Ключ к свободе

Я вновь проспал от силы пару часов за всю ночь. И нет, это не та бессонница, которая бывает от тревоги или горя. Скорее наоборот. Я чувствовал сгусток тепла под своим боком и от этого не мог сомкнуть глаз. Слишком, слишком приятно. Я просто наслаждался этим. Хоть гриффиндорка и сменила с десяток поз во время сна, однако, всякий раз она прижималась ко мне так крепко, как только могла. Может, она тоже не могла уснуть. А может, ей тоже настолько не хватало этого тепла, этих обычных (или не совсем обычных) объятий, что даже во сне Грейнджер прижималась ко мне, словно боялась упустить. Звучит ужасно пафосно, знаю. Но мне хотелось бы верить в это. Ночь, без сна по своему обыкновению длящаяся бесконечно, удивительно быстро кончается. Слишком быстро. Я лениво щурюсь от первых солнечных лучей, чувствуя ломоту во всем теле. В голове невероятный дурман, как после славной вечеринки. Черт, ненавижу просыпаться. Особенно в такую рань. Особенно в субботу. Существо сбоку от меня закопошилось и потянулось, издав странный звук, похожий на скуление щенка. Повернувшись в мою сторону, гриффиндорка нехотя размыкает веки. Никогда бы не подумал, что девушки так забавно выглядят по утрам: заспанное чистое лицо, волосы в жутком беспорядке, мятая одежда и странная поза. Невольно на лице расплывается ухмылка. Грейнджер чуть хмурится, сфокусировав взгляд на мне. Приподнимаюсь на локте и, подперев этой же рукой голову, наблюдаю за её реакцией. Удивления или возмущения нет, лишь легкое недоумение и капелька смущения. Когда её губы приоткрываются в попытке что-то произнести, тут же опережаю её: - Тут была бы уместна твоя удивленная фраза «так это был не сон?», - голос чуть охрипший от сна. Гриффиндорка тут же натягивает смущённую улыбку и прикрывает глаза. Затем и вовсе накрывает лицо ладонями, делая вид, что потирает веки. Но по неисчезающей улыбке, чуть видной под её руками, понятно, что её просто-напросто одолевает смущение. После вчерашнего-то. Вчера мы были настолько заняты, что для смущения не осталось и места. А сегодня, когда разум уже окончательно избавился от остатков прежнего опьянения, совесть и моральные устои начинают брать своё. Однако, про себя я пока такого сказать не могу. Мне, напротив, стало невероятно легко. Я просто не думал. Просто отбросил в сторону все те правила, что вдалбливали мне в мозг чуть ли не с рождения. Мне хорошо? Ещё как. Грейнджер хорошо? Ещё как! Никому из окружающих мои грёбаные чувства не мешают? Не знаю наверняка. Но думаю, что нет. Соответственно, всё. Нет смысла выделываться, строя из себя аристократа до мозга костей. Всё это не важно. Всё это давно кануло в прошлое. - Который час? – ломанным голосом спрашивает Грейнджер из-под своих «защитных» ладоней. Смотрю на часы. - Почти семь. Гриффиндорка дёргается, резко сев на кровати и глядя теперь на меня сверху вниз своим встревоженным взглядом. - У нас же репетиция в восемь! – восклицает она, всплеснув руками. Да-а, ничто так не бодрит лучшую ученицу школы, как угроза опоздать на какое-то важное мероприятие. Она выпутывается из одеяла и вскакивает с кровати. Затем вдруг удивленно смотрит на свою одежду. - Это твой свитер? – спрашивает она изумленно. Я снова откидываюсь на подушки, чувствуя, как жидкий чугун плещется в моей голове. - Да, как видишь, - отвечаю я. – Ты почти спала, когда надевала его, поэтому и не помнишь, - натягиваю на себя одеяло. - Эй! – гриффиндорка дергает за уголок покрывала. – Не смей засыпать! Я не хочу выслушивать нотации МакГонагалл, если ты опоздаешь. Вздыхаю, но всё же поднимаюсь с постели. Грейнджер невольно бросает взгляд на верхнюю половину моего тела (между прочим, обнажённую половину), а затем отворачивается, будто смутившись. Ну чей бы гиппогриф кричал. У самой-то ягодицы едва прикрыты свитером… - Я тебе позже его отдам, хорошо? – теребя рукав и не глядя на меня, произносит девушка. До чего же забавно она себя ведет. - Конечно, - отвечаю я, глядя, как Грейнджер чуть одёргивает свитер вниз. А вообще я был бы не прочь, если бы она ушла без него. Ну нет, это уже перебор. Прочищаю горло. - Может, ты уже пойдёшь в ванную? Или позволишь мне принять душ первым? – склоняю голову набок. Грейнджер улыбается уголками рта. Затем поворачивается и идёт к двери. Я упорно сверлю взглядом стену, чтобы не смотреть на её бёдра. Кажется, после этой ночи девушка стала ещё привлекательней. *** Ранним утром каменные школьные коридоры кажутся ледяными. Стены замка ещё не успели нагреться от (на редкость) тёплого утреннего солнца. А я иду в одном лишь тонком свитере, да ещё с таким широким вырезом на шее, что в него, я уверен, смог бы пролезть даже наш лесничий. Кожу неприятно покалывает от холода. Мы с Грейнджер идём по направлению к аудитории, в которой должна состояться репетиция. Молча, не сбавляя хода, словно пытаемся убежать от вчерашних воспоминаний. Хоть всего полчаса назад мы вполне мило беседовали у меня в спальне. И эта резкая перемена произошла, конечно же, из-за меня. Потому что я, чёрт возьми, не могу не думать, когда остаюсь наедине с собой. Как только гриффиндорка скрылась за дверью ванной комнаты, в мой мозг, словно назойливые мухи, начали лезть неприятные, но, увы, уже привычные мысли. «Правильно ли я поступаю?» «Она же, чёрт возьми, грязнокровка» «Ты идиот. Сентиментальный жалкий идиот» Голос отца звучит у меня в голове. Он убеждает меня не отступать от сценария моей жизни, не прогибаться под гнётом собственных чувств. Не жалеть себя. Но я не могу. Не могу отказаться от того, что делает меня настоящим. «Ведь я же, на самом деле, вовсе не такой, каким кажусь для всех?» «Ведь так?..» И эти глупые размышления испортили к дьяволу всё моё утреннее настроение. А я-то думал, что уже во всем разобрался. Наивный придурок. Когда мы с Грейнджер встретились в гостиной, я заметил, что в ней тоже что-то изменилось. Возможно, та же самая внутренняя борьба. Но это, скорее, борьба чувств с честью, а не с многовековыми устоями аристократической семьи. И да, я опять жалею себя. Девушка, тем не менее, искренне улыбнулась мне и спросила: «Идём?». А я лишь рассеянно кивнул, слегка дёрнув одним уголком губ. Но взгляд мой оставался хмурым и тяжёлым. Наверное, поэтому гриффиндорка и не предприняла больше попыток заговорить со мной. И только сейчас, слыша лишь глухой стук подошв своей обуви, я понимаю, как это отвратительно, когда человек не решается задать тебе вопрос только из-за того, что боится лавины грубых слов которая может обрушиться вместо ответа. О, Мерлин, неужели мне стыдно за моё поведение? Быть не может. Жалость к себе, стыд, вина, раскаяние… Какие ещё прежде не знакомые мне чувства я могу испытывать? Это становится забавным. Порой кажется, что при отце жить было легче. Можно было просто не думать. Исполнил приказ – молодец, хороший Драко. И всё. Никаких тебе угрызений совести и внутренней борьбы. А сейчас что? Сейчас надо самому размышлять, как поступить в той или иной ситуации, чтобы избежать вышеперечисленных душевных недугов. А мне даже и обсудить то это не с кем. Блейз со своим тончайшим юмором и вездесущим сарказмом сразу отпадает. Да и не смогу я подойти к нему с этим вопросом. Это невероятно глупо и смешно. «Привет, дружище! Как думаешь, мне следует встречаться с девушкой, которую я ненавидел всю жизнь, или продолжать презирать её, чувствуя, как от её боли мои рёбра сами впиваются в лёгкие?» Идиотизм. Друзей ближе Забини у меня нет. А мать и вовсе сойдёт с ума, если я накануне помолвки выдам ей, что влюбился в грязнокровку-гриффиндорку. Что ж, выходит, придётся самому во всем разбираться. Ясно одно: оттолкнуть от себя Грейнджер я не смогу. Не хватит сил. Но что тогда, чёрт возьми, делать со свадьбой? С этими Оллфордами, задумавшими неизвестно что? Мысли о помолвке и опасности, о которой мы все благополучно забыли, отдаются болью в висках. Ну почему я не могу просто спрятаться где-нибудь и подождать, пока всё это дерьмо не развеется само собой? Нестерпимо хочется вернуться во вчерашний вечер. Когда на всё было наплевать. Невольно бросаю взгляд на Грейнджер: идёт, слегка приопустив веки и натянув рукава тёплой толстовки на самые кисти. А на лице какая-то странная грустная отрешённость. Волосы аккуратно собраны в косичку. Я снова чувствую терпкий медовый аромат. И снова мне хочется обнять её так крепко, насколько это вообще возможно. Но в это мгновение гриффиндорка поднимает руку и открывает большую тёмную дверь. Я отрываюсь от рассматривания узоров на рукавах её кофты и вхожу внутрь. Тяжёлый тёплый воздух приятно оседает на тело. Аудитория весьма большая и светлая, и по форме напоминает Большой Зал. Даже стол, за которым сидят профессора, здесь обозначен длинной деревянной партой. Всё остальное пространство свободно, и лишь у стен скромно стоят кучки стульев, на которых сидят уже пришедшие старосты. Мы с Грейнджер почему-то застываем на пороге, оглядывая помещение. Все присутствующие, включая Блейза, Асторию и вездесущего Поттера, оглядываются на нас. Обвожу глазами любопытные лица и цепляюсь взглядом за огромные языки жёлтого пламени, горящего в камине. Пожалуй, здесь даже слишком жарко. Внезапно что-то касается моего плеча. - О, все уже в сборе? Доброе утро! – мимо нас вихрем проносится МакГонагалл, суетливо отодвигая меня со своего пути каким-то свитком. Им же она взмахивает в сторону камина, и тот чуть гаснет. Все подымаются со своих мест, а мы с гриффиндоркой, наконец, заходим внутрь. Двери закрываются, и ученики кольцом окружают директора. - Итак, - МакГонагалл кладёт пергамент на стол, - сегодня генеральная репетиция. Делаем всё то же самое, только с бóльшим усердием и старанием. Просто представьте, что вы уже на балу. И не забывайте, пожалуйста, слушать музыку! Она разворачивает пергамент и с задумчивым видом читает его, а все старосты тем временем лениво бредут к противоположной стене. Я вдруг осознаю, что не был ни на одной репетиции. И паника мгновенно перекрывает все ненужные мысли. - Профессор, - подхожу к старухе, - прошу прощения, но из-за травмы я был не в состоянии посещать репетиции. И…в общем, я не знаю, что мне делать. - О, не волнуйтесь, мистер Малфой, - МакГонагалл даже не отрывается от чтения, - я знаю, что вальсируете вы неплохо, а саму проходку запомнить не составит труда. Мисс Грейнджер вам по ходу всё объяснит. Гриффиндорка кивает. Я отчего-то нервно сглатываю и иду за ней к дверям. Все старосты становятся по парам в колонну. Мы стоим первые. Грейнджер берёт мою правую руку, заставив согнуть её в локте. Другой рукой она «придерживает» подол воображаемого платья. Я же кладу левую ладонь тыльной стороной на поясницу. - Сейчас заиграет мелодия, - шепчет девушка. – С первых аккордов мы начинаем медленно двигаться вперед. Доходим до середины (ориентируемся по люстре), останавливаемся и становимся друг напротив друга. Затем просто стоим, пока остальные пары становятся вокруг нас. Далее они стоят, а мы вальсируем в этом кругу, описывая его, затем снова возвращаемся в центр. Потом мы стоим, а они вальсируют вокруг нас. Запомни пока это, хорошо? Слова гриффиндорки смешались в непонятную кучу из звуков, но я, всё же, киваю. Я просто отвлёкся на её глаза. МакГонагалл включает старенький патефон, и из дальнего угла аудитории начинает литься музыка. Следя за движениями Грейнджер, неторопливыми шагами двигаюсь вперед. «Раз-два-три». Мы уже стоим посередине зала. И поворачиваемся друг к другу. Гриффиндорка твёрдо смотрит мне в глаза, как будто хочет что-то сказать ими. Но я не понимаю. Потому что её лицо не выражает никаких эмоций. Кольцо пар замыкается вокруг нас, и мы вальсируем вдоль его границ. Неотрывно глядя друг на друга. Я силюсь напрячь извилины, чтобы не забыть последовательность наших действий. Но в голове ветреная пустыня. Я лишь следую за девушкой, между прочим, выполняющей свои движения идеально. Останавливаемся в центре круга. Я осознаю, что невольно задержал дыхание от волнения. - Когда все остановятся, - шепчет гриффиндорка, пока старосты танцуют вокруг нас, - ты должен подхватить меня за талию и повернуться на 180 градусов. Затем опустить. А после мы сразу же начинаем снова вальсировать, только практически на одном месте. Все остальные пары чуть-чуть расходятся дальше в это время. Затем ты прокручиваешь меня правой рукой, подхватываешь за талию и наклоняешь к земле. Потом снова вальс: все движутся по кругу, и мы постепенно присоединяемся к ним. Всё понятно? - Можно я просто буду идти за тобой? – прищурившись, спрашиваю я. Грейнджер улыбается, чуть сморщив нос. - Хорошо. Вот и славно. Поднять её над землёй не составляет труда. Интересно, она вообще ест? Все движения получаются на автомате. Гриффиндорка одобрительно кивает и изредка шепчет подсказки. - Сейчас опускай меня, - дважды прокрутившись вокруг своей оси, говорит она. Я крепко обхватываю её талию одной рукой, другой держу её руку. Тело девушки вытягивается струной, она наклоняет голову и едва касается пальцами пола. Я неотрывно слежу за её движениями. Как придурок. Затем кидаю быстрый взгляд на остальные пары: все девушки синхронно наклонились вниз. Грейнджер поднимается и поворачивается ко мне, случайно коснувшись моего носа своим из-за резкого движения. - Прости, - шепчет она, и её покрасневшие щёки становятся ещё краснее. Я лишь криво улыбаюсь, продолжая танец. И снова вальс, идеальные движения, мелодичная музыка, своевременные подсказки. Это длится ещё пару минут. И после того, как барышни обходят кругом неподвижных кавалеров, музыка утихает. Следует синхронный поклон и аплодисменты профессора. - Очень, очень неплохо! – кричит она с другого конца комнаты. – Есть кое-какие помарки, но незначительные. Просто постарайтесь следовать музыке и не спотыкаться. Да, я говорю о вас, мистер Забини. И улыбайтесь, улыбайтесь! А так я вами очень довольна. Но, не смотря на эту громкую похвалу, мы прогнали танец ещё 3 раза, и после каждого обсуждали ошибки и недочёты. Эта суматоха втянула меня с головой. И до вечера я совершенно забыл про все свои проблемы. После репетиции мы с Блейзом заглянули в гостиную Слизерина, немного поболтали с моими «друзьями». А после обеда вновь полетали над полем и даже побросали квоффл в кольца. Я совершенно забылся. И эти несколько часов был почти счастлив. Но наступает вечер. Я, простившись с Забини, иду в Башню Старост, как можно больше думая о сегодняшней «тренировке», стараясь продлить эйфорию. И усиленно отталкивая свои утренние мысли. Но как только я вхожу в гостиную, мой взгляд сразу падает на кресло, спинку которого царапала своими ногтями Грейнджер прошлой ночью в порыве отчаяния. И участок с стены рядом с лестницей, к которому гриффиндорка прижималась спиной. Тепло камина неприятно сдавливает виски. Кажется, даже здесь я чувствую медовый аромат. Что-то внутри меня отчаянно вопит, что нужно поговорить с девушкой. Всё выяснить (хотя что я могу сказать, если сам ещё ни в чём не разобрался). Извиниться, в конце концов. Опираюсь руками о спинку другого кресла и задумчиво смотрю на огонь. Стоит ли? Может лучше подождать, пока всё немного успокоится и само прояснится? Нет. Это бред. В такой ситуации нельзя просто ждать. И я отрываю руки от кресла и иду к лестнице, ведущей к спальне гриффиндорки, по пути ероша волосы на затылке. Нет. Поговорить всё же надо. Определённо. И я бодро начинаю подниматься по лестнице. Но с каждой ступенькой мой энтузиазм всё слабеет и слабеет. Когда я оказываюсь около небольшой тёмной двери, я замечаю, что она приоткрыта. Через щель сочится яркий свет от свечи. Мысленно выругавшись из-за своей трусости, заглядываю в комнату. И сразу вижу Грейнджер. Она сидит на постели спиной ко мне. В моём свитере. И читает какую-то книгу. Волосы её по-прежнему собраны в косу. Из комнаты тянет мёдом. С полминуты изучаю расправленные плечи и прямую осанку (даже в таком неудобном положении). Слежу за тем, как тонкие пальцы переворачивают страницы. Как непослушная прядь то и дело падает на глаза. И вскоре моё дыхание кажется мне слишком громким. Я теряю всякое желание выяснять отношения сейчас, чувствуя себя не в своей тарелке. Из головы вылетают к чертям все элементарные слова. Опускаю глаза. Задумываюсь, как неловко выйдет, если гриффиндорка заметит меня. Улыбаюсь собственным мыслям и вновь обращаю взгляд в комнату. Девушка сидит на том же месте. И я просто разворачиваюсь. И бесшумно ухожу. Трус, что с меня взять. Поговорю с ней завтра.