Ключ к свободе

- Ты уверен, что не приукрасил услышанное? – недоверчиво спрашивает Забини. Сегодня среда. Мы сидим с ним в Большом Зале. Сейчас обед, но слизеринцев за столом не так уж и много. Мы выбрали наиболее пустое место за столом и сидим вдвоем, тихо переговариваясь. Со стороны, наверное, выглядит так, будто мы обдумываем какой-нибудь зловещий план. Тарелка Блейза уже опустела. Я и вовсе ничего не ел. Со вчерашнего дня. И я только что рассказал другу всё, что услышал от Оллфордов. - Нет, Забини, всё именно так и было, - раздражённо отвечаю я, массируя лоб. Я не ел и не спал почти сутки. Однако, не чувствую ни голода, ни усталости. Только мозг периодически превращается в желе. - Просто твой рассказ звучит так, будто школьный учитель и ученица седьмого курса замышляют жестокое убийство с предварительной пыткой, - пытается оправдаться Блейз, но это злит меня ещё больше. - Я не знаю, что они там затевают. Я просто думаю самое плохое, - цежу сквозь зубы. – Разве это не разумно? Лучше перестраховаться на всякий случай. Забини смотрит на меня всё с тем же недоверием. Я раздражённо вздыхаю. - Слушай, - говорит Блейз, склонившись над столом, чтобы никто не услышал, - профессор Оллфорд, конечно, не самая приятная личность, да и Элизабет тоже… Но, я думаю, они не настолько кровожадные, чтобы как-то калечить твоих друзей для манипулирования тобой. - Забини, - я всегда зову его по фамилии, когда очень бесит. – А что, по-твоему, может означать слово «козырь»? Явно что-то не очень доброжелательное. Блейз задумчиво опускает взгляд на деревянную столешницу. - Наверное, ты прав, - тихо произносит он. - О, неужели! – я даже всплеснул руками от радости. – Я то уж подумал, что ты перестал понимать меня. Забини обречённо вздыхает. Я тут весь на нервах, а он, понимаете ли, вздыхает, будто это я всё никак не могу понять очевидных вещей. - Успокойся, Малфой, - говорит Блейз. – Лучше скажи мне, когда ты собираешься просветить Грейнджер? - Я и не собираюсь её просвещать. Прозвучало это, будто фраза обиженного ребёнка. Но я и вправду не хочу говорить ей о возможной опасности. Ключевое слово – «возможной». Вдруг всё на самом деле не так страшно? Вдруг всё это – розыгрыш? Зачем я, в таком случае, буду понапрасну волновать гриффиндорку? Ещё натворит глупостей со страху… Нет. Определённо: нет. - То есть как это не собираешься? – у Забини на лице такое недоумение, словно я только что сообщил ему, что он – мой приёмный сын. - Не хочу раньше времени втягивать её в это. Может, обойдётся ещё… Теперь мой друг начинает раздражаться. - То ты с пеной у рта твердишь мне, что это безумно важно и что опасность реальна. То говоришь: «может, обойдётся ещё». Ты уж определись, пожалуйста, как ты к этому относишься. Поджимаю губы. Я уже определился. Давно. Всю ночь я только и делал, что думал о моих последующих действиях. И пришёл к результату. Не самому приятному для меня, но, по крайней мере, самому разумному. - Я уже всё решил, - говорю я, глядя на Забини исподлобья. – Я не стану говорить гриффиндорке, потому, что просто боюсь необдуманных поступков с её стороны. Секунду мы молчим. Фраза так и вертится на языке, но я не хочу произносить её. Давняя вражда, как-никак. - Я лишь предупрежу Поттера. *** Я не помню, как эта странная идея посетила мой воспалённый мозг, но я всерьез собираюсь поговорить с лучшим другом Грейнджер. Я думаю, это будет гораздо эффективнее, нежели просто рассказать всё гриффиндорке. Живучести этому святоше не занимать, да и времени с Грейнджер он проводит куда больше, чем я. Дождаться, пока Поттер останется один, оказалось не так-то просто. Но, перед ужином, когда я спускался по большой каменной лестнице, мне всё же это удалось: гриффиндорец, по неведомой причине, шёл один. Быстро нагоняю его и иду рядом. Как же это отвратительно. - Где же твои поклонницы, Поттер? – язвительно спрашиваю я. Ну не могу я вот так сразу начать «дружеский диалог», ну что с меня взять. - Чего тебе, Малфой? – сухо отвечает мой собеседник, не поворачивая головы. - Автограф хочу попросить, - с саркастическим тоном говорю я и пихаю Поттера в сторону от входа в Большой Зал. Несколько зевак удивлённо хлопают глазами, но тут же скрываются за тяжёлыми дубовыми дверьми. Поттер отшатывается, теряя равновесие, а затем, твёрдо встав на обе ноги, поднимает на меня полный гнева и недоумения взгляд: - Какого дьявола ты делаешь? Я молчу. Надо сказать: «мне нужна твоя помощь», или «ты должен помочь мне», или «Грейнджер в опасности», или… Да скажи уже хоть что-нибудь, придурок. - Малфой, чего ты добиваешься? – гриффиндорец скрещивает руки на груди. – Дай пройти. Но я снова преграждаю ему путь. Мерлин, это же так просто: попросить помощи. Тем более она – его друг. Она – мой друг. Одна из немногих моих друзей. Если быть точнее: двух. Неужели так сложно попросить защитить её от возможной опасности? Это же, мать твою, Грейнджер. Просто пересиль свою ненависть к этому «золотому мальчику» и скажи. Скажи же! - Гермиона в опасности, - выдаю на одном дыхании. Поттер, до этого пытающийся пройти в большой Зал, мгновенно останавливается и округлёнными глазами смотрит на меня. Я никогда не произносил её имени. - Ч-что? – бормочет гриффиндорец, часто моргая. И я рассказываю ему всё. Только вкратце, без излишних подробностей и соплей. Мне не хочется откровенничать с ним так, как я делал это с Грейнджер. И у меня, чёрт возьми, шок. А от чего – попробуй разбери… И откуда во мне столько эмоций? Заканчиваю рассказ, несколько раз повторив слово «козырь». Я надеюсь, этот слюнтяй будет понятливее Забини. Поттер хмурится, глядя то на стены, то на пол. Я почти чувствую, как он пытается всё осмыслить. Двери в Большой Зал открыты. Слышны клацанье приборов, приглушённое чавканье, тихие разговоры. И где-то там сидит эта самая особа, из-за которой мы с Поттером сейчас ломаем свои головы. Я не виню её. Я виню себя. За то, что позволил ей стать чуть ближе. За то, что позволил жалеть себя. За то, что настолько привязался к ней. Да, именно: привязался. За то, что заставил себя измениться. За то, что подставил её под удар своими сантиментами. Всё хорошее рано или поздно ведёт к плохому. Как бы ни больно было это осознавать. Мы молчим ещё некоторое время, затем Поттер говорит: - Знаешь, я тоже давно замечал в Оллфорде странности. От него веет холодом. Да и Хагрид говорил, что преподавательский коллектив его недолюбливает. В общем, я верю тебе. О, неужели. Я думал, всё окажется куда сложнее. - И ты не допускаешь, что я могу просто разыгрывать тебя, забавы ради? – я должен убедиться, что он действительно всё понимает. Гриффиндорец смотрит мне в глаза, и на его лице появляется странная гримаса сочувствия. Или боли. Или что там ещё может быть. Мне плевать. Просто ответь на вопрос. - А зачем тебе это понадобилось бы? – действительно, логического объяснения подобной «шуточки» и не найдёшь. – Да ты и не выглядишь забавляющимся. Что правда, то правда. Выгляжу я кошмарно, соглашусь. - И ещё, я прекрасно видел, как вы «общаетесь» с Элизабет. Тут явно что-то нечисто. - Что ж, - вздыхаю я, - я рад, что ты всё понял. Так что, ты поможешь мне? Поттер поднимает на меня взгляд, полный решимости. - Защитить Гермиону? Ты мог бы и не спрашивать. Я сделаю всё, что будет в моих силах. Что в таких случаях принято говорить? «Спасибо»? Я вас умоляю. Короткого кивка будет вполне достаточно. Я и так что-то слишком любезен с гриффиндорцами в последнее время. - И ещё, - добавляю я. Поттер останавливается уже на пороге Большого Зала. – Не говори об этом ей. Лучше, если она не будет знать. По взгляду гриффиндорца видно, что он не очень-то рад идее держать Грейнджер в неведении. Однако, он, ничего не возразив, удаляется на ужин. А я ухожу в Башню. Какой уж тут аппетит. *** По дороге в Башню я видел издали, как Грейнджер беседовала с Оллфордом. Знаете это покалывающее чувство, когда падаешь, но в последний момент удаётся избежать удара о землю? Что-то похожее почувствовал и я в тот момент. Это глупо, знаю. Оллфорд не стал бы делать с ней что-либо в людном коридоре. Но страх всё же ударил по моей грудной клетке, заставляя сердце стучать в сто раз быстрее. Я практически бежал к ним, с яростью пробиваясь сквозь ненавистную толпу и почти не контролируя свои действия. Мозг просто отключился. В нем осталась лишь одна мысль: добраться до Грейнджер. Во что бы то ни стало. Но когда я уже был близок к цели, Оллфорд и гриффиндорка разошлись в разные стороны. Я мгновенно остановился, почувствовав, как ноги приятно тяжелеют от усталости и облегчения. Страх прошёл, волнение отступило. Только сердце всё так же стремилось вырваться из груди. Надо как-то расслабиться, дать отдохнуть нервам, а то так и до срыва недалеко. При таких то обстоятельствах. Пока всё ещё тихо. Пока, вроде бы, никому не грозит опасность. Поэтому я быстро дошёл до Башни Старост, поднялся в свою комнату и, приняв холодный душ, упал на постель. Поспать не помешает, тем более отбой уже довольно скоро. Я лёг в своих пижамных штанах прямо поверх изумрудного покрывала. После душа воздух кажется обжигающе-холодным. Но я ни за что не надену футболку и не накроюсь одеялом. Я люблю холод. Он символизирует для меня равнодушие. Холод = равнодушие. Равнодушие = свобода. Свобода от чужих мнений, чувств, привязанностей. Вы скажете: одиночество. Не совсем так, но это первое, что приходит на ум. Одиночество – полезная вещь, только если его не очень много. Когда ты одинок, а то есть не обременён чужими эмоциями, мнениями, проблемами, ты – свободен. Ты заботишься только о себе. Ты боишься только за себя. Ты чувствуешь себя эпицентром жизни. И тебе не волнует ничье существование. Мне это не светит. Я уже увяз в своём «неравнодушии» по уши. В комнате тихо и пусто. Я лежу на постели, совершенно не двигаясь и почти не дыша. Словно очередная мебель, предмет быта, в принципе, никому не нужный. Я бы всё отдал. Чтобы стать таковым. Объект, обделённый всяким вниманием. Я не видел сегодня Элизабет. Это странно. Даже очень. Я думал, она до крови из носа будет приставать ко мне, пока я не поддамся. А она просто исчезла. И на уроках её не было. Это странно. Даже очень. Одиннадцатый час. Пора бы спать, в конце концов. Мне уже надоело выглядеть как ходячий труп. Интересно, вернулась ли Грейнджер? Надо проверить. В конце концов, она, скорее всего, в опасности, и мне не помешало бы за ней приглядывать. Может, внимания Поттера будет недостаточно. Стоило мне подумать о гриффиндорке, как тут же раздаётся настойчивый стук в дверь. Я успеваю только сесть на постели, как вдруг дверь быстро открывается, глухо стукнувшись о стену. А на пороге она. И, почему-то, разозлённая. Её глаза буквально пылают. - Что, чёрт возьми, ты наплёл Гарри? – девушка стремительно подходит ко мне. Я поспешно сползаю с кровати. Кажется, Грейнджер нисколько не смущает мой внешний вид, хотя при прошлой нашей «такой» встрече она густо залилась румянцем. Малфой, очнись. Это не главное. Вдумайся в её слова. - Что. Ты. Сказал. Гарри, - с расстановкой переспрашивает гриффиндорка, строго глядя на меня. - Чёртов Поттер, я же просил… - к несчастью, я, по своей неосторожности, произношу это вслух. У Грейнджер на лице застывает такое возмущение, словно я только что выказал ей невиданное хамство. Но я же действительно просил его: ни в коем случае не говорить ей. Что за придурок. Даже элементарного задания не может выполнить. - Ответь мне сейчас же! – гриффиндорка с укором смотрит мне в глаза, скрестив руки на груди и пытаясь принять самый что ни на есть рассерженный вид. Но глядя на неё, мне хочется лишь улыбнуться. До того забавно она выглядит. Выставляю вперед руки, подняв ладони, и говорю: - Тише, тише. Давай, ты сначала успокоишься и объяснишь, что случилось? Но Грейнджер лишь шумно выдыхает и натягивает улыбку, говорящую: «у тебя ничего не выйдет, дружок, лучше выложи всё сразу». - Судя по твоей первой фразе, ты прекрасно понимаешь, о чём я. Может, не будем устраивать цирк? – говорит она, не отводя от меня сурового взгляда. Похоже, у меня и вправду нет выхода. Но я не могу ей всё рассказать. Не могу. Надо как-то выкрутиться, солгать, что ли. Но это ещё сложнее, нежели выложить всё под чистую. Вздыхаю, всматриваясь в лицо гриффиндорки. Кожа такая ровная, нежного персикового цвета, без единого изъяна. Большие, просто нереально большие глаза. Они красиво переливаются в тусклом свете факелов, меняясь от цвета тёмного шоколада до цвета корицы. И такие глубокие, что можно не просто утонуть. Можно кануть в вечность. Пропасть. Раствориться. Её щёки немного краснеют от гнева, красиво оттеняя румянцем скулы. Надо рассказать. Я не могу и не хочу. Но надо. Я обязан. Как всегда. - Гарри весь день сегодня ходит за мной по пятам, - делая акцент на каждом слове, говорит Грейнджер. Я слежу за её губами, видимо, окончательно потерявшись. Растворившись. – Когда я спрашиваю у него, в чём дело, он лишь отнекивается и говорит, что это не важно. Но продолжает всюду преследовать меня! Может, ты всё же объяснишь? Я невзначай опускаю взгляд на её вновь неприкрытые ключицы (на ней надета футболка с широким вырезом). Они вновь поражают меня своей красотой. Вот такой я странный человек. Люблю красивые ключицы. А вообще, что происходит? Мотаю головой. О чём я вообще думаю? Разум словно затуманился, мозг понемногу отключается. А я всё смотрю и смотрю на девушку, растворяясь в шоколадном море её глаз. Ещё раз трясу головой. Да какого дьявола? Может, мы слишком близко стоим друг к другу? И на меня действуют ей какие-то там флюиды (или как там они называются)? Грейнджер смотрит на меня в ожидании ответа. Я, наладив связь с мозгом, медленно говорю: - С чего ты вообще взяла, что в этом замешан я? - Я видела вас обоих около Большого Зала перед ужином, - отвечает гриффиндорка. – И ещё тогда подумала, что это неспроста. Точно же. Мне становится досадно от своей же неаккуратности. - Малфой, - настойчиво говорит Грейнджер, делая ещё один шаг вперёд. Я невольно затаиваю дыхание. – Что происходит? О чём таком ужасном ты не хочешь мне говорить? Я просто не могу. Я не знаю, как. И я не знаю наверняка, правда ли всё это. А что, если нет? А что, если мы успеем совершить какие-нибудь необдуманные поступки, а всё окажется ложью? Да и вообще, как гриффиндорка воспримет это известие? Что, если она испугается, а на самом деле опасности нет? Я не хочу пугать её понапрасну. Снова начинает болеть голова. В желудке неприятно ноет, то ли от голода, то ли от волнения. Я морщусь и массирую пальцами лоб. Всё идёт не так, будто назло. Всё рушится, усложняется, появляется всё больше неизвестности, страха, волнения. Я устал. Мне надо поспать и поесть. Но я не хочу ни того, ни другого, что, опять же, только усложняет моё положение. - Эй, ты в порядке? – кажется, гриффиндорка уже начинает беспокоиться. Мои нервы напряжены до предела. Я лихорадочно ищу выход из ситуации. Всё внутри ноет от боли. Долго я не продержусь. А Грейнджер ещё и стоит так близко, что я снова чувствую медовый аромат. И не выдерживаю. - Послушай, - говорю я резко, будто это слово давно пыталось вырваться из моих уст. – Это сложно объяснить, потому что я не до конца уверен в правдивости происходящего… Грейнджер настороженно смотрит на меня. Я говорю: - Боюсь, что Оллфорды что-то затевают, - на секунду прикусываю губу, пытаясь подобрать нужные слова. Гриффиндорка следит за этим движением. – Я подслушал их разговор вчера вечером… Они говорили о важности нашего будущего брака и прочей дряни. И Элизабет… Она жаловалась, что не может наладить со мной общение, - как же мерзко говорить это ей, как же мерзко… - Тогда её папаша заявил, что (цитирую) «найдёт способ воздействовать на меня». Грейнджер недоверчиво хмурится, чуть склонив голову набок. - То есть, - говорит она. – Ты думаешь, что он каким-то образом будет пытать тебя, используя для этого твоих друзей? Ты серьёзно полагаешь, что он сделает это ради какого-то брака? Она не верит. Мерлин, ну почему она не верит? Досада от этого порождает злость во мне, и из глотки невольно вырывается рычание. - Да, я верю, - твёрдо возражаю ей, придвинувшись чуть ближе, чтобы гриффиндорка смотрела на меня снизу вверх. – Сама посуди: браки чистокровных волшебников никогда не заключались «просто так». Они всегда, всегда, - акцентирую её внимание на этом слове, - нужны были только лишь для выгоды. - Но… - Раньше, в основном, вся эта возня с браками крутилась вокруг репутации семей, - перебиваю её, не в силах остановить так и рвущийся из меня монолог. – Но, как видишь, моя семья больше не блещет оной. И, казалось бы, Оллфорду вовсе незачем выдавать за меня свою дочь… Значит, ему нужна не репутация. А что-то другое. И он хочет во что бы то ни стало это заполучить. - Но разве это так важно? – Грейнджер выглядит удивлённой. Меня это бесит ещё больше. - Да как же ты не понимаешь, Гермиона! – меня не останавливает даже тот факт, что я только что впервые в жизни обратился к ней по имени. – Всё, что происходит между чистокровными волшебниками – важно! За любой сорванной сделкой следует месть. А затем вражда между семьями на долгие годы. И да, это действительно серьёзно. Ты слышишь меня? Серьёзно! - Ты не мог бы… - Понизить тон? – я действительно почти кричу на неё, а она от этого заметно сжимается всем телом. Но мои эмоции хлещут через край. Мне страшно. За неё. И я злюсь от того, что она не видит этого. – Нет уж, извини, я пытаюсь докричаться до твоего здравого смысла! Я уверен, что всё серьёзно и что опасность есть. Но ты просто не хочешь понимать меня! - Малфой! – гриффиндорка злится от того, что не может управлять ситуацией. Я, кстати, тоже. Сейчас ситуация находится под полным контролем моих эмоций. - Козырь! – кричу я. – Он сказал, что будет использовать козырь, - я нарочито избегаю упоминания об имени оного. – Который, уж поверь мне, очень важен для меня! Я не могу допустить, чтобы с ним что-то случилось. Может, речь идёт даже о его жизни! А ты просто не хочешь мне верить! Грейнджер встаёт на цыпочки, чтобы говорить со мной наравне. Между нашими лицами каких-то несколько сантиметров. Я чувствую её горячее дыхание на своём лице. Но мы оба настолько рассержены, что просто не замечаем этого. - И причём, скажи, пожалуйста, тут вообще я?! – срывая голос, кричит гриффиндорка. - Да притом, что этот козырь – ты! Тишина. Эйфория. Теперь Грейнджер понимает слишком много. Как и я.