***
десять лет назад. — Всё начинается с детства. Тринадцать. Прудик неподалёку от дома в этом возрасте казался самым умиротворяющим местом, и будучи единственным ребёнком в семье, он часто сюда приходил. Являлся за покоем, однако не совсем таким, к которому привыкли обычные люди. Он бродил кругами и заглядывал на водные разводы, оставшиеся на поверхности пережитки зимы — подтаявшие льдинки, но. Все эти разы думал об ином. Ему всегда нравилось наблюдать за тем, как в ещё прохладной воде плавают дорогие карпы кои, купленные главой района Йонсан в ближних землях Японии; их цвета переливались от белого до сияющего золотого, точно много маленьких солнц тонули в пруду, но не прекращали сиять. Особенно на фоне надломленных ледяных корочек с опасными краями-зигзагами, — пытающиеся обогнуть остриё, которое с лёгкостью могло повредить их жалкое тельце, — известные тем, что единственными из всех по своей природе плывут против течения… Декоративные рыбки кои напоминали об упорстве в борьбе перед неминуемой гибелью — о самой хрупкости любой существующей на планете жизни. И заставляли испытывать что-то похожее на триумф, когда ещё подростком он понимал, насколько же легко можно её отнять. Ощущение того, что ты в состоянии почувствовать себя Богом и вершить чужие судьбы — вот, что сбивало с мнимого пути праведника. Первое любопытство закончило, как семечка, которую было невозможно изъять из пытливого разума. А его голова всегда работала сильнее и лучше, чем у сверстников — потому отказалась так легко отпустить прорастающую там идею.— Уже тогда при появлении первых сигналов мы можем установить, кто вырастет с серьёзными отклонениями и станет опасен для общества. Очень часто дети, которые проявляют жестокость по отношению к животным — будущие потрошители, — придерживая микрофон, по которому периодически постукивает пальцами, чтобы убедиться, что с задних рядов её так же хорошо слышно, лектор выглядит увлечённой, — а ещё их IQ, как правило, намного выше среднего.
Он, присевший на корточки у самого пруда, закатывает рукава и опускает пальцы в воду, с которой только сошла наледь. А затем… Точечным рывком, от которого по округе разлетаются брызги, почти с первого раза ловит рыбу, которая, явно подумав о том, что ей принесли корм, подплыла поближе. Ощущая мельтешение, мальчик вцепляется в чешую ногтями, протыкая покровы, и, несмотря на отчаянные попытки кои вырваться, несмотря на её скользкость и изворотливость, и то, как загнанно она бьёт хвостом об поверхность, пытаясь вернуться на покинутую ею глубину — с морозным расчётом не оставляет ни одного шанса для отступления. Ни одного шанса спастись. Получается схватить намертво. И наконец закончить борьбу рыбы, что по своей природе не сдается сама и не гибнет в естественной для себя среде, зато с вмешательством извне — да. Вены набухают от влажного (оттого сильнее обжигающего) холода и долгого напряжения в прочном сцеплении пальцев, но пока золотистый карп медленно теряет силы и сдаётся, плавая в уже окрашенной кровью воде — тринадцатилетний мальчик становится всё больше похож на за зиму изголодавшееся по мясу животное; хищника в людском обличии, которого не оттолкнёт вид распоротого брюха и внутренностей. Они же вместе с красными разводами остаются на камнях близь пруда. На этих Землях верят, что в тринадцать дети уже не имеют той чистоты, с которой пришли в мир — может, поэтому со столь малых годов им и дано выбирать самим. Но получается, что не всем. В тот день, разделав столь легко пойманную и умерщвлённую своими руками рыбу, нарушивший страстное стремление кои жить, подросток жарит её на костре. Это можно было бы назвать нормальным (с натяжкой), только вот он никогда не относился к голодающим и не нуждался в подобной охоте. Дни идут, а драгоценных карпов в парке «Намсан» становится всё меньше. — На прошлой лекции мы рассмотрели особенности треугольника «жертва-наблюдатель-хищник». Наблюдатели — люди вроде нас с вами: свидетели, полицейские, следователи, криминальные психологи и профайлеры. Хищник и жертва поинтереснее для анализа. Мы привыкли считать, что общие черты между собой имеют только преступники, однако те, кто их выбирает — не исключение. Преступление происходит не с кем попало, а с подачи совместимых величин. Пострадавший и нападающий идеально подходят друг другу, конечно же, но лучше не позволять им пересекаться — иначе эта совместимость возьмёт своё не по хорошему. Несмотря на свойственные отдельно жертве и палачу повадки и характер, которые различаются — все мы люди, правильно? А значит, в подходящих обстоятельствах должны быть способны на похожий, если не одинаковый, спектр эмоций. Мол, если поставить в соответсвенные условия маньяка — способен ли он отреагировать так же, как здоровый человек? Рассказы про то, что на убийство идут люди с отклонениями и «проблемами» с головой — отчасти правдивы, но если вы хотите опираться на них, то должны чётко понимать, какого типажа перед вами преступник и что именно привело его к совершению преступления, ибо на всё есть свои исключения. Эти знания при их наличии будут полезны вам в расследованиях. Сегодня я хочу показать вам классику — результаты снимков МРТ, который демонстрирует, как отличается разум преступника по рождению (у которого на физическом уровне наблюдаются отклонения) и того, кто им стал. Проблема заключалась в том, что только преследуя и проявляя власть над решением «жить или умирать» — он осознавал себя настоящим; его будущее было предопределено с самого начала. Монстром прожить реальность, будучи в облике человека. — Исследователи, наблюдавшие за изменениями в коре головного мозга, показывали принимающим участие в эксперименте видео, где видно, как другим причиняют боль. На этом тепловом графике у обычного человека при просмотре сцен жестокости выделяется определённый гормон. На картинке он подсвечивает участки в задней части мозга и отвечает за ощущение сострадания, — указывает девушка на изображение, — эта часть полностью заполнена, не так ли? У большинства людей функция включаться в эмоции ближнего — автоматическая. Однако, сделав МРТ мозга психопата, — переключает на следующий слайд, — мы поняли, что подобный вид страдания себеподобных не вызывает у них той же реакции. Как правило — неумение сочувствовать — это врождённая особенность, поэтому что-то из серии «предопределено вырасти убийцей» действительно существует. То есть, недостаток нужных импульсов в мозг может решить всё за человека, а мы, учёные и психологи, если постараемся, имеем шанс вовремя это заметить. Предотвратить — не всегда. Что удивительно, многие из прирождённых монстров не обижены природой. Они бывают талантливыми, просто вместе с талантом получили в подарок ещё и жирный минус. Десятки кровожадных убийц — не наркоманы, не плавающие на дне отбросы, а люди из уважаемого общества, которые ко всему прочему так же бывают очень харизматичны и привлекательны внешне. Я знаю это по личному опыту, — лектор кивает собственным словам, — в пример могу привести знаменитого преступника с фамилией Пак, который орудовал в Сеуле, начиная с 2011 года, и был пойман в ночь с 31 мая на 1 июня 2015 года. Он ещё известен, как тот, кто убивал только в дождь. Но, как погода и остальные факторы влияют на рецепторы убийц, мы обсудим позже. Однажды мне повезло встретиться с ним и провести интервью ради составления психологического паспорта. И знаете, что? Он был чертовски интересным и образованным человеком, который подавал надежды. Точнее, — на секунду замирает девушка, чтобы поспешить исправиться: — он единственным их оправдал, до конца оставшись гением в своём направлении даже в тюрьме. Ненормально высокий интеллект сначала стал большой радостью родителей — и они делали всё, чтобы развить выдающиеся способности сына. Называли его гением почти с первого слова, которое он выговорил раньше своих одногодок — и это было заслуженно. Позже его ждали множество конкурсов, поездки заграницу, новейшие учебные материалы, усиленная программа и окончание школы экстерном, чтобы поступить на сложнейший факультет в довольно раннем возрасте. Родители Пака вложили в него всё, что у них было, чтобы развить данный самим Всевышним дар. Бесспорно, все усилия окупились и принесли свои дивиденды — он был лучшим из лучших, одним на миллиарды. У сына учёных был не по годам выдающийся ум, и он являлся их гордостью, но. Позже он же стал их самым большим горем. Если Создатель и приложил свою руку, то во чтоб это ни стало пообещал отдать целую половину тому, кто ему полностью противоположен. Точкой, где встречается благословение и проклятье — стал человек. — Представьте себе: он обладал внешностью, о которой по сей день мечтают мужчины и женщины, IQ за 200, феноменальными способностями запоминать, а потому любая область казалась подъемно проста. У него было два образования в зарубежных вузах и куча научных программ за границей. Он колесил по всему миру, чтобы показать свои труды. Незадолго до того, как оказался пойман, господин Пак даже планировал отправиться жить в Австралию, чтобы продолжить развивать созданные ранее проекты — там для него, как для научного деятеля, были открыты все двери. Любой бы человек не устоял перед его обаянием и красотой, а к мечте не нужно было ломиться — она была перед носом. Казалось бы, чего ему ещё не хватало? Что заставило пойти убивать, позволив собственной жадности забрать всё, что имел? Мозг настолько холодный и склонный анализировать, что мог творить непостижимое не только в хорошем плане, но и в дурном. Он изучал сам себя, благодаря чему с детства знал эту маленькую подробность, но, став чуть старше, понял: раз нельзя миновать такой судьбы — стоит сделать всё, чтобы, смирившись, выжать из неё максимум пользы. Подобно тому, как вместо «подождём, пока дождь закончится», мудрые люди принимают решение — начать под ним танцевать. Сопротивляться этому за пределами его сил — против собственной природы пойти почти невозможно, но. Благодаря его осознанности все совершенные убийства не были бессмысленными. — Поскольку нам очень важно знать причину, по которой они совершают преступления — погадаем. Итак, это просто ради разнообразия? Как считаете, почему такие люди, как господин Пак, убивают? Чонсон заставил сайт обвалиться, но зарегистрировался на углублённый курс именно к ней. Госпожа Ким Чэвон — профайлер. Она известна своим широким кругозором и исследованием психологического портрета преступников, но, к сожалению, редко ведёт лекции. Оказаться на её парах — предел мечтаний всех студентов полицейской академии. За ней числится наибольшее количество посещений мест преступлений и личных бесед с знаменитейшими преступниками. — Он просто был психопатом, — вздыхает Чонсон, скрестив руки на груди; специально подсел ближе к небольшому возвышению, на котором стояла лектор, чтобы был шанс спросить всё, что интересует, — как и все остальные маньяки. — С чего вы взяли, что все маньяки — психопаты? — явно с интересом принаклоняет голову девушка, глядя на студента сверху вниз, со сцены. — Разве нормальный человек станет потрошить себе подобных? В жизни, конечно, бывают разные эксцессы — стрессы, приступы агрессии, — Чонсон знает, потому что сам от таких страдает: — однако далеко не все заканчивают в тюрьме по обвинению в убийстве. Значит, если человек здоров, то вряд ли сможет пойти на такое. А если не здоров — в чем мы ошибёмся, если назовём его психопатом? Имеем полное право. — Психопаты, господин Чонсон, — слабо улыбается Чэвон, приосанившись, — это когда у человека нет того толчка в мозге, который отвечает за эмпатию. Когда им незнакомо чувство сопереживания. Психопата невозможно разжалобить или пробить на слёзы — они не жалеют своих жертв, потому что не перекидывают их чувства на себя и не могут сопрожить этот опыт телом в отличие от среднестатистического человека. И такие случаи действительно есть. Вот только, если посмотреть на статистику о том, кем были совершены жесточайшие и масштабнейшие убийства — вы увидите, что смертей от рук психопатов наберётся едва ли двадцать процентов. И кто же, по вашему мнению, остальные восемьдесят, приложившие руку к чужим жизням? Кто те, стоящие за оставшимися процентами, если не психопаты? Кто? Чонсон замолкает, потому что задавать вопросы горазд, но отвечать на них — прямая задача опытной госпожи Ким, которая в реальности за карьеру повидала различных убийц больше, чем Пак за всю жизнь в телевизоре. Но это пока что — студент надеется рано или поздно её нагнать. — Просто люди, Чонсон-щи, — после этих слов она молчит, позволяя рычажкам в голове учеников задвигаться. — Психопатов в природе мало, очень — они похожи на баги системы, которые встречаются, но из них не может состоять всего зла в мире. Конечно же, считая себя нормальным и не отличающимся от остальных, вы поверите, — продолжает брюнетка, — что никогда не закончите так же, как психопаты и другие неуравновешенные. Однако ошибаетесь. Не всегда монстры становятся убийцами, и существует ещё масса других подводных камней. Она расхаживает по маленькой сцене туда и обратно, заложив руки за спину, сцепленными в ненавязчивом замке. Чэвон всегда держит спину прямо, но голова по закоренелой привычке подопущена в раздумьях. — Маньяки от слова мания, — снова подносит микрофон ко рту, а развернувшись и замерев, глядит на будущего полицейского, — это другое. Результаты их преступлений могут не отличаться от преступлений психопатов и быть столь же жестоки, однако маньяк способен испытывать эмпатию, сожалеть о содеянном. По химическому составу он — это обыкновенный человек, почти такой же, как мы с вами. Получается, что по статистике: 20 % за настоящими психами. 30 % — за теми, кто был в состоянии аффекта, а на убийство при этом раскладе способен практически каждый из нас, — подводит итоги девушка, — это те, кто не выдержал напряжения или сорвался при виде опасности. Чонсон согласно кивает, мысленно думая, что «всё равно, какой бы ни была ситуация — всегда есть выбор не становиться убийцей». Тонет в осуждении и непринятии. Он думает так, даже не подозревая, что в будущем встретит мальчика, олицетворяющего этот пример; того, кто заставит отказаться от предубеждений. «— Почему не перекрасишь волосы? Они же полностью поседели, а это старит, — на этот вопрос он ничего не отвечает, считая, что можно додумать: у каждого свои вкусы.
Однако про себя думает об одном.
— Потому что на них, как на снегу, лучше виден красный — и я ощущаю удовлетворение.
«Мне нравилось ощущение того, насколько хрупка чужая жизнь. Как просто лишить девственной красоты и как просто в себя влюбить. Сорвать цветок, чтобы любоваться им в своей квартире, не выходя на улицу, или оставить в покое. Добить горящего на раскалённом асфальте червя или перенести его в траву, вмешавшись в закономерное течение природы. Прогнать муху за окно в свободу или закрыть между рамой, чтобы посмотреть, как она задохнётся, истошно пожжужав пару минут.
Я всего лишь жалкий человек, но почему-то могу влиять на чужую жизнь. Забавно, не так ли? Вот и мне нравилось»
Он всегда выбирал более бездушный ход событий, но с мыслью, что рано или поздно наделит той самой лишённой душой — продолжал по накатанной — убить, чтобы возродить. Для него было важно не только отнимать, но и возвращать — ради равновесия. Так какая разница и необходимость в том, чтобы мелочиться или тратить время на самокопания? Распотрошить тело случайного прохожего (потому что получить разрешение на столь безумный проект в те годы, да ещё и отыскать добровольцев, которые были не против умереть ради попытки вернуться к жизни — нет) и безвольной куклой усадить в механизм. Спутать органы в брюшине — и ждать, пока машина соберёт труп воедино, вернув всё на свои места, как было, пока наделит утраченной жизнью. Этого он планировал добиться. Но вместо того, чтобы собрать раздробленные кости и склеить ткани, вернув их эластичность, вместо того, чтобы воссоздать на высохших сосудах былое течение крови… Вместо того, чтобы обратить померкшие цвета в живые сияние и блеск, напоминающие чешую карпов кои… Машина грубо перешивала конечности, путая их местами. Руки на место ног, ноги на место рук — приходилось с пустыми глазами отрезать неправильно вставшие конечности и пробовать снова, пока они не приходили в полную непригодность и пока не оставалось только избавиться от них; выбросить их в реку. Результат — ни одного успешного экземпляра на протяжении долгого времени. Получается, что невозможно было воскресить человека по щелчку пальца, то есть, так же просто, как умертвить.«Я смотрел на все эти вещи глубже, чем смотрел кто-либо ещё. На чужое существование можно влиять по-разному — главное.
Это было сродни игре на вычисление дальтонизма, только вот надо было выбирать между чёрным и белым — их не путают даже те, кто не отличит красный от синего — и я всегда выбирал тёмные оттенки».
Поправок на тот момент было ещё вносить и вносить, но для него это не считалось невыполнимой задачей — оставалось запастись терпением и позволить времени взять своё. Позволить земле принять больше тел — неудачных попыток, как будто это был хирургический мусор; чтобы она выдала что-то в ответ. Благо, что и сам процесс ему нравился — получал некое наслаждение от запаха, цвета, звука и, наконец, мысли, что он имеет право решать, а не их давно покинувший землю Бог, заставившись систему работать саму на себя. Жестоко,«До сих пор было лишь одно исключение, когда я отдал предпочтение светлому. Волосы поседели рано, но даже зная, что это, наверное, старит — я желал оставить всё, как есть, и не перекрашивать.
Потому что на белом лучше была видна кровь»
Он возвращался к рыбам, пока не перешёл на людей, дабы продолжить всё то же самое, но с большим мастерством.«Я убивал, убиваю, и продолжу убивать, чтобы почувствовать это.
Снова и снова.
Может, я не смогу остановиться и после того, как усовершенствую воскрешающую машину, но тогда, по крайней мере, мои преступления станут отвратимыми. И я продолжу своё любимое дело со спокойным сердцем»
«Мания — одержимость», «тяга к крови», «великая цель», «желание иметь власть над выбором, который недоступен другим людям, потому что изначально от них отличался» — но не жестокость ради жестокости. Бог и Дьявол смешались в одном человеке, только вот пока что одному удаётся перекрикивать второго. — Все считали его психопатом довольно долгое время. С тех самых пор, когда преступления с похожим почерком появились в Сеуле в 2011 году, его воспринимали не способным на какие-либо проявления нормальности. Но он же, хладнокровный и бездушный на вид, признался, что было кое-что, что сумело разжалобить. Знаете, как мы это узнали? Сильнее ему удалось испытать на себе то, что не смог бы классический, в нашем понимании, палач. Он сожалел о своём последнем убийстве. После этого выбивающегося за рамки случая криминальные психологи поняли, что не изученного по сей день остаётся чересчур много: — Его неожиданное умение плакать по тому, кого он убил собственными руками, показало, что человеческая часть в нем жива по-прежнему, — нынче же Чонсон отлично может разобрать в её голосе сочувствие: неужто жалеет совершившего столько грехов? — …Мне всё больше хочется узнать, где и как нужно было вмешаться в прошлом, чтобы между двумя живущими в нем началами — монстром и тем, кто умеет жалеть — достиг масштабов реальности и сильнее всего развился именно второй. У господина Пака была возможность остаться человеком, но не сложилось. С психопатией всё потеряно, но это не его история. Манию же при её наличии можно использовать во благо: если бы только кто-то поставил его на правильный путь с самого начала, тех же целей (которые в итоге всё равно вели мир к лучшей реальности) он бы добился другим способом. Моя задача, повторюсь — понять, как можно, зная, что ребёнок имеет склонности, не позволить ему закончить так же, — многое Чэвон хотелось бы спросить у него лично сейчас. Жаль только, что никому из них (ни ей, ни её студентам) этого уже не удастся. Он умер в тюрьме, так ни секунды в жизни и не испытав искупление. Однако о нем говорят до сих пор и, скорее всего, продолжат. Помимо своей легендарной внешности и харизмы, он цеплял собственной историей. За всю свою карьеру Чэвон не видела другого такого преступника, кто столь сильно горевал бы по убитому им же самим. Это было душераздирающе. Он не жалел ни о чём и ни о ком, вплоть до того единственного, на котором всё закончилось, ведь его поймали. Госпожа Ким, как профайлер, встречала его лично лишь однажды, однако неизгладимого впечатления хватит, наверное, до конца жизни. Ещё ни у кого из ему подобных не было столь нежного взгляда при воспоминаниях о жертве, ещё ни у кого не было столько ненависти к самому себе. Ни одна тюрьма и ни одна одиночная камера не стали бы для него наказанием сильнее, чем то, с чем пришлось доживать дни, которых (наверное, все-таки к счастью) оставалось не так много. До разговора с преступником о его деяниях, за все время насмотревшаяся на лишенных души нелюдей, девушка и представить не могла, что такое в принципе возможно — в их массе затесался другой, не похожий. Не оставалось думать ни о чем другом, кроме как о лаконичном: «Получается, что он — тоже человек, которому просто не повезло свернуть не туда». Пускай остальные продолжат думать плоско — мол, он — зло, спустившееся на землю, но Чэвон останется при своё мнении. Да, он пугающий, да, от его взгляда мороз по коже и костному мозгу, но. Продукт окружающей реальности, и всё. В нем это было, но что-то помогло вырасти до таких масштабов. Это — жадность к знаниям, к власти над запредельным, к тому, что доступно только Богам, но в какой-то момент решил попытаться освоить человек. И поплатился. Наука всегда была жестока — во все года. То, что по праву считается непротоптанным — несёт на себя печать, что обречет первого же, заступившего на этот полюс — на страшные вещи. Знания всегда оцениваются мирозданием в странных, астрономических масштабах, и названия таким цифрам люди пока не придумали. Пропорция не всегда оказывается равномерной. И когда идёшь в неизвестность… Трудно не заморать руки, почти нереально не утопить себя в вязкой, точно болото, расплате. Ради того, чтобы разузнать что-то важное — приходится заплатить свою цену, и. Очень часто она не так велика, сколь жестока.***
сейчас. «— Может прежде, чем верить в бессмысленность затеи, стоит хотя бы попробовать для начала?» Чонвон не знает, почему принял это решение, но доводы Джейка, видимо, сделали своё. И пускай по сей день медбрату важно оберегать своё драгоценное тело и ни за что не пуститься в стезю его «продажи», Джей, вызывающий приятное волнение в груди — заставляет поверить, что принцип не нарушен. Потому что они, похоже, нравятся друг другу. Это никак не относится к грязному заработку. Из денег Ян получил только за проделанную работу — обработку ран. И переживать вроде не о чем, но… Чонсон — собственник, привыкший присваивать людей. Он игрок по своей сути, достигающий любых (даже живых) целей, а Чонвон — просто свободная душа, идущая со всем этим вразрез. Придётся бесконечно что-то обсуждать, и по концовке во многом уступать друг другу. Вероятность того, что из-за этого у обоих будет уйма проблем — сто пудовая, только вот Чонвону совсем не хочется заботиться об этом сейчас. Со стороны Джея, наверное, всё, что привело их к пребыванию один на один, было сыграно на чистой жадности: полицейский желает получить своего человека, а Ян временно уступает ради власти и связей, которых был лишён всю жизнь. И во всём этом разнообразии расчёта вдруг возникает… Сердечная ласковость. Может, дело в том, что меркантильную сторону вопроса преувеличивает сам Чонвон: но и для него позволить кому-то собой обладать, пусть даже на короткое время — подвиг и вызов самому себе. Чонсон же не умеет иначе: с ним либо в дёсна, либо никак. Особенно, когда ты — Ян Чонвон; всяким Пак Джеям не удаётся остаться равнодушными. Пускай Ян и дальше рассказывает, что находится рядом с полицейским, только чтобы защитить Джейка, но язык его тела и уже даже что-то в голове утверждает — не всё так плоско. На часах за полночь — они оба проспали только пару часов. Чонвон первым встал на кухню за водой, а Чонсон, почувствовавший пустоту рядом на соседней стороне кровати, восстал из мира Морфея, чтобы решить эту проблему. А точнее, догнать и поскорее вернуть младшего к себе в объятья. Пак не любит беспорядок — младший и так уже сбегал в прошлый раз, точнее, не только тогда. Янвон исчезал на протяжении всего развития их недоотношений, так что лучше бы этому не повторяться. Не теперь, когда к журавлю, что был в Небе, можно прикоснуться ладонями и мягко погладить. Жилистые руки крепко сжимают Чонвона, который всего лишь пытается напиться, в объятиях. — Сушняк замучил? — слышится хриплое над ухом, со спины. Мурашки по коже. И, наверное, из-за того, что всё ещё пребывает во сне, Чонсон мерно покачивается из стороны в сторону вместе со своей драгоценностью в руках, мешая Яну нормально глотать. Он сделал всё возможное и даже принёс воды, пока младший дремал, только вот во время недавнего разговора кое-кто от внутреннего напряжения искупал в стакане зажигалку, так что… Вода для питья оказалась непригодной. — И что будет предпринято по этому поводу? — Чонвон просто неудачно шутит, не подозревая, что ещё фактически спящий в позе стоя за ним, Джей воспримет эти слова как посыл к действию и сделает… Чай. Он садится рядом, ставя на столешницу прозрачную посудинку с заваренным им же Earl Grey перед Янвоном и накрывает её картонкой (чтобы заварилось лучше — кипяток кажется недостаточно горячим, а красноволосый любит очень крепкие напитки). Ян тоже успел выучить, что хён не любит ни зелёный, ни фруктовый, но этот сорт британских — абсолютное исключение. А ещё Паку, судя по всему, искренне нравится… Кукуруза. Ого, прям зерновой энтузиаст — промаргивается и сквозь отступающий сон опустошает вынутую с верхней полки желтозеленую жестебанку, как будто там конфеты, а не фактически забродивший овощ. Чонсон не выглядит голодным, но хотеть есть и хотеть конкретно любимое лакомство — вещи, на секундочку, разные. Забавно получается: в личной жизни Паку тоже было бы легко восполнить пустоту, страдай он от одиночества, но встречаться ради «отношений» и хотеть конкретного Ян Чонвона — вещи такие же разные, как в предыдущем примере. Ест же всякую дрянь — и любит тоже одну дрянь. — Насчёт твоего Пак Сонхуна и того мальчика, — вовремя вспоминает Чонсон, облизнув пальцы и вырывая Чонвона из замкнутого круга мыслей, — видел же взгляд, которым он на него смотрит? — Да, — кивает Ян, потому что не заметил бы только слепой. Умный же бы просто притворился, что не видит — вот и Джей поступил так, но только на время. — Я понимаю, что ты сейчас пытаешься напроситься на похвалу, но на этот раз не стану активно отрицать, что доля правды в этом есть. В чём-то ты прав. И если представить, что между ними действительно что-то было в прошлом… Для меня остаётся непонятным только одно. Память Сонхуна. Знает ли он обо всём или плавает в неведении, ведомый лишь привычкой тела? Чонвон не верит в совпадения и случайности — всё имеет за собой нить, ведущую к ответам, но не все способны пройти до конца, чтобы достичь правды. Думать о Сонхуне плохо не хочется — разве он хоть раз давал повод усомниться в своей нормальности? Чонвон бы поверил во всё, что может его оправдать, но. Было ли… …случайностью, простым совпадением то, что он выбрал на роль воскресшего именно Сону?.. — Считаешь, что он ни о чём не помнит? Согласно теории Джея, Сонхуна… Воскресили, убедив всех, что предыдущий, совершивший столько жутких вещей, умер. Но что, если в этом убедили даже его самого? Может быть, Сонхун и сам не знает, кем он был до того, как прийти в этот мир снова и начать всё с нуля? Не зря же машина стирает память или сама по себе препятствует её восстановлению. Что, если эта её черта — не названная «недоработка», от которой относительно недавно пострадал Сону, а как раз-таки отдельная проработка, необходимость? Что, если она была создана только для этого обнуления? Чтобы позволить тому, кто зашёл в тупик, из которого нельзя выбраться живым, начать всё заново? Умереть и попытаться снова без груза прошлого. Представить только, что в воскрешающей машине «квигук» существует не случайная «неполадка», а специально встроенный ластик для стирания памяти, — и получится понять, что…«Человек — это чистый листок, который слишком легко подвергнуть загрязнению в течении жизни. А ластик, как обобщённое понятие, — наше стремление к лучшему — безуспешно пытается сделать его чистым вновь. От природы людям дан этот чистый лист, но точно так же им не суждено сохранить его таковым навеки.
И всю жизнь они стараются вернуться к изначальному состоянию, затирая сделанные ошибки, но на деле только растягивают существующие кляксы, пачкают еще сильнее. Это суть прошлого, которое оставляет на нас неизгладимый отпечаток — и от него никуда не деться.
Только вот без него мы — не мы»
Это и спасло Сонхуна от повторения старого сценария? То, что без памяти о том, какие мысли ко всему привели — он стал другим человеком? Да кто он такой, чтобы создавать свой ластик, которой сделает всё нетронуто стерильным, лишённым клякс — и идти наперекор судьбе?.. Как будто никакого прошлого не было. Так нельзя — это против правил. И совпадение могло сыграть свою роль лишь отчасти, пока Сонхун выбрал Сону потому, что так ему надиктовала память, спрятанная глубоко в переплетениях нервных соединений? Ему дали шанс вернуться с прежней целью, но воплотить её в жизнь иначе, без новых жертв. Но кто позволил вернуться так просто? Родители… Они тоже были глубоко образованными людьми и точно знали, что во многом из случившегося остаётся часть их вины. Возможно, после воскрешения Пака, его мать и отец сделали всё, чтобы привить сыну другие взгляды, чтобы воспитать из него другого человека, в чьём таланте никогда бы не проснулось былой безобразной жадности к чужой жизни. Наверное, ради этого они специально пошли на крайности, чтобы даже не дать этому таланту пробудиться — принялись действовать с точностью да наоборот от прежнего, чтобы… Не позволить ему учиться и закончить школу раньше, чтобы не позволить достигнуть уровня, на котором его ослепила бы слава и знания о запретном. Не позволить раскрыть смертельный потенциал… Отец Сонхуна мечтал, чтобы мальчик никогда не становился учёным, потому что так бы всё повторилось. Мать же хотела, чтобы он прожил самой обычной жизнью, отказавшись от собственных амбиций — лишь бы всё было не так, как в последний раз, до его первой смерти.«— Госпожа Ким, вы наверное не помните меня, но я тот, кто слушал все ваши лекции.
— О, тот самый Пак Чонсон? Рада слышать, что ты продвинулся по службе. Есть вопрос, который ты хотел задать мне лично?
— Мм, — положительно мычит Чонсон, а спустя пару минут дежурных фраз и уточнений наконец выдаёт: — Может ли быть такое, что, если взять человека с тем же генным набором и родить его в той же семье, но применить иное воспитание — он не станет преступником?..
Девушка по ту сторону провода, как получается разобрать, хмыкает с посылом — ответ очевиден, и он звучит, как:
— Да».
Они знали. Родители Сонхуна наверняка знали, что начать всё с чистого листа, стерев его вместе с былыми ошибками и вырастить из него нового человека — реально. Поэтому ныне существующий Пак проживает отличимую от прежней ветвь развития. Вот только, согласно отчётам, «квигук» может позволить воскрешенному вспомнить со временем. В этом и проблема: с воспоминаниями к Паку вернется истинный он. И быть настоящей трагедии. Помнит Сонхун сейчас или нет, как кажется Чонвону — рано или поздно, если постарается, его осенит. Насколько же тогда будет больно осознать, что необьяснимые реакции тела и попытка держаться от подростка подальше — вполне обьясняются тем, что он не желает повторять старых проступков?.. Пытается прийти к той же цели и помочь человечеству, но другими путями. — Поначалу у меня были сомнения, — задумчиво чешет подбородок Пак, — но после того, как я увидел его в деле перед мальчишкой, поменял мнение. Теперь я точно не знаю, — глупо хихикает Чонсон, — судя только по его лицу очень трудно что-либо сказать. Может помнить, а может и нет. Знаешь, на твоем месте, я бы всё равно не сомневался в его причастности. Забыть о чем-то — совсем не «снять с себя ответственность», потому что в таком случае склеротикам жилось бы лучше всех.ранее.
— И всё-таки я не могу смириться с мыслью о том, что он не был психопатом. Как они могут умалять его сдвиги, называя по-настоящему ненормальное обычной одержимостью? Как к такому может привести обычная наука? — в обеденное время почти все покидают офис, однако Чонсон и его младший «спиногрыз», Кей — любят поболтать, просиживая этот драгоценный час вместе на месте.
— Жестокость всегда была неотьемлемой частью науки, Чонсон сонбэним. Вам известно, как люди изучали брызги крови? — приподнимает брови японец, выглядя мало заинтересованным своим бутербродом, потому что жуёт его уж слишком лениво. Любимого в буфете не оказалось, ибо все коллеги опередили, разобрав куски с хлебом, между которыми есть хоть маленькая полоска колбасы. Под его же — только сыр и какая-то скудная паста.
В ответ на вопрос Чонсон отрицательно качает головой.
— Эксперимент назывался «окровавленные кролики», — моргает японец, — проводивший опыты учёный до смерти избивал пушистых звёрьков белого цвета. Происходило это в закрытой комнате. И благодаря бумаге, коей была обклеена вся она, и приземлившихся на неё капелькам — он мог наблюдать за тем, как по-разному может разбрызгиваться кровь. В наше время, — Кей знает об этом лучше, потому что проходил другую программу обучения на родине, в Японии, — его заслугами стало возможным распознать основное положение и позицию преступника, а также вычислить местонахождение жертвы во время нападения.
Джей довольно холоден снаружи, когда обычные люди кривятся при первом же обсуждении жестокости, которой было место в реальном мире. К подобным рассказам привык, однако внутренности — чисто по-человечески — не перестанет скручивать, наверное, никогда.
— И это ещё цветочки, — продолжает японец, начав жевать бутерброд не активнее, но грустнее (от представления до смерти забитых животных, которые не сделали ничего плохого, но пали жертвой ради утоления чужого любопытства), — вся стихия обучения новому такова, и пока земля в старой теории стоит на трёх китах, познание мира стоит на сумасшедших, которые не боятся испачкать руки в крови.
Это своего рода жертва, на которую закрывает глаза Бог — потому что через неё люди получают знания об окружающем их мире.
— Поэтому, — переводит он глаза на Чонсона, — и для него это было не более, чем ступенькой в достижении главной цели.
Знания.
Пока Джей погружается в воспоминания о разговоре с Кеем, которому пояснил о преступнике Паке и его главной страсти в жизни, Чонвон задумывается о версиях, что они обсуждали со старшим ранее. Красноволосый так и представляет, как чары, наложенные машиной сонхуновского отца, сходят на нет — и на месте молодого человека оказывается сморщенный, как подгнившее яблоко, старик. Пятьдесят, которые ему должно было стукнуть не так давно — не настолько значительное число лет, но что, если его воскрешали больше одного раза? — Да и шрамы на его лице о многом говорят. Но стоит помнить, что Чонвон по-прежнему на стороне Сонхуна и резко негативно реагирует на любое омрачающее его репутацию замечание. Потому о том, что преступник Пак и Сонхун одинаковые внешне, он предпочитает не напоминать, останавливаясь на том, что хён вполне мог полететь только по статье за растление несовершеннолетнего. И то, до 2015 это не было незаконно. — Например, о чём? Это обычный селф-харм… — Что, если полосы на лице — это побочный эффект от частого использования машины? Или даже если представить, что он правда порезал лицо сам… Тебе совсем не кажется странным, что таким образом он хотел себя за что-то наказать? Аутоагрессия называется. — А тебе не кажется, что и сам несовершеннолетний был слишком активным и провоцировал? — вопросительно изгибает бровь Чонвон, вспоминая, что в паре Сонхуна и Сону, несмотря на очевидное главенство старшего (то есть Хуна), Сону отвечает за активность в гораздо большей степени. Если бы не миловидная внешность и «маленькость» этой хитрожопой лисички, именно Кима бы обвинили в домогательствах к учёному. Пусть благодарит свою внешность за способность мимикрировать и то, что все считают его невинным. — У взрослого должна быть голова на плечах и достаточно ума, чтобы найти в себе силы этому сопротивляться. Иначе почему он взрослый? В пятнадцать — хотя нет, насколько я понял, они начали, когда жертве было тринадцать — у детей нет того багажа опыта, и их легко обманывать. Разве нельзя считать, что он этим воспользовался? Они были знакомы с 2011, но по словам преступника вступили в половую связь впервые в 2013. Он же буквально… Специально дождался, пока мальчик достигнет возраста согласия. Чонвон тяжело вздыхает, потому что здесь крыть нечем. Но не может же быть Сонхун таким монстром, правильно? Сейчас же он делает всё возможное, чтобы не приблизиться к Сону ни на дюйм ближе дозволенного. Хотя глаза Чонвона постепенно начинают увеличиваться в размерах, когда медленно приходит осознание: возраст согласия подняли до шестнадцати, а телу Сону шестнадцать исполнится летом. Неужели Сонхун ждёт по тому же принципу, по которому ждал раньше?.. Нет-нет-нет. Точно нет. Сону уже тридцать по паспорту и Пак к нему не притрагивается, да и Чонвон до сих пор болеет за их счастливый финал в настоящем, но. Помнит ли Сонхун, и когда смотрит на Сону подобным образом — прокручивает ли перед глазами всё произошедшее? Чонвон, во всяком случае, может согласиться только с версией о том, что между ними что-то было. Но вот как оно проигрывается в нынешней реальности — вопрос далеко не риторический и требует конкретного ответа. Только, в отличие от Джея, прямо задавать его Сонхуну Янвон не спешит. «С наукой или без, он бы делал это. Просто в какой-то момент удалось наполнить рутину смыслом. Блестящий мозг был подарен кем-то извне — ему же пришлось отплатить вдвое больше. Особенности никогда не обходятся без странностей — все гении немного психи, а всё прекрасное по своему жутко. Его же были слишком бесчеловечно: начиная от решения невероятной сложности задач, и продолжая не дрожащей рукой. Психопат называли, но он действительно не был им целиком», — вспоминаются слова лектора Ким Чэвон. — Хотя выглядит он не настолько плохо, как мне показалось в первую встречу, — озвучивает вдогонку Чонсон, имея в виду убийцу, но Чонвон подразумевает лишь растлителя малолетних, потому что в эту версию верится больше. — Вряд ли он искренне хотел стать преступником. — Многие вещи идут не по плану, — пожимает Чонвон плечами, не став перекидывать все стрелки вины на Сонхуна. — Да и ты тоже? — хмыкает блондин, а затем, столкнувшийся с осознанием, что ничего не знает о прошлых планах и устремлениях маленького Чонвона, без задней мысли задаёт вопрос: — Подожди, кем ты там хотел стать? Я же совсем ничего не знаю об этой части твоей жизни. Что ж, о чем не дано прознать через слежку — о том и не знает. Обидно, да? Что не все можешь контролировать, Чонсон-а. — Вариантов изначально было немного, — расслабляет лицо Чонвон, чтобы не показать на нём ничего лишнего заранее. — Что ты больше хочешь услышать? Работник фирмы или приватный юрист? Или может учитель в школе? Или космонавт? — упирает свои острые локотки о стол и роняет подбородок на раскрытые ладони, рассматривая пар, исходящий от чая. — Не думаешь же ты, что я всегда мечтал стать именно медбратом? Чонсон молчит, и по его лицу видно — в голове отнюдь не пустота. Он старательно анализирует: вопреки перманентной жесткости (характер Янвона порой напоминает наждачную бумагу) он кажется тем, кому не подходит работа с больными, однако. Во время нахождения в стенах больницы Чонвон чудеснейшим образом превращается в справедливого человека, помогающем тем, кто нуждается в помощи — точно святой. Он искренний, и в этом его сила — не приукрашает, не притворяется лучше, чем есть, а показывает себя. Само очарование. — Ну не айдол же, — смеётся Чонсон, сделав свои выводы (о том, что работа в больнице ему отлично подходит), а затем улыбка медленно, подобно растаявшему мороженому, сползает у него с лица, ведь достаточно только посмотреть на серьёзную окаменелость, которая ещё секунды назад была лицом Янвона. — Стоп, Чонвон, — осознание пусть и запоздало, но всё же приходит: — Так ты хотел стать айдолом?..***
— Говорю кроме шуток. Если совесем никак — это выход. По его тяжелому и целиком лишённому энтузиазма вздоху сразу можно сделать выводы — предложение не оценил. Жаль только, что совсем скоро обстоятельства, в которых выбирать не приходится, подкрадутся сами. Сонхун же делает вид, что такой перспективы не существует — до тех пор, пока появится, продолжает намыливать тарелки, как заколдованный, и мало присутствует в «здесь» и «сейчас». — Австралия на данный момент — единственная страна, где отказались запрещать науку, — не оставляет попыток переубедить младший. — Всё нормально, со своими навыками, — кажется, что чем-то похожим на признание своих способностей, Сонхун обмолвился перед Джэюном впервые — и то, чтобы от него отстали, — я в любом месте смогу почувствовать себя, как рыба в воде. — Но вы забываете, что даже среди вод нужно уметь выбирать правильную, — привычный акцент Джейка в ответ на это заявление слышится странно на фоне столь приторной философии, — в одной можно потонуть, даже будучи рыбой, а другая должна вас держать, — но он прав, и игнорировать этот факт, мягко говоря, сложновато. Сонхун, протерев лоб так, чтобы его не коснулись намокшие в моющем растворе перчатки розового цвета, молча закрывает дверку шкафчика над раковиной. Это не получается злостно в сторону австралийца, а скорее как-то неловко, потому что никому ещё, на памяти Джейка, не удавалось выглядить столь по-абсурдному равнодушно в момент, когда твоя Вселенная буквально раскалываеся на две части — пускай постепенно. Ноль реакции, молчание в данном случае — значит «нет». Ну куда он уедет, и что делать с Сону в таком случае? Из страны они вряд ли его вывезут: документов не просто нет — их нельзя показывать даже при наличии. Не должно же быть самого Кима — достаточно начать с этого. А зачем Сонхуну куда-то рваться без него, когда других целей в жизни не видит? Так выглядят люди в состоянии стресса, и Шиму это знакомо. Хун пассивно-агрессивно пытается занять себя чем угодно — лишь бы не накручиванием (которое усиливается по причине пустых рук) — перемывая даже то, что не надо так тщательно надраивать. Резина с перчаток неприятно ездит по ушам, но при такой атмосфере и её звук покажется лучше и приятнее оглушающей, чуть ли не превращающейся в сталь, тишины. Наблюдающий за этим печальным зрелищем, австралиец опирается на столешницу, скрестив руки на груди, и постоянно пытается наладить зрительный контакт с Паком. Однако у уважаемого сонбэ интерес сосредоточен ровно на одном — Хисын спросил, где Сону, когда Джэюн ему ответил: «мы думали, что он у вас с Юнджин». Отлично. Чудесно. Просто замечательно. В этом и вся проблема, хотя на все эти переживания хочется ответить: Сону не грудничок и не инфузория туфелька, а потому сумеет передвигаться по городу сам. Ну или не передвигаться (из-за дождей), главное — наедине с собой не пропадёт. Правда, на этот раз и Джэюну, который во время своего «побега» прятался под мостами (пришлось пожаловать в жилище хёнов не из-за, что почувствовал себя готовым сдаться, а потому что из-за ливней все прежние места пряток размыло, и они побеждённо ушли под воду), становится интересно, где во время затопления полой части Сеула может пропадать Ким, у которого, насколько известно, нет друзей. Может он и Шиму место прятки подскажет?.. Пока не приходило ни сообщений, ни звонков, а на попытки достучаться до абонента со стороны Сонхуна слышались только немые гудки и оповещение «недоступен». Наверное, нутром он ощущал, что Сону в относительном (если не полном) порядке, ведь подобным образом пропадает не впервые — стоило привыкнуть,***
Обычно тишину принято описывать звучанием сверчков и активизировавшихся из-за сбитого сезона цикад, но. Между Чонвоном и Чонсоном прямо сейчас только жирное троеточие и отдалённое карканье ворон на фоне. Вот надо же было, тыкая пальцем куда попало, попасть прямо в Небо? Чонвону будто дали пощёчину. — Серьёзно?! О! — оживляется Чонсон, поняв, чем выступает эта заминка, — так значит, я вполне мог смотреть на то, как красноволосый мартышонок прыгает по сцене вместо больничных палат? А затем Пак предельно своевременно себя одёргивает: Чонвон хотел, но, как очевидно, не просто не смог — потерял свой шанс исполнить мечту навсегда. Поэтому блондин чуть притихает, когда видит неоднозначную реакцию: может, цель Чонвона далеко в прошлом, подобно остановке, которую случайно проехал мимо, и по определённым причинам не сможешь вернуться назад. Обычно в такой ситуации остаётся только смириться, забывшись (ведь всё, как и самые заветные желания, проходит), но. — Проще было стать космонавтом, — глупо шутит полицейский, в следующую же секунду возжелав отрезать себе язык, ибо… Глаза Чонвона по-прежнему полны скорби по тому, чему так и не удалось стать частью реальности. И пройти действительно может всё, что угодно, но не то, о чём грезил и над чем старался столько лет. — Я был стажером, — поджимает губы Чонвон, пытаясь проговаривать как можно меньше звуков: сейчас мало какие из них прозвучат адекватным голосом, — до 2023 года. Отныне Чонсон начинает понимать, почему в тот день, в Ахёне, Чонвон ответил ему подобным образом. «— И не нужно ставить на себе крест из-за судимости. У тебя разве никогда не было мечты?» «— Как была, так и всплыла, — почти в кровь закусывает губу Чонвон, до сих пор не зная, должен ли попытаться вырваться» И если боль бывает разная, то та, что тянется на полотне души шрамами от упущенных шансов, как ни к чему не ведущая перепутанная дорога — эта отравляющая. — Значит, — слабо, сквозь горечь, улыбается Пак (потому что хоть кто-то из них должен попытаться сделать это первым в столь непростом разговоре), — не зря я сравнил тебя с железным человеком. Тони Старк тоже был судимым и его жизнь напоминала ту, что бесповоротно кончена, но ты только взгляни на него сейчас. Он гораздо успешнее многих людей, у которых от рождения старт был лучше. Поэтому ты тоже, просто… Будешь стальным Чонвоном, — и разве найдётся хоть кто-то, кто придумает что-то лучше слов, которые может выдать гениальная голова полицейского? — Совсем необязательно добиваться успеха тем же путём, что и остальные. Можно же проложить свой. Сейчас ты, конечно, можешь понятия не иметь, как это сделать, но знай. Дорога, Чонвон, появляется под ногами идущего. Так вот оно, каково это — разговаривать с поистине целеустремлённым человеком. Чонвон найдёт тысячу причин, почему «нет», а Чонсон — почему на все эти отрицательные величины следует забить. По этой же причине перед блондином сейчас стоит красноголовая заноза в заднице — он хотел заставить Чонвона быть рядом — и он сумел. Порой откровенные пессимисты привыкают называть себя реалистами, отговариваясь, вот только если смотреть на вещи по-настоящему реально — Чонвон в дерьме с ног до головы. Без приукрас или занижения планки ради жалости. Только вот Пак Чонсон прямо сейчас всю эту грязнь смывает — словами, жестами, взглядами, своей поддержкой. К своему удивлению и сам Вон не может отрицать — он умеет успокоить, пускай пустоту в Чонвоне не заполнит уже ничего. Из компании его прогнали не потому, что он не справился или был недостаточно хорош, как часто случалось с остальными стажерами. И таким расклад был бы достаточно обидным, однако на деле Ян-то как раз нравился начальству (имел все шансы войти в дебютный состав) — однако судьба распорядилась иначе. Разумеется, что в Корее никто бы не позволил человеку с судимостью, о котором было известно всей стране, стать артистом. Но старшему на эти доводы плевать. И сердце не может на это не реагировать. Джей продолжает говорить, наполняя тишину вместо Чонвона, потому что не следует заставлять его что-то говорить. И может сказанное им прозвучит глупо, но, с какой стороны ни посмотри — правда подходит Янвону. — Жизнь не может состоять только из припева, но ты можешь сделать свой самым запоминающимся. Все вступления к нему ты, конечно, объективно просрал, но песня ещё не закончилась. А я считаю, что припев самый важный — дерзай же. У тебя ещё может получиться. Джей определенно… Определенно цыган, потому что склеил сердце Чонвона и тут же его сцыганил. — Злишь меня, — всё, в чём признаётся младший, потому что после таких слов одолевает чересчур много эмоций: но самая сильная та, что обещает жесткие душевные колики после осознания, что нет ничего хуже ложной надежды. Чонсон, каким бы серьёзным и взрослым человеком ни был, сейчас напоминает самого наивного в мире. — Ты куда? — пялится он в спину резко отвернувшемуся Чонвону, который, простояв истуканом, вдруг внезапно решил куда-то зашагать; не то чтобы у него была какая-то важная цель в другой части чонсоновской квартиры — просто чутка хочется забиться в дальний тёмный угол, сбежав, и проплакать как минимум до следующей жизни, в которой всё имеет призрачную надежду наладиться. Или не совсем. История Чонвона и правда недолгая: позанимался тхэквондо, где его симпатичную мордашку вместе со складной фигурой заметила стафф крупной компании. Тогда он получил свою мечту впервые, однако не смог пройти прослушивание. Потребовалось ещё какое-то время, прежде чем его приняли — далее шли жалкие месяцы стажировки, и вот… Дальше все знают, чем закончился его путь, как артиста, не успевший начаться. — Мне нужно время, — почти честно признаётся Чонвон, — чтобы сдержать свои руки, пока не начал сдерживать в захвате тебя. — Не стоит занимать руки держанием себя, — напрягается Джей, — или меня… Вместо этого я тебя подержу, говорил же раньше. Как котёночка. «Как котеночка» — конечная точка перед осуществлением угрозы. Чонвон орет и брыкается, пока Чонсон поднимает его, бьющегося в истерике, на руки, и тащит куда-то в одному ему известном направлении. Как оказывается позже — к зеркалу. — Не серчай, Чонвон-а! — прикрикивает он по пути, когда Ян пытается ни то царапаться, ни то ударять по его спине, но никак не может заставить себя сделать это сильно хоть раз. И правда, отношения со старпером — такое себе удовольствие. При первой серьёзной ссоре он обзовёт тебя недоросшей до своего уровня истеричкой. Но по мнению Чонсона «любить» злых круче, чем грустных: лично его страсть подначивает сильнее, чем боль в груди. Джей даже верит, что ставшая трагедией, любовь способна только обременять: от неё уже не избавишься с прежней лёгкостью, а даже если представить, что окажешься на далёком физическом расстоянии, «спасшись» — ничего не поможет вернуть былую свободу в груди. Нежность, когда её пачкает трагедия — из души больше не вымывается. И даже после того, как всё закончится, что-то в глубине продолжит болеть. И ты, вынужденный пронести эти осколки в груди сквозь целую жизнь, в конце концов умираешь вместе с ними. Нереализованный блеск в глазах плох тем, что он, в отличие от неудачного или просто проходящего опыта — остаётся с тобой навсегда. Поэтому Чонсон не хочет так, чтобы кому-то было больно. — Ты что делаешь? — Собираюсь показать тебе что-то красивое, — не совсем понятно, чего он добивается этими словами, держа в руках Чонвона, как какое-то пугало, которым можно разве что отпугнуть полевых ворон. — Это что? — спустя секунду спрашивает Чонвон, вися на руках у Чонсона против своей воли перед зеркалом, на этот раз во весь рост. Ноги смешно болтаются в раздражении, не доставая до земли, а Джей стискивает зубы, пытаясь не подать виду, что взрослый парень, ожидаемо — не пёрышко, пока держит Чонвона под мышками. — Что-то красивое, — уверенно кивает Чонсон. Чонвон ёжится, приподнимая верхнюю губу в осуждении, а то самое место хватки начинает ныть, пока он — повторяет попытку выпутаться. А затем Пак, поняв, что мышцы рук долго не выдержат, оставляет подмышки красноволосого в покое, перехватывая его тельце поудобнее. Случается то, чего так боялся и всячески предупреждал Чонвон. Только не… — Прекрати! — вопит медбрат, когда понимает, что терпения у его неокрепшего после ночи пьянки желудка надолго не хватит — Джей начинает кружить, от души хохоча. — У меня проблемы с вестибулярным аппаратом! Я сейчас блевану, я тебя предупреждаю в последний раз, Чонсон, блять, голова кружится! — Не стесняйся, зато выблюешь все лишнее вместе со стрессом. Это же очищает организм. — А кто очистит твою одежду? — Стиральная машинка. Никаких проблем, радость моя, — улыбается Чонсон, а младший, у которого уже двоится перед глазами, сам не замечает, как пространство перемещается под ногами — точнее это он перемещается в помещении, умудряясь так и продолжить не кусаться у полу. Чонсон несёт точно на балкон, видимо, сжалившись и решив позволить укаченному подышать свежим воздухом. — Жаль, конечно, что ты не в халате, — блондин в любое время суток продолжает дразнить Яна за профессию, — но учитывая, что я бы всё равно его с тебя снял, это не так важно, правда? Чонвон уже даже не сопротивляется — он смиряется с тем, что и без того тяжелая судьба готова стать еще тяжелее, зато сделает жизнь интереснее. — Хочешь покурить? — звучит, как единственное успокоение. — И не только это. За окном привычно бушует дикий дождь, который затопил почти весь первый этаж и всю подземную парковку многоэтажки, в которой они находятся, но сейчас совсем не до мыслей «как добраться домой», потому что отныне, говоря, что собирается вовращаться в свою обитель, Ян подумает дважды: выбирая между сьемной квартирой и местом, в котором его всё время ждут. При помощи полицейского Чонвон оказывается бережно усажен на подоконник, поджимая ноги под себя, пока Чонсон делает то же самое, но привычно свешивает свои длинные. Старший наклоняется, зажимая между губами сигарету — даёт закурить младшему, когда оба бычка, один из которых дымит, соприкасаются. Вот так, сидя в пять утра на подоконнике, наблюдать за грозой — предел мечтаний Чонвона. И это прекрасно ровно до тех пор, пока не вспоминаешь, что завтра на работу. По такой-то погоде… — Где пепельница? — Везде, — не радует его ответом Джей. — Не боишься пожара? — скептически ведёт бровью Чонвон. Окно оказывается открытым, и старший, что выхватил сигарету из рук Чонвона, протягивает её и свою наружу — чтобы капли затушили оставшийся дым, а затем аккуратно складывает в уголке, сам слезая с подоконника. — Потом выброшу, — и удобно устраиваясь напротив Чонвона, что остался сидеть перед открытым окном, через которое на балкон попадает куча дождевой воды. — Тебе нравится такая погода? — вдруг интересуется старший. — А что? — Чонвон протягивает свои изящные лапки, чтобы обвить вокруг шеи Джея, позволив ему подойти ближе и устроиться между ног. — Я обещаю спрятать грозы, если они тебя утомляют, — в нормальном состоянии Чонвона бы вырвало от таких слов быстрее, чем от качки на чужих руках, но… Слышать это из уст Джея необычно… Цепляет. Так и Ян сцепляет руки, не желая отпускать его. — Каким образом? — Чонвон, как правило, не реагирует на подобный флирт, если он из уст кого-то другого; в случае же с Джеем всё работает совсем иначе. — Просто закрою окно, — смеётся Чонсон, плечи дёргаются, а вокруг глаз собираются милые морщинки, полностью меняя амплуа с плохого парня на тёплую зефирку, — всё куда проще, детка. Чонсон проходит путь от «крышетёчный полицейский «#арестуйтеменяябылплохим» до очаровательной физиономии, который напоминает смешную желтую птицу из angry birds — за считанные секунды. И Ян просто обожает эту его разносторонность — каждый из его обликов. Сердце щемит, лопатки выступают от дрожи по телу, когда дождь попадает на чонвонову спину и мочит футболку, и спутанные красные волосы. А может, дрожь вытекает по венам и застывает на кончиках пальцев вовсе не от предрассветной прохладцы — от лица Чонсона, который смотрит прямо в глаза, снизу вверх. — Не нужно, — говорит Чонвон, а его голос отчего-то грустнеет. — Я бы не хотел, чтобы дождь заканчивался, потому что когда дождь закончится, мне тоже придётся уйти. — Котёнок, — Чонсон бессознательно складывает брови домиком от жалости (его очень радует тот факт, что младший не хочет покидать его дом, как это было в прошлый раз), и протягивает руку, мягко гладя Чонвона по щеке. Чонвон, в действительности, похож на консервную банку. Таких, как он, не пробьёшь ни красивой внешностью, ни комплиментами. О банку можно только постучать (причём своей же головой) и уйти с пустыми руками. Но есть способ, а на каждую закрытую дверь — свой ключ. На каждую закрытую банку — своя открывашка. На таких, как Чонвон, нужен только Чонсон — потому что он как нож. Резкий в меру, иногда переходящий границы — но только те, которые, как оказалось, жизненно необходимо перешагивать, чтобы чувствовать. И вскрывающий эту банку, он получает всю ту любовь, что долгое время сохранялась (под тщательной защитой крышки) внутри сердца Ян Чонвона. Джей прижимается крепче, обнимая так, чтобы закрыть ладонями большую часть промокающей спины младшего, закрыв её от прямого попадания настырных каплей. — Ты веришь в судьбу, Чонсон? — к своему удивлению Ян спрашивает первым. — Верю и в неё, и в карму. — В чем же их отличие? — за чужие плечи удается держаться так сильно, как будто в противном случае удастся свалиться за то самое окно, оставшееся за спиной, и упасть с большой высоты. Чонвон не умрет, если отпустит Чонсона, да и смерти он не боится даже в случае её прихода, но знает — обязательно почувствует, будто чего-то не хватает, как только разожмет руки. А он и без того чувствовал себя так всю жизнь. И не хочет повторения. — Карма отличается тем, что, плохая она или хорошая — а в жизнь человека всё равно придёт, хочет он того, или нет, — голос Джея смешивается с небесной водой, а у Яна остается стойкое ощущение, что его наконец убаюкивают в безопасности, к которой он стремился всю жизнь. — Судьбу можно не принимать, потому что она — предложение. Но карма другая, она — это расплата. — Так значит вся потенциальная любовь в жизни человека — это всего лишь отработка? — интересуется Чонвон, точно ничего не знающий маленький ребенок, хотя не так давно на этот свет у него было и остается свое мнение. То, что должно случиться — случится, но… Проблема в том, что то, что не должно было — тоже случается. — Не всегда. Думаю, что есть отчетливое разграничение между деловым предложением, отработкой и наградой. — Что же выступает наградой? — Ты, — смеётся Чонсон, а на разозлённый взгляд на секунду отстранившегося Чонвона исправляется: — Суженый. — Это ещё кто такой? Хочется повторить «ты», раз с первого раза Ян недостаточно хорошо услышал, но Пак сдерживается и решается разъяснить по-нормальному. — Тот, кто написан тебе по линии жизни, как пара, — он отводит глаза, разглядывая разводы от капель и их сами, катящиеся вниз наперегонки, — жаль только, что не все приходят в жизнь с таким человеком — вторая половинка уготовлена не каждому. Кто-то должен заполнить себя и свое сердце в одиночку. И как это понять? «Нужно найти человека, у которого полнота и глубина жизненных линий на руке будет перекрывать разорванность на твоих. У тебя появится шанс на такую встречу многим позже, но есть и возможность, что он узнает тебя раньше, в возрасте твоих шестнадцати-семнадцати лет» — слова шамана становятся неожиданно свежи в памяти, хотя не так давно почти выцвели. Ах, вот оно что. Семнадцать. Всё наконец сходится — Чонсон переехал в Ахён, когда Чонвону было ровно столько. — Покажи свою ладонь, — вдруг решается, сам не знает что, проверить младший. Похоже, что ему не нужно ничего «понимать» отдельно, когда всё становится столь очевидно. Сопоставляет и так пристально рассматривает крупную, чуть шероховатую мужественную ладонь Чонсона, протянутую к себе (неудивительно, что такой за раз можно обхватить почти всё чонвоновское существо), и с умным видом водит пальцами по самым глубоким линиям. Чонвон сейчас ведет себя с Чонсоном так же, как дождь со стеклом. — Ты что-то понимаешь в этом? — Совсем нет, — и побеждённо пожимает плечами, — но попытаться — попытался. — Карма, или нет, — заключает Чонсон, продолжая глядеть на сидящего на подоконнике Чонвона снизу вверх и, с закинутой головой, протягивает свои руки к его щекам, — а я знаю, что это должно было случиться. Когда ты дал мне пощёчину в тот день, я понял, что сделаю тебя своим, — улыбается и, незаметно для самого Чонвона, сокращает расстояние. — Поэтому никто нам не помешает — даже твоя работа. Я позабочусь об этом. Может, ластик действительно существует внутри машины для воскрешения не просто так. И… Затирая сделанные ошибки, словно с его помощью — Сонхун жертвует всем собой, чтобы спасти Сону. И пускай чудом не появляются разводы, он совсем забывает о том, что если долго тереть на одном и том же месте — там может появиться сквозная дыра. А вот Чонвону не надо ничего стирать — тысяча и одна дорога привела его сюда, к этому человеку. Слова Чонсона о том, что они могли бы быть кармическими партнёрами, не дают младшему покоя. Если представить, что несчастные случаи и множества опасностей — это толпа, которая гонится за Паком, то Чонвон — это тот единственный, кто гонится за этой толпой. Мечтает умереть сам, но смерть, почему-то, всегда ходит по пятам Джея — приходится бежать за ними обоими. Три сантиметра между губами становятся пылью, когда Чонсон сокращает и избавляется от каждого из них. Он целует долго и медленно, придерживает лицо младшего, скользя прохладными пальцами по скулам, проводит дорожки, оставляя на подкорке память о каждом чутком касании… Нежностью. В какой-то момент понимаешь, что нежность — это лучшая форма привязанности, которую один человек может подарить другому. Чонвон впервые подпускает так близко к себе то, что сможет его с легкостью покалечить. Но пока ни о чём не жалеет. — Хён, тогда ты сказал…— шепчет он прямо в губы в ту свободную секунду, когда удастся отстраниться в попытке отдышаться. — Мм? — интересуется Чонсон, что прикрыл глаза, греясь в моменте. — Ты сказал, что похож на понедельник. Но для меня ты совсем другой день недели. Для меня ты — воскресенье, последнее перед началом тяжелой недели, которое проходит слишком быстро, но которое мне не хочется отпускать. Я ненавижу любую мысль о наступлении первого дня недели и так старательно цепляюсь за последний… — Чонвон крепко сжимает ткань домашней белой футболки старшего, стараясь не заплакать. У него, на самом деле, иногда щиплет глаза — но чтобы прям до слёз — нет. Чонвон уже очень давно не ревел как следует, хотя моментов для этого было предостаточно. Не сдерживался, просто в слизистых каналах как будто не осталось воды. Будь они в норме сейчас — заплакал бы от досады. — А тебе подходит выбранная тобой пятница, — успокаивающе водит одной ладонью по хрупкой спине, а другой придерживает за затылок Яна Чонсон, и шепчет уже на ухо: — Потому что пятнице я всегда рад больше, чем другим дням. Она же… Несёт за собой счастливые выходные, которые я так долго ждал. Вот бы дождь никогда не заканчивался, — обнимая Чонсона и руками, и ногами, обвитыми вокруг его талии, Янвон продолжает подставлять спину под капли дождя, сидя на подоконнике; пока старший незаметно прикрывает ставни, чтобы младший не простудился. — Как же ты раздражаешь, — вздыхает Чонвон от подобного переизбытка нежности, не привыкший к такому совершенно, но и не желающий как-либо пресекать, — и за что ты свалился на мою голову? — В следующий раз будешь лучше думать, прежде чем распускать руки и заводить диалоги с незнакомцами, — прежде, чем уткнуться в плечо Янвона своим острым носом, Чонсон заливисто смеётся, и его глаза складываются полумесяцами, делая лицо ещё более красивым в почти полной темноте. У Чонвона сжимается сердце, потому что полицейский ведёт себя странно — более открыто и тепло, будто на это, развивайся оно более медленно и естественно — не осталось времени. Но, куда бы и зачем бы Пак Чонсон ни спешил, Чонвон продолжит думать об одном и том же: Вот бы весь мир, кроме нашего, ушёл под воду, а время замерло в этой самой точке, когда я обнимаю тебя без сожалений.***
Сонхун поднимает глаза, чтобы взглянуть на Джэюна. — Вы помогли мне укрыться от полиции, и я хочу отплатить тем же. Он не понимает, зачем это всё. Отправиться на другой континент можно, если есть стремление развиваться дальше, если есть тяга удовлетворить свои амбиции. Но у Сонхуна нет никаких: ни грамма целей, ни одной щепотки жадности (хотя они присутствовали раньше, в силу упертого характера) — только стремление защищать Сону до самого конца. У него нет другого смысла оставаться живым. Он никогда не сможет его обидеть, ранить, оскорбить. Сону должен оставаться нетронутым Сонхуном или кем-то ещё. Но и Джейк предлагает не такие уж пустые методы. Укрыться в другой стране от правительства, которое внезапно заменило поддержку всех учёных в стране на притеснение? — Это сделал Чонвон, поэтому стань его должником, — справедливо, но у Шима другие причины лезть к старшему. — С Чонвоном я расплачусь по-своему. Но и вы приняли большое участие, — Джейк и сам за собой не замечает кое-чего важного, — а потому я чувствую необходимость ответить помощью на помощь, — дело не в принципе «мне — тебе». Джэюн желает сделать это искренне, потому что Пак Сонхун не заслуживает такого плачевного финала. Он уже отмечал в собственной голове, что они похожи, а Шиму не хотелось бы оказаться в той же ситуации, когда многолетние старания страдают по вине третьих лиц. Он знает, что это такое. Знает, каково проживать этот риск, ощущая — слом может произойти в любое мгновение. Пак стягивает перчатки с рук и зачем-то принимается натирать тарелки и кружки, вместо того, чтобы поставить сушиться самостоятельно, а самому пойти отдохнуть — неужели у него столько энергии? Или всё дело в том, что такой активностью старший пытается вымести все лишние страхи из головы? Из некоторых изб сор ведь лучше выносить. — Пожалуйста, соглашайтесь без раздумий. Если вас и Сону обнаружат, бежать будет некуда, но речь идёт о Корее, — не останавливается Джейк, потому что знает, что настаивать необходимо в их случае: — У меня есть пара знакомых, которые могут помочь со срочной эмиграцией, отправить на самолете из Инчона, решить проблему с паспортами, билетами, визой, и встретить вас уже с новыми личностями в Южном Уэльсе. Там вы сможете продолжить, потому что позиция нашего президента всегда… — Хорошо, я услышал тебя, — и запоздалое, — спасибо. Я ценю это, правда. Жаль, что вряд ли он захочет воспользоваться, но как запасной вариант сгодится. Переезд в совершенно другую страну, даже если владеешь английским — крайняя мера. Австралия — далёкая точка на карте с опасными насекомыми, с отличающимися людьми, культурой, да и в целом абсолютно новый старт (о котором Сонхун думает сомнительно, а не как о нужном), с другим климатом, в конце концов. Хотя, насколько известно Паку: из-за сбоя в природе там, где вечное лето, сейчас полное совпадение с привычным корейским календарём. Глубокая зима, которая должна была царить на полуострове. И несмотря на эту путаницу, там это не посчитали проблемой достаточной, чтобы запретить научную деятельность. Но смысл думать об этом сейчас? Сонхуна всё равно всюду сделают преступником только из-за того, что он спас чью-то жизнь — когда должно быть наоборот — иронично.Его, безусловно — остерегаются не зря, но.
Это реальность собрала Сонхуна таким — монстром, сотканным из пуха.