Пять каштановых ночей

Там нету сахара. Молоко. Всё белое. Мне снилась эта лактоза: молекулы, вредное чувство. Не знаю, сколько их. Не люблю сахар. Это не шоколад. Не люблю белый. Знаю, кто будет следующей жертвой.       Просыпаюсь, я у себя дома на старом чердаке. Не могу поверить, что жив, но всё ещё пытаюсь прийти себя. Старая штукатурка, обугленные шторы. Гнилое дерево. Это кошмар: комната мне не нравится. Тут тепло, но тут жутко. Слишком темно. Слишком светло: сколько раз, когда я столько путался? Не стоит так терять бдительность. Пробую вспомнить: русые косы, но тётя не даёт: — Рома! Так просто я тут не живу. Надо помогать. Если хочешь утолить жажду голода.       Прибравшись, получаю заслуженную порцию: картошка, салат, чай. Как во всех посёлках. — У вас нету шоколада? Но Мина не говорит. Она наливает мне молоко. — Почему ты шарахаешься? Большие глаза — она не понимает. Я видел лактозу во сне. Я видел белый, видел сахар. У рыжего Дениса такая же кожа. Молочная. — Ты не видел Соню? — Денис обеспокоен. Ему нравится Соня. Мне не нравится. Она мертвая. Почему она мне должна нравиться? — Не знаю. Не видел. Не помню. Наверное, её уже разрезали на кишки. — А вдруг её этот маньяк каштановый того?.. — у рыжего дрожали руки. Я видел, я чувствовал его страх. Когда я превратился в эмпата? Когда я стал им? Никаких чувств не испытывал, будто застывшая белая масса молока. Никто не видел небо, но оно было молочным. — Сахар вреден. — не говорю вслух. — Да че ты распереживался то за неё так? Она твоя девушка, что-ли? По-любому уехала. А Слава был твёрд, как и тогда. Тоже нету чувств? Боится? Хотел бы я увидеть его страх. Заметить в серых дужках отблески испуга. Мне бы понравилось. Я мерзок, но больше этого не чувствую. Это бессмысленно. — Зачем?! — Денис кричит. Он волнуется. Он слишком чувствительный. Иногда это полезно: беспокоиться о других. Но не стоит забывать о твёрдости. Это плохо. Его это погубит. — Она хотела здесь остаться! — И увидеть, как маньяк нас потрошит. Смирись: твоя Соня была больна. Она утонула. Одержимая, её точно давно занесло на дно. Дома нет, в роще не появлялась — она точно либо сдохла, либо уехала. И тебе советую. Не для тебя это всё. Согласен с тобой, Слава. Но не забывай, что и тебе тоже.       Сидя на кровати — не отпускало. У меня в портфеле был ноутбук, что я прихватил с собой. Планировал применить в деле. Вот теперь быстро вёл по клавишам, вбивая информацию: да, мне было интересно. Можете потом мой запрос проверить. «Каштановый маньяк с шаветкой». Это же Google: ничего. Но зато теперь я больше знаю о конском каштане. «Поллиноз с симптомами отека Квинке — сильный отек гортани с приступами удушья, потерей сознания и обмороками.» Тогда Соня была в обмороке. Скольким количеством он её накачал? Она быстро отключилась? А держал сколько? Ещё я забивал про лактозу, но а ней я хорошо знаю. Да и причём тут она? Не будет же маньяк убивать Дениса молоком? Так долго? Сахарное молоко вредно. И в нутелле нету сахара. А хотя есть. Там очень много сахара. И она очень вредная. Моя паста. Умру ли я когда-нибудь от шоколада? Самая нелепая смерть.       Время так быстро летит: не прошло и двух часов. Лучше прогуляться и спросить у местных жителей про этого «маньяка». Тётю Мину я спросить не решаюсь. Боюсь. Вдруг что-то не так? И вдруг расскажет маме? Я не хочу беспокоить маму, она итак вся из-за меня на нервах. Мне её жаль. Не покладая рук, она трудится. Ей очень тяжело. Я неблагодарен, я даже заставляю её обесцвечивать свою голову, не обращаю внимания, что ей тяжело. Её силы не так много, пускай и черпает запасы, пытаясь уделить мне время. Прости, мам.       Жителей на улицах не так много, да и не разговорчивые они что-то. Единственное, что мне удалось узнать — и то у какой-то беременной тетёньки, что маньяка можно победить, если его не бояться. Но зачем его побеждать? Он просто делает своё дело. У него своя теория. Свои планы. Он любит кровь и каштаны. Он любит шоу. А я не люблю ли? Я не люблю разве? Зачем тогда вообще вчера пошёл туда? Знаю: хотел стать очевидцем. Не жертвой. Ею стала Соня. Амбициозная Соня: умерла первой.       Иду к озеру: тепло, а берег белый, камешки, песок. Мраморный цвет. Как я переплыл вчера это озеро? Сделал ли я это сам? Была ли тут замешана чья-то помощь? Невидимые силы? Мистика? Интересно, а было ли это всё наяву? Вдруг лежит она там, в глубинах озера, случайно утонувшая, и никуда не уплывала? Или он оставил её с собой.       Идя вдоль, я вижу деревья: это не каштан, они обычные, тихие. Пальцами по стволу проводя, я чувствую тепло. Но мои руки холодные. Мои руки практически ледяные. Мне не по себе — что со мной стало? Мёртвые кричат вдалеке, или же мне кажется? Что он с ней сделал? Действительно вспорол кишки? Но зачем маньяку это? Ну да, он же маньяк. Помню ли я его внешность? И как его зовут? Тёмные глаза, пухлые губы и щеки, что стались в крови, когда шаветкой перерезал молочную шею. Молочная, сахарная. Как вата, как мороженое. Не люблю сахар. Не люблю белый. Нету во всём этом ни звёзд, ни вселенной. Но что это, там, под деревом?       Наклонившись, я заметил кучу рассыпанных белых резиночек. И кажется, я упустил один момент в связи с этим гребаным цветом. Я ненавижу белый, но почему каждый раз осветляю волосы? Всё просто. Мы должны держать баланс с тем, что ненавидим. Вот к примеру этот цвет: мне не идёт белый, но мама говорит, что да. Ей не идут мозоли на пальцах. — Чьи это резинки? Наверное, Сони. Она носила длинные косы. Почему же рассыпала здесь?       Приближаясь к озеру, я высыпал всё, что собрал, в прозрачную муть, следя за тем, как резиночки медленно плывут по глади. Надеюсь, они придут к другому концу берега. Найдёт ли их маньяк? Такой мерзкий, жестокий и отвратительный. Что, неужто очевидцем стал я? А если не пойду? Что со мной станется? Я тоже стану его жертвой? Узнать бы, сколько он убивает. Такой молодой — откуда взялся? Как бы узнать про него побольше…       Это было рискованно и отчаянно, но я зашёл в дом, найти тётю Мину. Она с кем-то говорила по телефону. По разговору я понял, что это мама. Забыл ей позвонить вчера. Наверное, заставят говорить сейчас. Да, я прав, как и всегда. Рома Мокривский всегда прав. — Держи, — Мина протянула мне трубку, и я тяжело вздохнул. — Поговори с матерью. Матерь. — Алло, да, привет, мам. Как дела? Всё хорошо? — спрашиваю её я. — Чем занимаюсь круглые сутки? Да так, гуляю, общаюсь с новыми друзьями. Голос её был уставшим. Но звучал он довольно бодро, что радовало меня.       Разговор наш был коротким. Никто не был настроен разговаривать, да и у меня было одно небольшое дело. — Скажите… знаете что-то про каштаны? Начал осторожно. Ведь не ясно, какая реакция у неё будет. — Ты про каштанового маньяка? Ясно. Она всё знала. — Да. Откуда он появился? — Кто знает? Эта история существует ещё с основания посёлка. Этот парень не выглядел старым. Но как же так? Как он меняется? Кто это? Почему я стал очевидцем? — А вы не знаете ничего насчёт очевидцев? Тётя остановилась. Замерев, женщина обернулась ко мне и как-то странно посмотрела. Будто первый раз в жизни увидела. — А что ты знаешь насчёт них? Я тяжело сглотнул, ведь это был вопрос под дых. Я был им. Видел всё собственными глазами. — Ничего… — Очевидцы опаснее маньяка. — теперь же Мина отмерла. Достав что-то из передника, тётя подошла ко мне и протянула смятую бумажку. — На, держи. Не забивай голову всякой ерундой, купи что-нибудь. Слышала, ты любишь шоколад? Я люблю нутеллу. Но даже этому я был рад. Давно не ел его.       В какой-то лавке была ореховая, я купил две штучки, остальное припася на запас. И на вкус они были, как нутелла. Это облегчило мою душу. Голова просветлела, и я, вновь усевшись под деревом, начал думать. Где-то вдалеке пробежал Денис. Это будут его последние моменты, пока не пройдут ещё три дня. Третьей жертвой станет Слава, но кем будут остальные? Не мирные же жители? И не очевидец. Но кто же? Загадка, ответ на которую я не ведал. Придётся подождать.       В голове крутились пластинки с классической музыкой, всё было такое убаюкивающее, что я даже сам не заметил, как уснул. А когда проснулся — почувствовал, как щеки стали ледяными. Я снова был в воде. Меня несло вперёд. Всё было таким чёрным, никакого белого молока. — Шоколадка! Не потерялась. Еле нащупал в кармане. Тут было тяжело двигаться: вода же. Но я всё плыл. Вернее, плыло моё тело.       Снова сухо. Снова я иду мимо грязных елей. Обжигающие пощечины для меня не больно. Довольно давно. В детстве отец часто бил по щекам. Я помню. Я не виноват. Я просто такой, и я не странный.       Сегодня маньяк кажется мне ещё более у устрашающим, чем вчера. И Денис на стуле сидит в сознании, пока этот человек ест каштаны. Рот его заклеен. — Привет, мой хороший. Знаешь, как меня зовут? Вот оно. Мне нужно узнать… Ну! Скажи же! — Николай Лебедев. Приятно познакомиться. Сегодня я вновь обращусь к интернету. Но найдётся ли что-то? Рыжий парнишка кричит. Мне кажется, что в жёлтом ярком свете он ещё бледнее, чем есть. Его не кормят. Его сразу режут. — Будешь игрушкой лучше, чем та девчонка. Покричишь, парень?       Срывает скотч, и я вижу: Денис всё понял. Он плачет, от злобы. Пытается встать, ударить, но ему не дают — шаветка полоскает лицо. Глаза — разрезал, и густая кровь хлынула по щекам. Жутко. Красно. Некрасиво. Громкие крики, потому что я знаю: это больно. Ему больно, он брыкается — ещё полоска по губам, подбородку. Не осталось лица. Нету солнца, нет белого. Я не понимаю, что чувствую к крови. Я её боюсь? Никогда не резал свою кожу. Не проверял, мне это не нужно. Меня заботила только нутелла. — Живой ещё? Не кричи. Коля — и у маньяка появилось имя — поднял руку, и снова перерезал горло. И красными стали ещё и щеки: не от смущения. От крови. Мне жалко его. Кто его заставляет? Кто вынуждает этого молодого парня с голубыми кончиками волос брать шаветку и кромсать чужое тело? — Будешь чучелом. Тоже скучно… Характерный хруст: он ест каштаны. Это его зависимость? Ему нравится?       Но нельзя так долго смотреть, ведь меня заметят. Я не готов тут так долго находится, мне ещё нужно узнать, что будет дальше. Про остальные жертвы.       Я уснул в воде.

Я, Рома Мокривский. Двадцать два года, и моё впечатление о второй жертве: жалость.

Мне очень жалко Дениса.