Позволь тебя узнать

Самое тяжелое было осознавать, что по времени — семь тридцать утра — уже было пора собираться на учёбу. Только вот разбудить дрыхнувшего на себе Шаста у Арсения рука не поднималась. Казалось, его детская открытость и наивность во сне переходили на какой-то новый, доселе неведомый Арсу, уровень. И, честно, он уже мирится с тем, что опоздает на первую пару или вообще не пойдёт на занятия сегодня: серьезно, сон Шаста этого стоит. «С каких пор мы ставим такое выше учёбы?» — негодует про себя Арс. — Шаст? — со всего размаху открывает дверь Позов, очевидно, находясь в поисках Антона. — Чш-ш-ш, — шипит на него Арсений почти раздражённо. Дима, кажется, вообще не понимает, что он видит. Хотя это вполне объяснимо: плед и бесформенная байка Шаста создают такое беспорядочное месиво ткани, что понять, где чьё тело становится невозможным. Поз, видимо, не сразу замечает Антона, долго смотрит на Арсения, бегая глазами сначала по балкону, потом по лицу Арса. — Вот же, — округляет глаза Позов, когда он наконец находит взглядом кучерявую голову, сползшую за это время Арсу на колени. — Как вас угораздило? — улыбается Поз, садясь на корточки напротив лица Антона, разглядывает его. — Такой хорошенький, можно оставлю? — улыбается Арсений, продолжая сравнивать Антона с котом. — У него спросишь, — улыбается Дима. — Будить его надо. Скоро пары. — Жалко, — вздыхает Арс, и Дима смотрит на него так… понимающе? — Надо, — вздыхает он, — пары не очень важные, можно было бы и пропустить, но если оставить его спать, он продрыхнет весь день, а потом опять не уснёт ночью. И так по кругу. Арсений понимающе кивает, он сам когда-то оказался в такой петле, и выбраться из неё потом достаточно сложно, режим сна сбивается очень легко, а вот восстановить его нужны время и самообладание, второго у Шаста, как кажется Попову, не в избытке. — Шаст, — шепчет Поз, потряхивая того за плечо, Арсу остаётся только вздыхать с досадой. — Тоха! — М? — Антон с трудом разлепливает глаза. — Чего? Антон, кажется, вообще не собирается просыпаться и уж тем более вставать, он опять закрывает веки, обнимает двумя руками ногу Арса и начинает забавно причмокивать губами. — Арс, ну скажи ему! — Тош, надо вставать, — Арсений аккуратно, почти ласково, поглаживает его по плечу, ерошит волосы. — Давай, ляжешь сегодня пораньше. — Пораньше утром? — бубнит Шаст, сильнее обнимая бедро Арса. — Пораньше вечером, — серьезно говорит Арс, начиная чуть-чуть потряхивать ногой, чтобы раскачать Шаста. — Мне тоже надо на пары идти, к слову. — Иди, — улыбается Шаст, — а я буду на тебе, как детёныши коалы, висеть и спать. — Может, перелезешь тогда на меня? — вклинивается Поз. — Нам хотя бы на одни и те же занятия. — Я там уже всё видел, мне тот мир уже абсолютно понятен, — бухтит Шаст, которого Поз чуть ли не силой отрывает от Арса, поднимая на ноги. — Боже, как плохо, зачем я поспал? — Прости, — говорит Арс, действительно чувствуя вину за то, что дал Шасту заснуть, он ведь понимал, что тому так будет хуже. Лучше не смыкать глаз вообще, чем поспать два-четыре часа. Остаток утра они с Димой пытаются хоть как-то расшатать сонного Антона. Поз чуть ли не сам переодевает друга, заставляет умыться, торопя его на каждом шагу. Арсений вспоминает, что примерно так же его собирала в детский сад мама. Он улыбается этой мысли и уже не может перестать сравнивать Антона с не проснувшимся до конца ребёнком. Поднять — подняли, а разбудить забыли. Арс всё же опаздывает на первую пару, хотя не критично, так что преподаватель на его приход даже не обращает внимания, продолжая рассказывать что-то про мировые тенденции. На середине пары Арс с особым негодованием понимает, что забыл взять флешку с рефератом и теперь надо будет идти сначала в общагу и только потом искать печать. На перерыве Оксана, девочка, которая то и дело пыталась завязать с ним разговор, рассказала, что на первом этаже, в аудитории возле вахты можно распечатать, но дешевле сходить в центр печати рядом с художественным магазином. Арс уже знает, где этот магазин, значит остаётся только найти там печать, а еще хорошо бы успеть распечатать всё сегодня. Днём Арсений ожидаемо находит Антона, спящего на лавочке, он видит, как Серёжа кладёт на лицо Антона «читос» две на брови и одну над губами, создавая нелепое подобие усов. Серёжу просто распирает смехом, он весь красный от сдерживаемого хохота, он фотографирует Антона и делает с ним несколько селфи, а потом уходит, поздоровавшись с Арсом ударом кулачков. Арс смотрит на спящего Антона пару мгновений, лыбится себе под нос, а потом уходит, предварительно накрыв Антона своим пиджаком. По окончании занятий Попов, как ошпаренный, несётся сначала в общагу за флешкой, потом в печать, которую находит достаточно быстро, он отлично успевает, но файл долгое время не открывается, заставляя Арсения понервничать. И только распечатав всё и придя в свою комнату, Арс наконец спокойно выдыхает. Около пяти часов к нему заходит Антон, неловко улыбаясь, он возвращает Арсу его пиджак, про который второй, если честно, совсем забыл. Остаток вечера он репетирует своё завтрашнее выступление, а потом, вымотанный окончательно, ложится спать. Утром вторника просыпается рано, с отчего-то болящей головой. Настроение с начала дня не ахти: вот, вроде, и лёг рано, а чувствуешь себя всё равно паршиво — невольно начинаешь чувствовать себя обманутым. Арс полностью собирается, а потом зависает, смотря на вторую куртку в своём шкафу. Это была утеплённая олимпийка, которую ему когда-то подарила мама и которую он, сказать честно, почти не носил. Конечно, он мгновенно вспоминает одного парня из Воронежа, который умудрился забыть куртку дома. Хочется без всяких объяснений отдать эту куртку Шасту, просто вот протянуть и сказать: «Заткнись и возьми». Антону эта куртка, может, и будет слегка коротка, но не критично, да и пойдёт она ему больше, чем Арсу, да и ему нужно во что-то одеваться, а то ветер всё холоднее, да и Арс её почти не носит. В этом ведь нет ничего странного, чтобы отдать свою куртку другу. Нет ведь? А что если он как-то не так это воспримет и обидится на Арса, такое ведь может быть? А если его это разозлит? «Абы да кабы, — бурчит Арс в мыслях. — Вот отдам и узнаю». Шаст куртку принимает без злости, даже с радостью, убеждается, правда, раз сто, точно ли Арсу не жалко, точно ли он её не носит и так далее. Арс смеётся, смотря на радостного Шаста, который вертится возле зеркала, осматривая её со всех сторон. — Я буду беречь её, — лыбится Шаст, заключая Арса в объятия. — Верну как новенькую. Арсений хочет сказать, что Антон может не возвращать, так хочется сказать, мол, забей, оставь себе, мне не жалко, но понимает, что это, скорее всего, уже будет перебор, поэтому молчит и просто принимает искреннюю благодарность радостного Шаста. Презентация и доклад проходят идеально, Арс рассказывает всё без запинки, с лёгкостью отвечает на вопросы преподавателя и дотошной отличницы. Сдаёт реферат и на следующий день вместе с похвалой и широкой улыбкой получает от преподавателя заверение о том, что зачёт автоматом у Арсения в кармане. Неделя проходит быстро. Арс волновался, что ожидание в предвкушении поездки заставит для него дни тянутся мучительно долго, но вот уже пятница, и он складывает в рюкзак кое-какие вещи: зарядку, сменную одежду для сна, щётку и книгу, которую читает сейчас, а ну и наушники, конечно (чуть не забыл). В субботу, едва Арсений выходит с последней пары театрального искусства, его чуть ли не на руки подхватывают Антон с Димой и тащат на первый этаж. Они быстро одеваются в гардеробе, Шаст почти что с любовью залезает в подаренную Арсом олимпийку, отчего Арсений не может сдержать улыбки. Попов пытается узнать, почему они едут сейчас, ведь у дизайнеров по расписанию еще две пары, но те с коротким «да похуй» машут руками абсолютно синхронно. Напротив института возле большой чёрной машины их ждут Серёжа со своей мамой. Это была женщина такого же роста, как Серый, с короткими тёмными волосами. Одевалась и красилась она довольно стильно, почти по-молодёжному, но по морщинкам было видно, что возраст у нее уже перешёл за средний. Но её лицо было необычайно живым из-за выразительных карих глаз, как у Серёжи. — Мальчики, — улыбается женщина широко, открывая перед ними багажник. — Драсьте, — вразнобой отвечают парни. — Антон, ты как будто ещё выше стал, — смеётся женщина, — а Димка, как всегда серьёзный. А это у нас, я так понимаю, Арсений? — Угу, — Арс чувствует себя немного неловко. — Таня, будем знакомы, — женщина треплет его по плечу, ободряюще улыбаясь.— Так, мальчики, рюкзаки в багажник и садимся. Арс, как и Антон с Димой, достают телефоны с наушниками, перекладывая их в карманы, и закидывают рюкзаки в багажник. Антон садится посередине, потому что на других местах у него упираются коленки в передние сиденья, Поза усаживают спереди, потому что его сильно укачивает сзади. Серый садится ровно за матерью, а Арс занимает оставшееся место справа. — Ну, рассказывайте, — улыбается женщина, выезжая с парковки. — Да, нечего рассказывать, тёть Тань, — улыбается женщине в ответ Шаст. — Всё по-старому. — Вы же с Димкой домой летом ездили, как там? — Без нас Воронеж не рухнул, — усмехается Дима. — Работали с Шастом в одной кафешке, единственное, что нашли для студентов. — Официантами? — Таня смотрит на парней, через зеркала, те синхронно кивают. — Работала я как-то в студенческие годы, труд адский, а платят гроши. Вы хоть парни. Ой, я не к тому, что вам подносы носить легче, просто к официанткам часто пристают всякие отморозки. — Ну, мы своих в обиду не давали, — смеётся Шаст, а Арсений с каким-то разочарованием выхватывает из его фразы «своих». Он имел в виду «своих официанток»? Или у Шаста в Воронеже есть девушка? — Ну, своих официанток, в смысле, — добавляет Шаст, словно услышав мысли Арса, на деле же он увидел ухмылочку тёти Тани. — Как у вас дела с Кириллом? — спрашивает она, не отрывая взгляда от дороги. — Запретная тема, — говорят хором Серый и Дима. — Воу, поняла-поняла, — она растопыривает пальцы, словно бы поднимая вверх руки, но не отпуская руль. — А что произошло-то? — Запретная тема! — повторяют громче Серёжа с Позом. — Да… просто узнали друг друга получше, — сникает Шаст, кисло усмехаясь. — Да уж, — женщина заворачивает на перекрёстке, молчит какое-то время, словно раздумывая над чем-то. — Да нормально всё, — улыбается Шаст. — Чего покисли? — Волнуюсь за тебя, Тош, — вздыхает женщина, но всё же выдавливает из себя улыбку. — Ладно, не будем об этом. Арсюш, ты как? Готов узнать этих балбесов с новой стороны? Арсений улыбается, обводя взглядом всех в машине. — Всегда готов, — очаровательно улыбается Попов. — Тёть Тань, Вы его к работе не приставляйте, — жалостливо начинает Поз. — Мальчик питерский, к труду не привык, и нас пожалейте. Женщина смеётся сначала по-доброму, а потом переходит на устрашающий злодейский хохот. — Ну вообще, — вставляет чуть позже Арсений, — я в Питер только в девять переехал. До этого мы часто ездили к бабушке на дачу. И картошку копали, и пололи, и поливали. Мы тогда в Омске жили. — Так пташка всё-таки наша, — улыбается широко Шаст, обнимая Арса за плечи, притягивая его к себе. — И так, господа, Воронеж, Москва, Омск-Питер. Все с нами! Тёть Тань, музыку! Женщина качает головой, как бы негодуя из-за дурашливости Шаста, но через секунду уже включает музыку. Шаста начинает не хило колбасить, Таня вместе со всеми смеётся, качает головой в такт музыке, иногда это прерывается писком Серёжи: «Смотри на дорогу, прошу тебя», а потом их разносит еще сильнее. Шаст, походу, действительно, знает тексты абсолютно всех песен в мире, потому что подпевает каждой. Арсений думает, что это единственная поездка в его жизни, в которой ему не пригодились наушники. Иногда танцы и пение сменяются разговорами, Таня делает музыку чуть тише и слушает, о чем переговариваются ребята, иногда спрашивает что-то сама. Несмотря на то, что Татьяна общается с ребятами словно на равных, Арс всё же чувствует в ней авторитетного взрослого: она мудрее и опытнее в большинстве вещей, отвечает на многие жизненные вопросы, в которых еще из мальчишек никто не успел разобраться. Но как бы серьёзна она ни была в определенные моменты, в её голосе все равно пробивались беспокойство и нежность, даже через строгость пробивалась забота. Спустя два часа вот такой вот активной поездки, Шаста всё же отрубает: он засыпает, запрокинув голову назад, с открытым ртом и на каждом повороте сваливается то на Арса, то на Серёгу. — Может, его отстегнуть и как-нибудь уложить? — не выдерживает на очередном повороте Арсений. — Это сложнее, чем кажется, — качает головой Дима, обернувшийся посмотреть, в каком положении Антон сейчас. — Будь тут хоть все свободные места, он бы не смог лечь так, чтобы спине было удобно. А так вообще без шансов. Хотя можно попробовать уложить его так, как он уснул тогда на балконе… — Тогда всё-таки было больше свободного места, — говорит Арс, но наперекор собственным словам отстёгивает Шаста. — Но мы попробуем. Арсений очень боится разбудить Шаста, действует максимально аккуратно, стараясь касаться невесомо, перекладывает корпус Антона себе на ноги. Серёжа в это время вытягивает ноги Антона в свою сторону, чтобы у того не болела поясница, после чего достаёт с задней панели скрученный плед, чтобы подложить его Шасту под голову. А Дима всё это время смотрит за ними, контролируя процесс, иногда его кисти непроизвольно дёргаются, словно он хочет что-то сделать, как-то помочь. Тётя Таня иногда смотрит на них через зеркало с крайне умиленным выражением лица, сладко вздыхает, но всё же не выдерживает и говорит вслух: — Мальчики, вы прямо маленькая семья, — улыбается женщина. — Так заботитесь друг о друге, я не могу. Кажется её карие глаза блестят, но она быстро берёт себя в руки и шёпотом спрашивает: — Так что с Кириллом? — Ну, мам, — негодует Серёжа, пытаясь призвать женщину к совести, впрочем любопытство у неё явно сейчас сильнее. — А что? — Татьяна вздёргивает бровью. — Ещё весной весь светился, говоря о нём, — женщина кивает на спящего Шаста, — а сейчас уже запретная тема. — Тёть Тань, — вздыхает Поз, — вот, верите, Антон рассказывает мне почти всё, но что произошло с Кириллом… Я знаю только в отрывках, он не вдавался в подробности, помню только что в один день, почти перед самым летом, — Дима начинает говорить еще тише, — он влетел в комнату как ураган. Рычал, что терпеть это всё не может, посылал «его» гореть в аду десятью разными способами. Он на эмоциях все свои песни выбросил… Я кое-как его успокоил тогда, а на следующий день увидел Кирилла с рассеченной губой, бровью и сломанным носом. — Да уж, у Шаста узнаваемый почерк, — хмыкает Серый, отворачиваясь к окну. — Я не знаю, что именно тогда произошло.. Знаю, что он не стал держать это в себе: рассказал маме, но мне так и не ответил на вопросы. Знаю, что Кирилл время от времени извиняется перед Тохой за что-то, а тот его посылает, хорошо, если просто посылает. Так вот оно что. Оказывается, даже Поз, который, казалось бы, для Шаста самый близкий человек, оказался непосвященным в историю с Кириллом. Даже Диме Антон не стал это рассказывать, а Арсений хотел, чтобы тот вот так запросто открыл это ему, парню, с которым знаком месяц. Любопытство зашипело в негодовании, у Арса не было и малейшего шанса узнать, что произошло между этими двумя. Но кое-что он ведь уже мог узнать? Арс догадывался об этом, но удостовериться стоило бы, но может ли он это уточнить? — Что за отношения у них были? — вырывается у Арса до того, как он успевает хорошенько обдумать, стоит ли задавать этот вопрос. Дима с Сережей переглядываются через зеркало, и Арсений это замечает, только трактовать их взгляды никак для себя не может. — Мы живём в современном, толерантном мире, — начинает Серёжа, но у Арса на эту речь не хватает терпения, поэтому он, как можно мягче, прерывает его. — Они встречались? — Угу, — нерешительно кивает Дима, косясь на Арса, видимо, ждёт от него плохой реакции. Однако Арсений вообще не показывает никаких эмоций, только кивает головой, давая понять, что информацию он переварил. — Не очень долго, но очень эмоционально. — Слишком эмоционально, — вклинивается Серый, — такие отношения долго не живут, сгорели как два паленых бенгальских огня, слишком быстро. Не успели начать встречаться, как уже какие-то разборки, недосказанности, ревности-хуевности, прости, мам. Мы ему сразу говорили, что ничем хорошим это не закончится, тобой манипулируют. Нет, бля, побежал радостный осёл, «Меня любят!». — Серёжа! — хмурит брови тётя Таня, смотря на сына через зеркало, сведя брови на переносице. Мгновение спустя женщина смягчается во взгляде. — Такие как Шаст впутываются либо в отношения, в которых вообще ничего не чувствуют к партнеру, но ощущают себя комфортно, либо в такие, в которых горят заживо. Да, может, и кажется, что лучше уж тогда первое: комфортно да и без нервотрёпки, но совсем без чувств же тоже нельзя. Когда-нибудь, я, правда, верю в это, Антон найдёт человека, с которым будет не просто гореть, а пылать, но при этом, чувствовать себя с ним спокойно и комфортно. Человека, который будет горячо любить его, но не позволит волноваться. — Мам, — Серёжа шмыгает носом, — я тоже так хочу. Таня звонко смеётся, ей очень хочется обнять сына, но за рулем это, увы, сделать невозможно, поэтому она, ярко улыбаясь, просто говорит: — Вы все найдёте таких людей. Найдёте, не сомневайтесь, — повторяет она, замечая кислые мины парней, а потом серьёзнее добавляет: — Все мы встречаем таких людей, только не всем удается не потерять их. — Ну, ма-а-ам, — Серёжа выглядит так, словно хочет пустить слезу, но из последних сил держится. — Не начинай. — Ладно-ладно. Мы через полчаса стопарнём на заправке. Думайте, что делать с этим чудом, — она кивает головой назад, явно имея в виду Шастуна. — И сами подумайте: кому в туалет, кому попить, поесть. До заправки едут в тишине. Переговоры заканчиваются, музыка сначала стихает, а потом её вовсе отключают, видимо, всем сейчас хотелось побыть в неком подобии тишины и подумать. Арсу уж точно было что переварить: Антон ввязался в эмоциональные отношения, которые закончились закономерно плохо — ожидаемо, Антон встречался с парнем — интересно. Что ж, Шаст сразу казался ему игроком ненатуральной команды. Не то чтобы он давал серьезные поводы, чтобы так подумать, просто исходило от него такое «настроение», Арс не знает, как это объяснить, ты словно просто чувствуешь ориентацию человека, вроде, у этого даже какое-то название есть — гей-дар, да? У Арса это чутьё всегда работало идеально, оно не раз помогало ему с тем, чтобы не влюбиться не в того человека. Ну как… Он не влюблялся в натурала или лесбиянку, всегда выбирал людей, которые гипотетически могли ответить ему взаимностью. Только вот, если вы и находитесь в нужной половой категории, это вовсе не гарантирует вам любовный успех. Не все геи будут слюнями обливаться, завидев вас, как и не все гетеросексуальные девушки, это ведь не так работает. Арс влюблялся в девушек. Первый раз это была победительница на олимпиаде по русскому языку, конечно, Арсений избрал себе в пассии умницу-разумницу. Он думал, что произведет на нее впечатление и покорит её демонстрацией своего интеллекта, ну ладно, он так не думал. Арсений превратился во влюбленного мальчишку из любого подросткового сериала: смотрел на неё странным взглядом, предлагал проводить до дома, всегда «случайно» оказывался на всех мероприятиях, где она принимала участие, да в общем делал всё, чтобы она подумала, что Арсений Попов её преследует. Она его знаков внимания не оценила и разбила его сердце, а может просто растоптала его хрупкую мужскую гордость, одним лаконичным: «Ты совсем тупой, да?». Тупым Арсений себя никогда не считал, разве что когда дело доходило до общения с людьми. Их он частенько не понимал, и каждый раз, когда Арсений не знал, что тот или иной человек от него хочет, в голове всплывало это «Ты тупой, да?» и Арс чувствовал, как его самооценка падала на несколько уровней вниз. Другой раз, когда он влюбился, это продлилось от силы неделю. Девочка, которая впечатлила его своим докладом на научной конференции, на деле оказалась абсолютной пустышкой. И речь не о том, что она не знала, о чём рассказывала, глубже, чем было написано у нее в докладе. Нет. Каждый раз, стоило Арсению заговорить с ней, она не говорила ничего, отражающего её точку зрения, соглашалась со всем, что говорил Арс, глупо кивая головой, словно у неё совершенно отсутствовало собственное мнение обо всех вещах в мире. В один день Арс сказал абсолютную ересь, а она так и закивала, соглашаясь и с этим. Арсений так и не понял: была ли девочка пустышкой или попросту его не слушала всё это время, но общаться с ней у него не было больше ни сил, ни желания. А третья влюбленность Арса… Арс не хочет вспоминать его имя, даже мысленно не произносит его, потому что оно всё ещё, спустя почти год, отзывается в груди Арсения ноющей болью, обтекающей неприятно рёбра изнутри. Всё было, пожалуй, как сказал Серёжа, слишком эмоционально. Захлестнуло с головой и не кончилось ничем хорошим. Ну как, никто с собой не покончил, не испортил будущее или что-то в этом роде, но разошлись они неспокойно от слова совсем. Это та история в процессе, которой ты думаешь: «А как? Как так вышло, что ты так сильно возненавидел человека, которого так сильно любил?». Такая история есть, наверно, у всех. У всех есть бывшие, на которых плевать, те, с которыми вы даже смогли остаться друзьями, потому что между вами изначально не было чего-то глубокого. А есть тот самый, которого знают все друзья и подружки, которого ты при них называешь «тот самый мудак» и говоришь, как он испортил тебе жизнь. Тот, хорошие воспоминания с которым сами появляются перед глазами, когда проезжаешь когда-то «ваше» место или слышишь ту самую песню. Тот, которому боишься позвонить, если напьёшься. Вот такой был у Арса. — Чего грустишь, Мальвина? — вырывает Арса из сети счастливых и не очень воспоминаний чуть хриплый со сна голос. — Проснулся? — Арс улыбается парню, но остатки грусти и тоски, тлеющие внутри, пробиваются в его голосе. Шаст перехватывает ладонь Арса, которая, ей-богу, когда он успел, гладит кудрявые волосы. Антон отводит его руку от своей головы, но оставляет её в своей ладони, обеспокоенно бегая глазами по чужому лицу. — Всё в порядке, — почти уверенно говорит Арсений, мягко убирая руку из пальцев Шаста. — Просто… вспомнил. Арсений отворачивается к окну, но чувствует на себе взгляд. Антон смотрит около минуты, так и лежа на его коленях, долго, изучающе, но не говорит ни слова. Он слишком хорошо знает, что такое границы личного и интимного, и сейчас, как ему кажется, речь именно об этом. То как Шаст охранял собственные границы, хорошо давало осознавать и чувствовать границы других людей. Поэтому он не стал донимать Арсения повторными вопросами, аккуратно сел, вставая с колен Арса, только привалился немного к нему плечом, как бы говоря: «Я тут, ты можешь на меня рассчитывать, если что». На этот незамысловатый жест, Арсений отреагировал кивком и смущенной улыбкой. Ну вот зачем он заставляет Шаста волноваться за себя, всё ведь в порядке. Мысли Арса возвращаются к Шасту. Да, Антон бесспорно ему нравился, но это было на уровне симпатии. Как говорится: нравится, как друг. Шаст был внешне привлекателен и эстетичен, к Шасту тянуло из-за его огненной харизмы и такого же характера. Его громкость, постоянно горящие глаза и готовность к любому движу всегда заставляли Арсения улыбаться. И это так контрастировало с тем, каким Арс видел Антона на балконе: когда тот говорил с мамой — ласково, тепло, словно каждое слово — это отдельное проявление нежности. И каким Шаст был той ночью, когда они оба не могли уснуть: мечтательный, задумчивый, тихий, но всё такой же искренний до щемящего сердца. И вот этот Шаст, которого Арс увидел только что: обеспокоенный, волнующийся. Сколько еще граней было в этом человеке? Сколько эмоций, сколько красок? После заправки продолжили ехать в молчании, только тётя Таня включила «Спокойную ночь» Цоя в ремиксе, отчего песня звучала еще более атмосферно и по-тёплому печально. Антон пел одними губами, не произнося ни слова вслух, смотрел вперёд, иногда опуская голову, чтобы исподтишка взглянуть на Арса, понять его настроение, выражение лица. Кажется, та острая тоска и грусть, которые Шаст увидел в голубых глазах, как только проснулся, уже рассеялись, но мысли и тяжелые воспоминания ещё явно не покинули голову Арсения. Антону, правда, хотелось расспросить, поддержать словами или хотя бы выслушать, да, это у него получалось лучше. Но он не станет, не полезет Арсу в душу, пока тот сам не захочет её открыть. Тут ведь такое дело, терпение нужно. Арс же беспокойство Шаста чуть ли не физически ощущал: словно кубиком льда касались кожи в том месте, куда Антон смотрел, мурашки пробегались от очередного скрытого, но все же замеченного тяжелого вздоха. «Дурак, — думал сам про себя Арсений, — заставил солнышко переживать, вон весь погрустнел». Новая волна самокопания. Впрочем не продлившаяся слишком долго, теперь в сон начало клонить Арса, он подумал, что вздремнуть хотя бы минут двадцать было бы неплохо. Только вот моська обеспокоенного Шаста и его постоянное ёрзание не давали Арсу успокоиться, чтобы легко заснуть. Успокоить Шаста и спать — два итога одним действием: Арсений молча сворачивает свою джинсовку, лежавшую до этого на задней панели, укладывает её на колени Шасту, который смотрит с непониманием, сверху на джинсовку — свёрнутый плед, который до этого подкладывали под голову спящему Антону. После сооружения тканевой башенки у Шаста на ногах Арс без всяких предупреждений и прелюдий ложится на эту пародию подушки, возится какое-то время, переставляя ноги, устраиваясь поудобнее. Антон, сидевший всё это время с поднятыми разведенными в стороны руками, наконец облегченно выдыхает, что отчётливо слышит Арсений и выдыхает сам, прикрывая веки. На плечи расслабленно ложатся чужие руки в кольцах, и в чувстве полного спокойствия и немного ноющей поясницы Арс наконец засыпает.