Внедрим полутона в их чёрно-белое кино

Спина затекла, рука болит. Сквозь зыбкую пелену сна перевернулся на другой бок, подмяв под себя подушку и обнял её двумя руками. Так, стоп... Подушку?! Глаза резко открылись и взору предстал письменный стол из тёмного дерева, за которым он недавно уснул. Мысли увязли в единой субстанции полудрёмы и думались туго, однако, это не помешало осознать, что проснулся он совсем не там, где ожидал... - Да что такое?! - Прошипел Саймон и резко сел на кровати. Белая подушка упала на пол и смялась. Голова разболелась от всего происходящего сильнее, чем прежде, - теперь ЭТО уже не спишешь на забывчивость и рассеянность, ЭТО уже какая-то реальная чертовщина. Потёр глаза руками и взгляд стал чуточку яснее. Ещё раз осмотрелся вокруг: вот старый, советский письменный стол, на котором стоит настольная лампа и освещает рабочее место, вот окно с деревянными рамами, вот такой же старый шкаф советского времени - вроде, всё как обычно. Но всё внимание клином сошлось на тёмном углу, до куда свет лампы не доставал. Где размытым пятном сияет нечто белое и невнятное. Высокая чёрная фигура, сотканная из самой густой ночи, озадаченно протирает пыль с небольшого комода. Почувствовав на себе взгляд, тень внезапно обернулась и с представительным цокотом лакированных туфель вышла поближе к кровати, пролив на себя желтоватый свет. - Вижу, ты уже проснулся. - Тень вдумчиво теребит в руках жёлтую тряпочку из микрофибры, которой только что протирала комод. Вкрадчивый голос прокатился неестественным эхом, однако, приветливая интонация окончательно дезориентировала Саймона. Два абсолютно белоснежных глаза уставились прямо в душу. По лицу (если это вообще можно назвать лицом) существа расползлась широкая улыбка, такая же белая и светящаяся, как и глаза. На наличие носа или хотя бы пары ноздрей не было и намёка. Запущенная мужская причёска мягко взлохмачена в разные стороны отдельными прядями. Белая. Призрачное сияние стекает по старым обоям. Невозможно. - Вот ведь как забавно получается - работаешь ты у человека личной горничной, работаешь... А он даже имени твоего не знает. - Тень согнулась пополам, нависая над. По чёрной, как смоль, рубашке пошли волнистые складки, брюки обтянули бёдра, а белый галстук качается, словно маятник гипнотизёра. Животный страх сковал Саймона, отчего бедняга даже дышал через раз, лишённый возможности пошевелиться. Возмущение, негодование, ужас - всё смешалось и клокотало где-то под рёбрами. Слабое человеческое сознание не выдержало: глаза стали стеклянными, тяжелые веки наехали на тёмные радужки и человек повалился обратно на кровать, словно мешок с картошкой. Жёлтая тряпочка упала на пол, прямо посередине спальной комнаты. Весь игривый настрой вмиг улетучился, а глаза взволнованно округлились. Тень тихонько подошла к телу и положила свою чёрную ладонь ему на грудь. Дышит. Белые пальцы огладили шею. Пульс в порядке. Сильные руки бережно положили человека в более-менее удобную позу и завернули в пушистый коричневый плед, обрамлённый узорами полевых цветов. Да-да, тот самый плед, который тень недавно сложила на спинку стула. Всё-таки, плед гораздо теплее и приятнее обычного одеяла. - Спи, человек, спи... Ещё увидимся. - Длинные пальцы нырнули в слегка сальные от пота волосы. Шёпот осел в леденящей душу густоте осенних ночей. Тень постояла возле кровати еще секунд десять, будто охраняя человека от чего-то страшного, по-чернильному вязкого, холодного и всеобъемлющего, после чего медленно удалилась вон из комнаты и растворилась в пространстве нематериальным облаком. *** Утро. Кажется, девять часов... Саймон медленно вынырнул из сна, завёрнутый в плед. Тело прилично затекло, шевелиться трудно и больно. Пока сознание еще прояснялось, взгляд сам заскользил по комнате. Всё те же старые обои советского времени, белый штукатурный потолок с фракталами маленьких трещин, старая люстра с тремя плафонами и госпожа-ноябрьская стылость. Темный письменный стол, стопки записок и блокнотов, настольная лампа и... Снова этот чай. На этот раз к кружке прилагалась какая-то записка. Детектив освободился от оков коричневого пледа и сел на кровати. Голова очень сильно кружилась, перед глазами всё расплылось. Схватился за виски, взъерошив тёмные волосы. Цепочка событий уверенно сложилась в его голове, правда, пока что на правах бреда. - Получается, и прибранные бумаги, и заваренный чай, дело рук(?) того... Ну, этого... А кто он вообще такой? - Саймон сжал серую простыню в кулаках и непроизвольно оскалился. - Мне мороки и так в жизни хватает, ещё и этот грёбаный подселенец! Только хотел встать, как заметил на полу ещё и жёлтую тряпочку. Ту самую, которую это теребило в руках ночью. Кажется, это желало протереть комод. Уверенно встал и сделал шаг к столу. Нет более сил бояться чего-то, пусть и непознанного, в своей же квартире. Кружка с зелёным чаем и записка возле неё ехидно тянули на себя всё внимание. Рука потянулась к маленькой бумажке. "Не бойся, я не причиню тебе вреда. Скоро увидимся. И, пожалуйста, больше не отключайся. - Бран." - Только я хотел подумать, что это всё было сном, но... Это вновь моя грёбаная реальность. - Человек смял записку в руке и уставился на чай. Разговоры с самим собой давно стали нормой. - Бран значит... Его зовут Бран... Что же ему от меня нужно..? Детектив обернулся на кровать и заметил сложенное у стены серое одеяло. После многочисленных расследований всякой паранормальщины, после постоянных столкновений с аномальными существами и объектами, его нисколько не удивляла такая сторона нашего мира. Скорее наоборот, она его завораживала, но при этом иногда пугала. Радовало лишь то, что он не сошёл с ума, что всё это не было галлюцинацией и забывчивостью. Ощущение странного облегчения крепко обосновалось где-то под сердцем, отчего бедной психике немного полегчало. Нервно усмехнулся, перебирая в руках записку. Чай пить не решился. Вылил. Медленно поплёлся на кухню, чтобы приготовить себе завтрак, оставив эту злосчастную записку на письменном столе, а жёлтую тряпочку прямо на полу. Сегодняшний день было решено провести дома: в планах было хоть как-то убраться в квартире и закончить с сортировкой бумаг. Иначе говоря, сделать хотя бы часть того, до чего никак не доходили руки. Толстый слой пыли покрыл все поверхности. То, что рутинно для обычных людей, вне его сил. С этими мыслями решил приготовить себе яичницу с колбасой. Пока руки автоматически выполняли выученные действия, пытливый разум был занят разными думами: кто такой Бран? Зачем он пришёл именно к Саймону? Почему он убирался в квартире, зачем заваривал чай? В конце концов, вдруг это всё-таки больное воображение? Хотя, записка была вполне реальна, и чужой аккуратно выведенный почерк, где педантично прописана каждая буковка, и эти слегка смазанные чёрные гелевые чернила - всё было таким же реальным, как и, например, письменный стол. И эта жёлтая тряпочка, и плед, под которым Саймон никогда не спал, а лишь укутывался, сидя за работой. И это одеяло, сложенное возле стенки... Со стороны сковородки послышалось особенно сильное шкворчание. Яичница начала подгорать. Спешно подковырнул её деревянной лопаточкой и положил к себе на тарелку. Руки машинально коснулись конфорки, выключив газ. Саймон с удовольствием завтракал, запивая всё яблочным соком. Вкусно. Кисловатый привкус приятно бодрил. Наверное, нужно добавить немного перца. Встал из-за стола и потянул руку к верхнему шкафчику кухонного гарнитура. Дверца скрипнула и открылась. Быстро достав молотый чёрный перец с полки, одним движением руки захлопнул скрипучую дверцу обратно. Раздался резкий грохот и звук открывающихся страниц. Возле ног лежит толстая пыльная книга в жёстком синем переплёте. Ещё бы чуть-чуть, и предмет бы оглушил Саймона прямо по темечку. Ошарашенно наклонился, уже хотел подобрать пыльный раритет, как руки начинали трястись, а по спине пробежал противный холодок. Даже та странная сущность, даже череда этих странных событий не пугали и не травмировали его так же сильно, как воспоминания о прошлом, когда его родители были ещё живы. Боль пронзала сердце всякий раз, когда в руках оказывалась любая вещь, напоминающая ему о семье, о детстве, о прошлом. Они ушли слишком резко, слишком рано, слишком неожиданно. К такому нельзя быть готовым. Дрожащие руки изо всех сил пытаются удержать, не повалить ценную вещь на пыльный пол. Выпрямился. Текст медленно, но верно начинал плыть. Кисти рук непроизвольно сжали книгу со всей силы, прижав к груди. Тугой ком подступил к горлу. Что я за ничтожество? Ни один день не могу прожить н о р м а л ь н о Судьба решила меня добить... Господи, можно сделать это быстрее? Я уже нажевался этого дерьма, хватит! Истерика за истерикой, нервный срыв за нервным срывом - в квартире находиться было слишком больно и разрушительно, слишком невыносимо. Пусть и не осталось почти ни одной личной вещи дорогих и любимых предков, пусть все фотографии в рамках убраны с глаз долой, пусть мебель передвинута совсем по-другому, но это место остаётся неизменно трагичным. Тут прошло всё его детство, пока он не съехал на съёмное жильё. Казалось, жизнь начала налаживаться, дела шли в гору, а семья поддерживала любое его решение. Родители верили в него, в его успех... Как вдруг их не стало... Они с Лейлой остались одни в этом огромном мире, без бабушек и дедушек, без тёть и без дядь. Вся родня, так или иначе, погибла. И вот сейчас, беспомощный Саймон силится не разрыдаться в обнимку с этой старой, толстенной книгой. Сил стоять нет, тело само опускается на колени. Подступает очередной нервный срыв. Наверное, переехать сюда обратно, было ошибкой. За полгода жизни тут, детектив начал осознавать это особенно ясно, только вариантов съёма нормальной квартиры не за бешеные деньги уже не было, а с тараканами соседствовать - тоже такое себе. Дыхание отчаянно сбивается, воздуха уже не хватает. Затхло. Здесь очень, очень затхло и мерзко воняет. Воздух невкусный. Снова ужасная боль одиночества пронзала каждый атом его тела, снова воспоминания. Глаза краснели, слёзы предательски стекли вниз, по лицу разливался жгучий румянец. У меня было всё, о чём я только мог мечтать: полная семья, забавная сестра, что поддержит любую суету, были хорошие перспективы в работе, я хорошо учился и с удовольствием посещал пары по профильным предметам, меня хвалили многие преподаватели... А сейчас что? Ничего не осталось. Никого не осталось. Я - один. Но у тебя остался ты сам. Это ли не главное человеческое богатство? Эта мысль показалась ему чересчур чужеродной. Неожиданной, резкой, будто и не его. С каких пор в голове поселились ещё голоса? Ну, тогда можно смело сдаваться в психоневрологический диспансер на каникулы. Хотя, голос-то, вроде бы, свой. Только мысль - не та. Странный вывод заставил быстро вернуться в реальность. Очень хочется отрицать его, но вступать в дискуссии с собой как-то стыдно. Дыхание стало глубже и ритмичнее, но назойливую трясучку унять не удалось. Саймон сидит на полу небольшой кухни, всё ещё обнимая эту книгу, как последнее, что осталось от мамы... Родительский дом, начало начал Мысли мечутся из стороны в сторону, проигрывая в голове одни и те же строки. Ты в жизни моей - надёжный причал Синяя книга с грохотом повалилась на пол, лодони впиваются в пол. Невыносимо. Страшно. Больно. - Родительский дом, пускай добрый свет, Горит в твоих окнах много лет. - Нечеловеческий голос всколыхнул вязкое пространство своим бархатным баритоном. Саймон замер и привстал, стараясь дышать тише. Растерянность. Ярость. Беспомощно вскинул голову вверх и заорал, что есть сил. - Опять ты! Издеваешься надо мной, сука! - Сквозь сбивчивое дыхание слова вылетали буквально по слогам, превращаясь в утробный, нечеловеческий рык. Ладони сжались в кулаки, Саймон несколько раз ударил по линолеуму и вновь подобрал книгу. - Я тебя ненавижу! Ненавижу! Вали! - обессиленно шептал себе под нос, как молитву. Столько горького, невыносимого отчаяния в этих словах, столько боли и слепого гнева. Саймон уже еле дышит. Ему казалось, что так он и умрёт где-то на полу родительской квартиры от остановки сердца, в порыве очередного нахлынувшего безумия. В глазах неумолимо темнеет, пульс громко стучит в висках. Окно распахнулось. Само. Сквозь треск жалюзи и уличный, все пронизывающий холод, очнулся. Он просто не успел потерять сознание. Кое-как встал и, шатаясь, побрёл к спасительному воздуху. Книгу быстро положил на стол, где стояла так и не доеденная яичница и недопитый сок. Высунулся в окно, опираясь на деревянную раму. Низкое, свинцового цвета небо разразилось косым дождём. Намокли все просторы, вся природа давно затихла и лишь хлёсткая изморось оживляла пейзаж, создавая подобие белого шума. Лицо обдавали потоки студёного, противного воздуха, а маленькие, колкие капли хлестали по пунцовым щекам. Раздражённые слезами глаза медленно закрылись. Наконец, получилось вздохнуть ровно. Хотелось убежать отсюда как можно дальше и быстрее. Но бежать было некуда, ведь от себя и своего прошлого не уйти. Саймон не хотел принимать, что эта квартира - снова его дом. Она такая до боли пустая; эта перманентная тишина рвала барабанные перепонки, она слишком громкая, звенящая. От неё не уйти...