Ключ к свободе

На следующий день на уроке зельеварения всех учеников разделили на пары, чтобы каждая из них подготовила доклад. Профессор Слизнорт поставил меня в пару с Грейнджер, аргументировав это фразой: «ну вы же старосты школы, уже привыкли делать всё вместе». Мне не хотелось общаться с гриффиндоркой. Чем больше мы сближались, тем сильнее становилась наша «связь». И это невольно отталкивало меня. Но всё же в глубине души я был рад, что меня поставили в пару именно с ней. После обеда занятий нет, значит можно хорошенько отдохнуть. А так как играть в квиддич или даже просто полетать на метле меня не пустят, придётся просто проваляться полдня в постели. Уже забыв обо всех проблемах, не спеша иду в Башню Старост, размышляя о вариантах досуга и о совместной работе над докладом вместе с Грейнджер, которая предстоит вечером. Как вдруг кто-то обвивает мою левую руку своими и буквально виснет на ней. Элизабет, конечно же. Иногда она напоминает мне глупую беззаботную малолетку. А иногда – стервозную шлюху. Интересное сочетание, не правда ли? - Привет, - улыбаясь, говорит девушка. – Ты идёшь к себе в комнату? - Тебе что-то нужно? – прямо спрашиваю я, оставляя её неуместный флирт и ненужные фразы. Элизабет вздыхает, а затем с лёгкой улыбкой шепчет: - Можно я приму душ у тебя? – а затем, увидев мою удивлённую и возмущённую физиономию, добавляет: - Я знаю, это может показаться странным, но я не могу мыться там, где до меня была ещё тысяча грязных подростков. Вскидываю взгляд к потолку. Мерлин, за что? Это всё похоже на злую шутку Всевышнего. Либо эта девчонка просто издевается надо мной, забавы ради. Но сопротивляться ей, перечить, при этом выслушивая её уговоры, лесть, флирт, наблюдая, как она строит глазки и сводит брови «домиком»… Нет уж, увольте. Никогда прежде девушки не вызывали у меня подобного отвращения. Разве что Грейнджер… Элизабет плещется в ванной, я сижу в кресле у себя в комнате. Забавная картина. Я уже чувствую отголоски предстоящей семейной жизни. Благо, хоть Грейнджер в Башне нет, а то моё нутро снова стало бы разрываться от множества чувств. О, как же мне надоел этот театр. Оллфорд играет роль заботливого папаши, Элизабет – влюблённой дурочки, а я… А из меня, похоже, актёр так себе. Но всё это уже настолько осточертело, что и думать об этом не хочется. Да было бы ещё на что отвлечься. Учёба? Не думаю. Друзья? Друг у меня всего лишь один, да и разговоры с ним всё время ненароком сводятся к моим проблемам. Я чёртов эгоист, да. Что ж поделать. Всё кажется бессмысленным, серым, ненужным. «Мне ничего не надо. Мне никого не жаль.» (1) Я вообще плохо понимаю, в чём, собственно состоит суть моего дальнейшего существования? Всё равно в моём будущем будет полно лжи и лести, наигранных эмоций и фальшивых чувств. А меня уже тошнит от этого. Жаль, что нельзя нажать на «паузу». Сделать перерыв. Ни о чём не думать. И в этот момент, когда я, прикрыв глаза, старался представить, что у меня всё хорошо, что я со всем прекрасно справляюсь, шум воды в соседней комнате утих. И через минуту из ванной вышла Элизабет. Нехотя открываю глаза. В принципе, я ожидал подобной выходки: девушка вышла в одном полотенце, небрежно обмотанном вокруг её тела, по которому ещё стекали мелкие капли. Безусловно, она красивая, даже очень. Тем более в таком виде. Но никаких чувств, никаких желаний он у меня не вызвал. Словно я видел Элизабет обнажённой уже не один раз. Но ведь это не так. Просто её душа и сущность обнажены куда больше. И это я понял сразу. Её внутренняя «красота» сильно перекрывает внешние качества. Элизабет ненастоящая, просто ненастоящая. Словно стекляшка, выданная за драгоценный камень. Ничего из себя не представляет. И мне хочется прокричать ей это в лицо. Но она лишь улыбнётся, чмокнет меня в щёку и уйдет. Бесполезно. - Не одолжишь мне рубашку? – говорит девушка томным приторным голосом, от которого меня уже коробит. Она ещё и губы кусает. В любой другой ситуации мне бы это понравилось, но не сейчас. - Ты собираешься идти по коридорам школы в одной рубашке? – сухо говорю я, проигнорировав её просьбу. - Я надеялась, что ты предложишь мне остаться у тебя, - и здесь она чуть приподнимает брови и, закусив губу, опускает взгляд. Неужели она до сих пор не поняла, что её игры со мной не проходят? - Ты ошибалась, - так же наигранно мягко улыбаюсь. Но, видимо, для Элизабет не существует неловких моментов и фраз, которые могут оттолкнуть её. Девушка лишь хмыкает и, подойдя к кровати, садится на неё. Некоторое время она молчит. Но каждый нерв, каждая клеточка моего мозга всё равно прибывает в напряжении. Мне надоела её пустая болтовня, её голос, её запах, даже просто её присутствие. И всё мое тело замирает в странном ожидании. Я знаю, что она не уйдёт просто так, молча. И жду её новых выходок, чтобы вновь пробудить свои неприятные мысли, снова перебирать всевозможные оскорбления. Снова разозлиться. - Мне холодно, - выдаёт Элизабет, стискивая свои плечи. Электрическим разрядом по нервным окончаниям проходит раздражение. И я понимаю, что не смогу прожить всю жизнь с этим ходячим театром эмоций. Просто не в силах. - В шкафу есть халат, - говорю я, отвернувшись к окну и сделав самый что ни на есть безучастный вид. - Мне было бы неловко копаться в чужом шкафу… - Будто ты этого не делала позавчера вечером, - еле сдерживаюсь, чтобы не прорычать ей в лицо все оскорбления, что сейчас вертятся на языке. Я ещё могу понять то, что она лжёт окружающим, лжёт мне, может быть даже лжёт своему отцу. Но зачем врать самой себе? Даже для девушки у неё слишком уж отсутствует логика. - Ну прости, Драко… Я могу вежливо попросить, если ты хочешь… - Не стоит, - я встаю и подхожу к шкафу. Нет, безусловно, я делаю это не ради её щенячьих глаз. Просто хочется поскорее прекратить этот цирк. Стоя к девушке спиной, с остервенением роюсь в шкафу. Да где же этот чёртов халат? Найдя оного и закрыв дверцу, разворачиваюсь, чтобы протянуть халат Элизабет, но внезапно оказываюсь прижатым спиной к деревянной поверхности. От неожиданности даже не сразу понимаю, что происходит. Девушка буквально набрасывается на меня с поцелуем. Грубым, рваным. Будто она пытается изобразить страсть. Что ж, видно и эта актриса не во всех жанрах хороша. Элизабет обхватывает тонкими ладонями мою шею, стараясь прижаться ко мне со всей возможной силой. Полотенце едва не падает с её тела. Я понимаю, что происходит что-то из ряда вон выходящее, но резкость, внезапность и нежелание происходящего ударной волной бьют в мозг, парализуя его на некоторое время. Я развожу руки в стороны, не понимая, что я должен сделать. Однако на поцелуй не отвечаю. Тем временем девушка пытается углубить поцелуй, подавляя рвущиеся из моей глотки возгласы. Её руки теперь пытаются проникнуть под мою рубашку. Но она заправлена в брюки, что значительно усложняет девушке задачу. Я вдруг чувствую себя жертвой насильника, которая благодарит судьбу за то, что она сегодня надела не юбку, и у неё есть время на призыв о помощи, пока насильник возится с ремнём джинс. Какие, однако, бредовые мысли иногда посещают мой мозг. От странной аналогии мозг мгновенно отрезвляется, и я довольно грубо отталкиваю Элизабет. Она неуклюже отшатывается в сторону, пытаясь поймать равновесие. А у меня просто нет слов. Я боюсь разомкнуть губы, потому что на языке вертятся одни лишь оскорбления. И мало того, что произошедшее только что переходит всякие границы… Я чувствую себя слабым. Даже использованным. Нет. Уничтоженным. Будто я тоже стал частью этого «театра». Не нарочно. Словно Элизабет заразила меня вирусом «вечной лжи». - О, извини, я слишком тороплюсь? – невинным тоном спрашивает девушка, кончиком пальца вытирая слюну с губ. - Хватит! – вырывается у меня полу криком. Я громко выдыхаю и добавляю: - Ты ещё не устала? - От чего? - От себя, - раздражённо выплёвываю я. Из меня рвётся длинный монолог, состоящий из обвинений, ругательств и резких высказываний. Но я, почему-то, сдерживаюсь и ничего больше не говорю. А девушка лишь мягко улыбается, но в прикрытых глазах сверкает лёд. Я понимаю, что если она произнесёт ещё хоть слово, то я просто не выдержу. Нужно куда-то уйти, спрятаться. Однако, покидать Башню вовсе не хочется. Поэтому я просто ухожу в ванную, чтобы подождать, пока девушка сама уйдёт. *** Я не знаю, сколько просидел в ванной на маленьком деревянном стульчике, непонятно для чего вообще тут находящемся. Со стороны, наверное, смотрелось ужасно смешно: взрослый парень в тёмном дорогом костюме сидит на табурете в углу ванной комнаты. Я попытался хотя бы улыбнуться, но уголки губ едва дрогнули. Как же я устал. От скуки и безысходности я стал рассматривать помещение. Сероватый мраморный пол местами потрескался, кое-где был вовсе расколот на несколько кусков и не совсем добросовестно склеен. Белоснежная ванная тускло поблёскивала от небольших светильников у дверей и у зеркала. На шторке ванной нарисованы касатки. Много-много касаток. Они так забавно выделаются на всеобщем фоне комнаты: тёмно-синих стен, серовато-белой обшарпанной мебели, небольшого зеркала и заржавевшего умывальника. Ужасная обстановка, на самом деле. Однако, сейчас эта комната кажется мне самым уютном местом в мире. Здесь тихо. И никто не тревожит. И, конечно, по доброму велению матушки-судьбы, тотчас раздаётся стук в дверь из моей комнаты. Я успеваю подумать, что если за дверью сейчас стоит Элизабет, то я не скуплюсь на Круциатусе. Мгновение, открывается дверь, и на пороге показывается Грейнджер. Я невольно выдыхаю. Гриффиндорка как-то странно смотрит на меня. И только через четверть минуты до меня доходит, что я, чёрт возьми, всё ещё сижу на этом маленьком стуле. В Ванной. Одетый в костюм. Щелчок, и у моего мозга включается защитная реакция. - Что ты делала в моей комнате? – давайте представим, что это вежливое приветствие. Я встаю со стула, и Грейнджер, наконец, перестаёт так усердно корчить удивлённую физиономию. - Искала тебя, - спокойно отвечает она. – У нас доклад по зельеварению, забыл? - Нет… Хотя я и в самом деле забыл. -…Просто был занят. - Да, я вижу, - говорит гриффиндорка, бросая взгляд на маленький табурет. Мы обмениваемся быстрыми взглядами, и Грейнджер не удаётся сдержать смешок. Я, к своему удивлению, тоже слегка улыбаюсь. Внутри как-то теплеет от этой шутки. Словно тёплый мёд медленно растекается в груди. Мёд. Никогда не любил его, на самом деле. Но я вновь чувствую запах, вновь он оседает в лёгких, вновь обволакивает меня, словно кокон. И это ощущение мне нравится. Просто нравится. - Я уже взяла необходимые книги из библиотеки, - я только сейчас замечаю внушительных размеров стопку у неё в руках. – Думаю, в гостиной будет удобнее всего. Идём? Коротко киваю. А затем, подойдя ближе, забираю книги у гриффиндорки. Молча. Просто язык не желает поворачиваться. А стопка действительно очень тяжёлая. И как она дотащила её до Башни? Щёки Грейнджер едва заметно розовеют. - Спасибо. Через мою комнату мы выходим в гостиную, раскладываем учебники, зажигаем камин, чтобы было светлее, и принимаемся за работу. Спустя несколько минут я понимаю, что успокаиваюсь. Что мысли о семье Оллфордов всё меньше мучают мой разум, отходя на второй план. Но я чувствую, что это вовсе не из-за доклада. Просто обстановка очень уютная: мягкое кресло, светлые стены, тёплый камин… Даже пергамент кажется приятнее на ощупь, чем обычно. Но и это не главное. В главном я боюсь себе признаться. Неужели её присутствие так влияет на меня? Я чувствую себя…живым. Просто: живым. Ощущаю свою надобность, небезразличие, какую-то особую заботу. И эти чувства греют меня лучше всякого камина. Но всё же я ещё не в силах осознать это до конца. Моя прежняя сущность, осколками живущая где-то глубоко внутри, отчаянно отталкивает эти мысли. И эта борьба не даёт мне покоя. Отрываюсь от страницы с рецептом зелья оздоровления и перевожу взгляд на гриффиндорку. На ней сейчас тёмно-синий свитер и обычные голубоватые джинсы. Волосы, никак не собранные, беспорядочно опадают с плеч, норовя упасть на лицо. Грейнджер убирает непослушные пряди за ухо, но те снова упрямо выбиваются, заслоняя глаза. Волны волос на плечах напоминают мне густой горячий шоколад. На свитере довольно широкий вырез. Скольжу взглядом по оголённой шее и ключицам. Кожа такая ровная, слегка бледноватая, но от этого ещё более привлекательная. А ключицы у гриффиндорки просто потрясающие. Они явно выделяются на её теле, тем не менее, не создавая впечатления худобы. При этом прекрасно гармонируя с тонкой шеей. Прежде я никогда не обращал внимания на эти части тела девушек. Но с гриффиндоркой всегда всё по-другому. Грейнджер слегка потягивается, и это выводит меня из транса. Отвожу взгляд в сторону, пытаясь снова переключиться на доклад. Но выходит скверно. Что же, чёрт возьми, со мной происходит? - Эй, всё в порядке? – тихо спрашивает гриффиндорка. Перевожу глаза на неё: девушка выглядит немного встревоженной. – Ты хорошо себя чувствуешь? О, поверь, я уже и не помню, когда я чувствовал себя хорошо. - Да, всё в порядке. Только посмотрите, негодую на ложь, окружающую меня со всех сторон, а сам-то не перестаю врать ни на минуту. Идиот. - Точно? Ты выглядишь слегка…уставшим, - гриффиндорка старательно подбирает нужные слова. - Со мной всё нормально, - твёрдо отвечаю я, упрямо глядя в пергамент. Воцаряется тишина. И вместе с ней приходит ненависть к самому себе. Мне нужно выговориться кому-то, иначе я сойду с ума от обилия негативных эмоций. А я отталкиваю вроде бы неплохого собеседника. Ну что я за человек. Слышу, как девушка теребит уголок пергамента. Будто бы нервничает или боится. Она боится заговорить со мной? Хм. Скорее, боится, что я вновь её оттолкну. - Слушай, - говорит она, сделав глубокий вдох. – Я вижу, что тебя что-то беспокоит. Не то слово. - Я не хочу навязываться, но… А я не хочу, чтобы ты молчала. Пожалуйста, говори со мной. Мне это действительно нужно. Просто я боюсь признаться в этом. - …если тебе нужно с кем-то поговорить… В общем, знай, что ты всегда можешь обратиться ко мне. Волнение, нарастающее где-то в глубине грудной клетки, словно парализует меня. Я хочу поговорить с ней, хочу выложить всё под чистую. Я, чёрт возьми, хочу, чтобы меня пожалели. Хоть немного. Пожалуйста. Как же я жалок. Я не могу повернуться к девушке. Просто: не могу. Часть меня усиленно сопротивляется, заставляя размышлять: а нужна ли мне эта жалость? Нужно ли мне понимание и сочувствие? Всю жизнь прожил на одной лишь материнской любви. А сейчас что? Слышу, как Грейнджер вздыхает и вновь принимается шуршать пергаментами. Досада больно колет в груди. Словно я только что упустил свой единственный шанс. Да что тут такого? К чёрту. К чёрту всё! К чёрту правила и воспитание. Мне это нужно. Нужно, и всё. Поворачиваюсь к гриффиндорке и открываю рот, но просто не знаю, с чего начать. Благо, девушка замечает мою тщетную попытку и, отложив учебник и пергаменты, обращается ко мне: - Если тебе тяжело об этом говорить, я не стану настаивать. Но поверь, тебе самому станет легче. Я слушаю и одновременно тону в её бездонных шоколадных глазах с оттенком корицы. Гриффиндорка замирает, так же зачарованно глядя на меня. И мы, наверное, могли бы просидеть так целую вечность. - Ты выслушал меня тогда, помнишь? – тихо говорит Грейнджер. – На патрулировании. Ты мне здорово помог. В голове всплыл образ той ночи. Снова запах мёда, снова её нелепый оранжевый свитер. Её тепло. И наши объятия. И я рассказываю. Рассказываю всё. Как мать сообщила мне о женитьбе, как я на это отреагировал, что чувствовал. Рассказываю обо всех своих переживаниях. Рассказываю о лжи, о ненастоящих чувствах, окружающих меня. Выкладываю всё, что думаю об Элизабет и её отце. Возможно, это лишнее, но я больше не в силах держать это внутри. Все эти мысли и воспоминания разъедают мой мозг изнутри, словно кислота. И, кажется, вся моя боль, о которой я рассказываю, отражается на лице гриффиндорки. Она даже затаила дыхание. Закончив рассказ сегодняшней выходкой моей новоиспечённой невесты, понимаю, что не могу отдышаться. Внутри всё ноет от вновь пережитых эмоций. Гриффиндорка смотрит на меня, слегка приоткрыв рот. Глаза её блестят ярче, чем обычно. Она словно едва сдерживается, чтобы не расплакаться. А я и не знал, что бывает такое сильное сочувствие. А мне действительно легче. Просто от того, что меня выслушали и, судя по стеклянному взгляду, прекрасно поняли. Мне уже даже не нужно никаких слов сострадания. С меня словно свалилась огромная ледяная глыба. Теперь, похоже, гриффиндорка не находит слов. Она немного опускает взгляд, смотря теперь то ли на мои скулы, то ли на губы. Я бы предпочёл второе. - Я…- начинает она, но снова замолкает, прикрывая глаза и слегка тряся головой. – Я даже и не знаю, что сказать. И не надо ничего говорить. Я просто рад, что ты сидишь сейчас рядом и всё понимаешь. И да, я не могу произнести это вслух. - Я представить себе не могу, каково это… Пережить смерть отца, вернуться туда, где тебя ненавидят, и даже не иметь выбора… Это ужасно. Мне очень жаль. Я молчу. Не нахожу слов. Просто не существует в моём лексиконе таких, чтобы описать, как я благодарен гриффиндорке. - Я не знаю, можно ли здесь помочь чем-то…Я бы хотела, очень хотела помочь, если это было бы возможно. - Ты уже помогла. Я действительно произнёс это вслух? Надо же. Грейнджер поднимает на меня взгляд. Кажется, её глаза стали ещё более бездонными, если так вообще бывает. Мне становится неловко. И я ужасно хочу промочить горло. Поэтому встаю и подхожу к камину, на котором стоит графин с водой и пара бокалов. Сделав пару глотков, несколько секунд смотрю на огонь, а затем снова оборачиваюсь к девушке. Она тоже наблюдает за пламенем невидящим взглядом, словно размышляет о чём-то. Как вдруг она поднимается с кресла и пару мгновений как бы не решается сделать следующий шаг. Переведя взгляд на меня, она быстро пересекает разделяющее нас пространство и обнимает меня. Крепко, изо всех сил, словно в последний раз. А я задерживаю дыхание, боясь спугнуть этот момент. О, Мерлин, никогда не думал, что открываться людям – это так легко и приятно. Тело девушки снова кажется мне хрупким, как тонкий хрусталь. Её ладони обвивают мою шею, а острый подбородок лежит на моем левом плече. Я аккуратно приобнимаю талию гриффиндорки, ощущая ладонями её тепло и мягкость свитера. Мы просто заключаем друг друга в объятия, без всяких там задних мыслей. Как друзья. Эмоции хлещут через край. Мне хочется обнять её ещё крепче, стиснуть её так, чтобы было трудно дышать. Но я боюсь просто-напросто раздавить её. Я бы мог простоять вот так вот хоть всю ночь. И больше мне ничего не надо. Лишь тёплые объятия человека, который прекрасно понимает все мои чувства. - Всё будет хорошо, - выдыхает Грейнджер, и по моей спине бегут мурашки. – Ты заслуживаешь право выбора. - Вряд ли, - отвечаю я. – За всю свою жизнь я сделал столько гадостей, что вряд ли могу иметь на что-то право… По телу разливается приятная нега. Разговаривать с гриффиндоркой, обнимая ее, оказывается, так здорово. Так по-дружески. И мне это нравится. Просто: нравится. Грейнджер немного отстраняется, заглядывая мне в глаза. Я не соображаю, что пора бы убрать руки с её талии. Поэтому лицо девушки оказывается в непосредственной близости к моему. Я замираю. Её руки – на моих плечах. Мои руки – на её талии. Но это никого не волнует. - Ты изменился. А значит, заслуживаешь право быть счастливым. Каждый этого заслуживает… Я ненароком бросаю взгляд на её губы. Слишком близко. Слишком. Как бы не натворить глупостей. - Я понимаю, что сейчас не самое лучшее время, - продолжает Грейнджер, - Но давай ты уже определишься: друг ты мне или враг? Я в недоумении смотрю на гриффиндорку. Та поспешно добавляет: - В смысле, давай ты больше не будешь внезапно осыпать меня оскорблениями? – она слегка улыбается. – А то ты практически всегда после наших «нормальных» разговоров словно начинаешь меня ненавидеть. Я просто пытался поддерживать баланс в природе, но теперь уж точно больше не смогу. - Конечно, - отвечаю я. – Договорились. Я тоже улыбаюсь. Щёки Грейнджер розовеют, а её улыбка становится чуть шире. Она опускает глаза. Близко. Слишком. - Пожалуй, ты уже можешь меня отпустить, - не поднимая взгляда, говорит она. Опомнившись, я быстро убираю руки с её талии. Девушка отходит на шаг и вновь смотрит на меня: - Вернёмся к докладу? - Разумеется, - отвечаю я, а затем, когда гриффиндорка уже подходит к креслу, едва слышно добавляю: - Спасибо. Грейнджер слегка оборачивается через плечо, и я вижу её тёплую улыбку. Такого потрясающего настроения у меня не было уже давно. И я просто не сдерживаюсь, чтобы сказать: - Этот свитер намного приличнее того оранжевого. Я рад, что твой вкус меняется к лучшему. Через секунду в меня уже летит диванная подушка. Мы оба смеёмся, как столетние друзья. А затем сидим в гостиной почти всю ночь, делая доклад и болтая о всяком бреде. И мне этого не хватало. Мерлин, как же мне этого не хватало. ______________________________________ 1 – Строчка из стихотворения С. Есенина «Грубым дается радость..»