Говорят, что людей приводит друг к другу неизбежность. Та самая штука, которая работает, даже если ты осознанно пытаешься изменить маршрут своей жизни на все сто восемьдесят, лишь бы прийти к другому знаменателю.
Только вот то, что должно случиться — случается. И даже если всему своё, а ты всё равно — не мне… Нам суждено пересечься вновь.
Чтобы всё неотвратимо повторилось.
***
Чонвон топает ногой, как моторчиком, а лифт, в котором он находится, спускается вниз. Большинство присутствовавших здесь выходят на десятом этаже, так что дорога на первый обещает пройти в тишине и покое. Медбрат по этому поводу расслабленно выдыхает и спешит нажать на кнопку закрытия; одному здесь будет покомфортнее. Но в полной тишине о себе напоминает причина, по которой он не может избавиться от напряжения. С одной стороны — слишком большой поток информации, с реальностью которой надо как-то мириться, с другой — отрицание. Потому что с выводом, который идёт из всего, что медбрат обсудил с ассистентом Ли, смириться, как и принять — невозможно. час назад. Надеясь, что увидит что-то хотя бы немного связанное с Джэюном — или же напротив, мечтая, что ничего, играющего против коллеги он там не найдёт — Хисын подходит поближе к телевизору, и нажимает на кнопку включения. Новостной канал приветствует его привычным ведущими и обычной заставкой, без каких-либо пометок в виде «breaking news», но ему стоит немного подождать, позалипав в коробку. Вдруг австралийца всё-таки покажут? — «Говорят, что эта зима станет самой тёплой в истории не только корейского полуострова, но и близлежащих земель», — вещает диктор в прямом эфире. Но показывают пока только какие-то погодные приколы. — «Снега, согласно прогнозам шокированных синоптиков», — продолжает девушка, читая с бегущей строки, и выглядит так, как будто сама получила эту информацию только что и видит впервые, — «мы не сможем застать на протяжении как минимум полугода, а температура будет сохраняться в состоянии не ниже плюс двадцати двух градусов и всячески подниматься. Сильные дожди тоже стали побочным эффектом, и никто не знает, когда они прекратятся наверняка. Власти контролируют уровень реки Хан, откачивая воду, однако мосты продолжают перекрываться из-за количества подступающих тонн дождевых масс. Канализации полностью затоплены, из-за чего живших там грызунов и насекомых всё чаще можно встретить прямо на проспектах. Город пока ещё открыт для въезда и выезда, оставайтесь с нами, чтобы быть в безопасности и следить за дальнейшими распоряжениями властей. Старайтесь как можно меньше передвигаться по улице, остерегайтесь упавших столбов под напряжением и по возможности оставайтесь дома». — Ты что, края попутала? — Чонвон же на фоне всего этого морщит лицо, резко отмахиваясь от оборзевшей мухи, что внезапно его атаковала. И зачем-то начинает за ней гоняться. А потом бежит поменять переполненную липучку от насекомых — на ней уже родилась и успела развиться новая цивилизация — что ассистент Ли, увидев внезапный прилив жуков в несезон, приклеил к краю подоконника; и сам из-за подобного «удачного расположения» в итоге несколько раз в неё угодил, гений. Сам же Хисын не отвлекается от новостей. — «Есть вероятность того, что сезоны поменяются местами, и настоящие заморозки пожалуют уже летом. В Австралии и других дальних регионах в настоящий момент стоит непривычный для того климата и времени года, зверский холод. Когда на другом континенте должно было быть лето — ни с того ни с сего наступила зима. В Южной Корее же вместо декабря пришёл июнь, посему будьте внимательны и не забывайте защищаться от жуков и прочих вредителей, которые проснулись из-за вернувшегося тепла». — Так вот почему столько насекомых разом появилось в столице, — хмурится Чонвон, — глобальное потепление, или же… Чьё-то сильное желание повлиять на естественный ход событий? Ли переключает каналы, потому что знатно подустал от постоянной болтовни о погоде, которая и так не позволяет забыть о себе ни на секунду, однако и на следующем канале его поджидает западня, связанная с нашумевшей климатической катастрофой. — Но Хисын-хён, — никак не может понять Ян, — причём тут люди к климату? Разве кто-то что-то сделал, чтобы на него повлиять? Наверное, именно потому, что эта катастрофа была создана искусственно, а не сама пришла по душу шокированных людей. Ли молча вздыхает. — На днях стало официально известно, что послужило причиной резкого изменения климата. Закон о «защите прав Земли и природы», который вступит в силу совсем скоро и запретит любую деятельность, способную пойти против законов природы — напрямую связан с сезонным катаклизмом, — подтверждает слова из новостей ассистент. — Что за причина?— не закончив с мухой, всё-таки подходит вплотную к старшему Чонвон и смотрит выискивающе. Хисын со всей известной ему информацией в данный момент интереснее крылатой сучки, а Ян просто обязан знать обо всей чертовщине, что здесь творится. Ибо сам какое-никакое, а всё-таки принимает участие в проекте, который попадает под грядущие ограничения. Ведь по его мнению лучше знать горькую правду (и на полном серьёзе раздумывать, что с ней делать), чем заработать сахарный диабет по вине сладкой лжи. — «Группа учёных будут приговорены к смертной казни, если за полгода не найдут возможность исправить положение», — продолжает глаголеть ведущая, — «так же попадание в тюрьму и, возможно, более жесткое наказание в виде казни грозит любому деятелю науки, который попытается обойти закон». Хисын и Чонвон переглядываются. — Ты знал об этом? — интересуется Ян, подспудно осознавая, чего попытка оставить Сону живым может стоить им всем. — Мм, — не может отрицать ассистент, ведь он — в курсе почти всего, что происходит в сфере их небольшой общины. Сплетни, как правило, среди учёных разносятся мгновенно. — Ученые из соседнего с нами Ёнсана создали уникальный термоядерный реактор, который стал аналогом Солнца на Земле ещё в 2007 году, а не так давно, где-то в конце октября этого года, реактор разогрели до рекордных температур. Инженеры смогли накалить его до 100 миллионов градусов по Цельсию, а это в семь раз больше температуры нашего Солнца. Разогретую плазму удалось удержать на 30 секунд. Но они не остановились: следующей целью были 300 секунд. К сожалению, у них получилось, и... После этого климат дал сбои. — Вот это долбоёбы, — скалится и осуждающе вертит головой Чонвон, не забывая лениво жевать ириски, от которых могут повылетать все пломбы, — от этой затеи изначально не пахло ничем хорошим. Они перестали чувствовать запахи и из-за этого решили за неё взяться? И из-за них нам теперь грозит вот такое? — Сонхун, как бы ни переживал за Сону, не станет подвергать всех такой опасности… Можешь быть спокоен, — обьясняет Ли. — За себя-то спокоен, а как же Сону? — вовремя подмечает Ян. — Или ты хочешь сказать, что перед нами стоит вопрос, похожий на те, которые попали в список «самых сложных в мире»? С теми психологическими примочками? Типа проблемы вагонетки? Хисын же замирает перед телевизором, не в состоянии что-то ответить Чонвону. Вполне возможно такое, что самые пугающие их ожидания вскоре подтвердятся. Насколько он знает, учёные действовали не со зла и даже не по глупости. Изначально ядерный реактор был создан для того, чтобы у людей была возможность обеспечивать целые мегаполисы и маленькие страны в кризисные времена. И это могло бы стать возможным благодаря всего лишь одному такому солнцу. Проект под названием «Пам Тэян» (что значило «полночное солнце» или же «солнце, которое может светить даже во тьме») одобрили только потому, что такой метод был признан самым экологичным, но учёные недооценили рисков, либо же переоценили свои возможности. Это была ошибка, стоившая слишком многого природе и науке впоследствии. — Отвечай, психолог недоделанный. — «Принцип работы», — продолжает вещать женский голос, — «ядерного реактора полностью скопирован у Солнца: аппарат точно так же использует ядерный синтез для получения бесконечной энергии. Отмечается, что преимуществами подобной добычи ресурсов посчитали безграничность по мощности и времени. Однако они…» — Я не знаю, что тебе ответить, — опускает глаза на младшего Ли, — люди даже в вопросе вагонетки выбирали разное. Спасти одного или пятерых — не такой простой вопрос, как кажется. Но мы в любом случае не можем повести на верную гибель самих себя. Мне тоже очень жаль Сону, но… Ты и сам понимаешь. — Ага, — скептически, до конца не осознавая серьезность ситуации, закатывает глаза Янвон, — и как же они планируют его убить, не назвав при всем это действие «убийством»? Ведь существует закон, гласящий, что человек имеет право на жизнь. Как они собрались его обойти? Зарезать его, как поросёнка, перестав приписывать ему сущность и вместе с ней права человека? Чонвон особо не парится по этому поводу (хотя в отдельных моментах о своём стоическом спокойствии подвирает) и смотрит на всё происходящее, включая медленно разваливающуюся на части Землю, как на трагикомедию. Мол — и грустно, и вкусно. Не каждый же день выпадает возможность стать свидетелем поворотного момента в новой ветви развития человечества. Либо же решающего шага перед тем, как свести его к гибели. Но проблемы Земли проблемами Земли, а Ким Сону здесь ни причём. Стоит быть реалистом: сколько всего можно сделать, чтобы уйти от внимательного глаза большого брата? Другие машины, как и саму оживляющую мёртвых «Квигук», скорее всего — уничтожат, это да, но вот Сону, как её результат, должен стать исключением. Разве нет? Он же человек. Как человек может убить человека, не будучи при этом психом и при этом ничего не нарушить? Или же закон закону рознь? Чонвон всё равно полностью уверен, что им удастся стать исключением в этой истории. В конце концов, весь проект, именуемый «Ким Сону» — это одно большое исключение, а потому на него обязательно закроют глаза. Закроют же? А вот климат и вся эта история с учеными, которых ждёт смертная казнь — оптимизма не вселяют. Забавно наблюдать за тем, как ещё вчера бывшая супер секретной и спрятанной под девятью печатями, информация в мгновение становится достоянием общественности. Чего только не сделаешь за деньги — можно даже подставить целую группу несчастных исследователей-разработчиков, которые в один прекрасных день просто банально… Лоханулись. Хотя, если быть совсем уж откровенными, то идея нагреть огромный шар сильнее солнца — изначально была идиотской. Просто… Зачем? А главное на… Кой чёрт? Чонвона резко прошибает током, и он вспоминает тот день, когда сам попал в участок, полный митингующих. Так значит, это началось ещё в конце октября, когда они совсем не ждали прихода крупной беды?.. Так вот, почему те тетушки устроили протест в ноябре, отчего угодили в полицию всей группой. Уже тогда женщины, что по полжизни проработали на земле — почувствовали в ней какие-то изменения первее занятой городской молодёжи. Кстати о том дне и участке... Человек, которого Чонвон тогда подхватил, как какую-то передающуюся по воздуху болезнь — нашёлся именно там. И еще долго мешал несчастному медбрату работать. Ну да, как будто Чонвон последнее время особо усердно работал. Но не будем о веселом (об отдыхе в обеденный перерыв, например) — поговорим о грустном. Например о том, что назойливый коп наконец отстал. Или же этому, всё-таки, стоит порадоваться? — Что значит «усыпить»?! Да я сам их усыплю! — стоило только услышать тихий, едва слышный хисыновский ответ на свой вопрос, как разразилась истерика. Что это у нас тут? Ага. Если Сонхун в своём ежедневном, никогда не смывающемся с водой отчаянии напоминает труп лисы, ставшей жертвой таксидермиста, то Ян Чонвон — зелёного инопланетянина, которого держат сзади за руки, вроде как, люди, пытаясь остановить от потасовки, а он продолжает вырываться и орать «пустите, я ему въе... Вмажу!». — Придумали тут, он же не какая-то собака! — продолжает распинаться эмоциональный Ян, на которого свалилось слишком много впечатлений за один день. — Да… — Хисыну есть, что ответить, и довольно много хочется сказать, но он никак не знает, с чего начать. Перед Сонхуном, которому придётся принимать главное (причём заранее очевидное в своей обречённости) решение, слов подобрать так и не смог. Пака не спрашивают о его мнении, но при этом заставляют взять на себя ответственность за выбор кого-то с верхушки. И просто... — Усыпить, — младший же до сих пор (уже как двадцатая минута пошла) пребывает в шоке, хватаясь руками за лицо и оттягивает его же вниз, из-за чего напоминает лицо с картины «Крик» Ван Гога. Он повторяет по кругу одно и то же слово, чем, на самом деле, делает лишь ещё хуже, добивая Хисына усиливающимся осознанием реальности. — Усыпить, блять, — и ему правда будет неплохо проораться после такого. — А-а-а! То земля нагревается до сумасшедшей температуры из-за каких-то идиотов, заодно решив пролить пот в виде дохераллиона дождей, то импортный Шим Джейк пропадает после побега от полиции и не выходит на связь, то наоборот, другой дебил сначала выходит на неё слишком активно, начав преследовать несчастного красноволосого после сделанной им же глупости, то пропадает после того, как Чонвон дал ему то, что он хотел получить (как-то подзадело гордость, ведь это Ян всегда сбегал первым) — и весь этот круговорот сводящих с ума событий замыкается на том, что Сону... Нет. Как такое может быть? И каким это образом спасение младшего равняется смерти Чонвона, Хисына, Джэюна и самого Сонхуна?.. — Они не пойдут на такое. сейчас. Чонвон протирает слипшиеся от усталости глаза пальцами одной руки и опускает голову от бессилия. Остаются какие-то несколько сантиметров до того, чтобы две серые металлические двери благополучно соприкоснулись, оставив Яна в желанном одиночестве, но. Чья-то нога в последний момент оказывается между. — Извините! — молвит знакомый голос, но недостаточно громко. Заходящий в лифт мужчина поправляет солнцезащитные очки, что закрепил у себя на макушке вместо переносицы. И вес внутри кабинки ощутимо становится больше; всё же есть разница между тем, когда в ней стоит один паренёк, которого сдувает ветер, и когда здесь же вместе с ним находится тот, кто весит, как мужчина. За ним вслед, к слову, как назло заходит ещё несколько человек. — Блин, ещё один, — расстроенно шепчет Чонвон, пока, по мере поднятия головы, — и ещё… — это невинное слово не начинает медленно превращаться в отборный мат и не заканчивается на классическом: — Блять… — когда красноволосый хватается за сердце, которое почти остановилось, и вжимается в угол, стоит только в другой от него стороне оказаться ему. Чонсон. Он не смеётся в открытую, но очевидно этот смех сдерживает, когда нажимает на кнопку уже сам. Не здоровается вслух и даже не кивает головой, хотя это объяснимо, учитывая, что в лифте помимо них есть ещё четверо других сотрудников. Но почему даже не кивнул ему? Что за?.. — Что он вообще забыл в больнице? Уже ведь давно выписался, и из оставшихся капризов получил всё, что хотел… — молча негодует младший. Пак действительно пропал с радаров после той пятницы — за ней шли потрясающие, веселые выходные, проведённые в гордом одиночестве (без звонков) дома, за обгладыванием подушки, как какой-то кости. Пытался ни то подавить вновь возникшее желание, ни то просто объяснить себе, что о случившемся стоит забыть, как о рассеявшимся тумане. Чонвон искренне офигел, когда старший не удосужился связаться с ним ни разу. Мудачье. Приходилось то биться в конвульсиях от воспоминаний, приходивших в голову без стука и приглашения, то постоянно бегать в ледяной душ. Ян никак не мог успокоиться и отпустить произошедшее, потому что тело, войдя во вкус после долгой спячки — ожидаемо требовало своего в большем количестве. Психика ему не помощница, ибо на кого-то другого, кто мог бы закрыть собой те же потребности — никак не соглашалась. На правую руку тем более. Сука же, ну. А Чонвон и так говорил самому себе в попытке отговорить от совершения глупостей, что лучше это не начинать — теперь вот, никак не может успокоиться и забыть. А стоило бы. Но. Правильнее было бы спросить: кого Чонсон забыл в больнице. И почему сейчас притворяется или просто не даёт себе труда заговорить с Чонвоном, который из принципа занимается тем же самым? Виснет самая неловкая тишина, которая только могла случиться в их жизнях. Теперь они уже оба притворяются, что не знают друг друга. Оставшиеся люди покидают лифт, оставляя двоих наедине. Стоило поблагодарить Чонсона за то, что оставил младшего в покое — как он снова появился перед ним. Кому кланяться в ноги, а кого на голову крыть самыми жидкими ругательствами? Или он приходит только когда приспичит? — Господи, спаси, — долго выдыхает Чонвон, прикрывая глаза, пока пытается отрешиться от реальности, которой не рад. Ничего в его поведении и внешности не меняется. Высокий рост, которым гордится в открытую, раз с таким выражением всегда смотрит на миниатюрного Чонвона сверху вниз; смугловатая кожа, которую он совсем не прячет, в самовосхищении закатывая рукава рубашки. Длинная шея, что так же ему по вкусу, ибо Пак никогда не носит водолазок с длинным горлышком; хорошо нравиться самому себе. Платиновая шевелюра, на поддержание цвета которой явно уходит туева куча бабла — откуда вообще у полицейских столько денег? Благодарные горожане надонатили? Или же те, с кем он спал, великодушно скинулись? Чонвон осекается на моменте осознания: за такой секс заплатить не жалко. Мама… Всё очень, очень плохо. Ударьте мальчика кто-нибудь, чтобы он не марал руки сам. То, что случилось между ними, было ошибкой. Просто одна ночь, ну то есть... День в тёмной подсобке, с кем не бывает? Все люди имеют потребности, особенно взрослые, так что можно сделать вид, что ничего такого не произошло. Как Чонвон и думал: было охуенно, но после этого ему захотелось забиться в самый дальний от Чонсона угол из существующих. И на какое-то время он даже воплотил его желание в реальность; обидно было самой маленькой части Яна, но это свойственно личностям, у которых характер своими расслоениями напоминает слоёное тесто. Однако они снова пересеклись, и неловкость предсказуемо осталась на месте. А ещё на месте остался лифт. Чонвон хмурит брови, подходя ближе к панели и ещё раз тыкает на кнопку первого этажа. Ноль реакции, поэтому затем он жмёт на «открыть двери». На «закрыть двери». И снова — никакого результата. — Да что за… — чертыхается себе под нос медбрат, уже практически истерично колотя по панели руками. И ему не хотелось бы, чтобы Чонсон заметил эту кучку расшатанных нервов, выливающуюся в психозные мельтешения младшего. Может, он подумает, что это из-за него? Да лучше Чонвон своими руками раздерет эти двери и вывалится в шахту, чем покажет, что Пак вызывает в нём, как в маятнике толчком, какие-то колыхания. — Вы чего лифт ломаете, господин Ян? — явно издевается Чонсон, который никогда не обращался к нему так, ещё и в уважительной форме, а сам жмёт на кнопку; пытается. — Почему вы думаете, — осуждающе смотрит на всё это Чонвон, — что у вас волшебные руки, и если лифт не заработал от моего касания, то заработает от вашего? — Ну, — Джей долго не обдумывает ответ или же не делает этого вообще, подбрасывая в сторону напряжённого Вона многозначительные взгляды, — ты же от моего касания заработал, Чонвон-и. Те, что любят постельные дела и озадачены только ими, как правило, теряют всякий интерес после того, как цель достигнута — так почему Чонсон ещё здесь, рядом с ним? Ах, точно — простите, забыл. Чонвон будет думать, что из-за сломанного лифта, и как только их отсюда вытащат — Джей окончательно покинет чонвоновскую жизнь и поставит себе куда-нибудь в список побед новую печать: Однажды переспали и разбежались. А пока... — Это вы его сломали своими граблями! — начинает закипать Вон, теряя самообладание, а шутку всё-таки игнорирует. — Я имею в виду вашу ногу! Почему нельзя было дождаться следующего лифта?! Возмущению нет предела. — Ух, какой злой, — вряд ли Джей начинает сильно нервничать по этому поводу, — мне теперь нельзя зайти в полупустой лифт? Сказать на это нечего, но Чонвону и так хотелось бы просто заорать — без контекста и всяких на то объяснений, потому что причин предостаточно. Он вызывает подмогу с помощью кнопки в форме колокольчика и плюхается на пол в самом центре железной коробки. — Ты что делаешь? — с интересом приподнимает левую бровь Чонсон, хоть немного выйдя из роли и глядя на младшего сверху вниз. Просто отлично. Чонвон сомневался, что эта ситуация может принять ещё более плачевный оборот, что она в принципе может стать более неловкой, чем была. И только посмотрите на это. Застрять в лифте не просто вместе, а наедине с Пак Чонсоном? Увольте. Хотя нет, забудьте, что Чонвон сказал: не увольняйте — лучше сразу убейте. — А вы так и собираетесь продолжать стоять, пока к нам будет ехать помощь? — Ян, обнимающий свои колени, сидя на полу лифта, задирает голову, до сих пор не понимая, зачем вообще продолжает этот разговор. Проще было бы делать вид, что в лифте никого нет и дальше. — У меня, например, ноги болят. Жаль только, Чонвон боится замкнутого пространства и отвлечься ему просто необходимо. Пусть и слушая бредни этого... Подобия полицейского. Потому что в участке он последнее время, похоже, почти не появляется, тратя всё время на больницу Сэбёк. И зачем же, интересно? — Хорошо, что не задница, — хмыкает Чонсон, и внезапно добавляет: — хотя это, пожалуй, наоборот, камень в мой огород. В следующий раз буду лучше стараться, ты уж пойми меня — под влиянием эмоций навык проседает. Вот ты же меня злишь постоянно и... Чонвон готов сжечь Джея заживо одним взглядом, который не жалеет сразу же в него кинуть. «— Зачем размениваться на диалоги и утомлять язык, бросаясь словами, как змея ядом? Кинь лучше в него овощ!» — подсказывает одна часть Чонвона, а другая попутно отвечает: — «нельзя кидаться едой», — и так вовремя добавляет: — «кинь нож». — И долго ещё будешь обращаться ко мне на «вы»? — вдруг выбивает из размышлений и стирает из головы младшего воображаемое оружие, летящее в него, Пак. А у него отличная ментальная защита, однако. — Напоминаю, Чонвон, мы спали вместе. Хватит пытаться держать дистанцию, которую сам же захотел сократить. Забавно, как Чонвон, который спокойно «тыкает» и не скупится на откровенные маты перед коллегами — играет какую-то гиперболизированную воспитанность перед Чонсоном ему же назло. Всё дело в том, что так легче сдерживать эмоции за ширмой чего-то правильного. Но Ян отвечает по-другому: — На «вы» обращаются воспитанные люди, — Чонвон терпит, потому что вторая запись об убийстве в его личном деле будет лишней, и смотрит исподлобья, — и мне очень жаль, что вы к ним не относитесь. Сядьте и прекратите трепать мне мозги, если хоть немного сожалеете по этому поводу. Сожалеть по поводу того, что так расположен к младшему? Это заставляет голову Чонсона, скрестившего руки на груди, прокрутить в памяти разговор пятнадцатиминутной давности: — Я сожалею, честное слово. Простите, такое иногда бывает, когда нервы сдают от долгой работы с преступниками, — выглядит растерянным, хотя все его поведенческие реакции наперёд просчитаны, выверены и продуманы, а потому и эта эмоция показана только потому, что он так захотел: — фото из записей начинают сливаться друг с другом в моих мозгах, и я прекращаю различать людей, хах… Я правда не хотел вас оскорбить или обидеть. — Всё в порядке, — понимающе кивает высокий худощавый брюнет, — не волнуйтесь об этом, я не стал тогда и не собираюсь писать жалобу потом. Такое уже случалось, знающие люди часто путают, особенно, когда они полицейские. — Да что вы, — показательно дружелюбно хлопает по плечу мужчину Чонсон, — дело не в жалобе. Просто мне бы не хотелось, чтобы я остался для вас невоспитанным человеком или плохим воспоминанием, — и это якобы расположенное, сопровождаемое широкой улыбкой, полно яда: — Господин Пак Сонхун. Чонсон пришёл в больницу извиниться перед учёным. Говорили, что тот преступник из отчетов и Сонхун — это разные люди. Чонсон сделал вид, что поверил, но бросать попытки разузнать правду не стал бы до победного. Чонсон садится рядом — совсем неожиданно для Чонвона. — Что вы делаете? — Сам же сказал сесть. Да и я никакой не зомби для того, чтобы быть заинтересованным в трепле твоих мозгов, так что расслабься, не съем, — кивает своим словам Пак. — Ага. — Похоже, что это займёт много времени, — а Джею хоть бы что, он просто заваливается, сложив колени, как монах из монастыря, и снова скрещивает руки на груди от некоторой неловкости. — Поговорим? Чонвон неоднозначно вздыхает. Он ненавидит глупость Джея, но не может испытывать того же в полной мере по отношению к их диалогам и его еде, которую старший часто готовит сам. Ян никогда не уходил от него голодным или по-настоящему обиженным, не считая чувства лёгкой смущённости от большинства метких шуток. От Пака можно ждать чего угодно, а потому с ним не соскучишься. Вот и сейчас все повторяется, шокируя Чонвона: — Давай поиграем в угадайку, — зачем-то предлагает Чонсон. Серьёзно? В такой-что ситуации? — Почему? — Не почему, а зачем, — надувает щёки, как какой-то ребёнок, а вроде бы серьёзный служитель закона, — я, кажется, рекомендовал тебе формулировать вопросы правильно, — несерьёзно ругается Джей. Медбратик понимает, что обречён. — Зачем? — сдаётся и обессиленно утыкается виском в дверку лифта Чонвон, подтягивая колени к груди посильнее. — Узнать друг друга получше. Чонсон выжидающе косится на младшего. — Ха-ха-ха, — не зная, что на это сказать, Чонвон тянет это подобие радости медленно, не особо-то и естественно: по слогам, и оно совсем прекращает напоминать смех. — А мы до этого узнали друг друга недостаточно хорошо? — Знаешь ли, на изучение глубоких людей не хватает одного раза и пары метких вопросов. Например — сравни Ханган и Марианскую впадину. Первый мы знаем уже вдоль и поперёк, и для этого понадобилось только пару часов с аквалангом, а вот вторую... Она же до сих пор до конца не изучена. — Обидно, вообще-то, — на полном серьезе оскорбляется Чонвон, приосанившись и сильно сгустив брови, не разжимает рук со своих крепко обнятых коленок, — сравниваете меня с Марианской впадиной. У вас вообще есть хоть какие-то зачатки совести? — нервно улыбается он, часто моргая, потому что как-то особо не верится в происходящее. — У меня так-то было не настолько много партнеров до вас. — Глупенький, — почти задыхается от попытки сдержать смех Джей, потому что, как это звучало, сам понял только сейчас, — я же другое имел в виду... — Понятно, — и пытается поскорее закончить этот обреченный диалог. Дальше Чонсон сто пудов будет молоть только какую-то обидную фигню. Знал, что спать с ним — хорошо в сам момент, но последствий в виде чужой самонадеянности потом не оберёшься. — Что тебе понятно? — Всё понятно, — уверенно кивает Чонвон, глядя куда-то вперёд, в пустоту. — А вот мне ничего не понятно, — Пак с изворотливостью ужа склоняет разговор в нужное русло, возвращая его к прежде озвученному вопросу, — а это нечестно. — Очень жалко. — Жалко у пчёлки, — очаровательно улыбается полицейский во все тридцать с чем-то (без уточнений на случай, если по понятными причинам через две минуты их станет меньше), — а если тебе действительно жаль, то у меня есть идея, как загладить чувство вины. Вот я и говорю, что хочу узнать тебя получше, чтобы мне тоже было понятно. Да о чем, черт подери, вообще здесь идёт речь? Что должно быть понятно, когда непонятно ничего?! — Ну так что, сыграем в угадайку? — настаивает Джей, а закатывающий глаза Чонвон прогибается. Снова. Но всё из-за лифта, честно. Как только они отсюда выберутся — всё закончится, и всего как не было. — Не очень-то и хотелось, но — Чонвон растерян, но учитывая, что за ними и правда придут не скоро, а отвлекаться от замкнутого пространства надо, соглашается: — давайте. Тогда я первый придумаю вопрос, — и ему в голову не приходит ничего, кроме: — Угадайте, чего я боюсь. — Лифта, — Чонсону не потребовалось и нескольких секунд. Вот это проницательность. Он же сейчас не хочет этим сказать, что заметил страх в глазах Яна с самого начала и этой глупой детской игрой специально решил его отвлечь? Просчитывает ходы наперёд. Зачем? Чонвон, кончено, ничего не боится, но он уже уточнял — смерть в его понимании должна быть чем-то молниеносным или незаметным, приносящим облегчение, чтобы ты вообще не понял, что происходит; а в падающем лифте вряд ли умрешь таким образом. Облегчение он может принести только в том, что поможет обоссаться от страха. — Но как?.. — Ты вообще своё лицо видел? — победно лыбится Джей. — У меня, кончено, были сомнения касательно того, по какому поводу ты такой бледный, но теперь всё понятно, — и правда. Из-за Чонсона он вряд ли бы был таким, другое дело неприродно румяным — логичнее. Зато, пока Ян пребывает в замешательстве, с этими словами Чонсон снимает очки, надевая их на переносицу Чонвону, а не на голову, как самому себе. Что? — Всё, теперь можешь смотреть на мир через очки, — проводит инструктаж Пак, — не розовые, конечно, но представь, что мы не в лифте, а в космосе. Космоса же ты не боишься? Чонвон в ступоре, но находит в себе силы и медленно вертит головой из стороны в сторону в знак отрицания. Значит, не боится. — Вот и отлично. А теперь спрошу я, — берет свою очередь Чонсон, — как думаешь, зачем я сюда приходил? — Помучить меня, — не то чтобы совсем мимо. — Ну, почти, — смеётся старший, — но это я могу сделать в любое время суток и в любом другом месте, мне необязательно приходить терроризировать тебя на работе. Ладно, у Чонвона нюх, как у сторожевой — и здесь пахнет привиранием, но допустим. — Тогда зачем? — у него на языке вертится слишком много вариантов. — Я пришёл извиниться перед твоим дружком, — тон голоса заметно меняется, но для сразу понявшего, о чем речь, Чонвона, это не новость, он и так знал, что полицейский недолюбливает Сонхуна по всем понятным причинам: коп насмотрелся всякого и под препаратом в своё время у него поплыла кукуха. Почему же он до сих пор этим настолько сильно озабочен? — Но прежде чем ты меня похвалишь, уточню, что вскопал архив и нашёл кое-что на него. Все выходные провёл в участке за сбором материалов, не спал нормально. Зато! Это «кое-что» отлично ответит на все твои аргументы в его защиту. То есть что это получается? Он таким образом хочет сказать, что всё это время не выходил на связь не потому, что забил на младшего, а просто потому... Что буквально жил в ментовке, пытаясь разоблачить собственные больные фантазии? Чонвон даже не может обижаться после такого. На идиотов не принято как-то. Да и как только закончил поиски, получается — сразу прибежал делиться их результатами к Чонвону? Пусть ещё скажет, что момент в шкафу с младшим вдохновил его продолжить казавшиеся напрасными поиски. Больной. И даже непонятно, чем больше одержимый — кошкомальчиком Чонвоном или своим расследованием. Так значит и извинения, которые преподнёс учёному ранее — всего лишь прикрытие? Попытка подкрасться поближе, чтобы получше его изучить? — Почему просто нельзя оставить Пак Сонхуна в покое? — скептически ведёт прищуренными глазами медбрат. Он сомневался, когда услышал подозрения Чонсона впервые — но эти сомнения смылись через день после того, как понаблюдав, красноволосый всё-таки убедился. Сказанное старшим… Полный бред. Да и появились эти непонимания только потому, что в глубине души Яну хотелось услышать, что он здесь не один с судимостью. Пак Сонхун был слишком чист для того, чтобы занять роль брата по несчастью. — И ты даже не выслушаешь, что именно я на него накопал? Тебе… — с глубокой обидой во взгляде складывает брови домиком и прижимает руку к полуразбитому сердцу полицейский, изображая жалобный голос. — …Совсем не интересно? Чонвон же даже не моргает, уставившись на это бессовестное создание. Он не понимает, зачем Чонсон вообще начал копать под Сонхуна, если их ничего не связывает, и Паку от давно закрытого дела должно быть ни холодно, ни горячо; тем более, насколько известно Чонвону, сам Сонхун никак не имеет к тем преступлениям никого отношения. Неужели одно любопытство может иметь такую силу? «— Хён, а у тебя есть братья или сёстры? — Нет, я единственный ребёнок в семье». Это всё, на что имело силу любопытство лично у медбрата. Чонвон после странных мыслей в своей голове даже специально спрашивал у Сонхуна сам, а потому сейчас ему остаётся лишь напряжённо вздыхать. Ничего не сходится так, чтобы сделать из Пака кого-то странного. Он — обычный учёный в необычной области, и всего-то. Родственников, помимо родителей, у него не было, так что дело принимает интересный оборот: Чонсон совсем слетел и несёт херню. Не знай Чонвон Сонхуна столько лет — он бы, наверное, даже поверил в этот абсурд поначалу. Своего рода городскую легенду, что существует лишь в пределах полицейского участка и людей, чьими родственниками были те же копы, имеющие доступ к архиву. И в то, что он мог как-то использовать аппарат, который, кстати, впервые испытали только в этом году, себе на благо — не поверил бы даже на мгновение. Но Сонхун-хён не такой, Чонвон даёт не только руку на отсечение, но и всю свою тушу ставит в уверенности. Он слишком честолюбивый, простой душой и искренний человек. Смуту на того же Чонсона наводило другое, никак не сам Пак, потому что он не сделал ничего такого, чтобы его подозревали в каких-то «не таких» поступках. Всё дело в знаменитом преступнике, о лице которого знали лишь приближенные к полиции, ведь свои злодеяния он совершал во времена, когда раскрывать личность убийц и насильников было запрещено из-за закона об их «защите». С годами всё изменилось, но широкая общественность, помимо осведомленности в содержании его громких преступлений, была только в курсе слуха о том, что он — красавчик. А благодаря Джею Чонвон знал ещё и то, что этот душегуб — вылитый Пак Сонхун. — И что же это? — но узнать, что это за «кое-что» Чонсона всё же хочется, чисто из интереса. Чонвон сам видел те фото-сравнения лишь однажды — Чонсон показывал в один из дней, когда младший приходил обрабатывать ему раны. Посмеялся тогда, конечно, знатно. Этот человек и Сонхун... В их внешности и лице, казалось, кроме прически не было совершенно ничего различающегося, а Ян всё равно настойчиво разводил руками и твердил: ну ничего, так бывает. Где так бывает? — Этот человек ведь является сыном учёного, который работал здесь задолго до него, — Чонсон знает, а потому подтверждающего эти слова ответа не ждёт, но Чонвона надо подвести к правильному направлению. — Сыном Пак Санхуна? Это да. ранее. Чонсон составляет вместе несколько фактов: 1. Учёный, что злоупотребил своим положением и воспользовался аппаратом(созданным им же самим) в интересах своей семьи — Пак Санхун. 2. Отца Пак Сонхуна тоже звали Пак Санхун, и он работал в той же больнице, в которой сейчас работает Сонхун. Только вот в отчёте никто уточнял, что именно означали те самые размытые «интересы семьи». — Получается, что это как-то связано с этим Сонхуном? — предполагает Чонсон. Пак Санхун долго работал в научной сфере и создал далеко не один аппарат, который так и остался не выпущен на широкое пользование. Перечислить все, которые когда-либо пытались усовершенствовать после создания — пальцев, как и информации о них, не хватит. Как же понять, какой именно он применил к Сонхуну? Фантазия разбегается в разные стороны. У Чонсона есть некоторые мысли по этому поводу. Начать следует по порядку, с первых догадок, всплывших в голове. Согласно фото, жена Санхуна старела естественно и никаких перегибов в её внешности не было, поэтому на неё не падали подозрения. Что-то не так было именно с её сыном. Точнее — всё с ним было не так. Харуто, которому тоже интересно покопаться в теме, что никак не оставляет Джея в покое, больше всего сторонник версии о: — Я думаю, что он использовал аппарат, который как-то связан с молодостью. Такое же может быть? — А? — не уловил нить Чонсон. — Сам же сказал посмотреть на его дату рождения, — чешет репу японец, пытаясь поделиться своими рассуждениями с капитаном, — преступник Пак родился в 1982, а Пак Сонхун, якобы, в 2000. Но можем ли мы быть так уверены, что у него отмечена настоящая дата рождения? Но к чему он клонит?.. — Может, они просто однофамильцы, паков в Корее хоть отбавляй, но я сейчас не об этом. Из-за скрытого архива мы не знаем о том, кто родители преступника Пака, но учитывая его внешний вид, точно копирующий учёного Пак Сонхуна, если только допустить, что... Его отец — это тот же самый Пак Санхун, то шахматные фигуры становятся в правильном порядке. Я имею в виду, — объясняется Харуто, — что если допустить их родство, то после совершенных сыном преступлений, родители-учёные не могли оставить своё чадо погибать. Поэтому они, имея опыт и связи в сфере недоступных обычному человеку приспособлений, могли подстроить его смерть. После этого изменили ему имя и всем солгали, что это его младший брат. Чтобы в это поверили — его омолодили с помощью одного из изобретений отца. Никто ведь не знает о существовании машины по омолаживанию. А потому спустя много лет никто не сомневается в смерти убийцы и в том, что они с ныне живым разные люди. Потому что человек, которому сейчас должно быть под пятьдесят, вряд ли будет выглядеть как тот, кому около тридцати. Выглядеть на лет пять моложе — ещё ладно, но никак не на двадцать. К пятидесяти внешность должна была сильно измениться, как минимум лицо осунуться, раз речи не идёт про особо глубокие морщины. Но изменений в лице Сонхуна не было просто никаких. — Да ты гениален, — изумляется Чонсон разворотам мыслительных процессов в голове Харуто. сейчас. — Но я лично придерживаюсь немного другой версии, — уверенно кивает полицейский, готовясь поделиться с Чонвоном своими догадками. — Фантазия может здорово разыграться с учётом того, что мы не знаем, какие аппараты были созданы и использованы Пак Санхуном — почти все они засекречены. Но ведь нам известно, что какой-то из них он использовал незаконно ради семьи. И из самых логичных вариантов я нашёл тот, что подходит чуть лучше, чем версия с омоложением Пак Сонхуна. — Какой же? — Чонвон не сомневается в том, что этот хорошо продуманный бред всё равно остаётся собой, но послушать интересно. Если представить, что Сонхун и правда притворяется чьим-то «младшим братом», то в этом нет смысла, ведь самому Чонвону он напрямую сказал, что ни братьев, ни сестёр — у него нет. Зачем же ему нарушать собственное прикрытие, портить его такой несостыковкой? — Сейчас вопрос остаётся только в одном: какую именно машину использовали родители Сонхуна и как именно она на него повлияла. Я много думал, и в итоге допер, только когда нашёл информацию про ныне существующий проект по воскрешению. Чонвон кивает, внимательно слушая, и не уточняет, что берет в этом проекте непосредственное участие. Не зачем Чонсону знать такие подробности, тем более — лепта Яна там не так уж и велика, если не считать дружбы с подопечным; а ведь это тоже много значит. — Вот этот KS0246, — Чонсон называет порядковый номер Ким Сону, под которым он записан в отчёте о проекте, потому что настоящее полное имя не разглашают, — официально он числится, как первый и на данный момент единственный, кого воскрешали в истории человечества. Забавно, что даже дата его возвращения к жизни пришлась на воскресенье, — хмыкает Чонсон, — но я считаю, что первым был другой человек. — Кто же? Чонвон знает, что всё это глупости: Сону ведь воскрешали у него на глазах, используя аппарат совершенно точно впервые. «Тебе надо было идти в писатели, а не в полицейские», — виснет на языке Чонвона, но он достаточно вовремя замечает, что доводы… Они не такие уж и несовпадающие друг с другом, поэтому хочет дослушать. А что, если в словах Чонсона и правда присутствует какое-то здравое зерно? Тем временем в другой части больницы, Сону вздрагивает от странного голоса в голове, сидя перед Ники. «— Ты прекрасен, — в рамках воспоминаний, полных различных картинок, сопровождающихся звуками и на этот раз даже тактильными ощущениями, шёпот обдаёт теплом раскрасневшиеся мочки ушей» «— Всегда» «А когда на телепатическом уровне становится ясно, что мальчик соскучился по поцелуям, кто-то с удовольствием их ему дарит, ни на секунду не останавливаясь». — Сон… — последнее недоговоренное имя, что слышит сквозь плотную пелену Сону, сильно жмурясь, ведь всё перед глазами плывет. Он поражается реалистичности собственного видения, которое затмевает реальность, когда в последней сцене видит знакомое ему лицо, обхваченное собственными дрожащими ладонями, так чётко. Но разве может быть такое, что... Пусть даже в видении… Особенный человек целует его первый? — Ты в порядке? — пугается Ники, осмеливаясь слегка прикоснуться к плечу Сону, что сейчас как будто находится не в настоящем мире, а под гипнозом, и вот-вот упадёт в обморок. И это не похоже на воспоминания из настоящего. Из тех событий, которые он спровоцировал на днях сам. И тем же временем, в другой части больницы, в сломанном лифте Чонсон выносит громогласный вердикт: — Первым воскрешенным неофициально был Пак Сонхун, — триумф переполняет лицо полицейского: он слишком гениален, раз додумался до такого и раскусил враньё, что было скрыто под слоем ложных свидетельств годами. — Он не помолодел, и дело было не в машине, возвращающей молодость, вопреки первой нашей версии, а просто в том, что он... ...уже бывал мёртвым прежде… — Я перелопатил всё, что было связанно с осуждённым и Сонхуном. Уверяю тебя в том, что это один и тот же человек, который просто обманул целый мир, умерев, но никого не удосужившись уведомить о том, что воскрес. Похоже, что это была тайна, которую уже его родители забрали с собой в могилу. Я в первую очередь ненавижу его, как за эту Всемирную ложь, так и за факт того, что… Чонвон молча слушает и кажется, что даже не дышит. «— Хотя бы в мире Морфея, в моих видениях он смотрит на меня с любовью, а не с сожалением», — проносится в голове Сону, прежде чем в глазах темнеет окончательно. Другой мир, что зовёт его к себе — перекрывает реальность настоящего. Сону падает в обморок, не задумываясь о том, что видение — может быть не выдумкой. — Он должен был получить пожизненное заключение за другие злодеяния, но что разозлило меня больше всего в его биографии — так это то, что он спал с несовершеннолетним по имени Ким Сону. Причём, не один раз. Мерзко. Просто мерзко. Но, видимо, умереть для него было намного проще, чем принять наказание в полной мере.Предначертано.
Даже если ты — не мне — нам суждено пересечься вновь, пересечься вновь, пересечься вновь...