Ключ к свободе

Услышав тихий удивлённый голос Грейнджер, я сразу понял, что пришёл зря. Мне всего лишь нужно выговориться, отвести душу, взвалить проблему ещё на одни плечи, того глядишь, и легче станет. Но ведь гриффиндорка – далеко не самый подходящий для этого человек. Я бы сказал даже «самый неподходящий». Она не поймёт моей участи, она совсем не знает, как я живу, что я испытываю, являясь чистокровным волшебником. Глупая грязнокровка. И с чего я вообще решил прийти в Башню? Ноги сами принесли. Пока мозг был завален тонной мыслей о женитьбе, конечности на автомате зашагали к знакомой части замка. Стоит ли рассказывать ей? И что я должен ожидать после этого? Сочувствие? Да на кой чёрт мне нужно это сочувствие? Эти вечные женские сопли, которые они просто не могут сдержать. До чего же слабые существа. Мне нужно мнение со стороны, разумный совет, предположения. Нет, Грейнджер ничего не сможет понять, не смотря на то, что она лучшая ученица школы. Нет. Не буду ничего говорить. Определённо не буду. - Малфой? – слегка растерянно повторяет гриффиндорка. – Что-то случилось? Она интересуется моими проблемами, состоянием, чтобы просто пожалеть, глупо полагая, что мне как-то помогут её сантименты. Хватит с меня. - Зачем ты пришёл сюда? Тебя ведь ещё не выписали… – кажется, Грейнджер даже встревожена. Ох, как же сейчас для моего воспалённого разума противна эта забота и переживания. Немного задумываюсь, засмотревшись на родинку на круглой щеке. А действительно, для чего я сюда пришёл? Что мне ей отвечать? Ведь долго делать вид, что гриффиндорки не существует, и просто молчать не получится. А уходить не хочется совсем. - Я здесь, между прочим, живу, Грейнджер, - говорю низким голосом, чуть нахмурившись. Девушка не меняется в лице. – Мне что же, нужен особый повод, чтобы прийти сюда? Грейнджер сидит в кресле справа от камина, поджав под себя ноги и держа в руках книжку. Вроде бы, учебник по трансфигурации. Терпеть не могу этот предмет. На гриффиндорке тонкая клетчатая рубашка тёмно-синего цвета с малиновыми полосками и чёрные брюки. Волосы неаккуратно собраны в низкий хвост, тут и там выбиваются непослушные пряди. За всё это время (а именно около пары минут) Грейнджер успела заправить одну из них за ухо три раза. Но та снова упрямо падает ей на лицо. Был бы я не Малфоем, я бы даже издал короткий смешок. Комната пропитана тяжёлым душным теплом, идущим от горящего вовсю камина и тягучим приторным запахом душистого мёда. Золотистый отблеск от огня в глазах гриффиндорки только усиливает эффект. Она смотрит с непониманием, изумлением, немного глуповато даже. Наверное, не знает, что ответить мне, хотя явно хочет узнать истинную причину моего прихода. Я далеко не сразу замечаю, что в гостинной отнюдь не мёртвая тишина. Музыка. Тихо, неторопливо из старого граммофона, стоящего на тумбочке у окна, сочится музыка. Чудесная мелодия старого вальса*. Не помню, где я слышал его. Хотя я, на самом деле, очень люблю подобную музыку. Подхожу к граммофону, прохожусь взглядом по заезженной пластинке и устремляют взгляд в окно. Полнолуние. Красивое зрелище, но немного жутковатое порой. Краем глаза замечаю, что Грейнджер вернулась к чтению учебника, пытаясь игнорировать моё присутствие и усердно сводя тонкие брови. Микроскопические морщинки прорезают место повыше переносицы. Ну нет, раз уж я пришёл, то надо поговорить. Без разницы о чём. Просто надоел мне этот дефицит общения. Скрещиваю руки на груди и поворачиваюсь к гриффиндорке. Реакции никакой. - Слушаешь вальс? – надменно говорю я. Грейнджер нехотя отрывается от страниц, устремляя на меня тяжёлый взгляд. Что ж, игра началась. – Зачем? Гриффиндорка выдыхает и, слегка лизнув указательный палец, переворачивает страницу. Электрический разряд мгновенно проходит по позвоночнику, ударяя в затылок. Что же она, чёрт возьми, делает со мной? Магия. Тут точно замешана магия. - Вообще-то, я люблю слушать вальсы, - говорит она, смотря в книгу с таким видом, словно я не достоин даже её взгляда. Но затем вновь поднимает на меня глаза: - Или что же, мне нужен особый повод, чтобы делать это? Форсит, мерзкая грязнокровка. До чего же я не люблю, когда люди атакуют меня моими же фразами. Это, по крайней мере, низко. Хотя в данном случае реплика гриффиндорки лишь сильнее разжигает огонёк внутри меня, стремясь превратить его в бушующее пламя. Не совсем осознанно начинаю рассматривать Грейнджер, придумывая свой гениальный словесный выпад. Взгляд падает на расстёгнутую верхнюю пуговицу рубашки, а затем перемещается на ярко выраженные ключицы. Бархатная бледно-бежевая кожа не скрывает ни единой впадинки, сильно натягиваясь на выступающих косточках. На ощупь, наверняка, необыкновенно гладкая и нежная. Безуспешно пытаюсь подавить мысль о желании прикоснуться к ней. Опалить своим горячим дыханием, прислониться губами… Стоп. Довольно. Кто бы мог подумать, какое трепетное желание могут вызвать у меня одни лишь ключицы. Бесподобные ключицы. Ключицы Грейнджер, опомнись, Малфой! Подбери слюни и угомони, наконец, разбушевавшиеся гормоны. Это же грязнокровка-гриффиндорка. Полный комплект для презрения и ненависти. Так что возьми себя в руки и забудь о её (всё-таки чертовски привлекательных) ключицах. Кажется, я что-то хотел сказать… Но теперь мои мысли заняты длинной шеей и линией подбородка. Тонкие, чуть угловатые черты придают лицу невероятной выразительности. Тонкие губы, ясный, немигающий взгляд, направленный на жёлтые страницы… Звуки вальса лишь раззадоривают нутро. Что же я, чёрт возьми, хотел сказать?.. Однако Грейнджер сдаётся первой, нарушая молчание и заставляя взглянуть ей в глаза: - На самом деле, это тот самый вальс, под который старосты будут танцевать на балу, - она деликатно избегает слова «мы». – И я просто поставила его, как фон, чтобы на подсознательном уровне запомнить ритм и не ошибиться на выступлении… Она немного сжимается под моим пристальным взглядом. А я всё думаю, насколько быстро вылетели у меня из головы мысли о женитьбе, об Оллфорде, о матери… Нет, тут точно без магии не обошлось! С каждой нашей с Грейнджер встречей я всё больше и больше убеждаюсь в том, что она странным образом воздействует на меня. Отчищает голову от мыслей, заполняя мой мозг только лишь собой. Представьте себе, я в этот чёртов момент думаю только о гриффиндорке! Даже восхищаюсь некоторыми частями её тела, хотя раньше считал её просто уродиной. Вру. Конечно, вру. Она всегда казалась мне симпатичной, даже красивой. На подсознательном уровне эта информация определённо хранилась в моей голове. Но под жёсткой дрессировкой отца я не могу допустить даже малейшей положительной мысли о девушке-грязнокровке. Под воздействием тёплой уютной атмосферы, приятного аромата, оседающего в лёгких, и неторопливой, ласкающей слух музыки, моя сущность постепенно перевоплощалась из «я – эгоистичный и жестокий чистокровный волшебник» в «я - обычный семнадцатилетний парень, которого невероятно тянет к девушке, сидящей в ближайшем кресле». Издаю короткое «хм», как бы дивясь своим же мыслям. Ну, это мне не в новинку. Рядом с Грейнджер всё становится с ног на голову. Опускаю руки и одной из них останавливаю музыку. Резко воцарившаяся тишина, кажется, ненадолго оглушает меня. Через пару секунд Грейнджер отрывается от учебника и поднимает на меня вопросительный и слегка возмущённый взгляд. До чего же забавно это выглядит… - Малфой, - твёрдо говорит она. – Я, вообще-то, слушаю! - Я заметил, Грейнджер, - нетерпеливо говорю я. Гриффиндорка в ответ лишь коротко вздыхает, показывая своё раздражение. Она пытается напустить на себя суровость, выглядеть разозлённой, смотрит на меня прямым немигающим взглядом. И, о Мерлин, как же я давно не видел этого яркого мятежного огонька в её глазах. Грейнджер на секунду отводит от меня взгляд, затем резко и с громким хлопком закрывает учебник. Оставив его на подлокотнике кресла, гриффиндорка встаёт и решительно подходит ко мне. Мы ещё играем, Грейнджер. И сейчас мой ход. Слегка дёргаю одним уголком губ, когда девушка тянется к замолкнувшему граммофону, стоящему за моей спиной. Быстрым движением поворачиваюсь к нему и сам ставлю иглу на дорожку. Музыка, начавшись с высокой ноты, плавно заполняет комнату. Грейнджер медленно опускает так и не дотянувшуюся до пластинки руку. Я вновь поворачиваюсь к ней, внезапно замечая, насколько оглушающе бьётся моё сердце. И, кажется даже, что я слышу сердцебиение гриффиндорки. Глубокие шоколадные глаза широко распахнуты. На гладком лице застыла странная смесь удивления и какого-то терпеливого ожидания. Взгляд как некстати снова упал на неприкрытые ключицы, на которых тотчас выступили мелкие мурашки. Восстанавливаю дыхание (насколько это сейчас возможно) и уверенно заглядываю в карие глаза: - Не желаешь немного порепетировать? – какая интеллигентность, Малфой. Я поражаюсь сам себе. А Грейнджер, видимо, совсем поражённая и удивлённая ситуацией и той близости, возникшей между нами, кажется, не сразу понимает вопроса. А может и понимает, но не может вымолвить ни слова. Всё происходящее кажется таким естественным и обычным, таким нужным… Напряжение понемногу отступает, и на смену ему приходит уверенность. Теперь мне уже полностью удаётся заткнуть свой ненавистный внутренний голос. Глядя в большие шоколадные глаза, ярко блестящие от бликов, я просто забываюсь. Медовый аромат словно опьяняет меня, и все мои проблемы, все недопонимания и страхи кажутся такими ничтожными, простыми, ненужными… А Грейнджер неотрывно смотрит на меня, словно бы не веря в такую странную реальность, не понимая до конца, что происходит. Да я и сам не понимаю. Но мне так… Легко. Хорошо. Просто хорошо. Мне хорошо, когда вокруг меня рушится мир, когда моя судьба становится просто зловонной кучкой испражнений, когда во мне то и дело клокочет ненависть. Мне хорошо. Я опускаю глаза и протягиваю свою ладонь. Гриффиндорка почти не колеблется, лишь пару секунд. Но чувствуется, что и у неё внутри сплошные противоречия. Но, как и меня, они её не особо волнуют. Когда в мою ладонь аккуратно ложится чуть вздрагивающая тонкая рука, я чувствую, как по телу от волнения прокатывается волна жара. Её ладонь кажется хрупкой, драгоценной, как хрустальное изделие. И я не позволяю себе даже слегка сжать её. Напряжение снова нарастает и стучит в висках, когда я делаю твёрдый шаг, приближаясь к Грейнджер вплотную. Она ниже меня почти на целую голову, поэтому в данной ситуации я чувствую себя увереннее, словно скала нависая над девушкой. Та же невольно сжимается ещё сильнее, и я почти чувствую её немое желание провалиться сквозь землю. Не сделав паузы, кладу правую руку на невообразимо тонкую талию, чувствуя, как под моим прикосновением сжались мышцы. Гриффиндорка неуверенно поднимает руку на моё плечо. И, находясь в этой душной близости, становится трудно дышать. Я чувствую, как она затаила дыхание. Напряжение между нашими телами такое сильное, что можно ощутить его на ощупь. Воздух в гостиной, кажется, нагрелся до невыносимости, и теперь обжигает кожу. - Справишься без «раз-два-три», Грейнджер? - лукаво спрашиваю я низким вибрирующим голосом. Девушка в ответ бросает на меня укоризненный взгляд, но на её лице всё же появляется смущённая улыбка. И в одно мгновение мы синхронно сдвинулись с места. И именно в это мгновение земля ушла из-под ног. Наши тела слились воедино, стали одним целым, нерушимым. Её движения были настолько лёгкими и плавными, словно гриффиндорка обладала невероятной гибкостью. Она танцевала уверенно и умело, ни разу не ошибаясь и не запинаясь. Тело её было полностью расслаблено, Грейнджер полностью отдалась танцу. Она попала в свою стихию и словно рисовала наш танец, как талантливый художник, знающий, как правильно наносить цвет. Взгляд её тоже приобрёл уверенность и, как бы глупо не звучало, эдакую мягкую твёрдость. Она вела в этом танце. В этом танце она была главной. Я же, напротив, немного растерялся, утонув в ощущениях. Я просто следовал её дурманящим движениям, просто ощущал её теплое дыхание на лице. Как же близко оно было! И я не отводил взгляда, ни на секунду. Он словно приковал меня, заставляя нырнуть с головой в шоколадное море. Жар её кожи даже слишком сильно чувствовался сквозь тонкую ткань рубашки. Казалось, ещё чуть-чуть, и воздух вокруг нас воспламенится. Я бывал на нескольких светских балах, танцевал со многими девушками-аристократками. Но их движения в жизнь не сравнятся с движениями Грейнджер. Она приобрела неимоверную лёгкость, а спина была натянута, словно струна. Порой мне казалось, что я и вовсе не ощущаю гриффиндорку рядом с собой. Настолько плавным и ненавязчивым был её танец. От приятной слегка грустной мелодии вальса моё нутро непроизвольно сжималось. Сердце обжигало яркими тянущими чувствами. Под тонкую песнь скрипки всё внутри словно натягивалось, изливаясь невыносимой тоской и радостью одновременно. От двойственных чувств пересохло в горле. Но почти сразу же лёгкое «цоканье» клавиш фортепиано успокаивало слух и взволнованный разум. Карие глаза, в свете огня отливающие цветом корицы, лишь сильнее накаляли эту душевную, такую нужную мне атмосферу. Последняя протяжная нота показалась мне убийственно короткой. Затаив дыхание, я слушал, как мелодия медленно догорает, превращаясь в тленную тишину, чувствовал, как холодеет воздух, как улетучивается уверенность Грейнджер, как замирает сердце. Убрав руку с девичьей талии, я приподнял ту, в которой лежала ладонь гриффиндорки, и девушка, осторожно и не спеша, но невероятно завораживающе прокрутилась вокруг своей оси. Аккурат в тот миг, когда она застыла передо мной, открыто глядя в мои глаза, остановилась и музыка. Остановилось сердцебиение. Остановилось дыхание. У нас обоих. И необходимая, но прежде такая ненавистная тишина, накрыла нас с головой. Я вдруг почувствовал, что какая-то сила воздействует на меня, сила, похлеще земного притяжения. Прилив медового аромата с новой силой ударил в нос. Я разглядывал порозовевшие от жара щёки девушки и сияющие глаза. Грудь вдруг обдало холодом и кожу изнутри странно кольнуло. Лёгкий порыв – и я едва заметно приблизился ещё на дюйм, склонив голову и внимательно изучая реакцию. Грейнджер судорожно вздохнула и замерла. Губы её слегка приоткрылись, явно давая понять, чего я сейчас на самом деле желаю. Не помня себя, я наклонил голову ещё ниже, не прерывая зрительного контакта, и слабо выдохнул на нежную кожу лица. Гриффиндорка прикрыла глаза и едва заметно вздрогнула. Внутри меня разгоралось ледяное пламя, то и дело стремящееся вырваться наружу. Я попытался сглотнуть как можно тише, но мне показалось, что это мерзкий звук просто разнёсся по всей гостиной. Грейнджер снова вздрогнула, открыв глаза и почувствовав, как её кончик носа слегка касается моего. Я безумец. Я хочу, хочу это сделать. Хочу её поцеловать. Сегодня, сейчас. И мне плевать на всё. Мне плевать на порядки, плевать на воспитание. Я не обязан. Я хочу, и я сделаю это. Я наклонился ещё ниже, опалив дыханием и без того раскрасневшиеся нежные щёки. Её губы, такие манящие, нежные, такие нужные сейчас, ожидали лишь одного лёгкого прикосновения. Хотя казалось даже, что и дыхания было достаточно. Словно резкий раскат грома раздался стук. Негромкий, отдалённый. Этот стук просто разрушил, разбил тот купол, казалось бы, образовавшийся вокруг нас. Грейнджер тут же опустила голову и буквально отскочила назад, словно возвратившись в реальность и испугавшись такой близости. Я же почувствовал, как от глупой детской обиды и разочарования меняется моё лицо: я вновь натянул непроницаемую хмурую маску. - Прости, - запинаясь, сказала Грейнджер. – Кажется, это моя сова… Мне нужно идти… И она вихрем взлетела по винтовой лестнице в свою комнату. Я мог бы и подождать её, посидеть немного в гостиной. Ведь она всё равно спустилась бы. Но я же Малфой. У меня никогда ничего не бывает «просто так», обязательно нужно усугубить ситуацию. Это происшествие изрядно попинало мою аристократическую гордость. Поэтому, спустя минуту я вышел из портретного проёма Башни Старост и поспешно зашагал прочь. Слишком много неприятных мыслей и даже стыда разом навалились на мою голову. Каким же слабым я стал. У кого пошёл на поводу! У грязнокровки со смазливым личиком. Нет. Нет. Нет. Как же мне противны собственные мысли. Я знаю, что не только внешность девушки так задела меня. Я просто знаю это. Я не хочу доказывать данное себе, а тем более кому-то другому. Хотя собственные раздумья иногда куда сложнее, чем объяснения с другим человеком. Всегда сложнее. Я себе друг, и я себе враг. Голова постепенно тяжелела и начинала гудеть. Я переступил порог Больничного Крыла. Всё, что произошло сейчас, было не просто так. Это не обычный порыв малолетнего подростка-девственника, желающего испытать новые ощущения. Нет. Всё это уже было и не раз. Но эти чувства, эти эмоции не сравнить ни с одним моим прежним поцелуем. Хотя в этот раз и поцелуя-то не было. - Мистер Малфой! Я опасалась уже, что вы не вернётесь. Я же просила вас не уходить из Больничного Крыла до полного выздоровления! Стоит на минуту отойти… Мадам Помфри принялась осматривать рану, неустанно упрекая меня за «ночную прогулку». Но я не могу расслышать её слов. Они словно звучали со дна глубокого океана, едва прорываясь сквозь толщи воды. Слишком много мыслей перекрывали одна другую. По наставлению старухи, я переоделся в пижаму. Лёг в постель. И долго ещё смотрел в потолок. Медсестра сразу ушла, вроде бы, пожелав спокойной ночи. Но я не услышал и этого. Голова раскалывалась от размышлений, внутренних противостояний, неопровержимых фактов. Я не знаю, что послужило причиной этой минутной слабости. Я не знаю, почему теперь морщусь от плохих мыслей о гриффиндорке. Я не знаю, почему постоянно думаю о ней, хотя следует думать о женитьбе и Оллфорде. Я не знаю. Я знаю лишь, что больше не могу её ненавидеть. Не могу. Я знаю. _________________________________ * Иоганн Штраус – Медленный вальс Именно под эту мелодию описывался танец.