и тыкает Сону точно в солнечное сплетение, от чего тот морщится, пятясь: точечная боль ощущается по-другому, не так, как конкретные развесные удары, — они — буддисты, — по слогам тянет старшая Ким, и Сону нечего на это ответить. — Но разве это важно? — не часто Ким настолько смело ведёт себя перед матерью, но сегодня его вынудили. — Ники, кажется, даже ещё толком не понимает, что такое религия. — Это сейчас он не понимает, — всё-таки бросает в мусорку их общее фото женщина, — а когда вырастет, ты поймёшь, о чём я говорила: они живут по другим законам и их ты почувствуешь на собственной шкуре первым, и ещё вспомнишь мои слова, когда из всех друзей, включая тебя, он выберет свою скромную общину, забыв про какие-либо обещания. Минимализируй общение с ним, сделай это, как хочешь, ты понял меня? Сону, который до сих пор живёт с мыслью о том, что отказываться от того, что делает тебя счастливым — крайняя степень идиотизма — решает не отказываться от Рики. Терпит, пока женщина не закончит, и не может дождаться момента, когда достанет фото из мусорки, чтобы спрятать под семью замками. Пусть люди говорят: ненормально прикипеть к подростку из мира обычных гражданских лиц, не связанных с мафией. И на это Ники будет нечего ответить, кроме «но это же Сону». Однажды Сону никого не послушал, никого из тех, кто говорил ему не водиться с «белой вороной». Вот и Ники на этот раз последует примеру старшего, и пойдёт за ним до конца, заткнув уши, и, как бы ни была тяжела ноша на плечах — не прогнётся под её весом. Люди действительно глупы, раз не желают бороться за то, что им важно. В этом мире осталось слишком мало того, чем действительно можно дорожить. В таком случае у жизни, которая привыкла отнимать легче, чем давать — не будет радостных вестей. Каждому времени свой урок, и Ники это уже прошёл — готовый попробовать поступить иначе. Всё равно, кто станет у него на пути — в итоге Ники оставит Сону себе.Верните — верните — верните.