Позволь тебя узнать

На дачу к Серёже приехали около четырёх. Арсений не успел взглянуть на время. Еще на подъезде к дому его потихоньку начал расшатывать Шаст. Боже, вовсе не стоило быть таким нежным и аккуратным, думает Арс, тем более, если ты действительно хочешь разбудить человека, потому что, когда он впервые открыл глаза под едва слышное «Арс, просыпайся потиху», Арсений, мягко говоря, просыпаться не решил. Он заворочался на чужих ногах, кутаясь головой поглубже в разворошенное гнездо ткани самодельной подушки, причмокнул губами, говоря что-то про ещё пять минуточек, и был готов заснуть обратно. К счастью, Дима и Серёжа будить умели, именно поэтому они во весь голос начали подпевать «Champions» группы Queen, отчего Арс проснулся не просто быстро, а ежесекундно, чуть ли не подпрыгивая. Когда-то, в классе шестом, эта песня стояла у него на будильнике, из-за чего он ощущал сейчас неприятный холодок у спины. Никогда, слышите, никогда не ставьте песни, которые вам нравятся, на будильник — вы их возненавидите. Серёжа залился смехом, пока Арс ещё какое-то время почти испуганно мыргал глазами, пытаясь понять, где он находится. Дима лишь лукаво лыбился, пряча за очками ехидный взгляд, а тётя Таня негодующе качала головой. Только Шаст смотрел словно бы виновато, улыбался так нерешительно, а на губах словно застыл вопрос. И Арс не смог для себя определить был ли теперешний вид Антона связан с тем, как Попова разбудили друзья, или с тем, что он пытается понять, отошла ли от Арса та непонятная ему тоска, которая овладевала им до сна. Из машины выгрузились быстро: тётя Таня скомандовала за минуту выйти всем, забрав вещи из багажника, и помочь ей растопить в доме печку. В доме было не на шутку холодно, гораздо холоднее, чем на улице. Вечная магия деревенских домов: когда на улице жарко или тепло — в доме прохладно; когда на улице кожа покрывалась корочкой льда — там жарко. Арсений внезапно понял, что соскучился по деревне рядом с Омском, в которой живёт его бабушка, соскучился и по самой бабушке: по её смеху, улыбке, стряпне и нелепым разговорам в свободное от работы время. Он чаще всего приезжал туда летом. Воспоминания врезались в мысли запахом земляники и свежего молока, ощущением травы и земли под пальцами, криком петуха с утра и журчанием речки неподалёку. Видимо, ностальгия и различные воспоминания решили Арсения не оставлять сегодня до самого конца. Так он думал. До тех пор, пока тётя Таня не всунула ему в руки топор. Дрова были порублены, разве что особо крупные надо было разбить надвое, а некоторые — до щепок для растопки. Работа заставила Арсения сконцентрироваться на себе, а потому через какое-то время его голова была свободна ото всех мыслей. В то время, как Арс был занят рубкой дров, Антона отправили таскать воду из колодца, Серёжу — подметать, а Димку благородно послали ополаскивать от осевшей пыли посуду. В общем, без работы никто не остался, пока тётя Таня начинала растапливать печку старыми газетами и щепками, которые остались с прошлого раза. Когда Арсений закончил, он сгрузил наколотые дрова и щепки в оставленную женщиной картонную коробку и приволок её в дом, ставя неподалёку от печки. Антон наносил четыре ведра воды, после чего поставили на плиту чайник, свет почему-то никто пока не хотел включать: было что-то по-своему эстетичное в таком полутёмном, по-осеннему мрачном доме, а зажжённая конфорка газовой плиты добавила этой атмосфере прелести своим голубоватым сиянием. После печки тётя Таня принялась за растопку камина, что был в гостевой, Арс перенёс коробку с дровами к камину. Женщина время от времени спрашивала его о каких-то мелочах, об учебе и семье, Арс отвечал на всё с улыбкой, не вдаваясь особо в подробности, а иногда внаглую уходя от прямого ответа: ну, не любил он о себе слишком распространяться. Когда вся необходимая работа была проделана, а чай заварен и разлит по кружкам, они наконец могли просто посидеть все вместе, довольствуясь домашним осенним уютом. Ягодный чай, пирог, пусть и готовый, купленный на заправке, бесформенные свитера, в которые их одела тётя Таня, пока дом не прогрелся — всё это так грело душу, что глаза невольно начинали слезиться. У Антона была большая металлическая кружка белого цвета с нарисованной на ней клубничкой и листиком, такая, казалось бы, детская, но почему-то очень гармонично смотревшаяся в длинных пальцах. Шаст явно мёрз, кутался глубже в свитер, натягивал рукава пониже, грел ладони о кружку, через какое-то время Поз, заметивший это, приносит ему плед, заворачивает в него смеющегося Шаста, у которого через пару минут начинает появляться румянец — отогрелся. Ужин обещают к часам восьми и мальчишки радостно улюлюкают. Только Шаст сидит молча, смотря прямо перед собой, но непонятно на что именно. Арс сначала подумал, что тот задумался о чём-то своём, но это состояние длилось слишком долго и взгляд у Антона был вполне осознанный, значит, смотрит на что-то конкретное, Арс оглядывается и видит: на стене позади его спины, чуть левее, висит гитара. Антон, словно осознав, что Арсений проследил за его взглядом, отводит глаза в сторону, смотрит то на рассказывающего историю с учёбы Серёжу, то в чашку, то на Арса. Но как бы он ни пытался отвести взгляд, он всё равно невольно, словно притянутый магнитом, возвращался глазами к музыкальному инструменту. — Антон, — улыбается вдруг тётя Таня. — Ну, хватит уже её так взглядом буравить, она же не девушка, сама к тебе не подойдёт, — Антон после её слов немного краснеет, вставая из-за стола, оставляя на плечах накинутый Димой плед. — Можно? — улыбается нерешительно Шаст, так и замерев с рукой протянутой к грифу. После одобрения со стороны женщины он всё же снимает гитару со стены дрожащими, как кажется Арсению, от нетерпения пальцами. — Привет, красавица, — улыбается Шаст, проводя по грифу, сев с гитарой обратно за стол. — После тебя на ней никто не играл, — говорит Татьяна. — Думаю, она по тебе скучала. — Это взаимно, — улыбается уже во весь рот Шаст. Он на пробу зажимает пару аккордов, проводит по струнам, проверяя не расстроилась ли гитара. Арсений, правда, старается не выглядеть настолько заинтересованным, но даже сам понимает, что выходит у него паршиво. Он не на сцене — в жизни играть не привык, искренние эмоции так и рвутся наружу. — Ну, раз уж взял, — Серый замолкает, чтобы сделать глоток чая. — Играй, маэстро. — Ещё слишком рано, — тушуется Антон. — Так, — прерывает его Поз, — это ты Арсу можешь рассказывать, а мы тебя знаем. Сейчас слишком рано, потом слишком поздно. Не ёрничай давай. — Я стесняюся, — надувает губы Шаст. — Это что же ты играть собрался, что стесняешься? — смеётся с него женщина, заставляя Антона ещё сильнее покраснеть, но тот вдруг выпрямляется, подтягивая гитару ближе к себе и улыбается так обезоруживающе. Бабочки в животе. Не хватало. — Ну и что вам сыграть? — А что в голове играет? — спрашивает Серый. — Вопросом на вопрос? — улыбается вместо ответа Антон. — Стыдно петь, что в голове играет, а, Шастунёныш? — скалится Серёжа. Арсению кажется, что за вот такими пререканиями Антона и Серёжи можно наблюдать вечно: это всегда схватка, кто острее на язык, это было и смешно, и интересно, и абсолютно непредсказуемо. Но в этот раз их словесная дуэль не продлилась долго, Антон задумался, а потом поднял глаза на Арса и почти что хищно улыбнулся. — Ну раз то, что в голове, — интригующе тянет Антон, начиная играть. А как только начинает петь, все не сдерживаются, не в силах подавить в себе маленький смешок. «Мальчик из Питера»? Ну, серьёзно? Арс вместе со всеми смеётся, при этом стараясь не краснеть, все ведь понимают, кому Антон это «посвящает». На седьмой строчке Шаст, как бы невзначай меняет слово «рубашке», пропев «хожу в твоей ветровке в свой универ». Никто этого не замечает, только вот Антон ухмыляется по-лисьи, а Арс уже даже не пытается не краснеть. Ну, серьезно, что это такое? Что за испытание на прочность? Арс даже пытаться не будет его пройти. — Не думал, что ты играешь, — честно выдаёт Арсений, когда песня заканчивается и Антон получает дозу полусерьёзных аплодисментов от сидящих за столом. — Но тебе даже идёт. — Благодарю, — кланяется в реверансе Шаст, что, учитывая его сидячее положение, выглядит, как минимум, нелепо. По-хорошему нелепо. — Четыре года в музыкалке. — Ещё один год и закончил бы, — качает негодующе головой Дима, а после того, как ловит непонимающий взгляд Арса, добавляет: — В нашей музыкалке на гитаре срок обучения — пять лет, этот оболтус не смог вынести всего один год до окончания. Первое, на что обратил внимание Арс было слово «наша», но он тут же переключается на последнюю новость, понимая, что Дима мог иметь в виду воронежскую музыкальную школу. — Не мог я там дальше, — бурчит Шаст, отставляя гитару в сторону, скрещивая руки на груди, словно бы говоря, что не собирается продолжать эту тему. Только вот у Арса слишком заинтересованная моська и слишком по-милому наклонена голова вбок, поэтому он с тяжёлым вздохом сдаётся: — На последнем году поменялся учитель. Мы не сошлись. — С тобой очень легко не сойтись, Шаст, — пожимает плечами Серёжа, который, видимо, в подробности этой истории раннее посвящён не был. — Не, — качает головой Позов, — там реально был отмороженный. Даже я его с трудом переносил, чего ждать от Антона. — Ты тоже учился? — всё же спрашивает Арсений. — Угу, на фортепиано, семь лет, окончил, — словно для рапорта отчитывается Позов, а потом возвращается к теме раздражающего нового преподавателя: — Мне повезло, он у меня не вёл. Ну, другой инструмент, всё-таки. А Шаст на первом же уроке сорвался, на всю школу было слышно, — Шаст с Димой морщатся, вспоминая тот день. — Сначала это замяли, простили на первый раз, так сказать. На него многие жаловались, ну, на учителя, не на Шаста, но никаких результатов это не приносило. И в один день Шаста конкретно занесло и он ему врезал. В нос. Учителю. — Он дохера себе позволял, — без тени сожаления говорит Антон, шевеля желваками. — А потом, — словно не заметив этих слов, продолжил Дима, — Шаст бросил музыкалку. — А восстановиться? — хором спрашивают Татьяна и Арсений. Шаст смотрит на них удивлённо, но это реакция, скорее, на то, как синхронно они это спросили, а не на само предложение в целом. — Не-а, — с задержкой отвечает Антон, кисло улыбаясь, — не выйдет. Туда меня уже не возьмут, да я и сам не хочу, а в Москве придётся все пять лет сначала учиться, а мне как-то влом, да и зачем? — Ну и дурак, — горячо заключает Серёжа, вырывая из груди матери возмущенный вздох. — Надо было как-то перетерпеть. — Знаешь, как он время от времени ко мне обращался? — Шаст пугающе натянуто улыбается, смотря на Серёжу в упор. — Шаст… — явно пытаясь остановить друга, окликает Дима. — А вот как, — он вытягивает руку вперед, принимаясь загибать пальцы после каждого слова, — «пидор», «петушня», «трубочист», «пидорас», «голубой кардинал»… Серёжа давится чаем, а Антон, так и не замолкая ни на секунду, продолжает загибать пальцы, перечисляя свои «прозвища», после каждого из которых у Арсения всё больше отвисала челюсть. — Ну и напоследок, моё любимое, «радужный ублюдок», — наконец заканчивает Шаст, только сейчас замечая реакцию всех на свою исповедь. У Антона горит лицо и глаза, но точно не от смущения — эта была животная злость, которая не нашла никакого физического выхода, оставшись болезненным огнём гореть внутри. Он с тем же гневом и примесью отчаяния, смотрит на Диму, который обессиленно снимает очки, потирая двумя пальцами глаза, Антон ждёт по привычке от него поддержки, но Дима уже всё сказал и добавить ему нечего, он просто смотрит на Шаста с сожалением, надеясь, что возмущение само растает в друге со временем. — У меня был учитель географии, — нерешительно начинает Арс, не отводя глаз от зелёных разозлённых глаз Шаста, — мужик за сорок, тот самый географ, который глобус пропил. На каждом уроке вызывал меня к доске и начиналось представление, — Арсений чуть поджимает губы, ему безумно хочется опустить взгляд вниз, но он не может прервать зрительный контакт с Шастом, потому что чувствует, что тому это необходимо. — Слово «педик» я от него слышал точно чаще, чем своё имя. Кому-то кажется, что я веду себя манерно, меня никогда не видели заинтересованным кем-то в любовном плане, еще и волосы были длинные в средней школе, не спрашивайте, — тут же отсекает Арсений. — Каждую географию высмеивал меня перед всем классом, как будто моя возможная ориентация — это единственная стоящая тема для урока географии. «Голубые озёра, прям как ты, Попов», — повторяет одну из «шуток» Арс, наблюдая как гнев в чужих глазах сменяется пониманием, негодованием, сочувствием. — Вот так и жили, — с удивлением для себя, слишком спокойно говорит Арсений. — Как таких вообще в школы берут?! — разрывает тишину возмущённо тётя Таня, парни, как один, вздрагивают, оборачиваясь к женщине. — И это учителя?! До чего докатились, пиздец! — Мама! — восклицает Серёжа, а остальные заходятся смехом, наконец избавившись от неприятного напряжения, хоть и частично, но всё же. — Ты же понимаешь, что я от тебя теперь не отстану, — говорит Шаст, смотря неотрывно в синие глаза. Он делает драматичную паузу, а потом договаривает: — Пока не увижу твоих фоток с длинными волосами? — Не дождёшься, — страдальчески стонет Арс, роняя лицо в ладони. — Мам, вы же обменялись номерами с мамой Арса, да? — как бы невзначай спрашивает Серёжа. — Дашь номерок? — Ты не сможешь заставить мою мать показать эти фотографии! — категорично заявляет Арсений, тыча в Серёжу пальцем через стол, Дима с Антоном начинают хохотать. — Заставить? Мне стоит только попросить, — вскидывает брови Серый. — Да ты посмотри на меня, я само обаяние! — Серёжа… обаяние! — у Димы от смеха начинают течь слёзы, Шаст прижимается лбом к его плечу, пытаясь не задохнуться от беззвучного смеха. — Смейтесь-смейтесь, — кривится Серый, — когда у меня будут фотки, прибежите извиняться и умолять показать вам. Они сидели ещё около часа, переговариваясь, время от времени подкалывая друг друга по тому или иному поводу. Чай уже давно был выпит, пирог съеден. Антон время от времени играл песни, иногда просто перебирал струны то ли в поисках собственной мелодии, то ли пытаясь вспомнить какую-то конкретную. Темы для разговоров становились всё беззаботнее, окончательно рассеивалось напряжение от разговора про школы, в какой-то момент стало так непринужденно, что Арсений начал сомневаться: а был ли этот разговор вообще на самом деле — только одно не давало усомниться в этом: после откровения Арса для успокоения взбешенного Шаста, второй смотрел на него иначе, так, что до мурашек прошибало и сердце к горлу подскакивало, неспокойно ускоряя бег. О том, что происходило под столом, Арс вообще старался не думать: нет, ничего такого, просто после того, как Попов закончил говорить про своего географа, Шаст пододвинул свою ногу к его, прижался боком стопы к боку стопы Арсения, так и оставив, словно бы говоря этим жестом, что он рядом. И самое странное, что как такового смущения, неловкости или дискомфорта это у Арса не вызывало, наоборот эта тактильность, физическая близость Шаста действовали на него по-настоящему успокаивающе, в чём Арсений убеждался каждый раз, находясь с Антоном. С ним было комфортно молчать и говорить, уютно сидеть, гулять и даже спать, смеяться и грустить. Арсений не уверен, было ли с кем-то так же комфортно, с Марией Александровной ему бесспорно было спокойно и приятно, но, как бы то ни было, между ними всё же были границы ученика и учителя. И даже без них между ними всегда была какая-то стена, когда дело касалось личного: Арсу было неловко говорить о таком с ней, особенно учитывая то, что самым личным Арсений до сих пор считал для себя его отношения с другим парнем. А Мария Александровна ему в сердце никогда не пыталась залезть, может, она рассчитывала на то, что Арсений однажды сам ей откроется. Сама же она, как и Арс, когда её о чём-то спрашивали, отвечала кратко, не вдаваясь в подробности, часто уходила от ответа, меняя тему разговора, кажется, Арс знает от кого он этому научился. С Шастом же такой неловкости не было, головой Арсений понимал, что многое рассказывать Антону просто не стоит на данный момент, в то время как сердце хотело поделиться всем и сразу. Со стороны же Шаста, который тоже ещё держал дистанцию во многих вопросах, было отчётливо видно, что молчит он как бы из осторожности, проверяя Арса временем на надёжность. Маленькими, но уверенными шагами, изо дня в день они стремительно приближаются друг к другу. И это пугает. Потому что Арсений не хочет… Он знает, к чему это приведёт, он не готов снова влюбиться: с последнего раза, как ему кажется, Арс ещё не отошёл. А может отношения с Шастом — это именно то, что смогло бы излечить его? «Нет, тупой слащавый стереотип. Отношения не должны лечить или дополнять тебя, — ругает сам себя Арсений. — Только в том случае, когда оба в отношениях полноценны душевно и счастливы сами по себе, только в этом случае отношения, действительно, имеют шанс на долгое и хорошее существование! В другом случае, это не здоровые отношения, а зависимость». Всё ещё погруженный в свои мысли Арсений поднимает взгляд на Шаста и в ту же секунду сердце заходится: Антон смотрит на него и улыбается так по-доброму. «Я не влюблюсь в тебя!» — отчаянно убеждает себя Арс, отводя взгляд к окну, за которым уже почти стемнело. Мысли лихорадочно закружились в голове. Как обычно заканчивались влюбленности Арса? Да, пожалуй, как и у всех: он разочаровывался в своих возлюбленных, которых по собственной глупости идеализировал, будучи влюбленным. Значит, все просто: надо разочароваться в Антоне. Проще некуда. Ведь так? Арсений задумывается об этом серьёзно, принимаясь про себя перечислять все качества Антона, которые приходили в голову, только вот после каждого становилось всё тяжелее. Антон красивый, с весёлыми зелёными глазами и своей живой мимикой, каштановые кудри, Господи, это же вообще произведение искусства. У Антона определенно красивые руки, Арсений смотрит на кисти в браслетах, длинные пальцы, одетые в кольца, Арсению хочется выть, так, ну, он ведь только начал, в Шасте точно должно быть что-то мерзкое, так? Фигура у Антона хорошая, хоть он и прячет её за оверсайзом, но у Арса зоркий глаз. Характер! Точно, характер у Шаста — не подарок: конфликтный, вспыльчивый, эмоциональный. Только вот по отношению к Арсению он никогда по-свински не поступал, да и ведёт он себя как мудак только с теми, кто это заслужил, как бы это ни звучало. Тут Арс понимает, что эта сверхэмоциональность Антона не то, что не бесит его, а наоборот притягивает: его искренность, честность и открытость, то, как он на одном духу может выпалить всё, что думает, как напрямую посылает тех, кто его бесит — он не лицемерит. «Я не влюблюсь в тебя», — уже менее уверенно повторяет Арсений, продолжая попытки найти недостаток. У некоторых людей просто отвратительный смех, у Шаста он очаровательный. К некоторым людям неприятно прикасаться, даже если он чистый-чистый, просто тебе неприятен тактильный контакт с этим человеком, прикосновения Шаста приятны, к нему так и хотелось прижаться, привалиться плечом. У некоторых людей неприятно пахнет изо рта или в целом от них несёт потом, от Шаста пахнет всегда приятно: гель для душа аромата свежести грозы и табачный дым с привкусом мятной капсулы. Многие люди, в конце концов, надоедали Арсу просто по факту того, что мало знали и с ними было не о чем говорить. С Шастом говорить можно было вечно: он много читал, смотрел и слушал, у него были интересные взгляды и своё мнение на всё, при этом у него, кажется, была исключительная память, ведь он запоминал всё, что говорил ему Арс и что он слышал от других, а потому от него часто можно было услышать сравнение точек зрения на какую-либо ситуацию сразу с десяток людей из института. Шаст был поразителен. «Я ведь не влюблюсь в тебя?..» — проскальзывает в голове перед тем, как Арсений укладывает голову на лежащие на столе руки. — Тёть Тань, — тихо говорит Арсений, поворачиваясь к женщине. — Можно покурить? Женщина хлопает глазами, удивленно смотря на Арса, у Шаста, кажется, такое же выражение лица. — Только если очень аккуратно, — кивает наконец Татьяна. — Арсений, на веранде пепельница. — Угу, — он встаёт из-за стола, — Шаст, одолжишь сигарету? — А, да, пойдём, — чуть помешкав, встаёт вслед за ним Антон. — Антон не курит! — кричит им вдогонку тётя Таня. — Почему ты впал в никотиновую немилость у тёти Тани? — улыбается Арсений, когда они уже сидят на веранде. — Долго рассказывать, — качает головой Антон, протягивая Арсу сигарету, — да и стыдно. — Тем более рассказывай, — улыбается своей наимилейшей улыбкой Попов, прикуривая с зажигалки из рук Антона. — Я, вроде как, — Антон неловко трёт затылок, — сжёг туалет соседской бабушки… — Ты что? — Арс давится со смеху сигаретным дымом. — Да, тупанул я. Курил, жарко было, сухо. Я докуривал на улице, прогуливался и уже на подходе к дому потушил бычок об стену туалета бабы Зины… А он нихера не затушился, уголёк застрял между сухих досок. Я про это уже забыл, как сидел дома, а с улицы Серый орёт: «Сральник горит!!!». Арсений так старается держать серьёзное лицо, смотря на скорбную моську Антону, что по щекам начинают течь слёзы от сдерживаемого смеха, но с последнего его всё же выносит и он смеётся в голос. — Впятером тушили, — бурчит Шаст, — хорошо, что на траву не перекинулось. — Тош, ну как так? — продолжает смеяться Арс. — Сказал же, тупанул, — показательно надувается Антон. — Это очень мягко сказано, — посмеивается Арсений, затягиваясь сигаретой. — Почему? — спрашивает Антон после паузы, и Арсений уверен, что это не относится к истории про сгоревший туалет. — Ты говорил, что куришь только иногда, когда накатывает. Что-то случилось? Боже, ну зачем он такой внимательный? Зачем такой заботливый? — Просто, знаешь, мысли, — Арсений неопределенно машет левой рукой вокруг своей головы, пытается улыбнуться Антону, но, понимая, что выходит смято, прячет губы за пальцами, делая ещё одну затяжку. — Спасибо, что рассказал про то, что было в школе, — вдруг говорит Антон, приваливаясь к Арсу плечом. — Я смог успокоиться… Хотя теперь я хочу навалять тому географу. — Вот этого точно не надо, — прижимается ближе к нему Арсений, смеясь тихо. — Покури со мной, я никому не скажу. — Не соблазняй, — машет головой Шаст, — я и так еле-еле держусь, скоро целоваться полезу лишь бы дыма вдохнуть. Арс снова смеётся, а внутри ему хочется биться головой об стол, за которым они сидят, конкретно так приложиться, желательно, чтобы потерять сознание. — Арс, слушай, — вдруг начинает серьёзно Антон, заставляя на себя посмотреть, у него немного краснеют щёки, он оглядывается по сторонам и всё-таки закуривает, выбивая нервную дробь по собственному колену второй рукой. — Дима сказал, что, пока я спал, ты кое-что узнал. Про меня с Кириллом, — Шаст безнадежно краснеет, делая рваные затяжки. — Я просто хотел убедиться… узнать, как ты к этому относишься? Просто, знаешь, блять, я спал, так что не видел ни твоего лица, не слышал, что ты говорил, — Антон беспокойно бегает глазами по пейзажу за окном, боясь посмотреть в глаза Арсению. — Дима, конечно, сказал, что ты считаешь это нормальным и всё такое, но… блять, в общем… — Шаст, — обрывает его мягко Попов, перехватывая ладонями судорожно постукивающие пальцы. — Всё нормально, правда. Антон наконец смотрит на него, так волнительно, почти испуганно, аж в груди начинает болеть. Шаст судорожно вздыхает, но, когда воздух покидает его лёгкие вместе с дымом, он, кажется, немного успокаивается, кивает только не понятно чему: словам Арса или собственным мыслям. — Моё мнение о тебе никак не поменялось, ты не стал мне противен или ещё что в том же духе, — скороговоркой выдаёт Арсений. — И не боишься, что ты можешь мне понравиться? — вскидывает брови Шаст. — Насколько я знаю, — Арс опасно сощуривает глаза, — это не так работает. Если твой друг по парням, не значит, что он западёт обязательно на тебя. — А ты продолжай в том же духе, синеглазка, и всё к этому и сведётся, — ухмыляется Антон, а у Арса внутри все органы перевернулись. — Это флирт? — Разве что разминка, — пожимает плечами Шаст. — Не разминайся на мне, — фырчит недовольно Арсений, толкая Антона плечом. — И что вообще значит «в том же духе»? — Ты красивый, умный, что как ты уже знаешь, для меня пунктик, мило улыбаешься и, я абсолютно уверен, пользуешься этим, — Антон скалится, смотря впритык, почти не моргая. Арсений не может понять, выводят его из себя или пытаются склеить, потому что Шаст способен и на то, и на другое. — И у меня иногда чувство, что ты прямо провоцируешь меня что-то сделать. — Это оправдание всех насильников, — ведёт бровью Арс, не разрывая зрительный контакт. — В любом случае, тебе показалось. — Что ты красивый и умный? — Что я тебя на что-то провоцирую, — фыркает Арс, не сдерживая улыбку, — дурак. — Умник, — тут же отбивает Шаст. — Это не обидно. Разве что на английском, — Антон смотрит на него вопросительно и Арс объясняет: — На английском «умник» — «smart ass», что дословно переводится буквально «умная задница». — И зачем это в твоей голове? — смеётся Антон. — Тебе же нравится, — не сдерживается Арсений, тут же прикусывая язык. Дурак, дурак, дурак! — Провоцируешь, синеглазка, — смеётся Шаст. Сидя на веранде, парни не замечают, как идёт время, они выкуривают ещё пару сигарет, переговариваются о разном, всё чаще впуская в разговор флирт вперемешку с пререканиями. За окном уже окончательно стемнело, если бы ни свет из дома, в окно можно было бы разглядеть звёздное небо, как только эта мысль приходит Антону в голову, он тушит сигарету и вытаскивает Арсения на улицу. На веранде было холоднее, чем в доме, но на улице было ещё холоднее, зато какое небо! С одной стороны, правда, ни черта не было видно, так как там небо затянуло тучами, но большая часть звёзд была видна. Антон с упоением перечислял Арсу созвездия, из которых Попов знал только Большую Медведицу и Кассиопею. На вопрос о космосе, Антон отвечает, что не большой его фанат, из всего космоса ему нравятся только звёзды, созвездия. Планеты, Чёрные дыры, а уж тем более ракетостроение и спутники Антона мало интересовали, сколько бы документальных фильмов он ни посмотрел, через час уже ничего из них не помнил, только звёзды почему-то ярко впечатывались ему в память. Пока они любуются небом, Шаст рассказывает, что в детстве его вообще мало что интересовало из того, чем обычно увлекаются дети: его не цепляли динозавры, он не мечтал стать космонавтом или пилотом, не фанател от раскрасок машинок и не коллекционировал солдатиков с модельками военной техники. Антон размышляет, что, как ему кажется, большинство детей почему-то проходят такой этап, как внезапная и безграничная любовь к лошадям. Он вспоминает, как вокруг все дети были с игрушечными лошадками, рисовали их, они были повсюду, Антона они пугали, ну, настоящие, разумеется, не игрушечные. Антон в детстве пускал слюни по Древнему Египту: по пирамидам, Сфинксу и фараонам, он до сих пор помнит фильмы с Рен-ТВ о проклятиях гробниц, о таинственных пропажах целых экспедиций, помнит таинственный пересказ загадочных смертей каждого, кто участвовал в расхищении пирамиды Хеопса. В какой-то момент Антона перебросило на Древнюю Грецию: на её культуру, мифологию и историю. Он начинает рассказывать про компьютерную игру «Одиссея», заверяя, что Арсению необходимо в неё сыграть и тот будет в восторге, потому что где еще ты сможешь поговорить с Сократом или помочь Гиппократу? Арсений в детстве, видимо, прошёл через все круги ада детского любопытства, потому что его интересовало всё, за исключением разве что лошадей. Его привлекали и космос, и динозавры, манили Древние Египет, Греция, Китай и Япония. Он увлекался изучением строения и машин, и военной техники, и огнестрела. Рассказывает, что отец коллекционирует холодное оружие, почти не хвастается тем, что про каждое из них может рассказать целый доклад. И когда Арсений начинает снова углубляться в детали какого-то замудрённого исторического процесса, в ходе которого было разработано новое чудо военной инженерии, он вдруг замечает, что Антон смотрит на него с недобрыми искрами в глазах, словно возле маленьких огоньков опасно горящих глаз плясали чёртики. У Арса слова встают поперёк горла и он закашливается, подавившись слюной. К тому моменту, как Антон убеждается, что с Поповым всё нормально и тот не собирается сейчас помирать, из дома выходит тётя Таня и зовёт их ужинать. Арсений только сейчас замечает, что успел проголодаться, а живот подтверждающе урчит. На ужин едят тушеное мясо с картошкой, все довольны, как слоны. Кто вообще придумал это выражение? Почему слоны довольны? А главное чем? Участвующий во всех олимпиадах по русскому языку Арсений не знает ответа на этот вопрос, в олимпиадах есть целый раздел посвященный пословицам, поговоркам и фразеологизмам, Арс знал их огромное количество, значения и происхождения, если их было возможно найти. Но со слонами, разве что если они не из посудной лавки, Арсений не знал по какому принципу сложились эти выражения. Только после того, как парни вернулись в дом, оба поняли, что замёрзли. Выходить на улицу ночью октябрём без куртки — явно не самое лучшее их решение. Тётя Таня поругала их, скорее для виду, чем со злости, усадила возле камина, всовывая кружки чая им в руки, чтобы отогревались. Остаток вечера так у камина и просидели, Серёжа и Дима подтянулись, сели играть в карты, в «Дурака». Серый всё пытался подбить играть на что-то: сначала на деньги, потом на желание или правду, а потом, видимо, совсем отчаявшись, на раздевание. Дима отмахнулся, поправляя очки, Арсений заметил, что он часто так делает, когда хочет показать, что разговор окончен. Играют до часов десяти, снова разговаривают о том, о сём. Смеются над острыми шутками Серёжи и его искромётными пререканиями с Шастом, слушают легкую дискуссию Арсения и Поза о композиторах девятнадцатого века, пропуская мимо ушей сотый вопрос от Серёжи, был ли Чайковский педиком. В один момент Дима всё-таки не выдерживает и с кратким «заебал» принимается колотить Серого журналом, приговаривая, что Чехов точно был медиком, а вот насчёт Чайковского кто ж знает. Шаст, смотря на них, смеётся в голос, утыкаясь головой Арсу в плечо — очаровательная привычка. Около половины двенадцатого тётя Таня говорит, что пора спать, она застелила три кровати, на одной из которых будет спать сама. А это значит, что осталось две, а их четверо… — Я не хочу с тобой спать! — восклицает Дима, ссора на почве спальных мест, вот такого Арсений точно не ожидал. — Мало того, что ты всю кровать занимаешь, так тебя же ещё хрен с краю положишь, ты вечно с кровати падаешь, как дитятко трёхлетнее! — Я всю кровать занимаю? Ты себя-то видел? — Так, жирные должны спать с тонкими, — категорично заявляет Поз. — Ложитесь с Шастом. — А чего это с Шастом? — встаёт в штыки Антон, от которого присоединение к этой ссоре Арс вообще не ожидает. Ну, правда, что за детский сад? — Да мне вообще похрен, лишь бы не с очкастым, — фыркает Серый. — Лягу тогда с Арсом, ты же не против? — уточняет у Арсения Матвиенко, Попов не успевает открыть рта, как его прерывают. — Сосни хуйца, — машет средним пальцем Шаст, ладонью второй руки прижимая Арса к себе поперёк груди. — Синеглазка со мной будет, — охуевание Арса продолжается. — Мне поебать, можете хоть на полу спать, если вместе не хотите, Арса не отдам. — А ну легли по кроватям! — рявкнула из соседней комнаты уже явно пытающаяся заснуть тётя Таня. Тихо пискнув, Серёжа с Димой тут же ложатся в одну кровать от греха подальше. Дима подсовывает (пихает локтями и коленями) Серого к стенке, чтобы тот не свалился с кровати. — Ты как, у стенки, с краю? — спрашивает Шаст, Арсению, в принципе, без разницы, поэтому он только жмёт плечами. — Тогда я у стенки. — Дитё, — фыркает на него Арсений, укладываясь рядом. — Так-то я старше. — Кстати, насчёт этого, — задумывается Арсений, — какого ты года рождения? — Две тысячи третьего. — Я тоже, — хмыкает Арс, — меня в школу просто на год позже отдали. — Стой, — Антон так и застывает, смотря в голубые глаза, в которых плещется ехидство, — то есть получается..? — Ага. — Ты меня старше? — Антон говорит это с таким отчаянием в голосе, что Арсу хочется одновременно и засмеяться, и заткнуться. — Ну, технически всего на один месяц. — Ты меня старше, — повторяет обречённо Шаст, пряча лицо в подушку. — Месяц! — Какой кошмар, — продолжает бубнить в подушку. — Я к тебе как к малышу, а ты стар, как наш декан. — Придурок, — закатывает глаза Арсений, — один месяц! — Вы бы были потише, — шепчет с соседней кровати Матвиенко. — Мама ведь и пиздюлей дать может. — Простите, — шепчет Арсений. — А во сколько мы завтра поедем? — Тебе надо что-то сделать к понедельнику? — после отрицательного ответа, Серёжа заканчивает: — Тогда в часов семь вечера. На въезде начнутся большие пробки, так что приедем в любом случае достаточно поздно. Арсений обозначает своё понимание кратким «угу», больше не в силах выдавить из себя ни слова, чувствуя, как Антон обвивает его одной рукой, обнимая со спины. — Холодно, — оправдывается Шаст. — Я, правда, должен поверить в это? — шепчет едва слышно Арсений. — Нет, — хмыкает весело Антон. — Ты слишком умный. — Хватит пидораситься, — шипит на них беззлобно Серый, — спите, а то такое ощущение, что если не уснём, тут через пять минут гей-оргия начнётся. — Повторюсь, — вклинивается Позов, — Арс с Шастом ещё никуда не шло, но оргия с тобой? Тут слишком светло для такого. — Убью, блять, — последнее что слышится со стороны кровати Димы и Серёжи, а потом комната наполняется звуками пыхтения, кряхтения и возни. — Не могу понять, — лыбится Арсу в шею Антон, шепча в ухо, отчего у Арсения мурашки бегут по спине, — они дерутся или ебутся? — Вряд ли они ебутся со звуками старческого кряхтения, хотя там ведь Дима… — Арс, ты на чьей стороне? — шипит Дима. — Паскуда, ногу придавил! — Ты мне руку заломал! — Мальчики! — звучит крайне угрожающе из соседней комнаты женский голос. — Сейчас я достану из кладовки палатки, и вы пойдёте дружненько ночевать на улицу. Удивительно, но эта угроза действительно возымела эффект и уже через минуту Дима с Серёжей посапывали в подушки. Кажется, тётя Таня имела над парнями неслабую власть, а, может, она действительно бы отправила их ночевать в палатки — всё-таки Серёжа лучше знает свою маму, а, значит, раз он так быстро успокоился после её слов, такое было вполне возможно или даже такое уже случалось. Через какое-то время Арсений чувствует, что заснул и Шаст: его тело расслабилось, из-за чего стало ощущаться немного тяжелее, дыхание стало ровным и глубоким, в этом Арс был точно уверен, потому что ощущал это самое дыхание у себя на шее, и это, мягко говоря, мешало заснуть самому Арсению. Не то чтобы это выбивало из колеи, а нет, выбивало. Засыпая, Арс продолжает убеждать себя в том, что не влюбится в Шаста, это не приведёт ни к чему хорошему, да и вообще они еще мало знакомы. Первую половину ночи спит тревожно, мысли нагоняют его даже сквозь сон. Засыпает крепко и спокойно ближе к четырём часам утра, отчего просыпается вымотанным, голова, словно наполненная ватой, неприятно ныла тупой болью. Шаст за ночь, кажется, совсем не поменял положение. Арсений пытается аккуратно выбраться из-под его руки, но тот всё равно просыпается, видимо, сон уже был поверхностный. Антон бубнит что-то про дорогие краски, пытаясь затянуть Арсения обратно, но тот выкручивается из чужих рук, вставая с кровати, и Шаст сдаётся, отворачиваясь к стенке, снова засыпая. На кухне Арсений встречает уже проснувшуюся тётю Таню, она вовсю кашеварит, подтанцовывая музыке в наушниках и совсем не замечает Арсения, когда он подходит к ней сбоку, чтобы поздороваться, женщина подпрыгивает, прижимая к груди ложку. — Арсений, — выдыхает Татьяна, — напугал. Доброе утро. — Простите, — Арс смущенно улыбается. — Помочь чем-нибудь? Женщина благодарит его, но от помощи отказывается, просит разбудить парней минут через десять. Арс это время тратит на то, чтобы привести себя в хоть какое-то подобие порядка после неудачного сна. В зеркало смотреться не хотелось, оттуда смотрел слишком вымотанный парень с мешками под глазами такими, словно он не спал три ночи и работал каменщиком без зарплаты и выходных. Тётя Таня даёт таблетку обезболивающего, головная боль, хоть и не до конца, но всё же значительно стихает. На вопросы женщины он отвечает, что он всегда плохо спит на новых местах, что отчасти являлось правдой. Отчасти. — Может баню затопить? — спрашивает Татьяна, когда все, уже разбуженные, завтракали. — Сходили бы перед отъездом. — Я пас, — без прелюдий отказывается Серый. — Я, пожалуй, тоже, — вторит ему Арс. — Шасту нельзя, — говорит Позов, — один я не пойду. — Почему нельзя? — Нос кровить начинает, — с полным ртом каши отвечает Арсу Антон. — Слабые сосуды или типа того. Плюс гипотония. — Дохлик, — любяще тянет Серёжа, оскаливаясь, начиная очередную «ссору» с Шастом. Арсений в этот раз их не слушает, погруженный в свои мысли. Он смотрит на Антона и не ощущает того, что чувствовал вчера. Ну, он всё ещё находил парня красивым и интересным, но бабочек в животе, волнения и прочей ерунды не было, да и Антон не смотрел на него такими искрящимися глазами. Арсений бы подумал, что ему вчера всё это показалось, что он всё это придумал, но понимает, что это не так, просто вчера была такая атмосфера, такой момент. Это похоже на то, когда ты почти целуешь кого-то, будучи пьяным, чувствуешь себя таким счастливым и окрылённым, разряды тока бегают по коже просто от присутствия человека рядом, а потом — утро, трезвость и чистота ума. — Отпустило, — Арс не сразу понимает, что сказал это вслух, лишь потом замечает вопросительные взгляды сидящих с ним за столом. Арсу приходится быстро объясниться: — Голова прошла. Таблетка подействовала. — А, вот и славненько, — улыбается женщина. — Ребята, я пойду к тёте Лене, часик у неё посижу. — Значит, ждать тебя к вечеру? — улыбается матери Серёжа. После ухода женщины Серый командует всем мыть посуду, коей накопилось ещё со вчерашнего ужина. Никто не сопротивляется: Серёжа моет, Дима полощет, а Арс с Шастом вытирают и ставят в шкаф. Когда они уже заканчивают, Арс слышит, что ему кто-то звонит, он хмурится, видя на дисплее незнакомый номер, но всё же отвечает, чуть отойдя от ребят в сторону. — Да? — звонящий здоровается, представляясь, но это было вовсе не обязательно: Арсений и так узнает его голос по первому слову. — Привет. Откуда у тебя мой номер? А, серьёзно? Ха-ха, прости, я мало помню с того вечера. Нет, всё нормально, а у тебя? Угу. Ты что-то хотел? Нет, прости, я сейчас за городом. Про Питер я тоже рассказал в тот вечер? А, вк, точно… Нет, не домой, пригласили на дачу к другу, — вся беспечность, с которой Арс вёл разговор, в один момент улетучивается, сменяясь настороженностью. — Прости, но какое это имеет значение? Я не встаю на дыбы, когда ты спрашиваешь о нём, — Арс опасно сужает глаза, стараясь максимально контролировать свой голос, чувствует на себе три пары глаз. — Просто не понимаю, почему ты меня этим докапываешь, по-моему, это не совсем твоё дело, — Арс прикусывает язык, понимая, что это прозвучало, пожалуй, слишком грубо. — Ты для этого хотел встретиться? Ещё раз предупредить меня? — Арсений видит боковым зрением, как выпрямляется, резко вздыхая, Дима: он понял, с кем говорит Попов. — У меня есть свои мозги, сам разберусь. Просто не лезь в это больше, — уже спокойно говорит Арс. — Пока. Подавляя в себе тяжёлый вздох и раздражение, Арс бросает телефон на стол. Он старается не смотреть ни на Диму, ни на Шаста. На вопрос, всё ли в порядке, от Матвиенко, Арсений раздраженно вздыхает, не давая никакого ответа. — Арс, — окликает Дима, — выйдем поговорить? — Нет! — слишком резко отвечает Арс, смотря уже напрямую в глаза Поза. — Я не буду слушать ни тебя, ни его, мне плевать на его советы, предостережения и так далее! У меня есть своя голова, в конце концов! Один предупреждает за спиной второго, третий выгораживает, чуть ли не угрожая! — Арс чувствует, как у него на виске бьётся венка от злости. — Партизаны хреновы! — Дима моргает замедленно, смотря на Арсения во все глаза. Попов резко оборачивается к Шасту, который, судя по всему, находится в состоянии полнейшего непонимания, и фактически орёт ему в лицо: — Можно сигарету?! — Э… Да, — чуть дёрнувшись, отвечает Антон, — пачка осталась вчера на веранде, бери. — Благодарю! — Арсений случайно (или эмоционально) хлопает дверью. Сигарету поджигает, дай Бог, с третьего раза. Что-то он зачастил, так и подсядет, как Шаст. Опять Шаст! Арсений усаживается за столик на веранде, принимаясь свободной рукой массировать переносицу, голова из-за вспышки злости снова начала болеть, а настроение было ниже плинтуса. Какого хрена Кириллу вообще приспичило позвонить ему в воскресенье? Они не то что бы близко общались, поэтому Арс удивился, когда тот позвал его выпить вечером, однако удивление быстро сменилось возмущением, когда Кирилл начал допытывать его: а где он, а что за друг, с Шастом, да? Да какая тебе, блять, разница?! Арсений ненавидел, когда кто-то начинал вот так нагло лезть в его жизнь, особенно когда это были люди, которых он едва знал. И все эти разбирательства за спиной у Шаста его бесили: Кирилл настраивает его против Антона, а Дима выгораживает, при этом оставляя Шаста в неведении, словно тот маленький ребёнок, нуждающийся в защите, но ведь это абсурд! Что за детский сад вообще? Только вот это не единственное, что раздражало: когда он сказал, что на даче у друзей, Кирилл тут же предположил, что они на даче Матвиенко вместе с Шастом. Значит, он был близок с ними, да и тётя Таня ведь о нём знала, возможно, когда у них с Шастом всё было хорошо, они брали его сюда, как сейчас Арса. И от иррациональной мысли, что он является заменой Кирилла, у него забурлила кровь. Это была не только злость, но и ревность, абсолютно здесь неуместная. Арсений ругает себя, так поддаться столь неоправданным эмоциям — как глупо. Ещё и на ребят накричал, злость сменяется стыдом и раскаянием. Сигарета кончается. Когда Арсений, уже успокоившись, возвращается в дом, ребята, о чём-то до этого переговаривающиеся, стихают, смотря на него. Арсений тяжело вздыхает, подходя к ним ближе, складывает руки в замок напротив груди и начинает говорить: — Я повёл себя как импульсивный идиот и эмоциональный осёл, — говорит серьёзно Арс. — Мне очень жаль, я обещаю, хотя нет, не обещаю, но буду делать всё возможное, чтобы такого не повторилось. Мне, правда, жаль. — Да ладно тебе, — Матвиенко треплет его по плечу. — Ты сам как? Порядок? Арсений обессиленно кладёт подбородок Серёже на плечо, повисая на нём. — Ну-ну, — улыбается Серёжа, обнимает Арса за плечи, похлопывая по спине. — Всё будет хорошо. Ты тяжелее, чем кажешься. Арсений прыскает со смеху, отстраняясь от Серёжи. — Ну вот, улыбка появилась, — радуется Серёжа. — Шаст, прости, — вздыхает Арсений. — И ты, Дима. — Да норм всё, не загоняйся, — машет рукой Антон. — Шаст, — серьёзно начинает Арс. — Я очень хреново переношу разговоры за спиной, и тем более не выношу быть их участником, поэтому послушай меня внимательно. Кирилл меня откровенно заебал, — Арсений старается не начать злиться заново, но удивлённое лицо Антона заставляет его продолжить спокойно: — Я не знаю, что именно между вами произошло, сначала ты сказал мне держаться от него подальше, потом он сказал сторониться тебя. — Он что, блять? — теперь начал закипать Шаст. — Подожди, — Арсений упирается ладонью Антону в грудь, словно тот сейчас побежит в Москву разбираться с бывшим. — Мне плевать, что вы говорите друг о друге, потому что, будем честными, меня это не касается, а ваши мнения не объективны. Я понимаю, что, говоря это, я, возможно, ставлю под угрозу физическую сохранность и безопасность здоровья Кирилла, но именно поэтому я и хочу, чтобы ты успокоился. Я с тобой честен, сделай и ты мне шаг навстречу, просто прими это к сведению и не раздувай из этого скандал. Они смотрят друг на друга, наверно, с минуту, оба не моргают. У Арсения взгляд серьёзный с надеждой на понимание и с крупицей отчаянной просьбы, у Антона — взбешенный, с пляшущими демонами. — Ладно, — наконец выдыхает Антон не без недовольства, разводя руками. — Хорошо. — Нихрена себе, — в один голос удивляются Серёжа с Димой. Арс так и продолжает смотреть на Антона прямо, кивает, убеждаясь в том, что Шаст с ним честен. Да, вот так и должны решаться конфликты и проблемы у взрослых людей: разговором, а не криками, обидами и мордобоем. — Хорошо, — повторяет за ним Арсений, снова кивая. — Я должен был сказать об этом раньше, прости. — Не извиняйся, многие на твоём месте вообще не стали бы говорить, — отмахивается Антон. — А, к чёрту, это! Пойдёмте в лес? Или к речке? — В лесу заблудимся, как в прошлый раз, — качает головой Поз. — А на речку можно. — Значит, на речку, — вскидывает кулак в небо Серый. — Будем купаться, юху! — Октябрь, купаться! Идиот несчастный, — ворчит Позов уже на выходе, Арс задерживает его, чуть отставая от остальных. — Ты не злишься на меня? — спрашивает в лоб Арсений. — Ну, сначала я конкретно охренел, Арс, — открыто говорит Дима, — потом ещё раз охренел, потом испугался, когда ты начал всё рассказывать Шасту. А потом опять охренел. Ты уговорил его не бить Кириллу морду, ты, правда, хорошо на него влияешь. Нет, я не злюсь. Вообще, ты молодец. И мне легче стало. Арсений приобнимает его за плечи, Димка в ответ закидывает руку ему на плечо, так и идут, нелепо переваливаясь из стороны в сторону из-за разницы в росте. Антон, смеху ради, пытается пойти так же с Серёжей, но они через минуту такой ходьбы, заваливаются на землю, потеряв равновесие. Антон что-то орёт о том, что Серый слишком жирный, Серый — что Шаст слишком длинный, и снова начинается очередная перепалка. — А может всё-таки в лес? — упрашивает Антон. — Ну, вы сами подумайте: там сейчас грибочки, мох, белочки. — А ещё клещи, комары и змеи, — фырчит на него Поз. — А я бы сходил, — поддерживает Шаста Арсений, — разве что обувь не самая удачная, но мы ж не по болотам ходить будем. — Я вообще не против, — держит нейтралитет Серёжа, — но меня смущает, что мы в прошлый раз реально проебались в этом лесу. — Это с нами Арса не было, — лыбится Шаст, — в этот раз не потеряемся. — Арс тебе компас, что ли? — негодует Дима. — Как это вообще связано между собой? — Да пойдёмте, — подначивает Попов, хищно улыбаясь, — найдёмся потом как-нибудь, если что. — В тот раз мы так же говорили, — обречённо вздыхает Позов, но сворачивает в сторону леса. — Если что, первым сожрём Шаста, это была его идея. — Там одни кости, — морщится Серёжа, идя за Димой следом. — Есть нечего. — Тогда Арса, потому что он его поддержал, — Серёжа в этот раз соглашается под недовольные вздохи Арсения и Антона. В лесу очень красиво, погода сегодня солнечная, мох переливается на свету изумрудами, где-то торчат красные шапочки мухоморов. Солнце интересно пробивается сквозь ветви сосен, ветер шумит в кронах. Арсений фотографирует всё подряд: деревья, мох, грибы, шишки, Шаста, валяющегося на мху, Шаста, пытающегося залезть на сосну, Диму, который его страхует, Серёжу, который собирает в карманы лесные орехи с лещины. Антон говорит, что тому лишь бы пожрать и Серёжа принимается этими орехами вперемешку с шишками кидать в Антона, который всё ещё висит на сосне. Антон фотографирует Арса, сидящего на интересном пне, похожем на трон, поросший мхом, Серёжа сплетает из ветвей лещины Арсу венок, дополняя императорский образ, а Дима находит интересную палку, которая вполне походит на оригинальный посох. Делают несколько фоток вместе; находя поляну черники, объедаются ей под скептичным взглядом Арса и под непрекращающиеся вопросы, точно ли это можно есть, до тех пор, пока Шаст не запихивает жмень ему в рот, говоря, что если они отравятся, то отравятся все вместе. Позов бурчит о том, что это так себе Ромео и Джульетта и что им надо перестать шутить на эту тему. Гуляют долго. В один момент все резко оборачиваются на резкий крик Димы, тот весь бледный, отскакивает в сторону, прячась за Серым. — Сука, я говорил! — чуть ли не визжит он. — Говорил! — Ты чего? — Шаст пытается вглядеться в смесь мха, сухих иголок и опавшей листвы, а потом видит причину негодования друга: из-за ствола упавшего дерева выползает чёрной ленточкой уж. — Так, пошли-пошли отсюда, — бормочет Серёжа, таща Поза за собой. — Да вы чего, они ж не ядовитые… — Но всё равно противные, — хнычет Дима, — Шаст, отойди оттуда! Тут Арсений делает то, от чего Дима с Серёжей испуганно взвизгивают, а Шаст просто неверяще смотрит: он берёт медленно тело ужика в руки, аккуратно придерживая пальцами за голову у жёлтых пятнышек. — Сфоткай, — лыбится Арсений Шасту, тот с небольшой паузой, но всё же достаёт из кармана телефон и фотографирует Арса с ужом. — Что ты такое? — в ужасе смотрят на него Дима с Серёжей. — Да они милые! — Ага, прямо как Серёжа после четырёх бутылок пива. — Бля, — Шаст подходит ближе, — можно погладить? — Ужа? — Хочешь, тебя поглажу, — усмехается Шаст, а Арс только и может, что закатывать глаза. — Подержи его, я боюсь. Арсений продолжает держать ужа, который время от времени начинает извиваться в его руках, мотая хвостом. Антон нерешительно не с первого раза, явно пытаясь для себя решить, надо ли ему это, дотрагивается до чёрной головы ужа, проводит пальцем по чешуйкам, смотрит в его большие чёрные глазки и иногда высовывающийся раздвоенный язычок. — Милый, — улыбается Шаст, продолжая смотреть в огромные чёрные бусинки глаз. — Уж? — снова не сдерживается Арсений, улыбаясь. — И он тоже, — улыбается в ответ Антон. — Ладно, выпускай бедолагу. — Бросай его в противоположную сторону! — кричит Дима. — В вас сейчас кинем! — огрызается на него Шаст, пока Арсений осторожно выпускает змейку обратно в мох. — Пока, дружище, — машет ему вслед ручкой Антон. — В детстве, я вспомнил, была такая передача про чувака, который змей ловил. — Угу, помню такую, она, вроде, и сейчас идёт. Как звали змеелова? Стивен… — Стив Ирвин, — вспоминает Шаст. — И она больше не идёт, а если и идёт, то старые выпуски. Он умер. Электрический скат ебанул в грудь, рядом с сердцем, прямо на съёмках скончался. — Охренеть, — выдыхает Арс, всё-таки от Шаста можно узнать кучу нового. — Ага, жалко, конечно, но с такой работой это вполне ожидаемо. То есть, я хотел сказать… — Я понял, — Арсений, действительно, понял, даже к собственному удивлению. Несмотря на то, что сказанное Шастом и звучало жестковато, он не имел в виду ничего плохого и не хотел показаться бессердечным, просто сказал в открытую то, что было на уме, за это он Арсу и нравился. Нравился. Снова здорово. Они гуляют по лесу почти до вечера. Дима находит скелет крупного животного, на черепе которого сквозь глазницы растут колокольчики. Арсений это, конечно, фотографирует, потому что выглядит это дико эстетично, хоть и жутко немного. Дима говорит, что это был олень, Поз вообще очень хорошо разбирается в ботанике и зоологии, а потом оказывается, что и в биологии в принципе, ведь он изначально собирался поступать в мед. На расспросы, как тогда его занесло в художку, Дима отмалчивается, Серёжа предполагает, что у того было хорошо с биологией, но туго с химией, но Дима эту теорию опровергает, так и не давая ответа на изначальный вопрос, и со временем от него отстают. У них на факультете, получается, учатся совершенно разношерстные люди, Арс думал, что художники плюс минус все одинаковы: эмоциональные, замкнутые, на деле сумасшедшие ребята, живущие живописью и композицией. Но, выходит, всё не так: мало того, что они все совсем разные по внутренней составляющей, так и в части способностей. Есть, конечно, художники до мозга костей, которые, кроме рисования, ничего больше в жизни не видят, но много и тех, про кого говорят «и швец, и жнец, и на дуде игрец». Взять в пример хоть Поза с Антоном: первый превосходный художник, но так же окончил музыкальную школу на фортепиано, в совершенстве знает химию и биологию, второй — пишет песни, играет на гитаре и тоже отнюдь не дурно рисует. Серёжа, хоть и с лингвистического, тоже не так прост, как кажется: гоняет на скейте резвее демонов, как говорит про него Поз, владеет тремя языками, а ещё имеет завидную предпринимательскую жилку: чего стоит только одна его история о том, как он через цепочку обменов смог получить машину за скрепку, обычную офисную скрепку! Арсения начинает переполнять восхищение, он боялся, что может начать чувствовать себя рядом с друзьями серой мышкой, но ничего такого не ощущал, была лишь гордость и упоение. Обратно решили двигать, когда всё-таки уперлись в болото. Дима говорит, что предупреждал, проклинает Шаста с Арсом всеми возможными словами, идя вслед за ними и чвакая промокшим кроссовком — именно он обозначил, что дальше начинается болото. С Арсом они, действительно, не теряются, как в прошлый раз, Арсений привык гулять по незнакомым местам, ходить по улицам незнакомых городов, запоминая каждую мелочь, чтобы потом можно было сориентироваться на обратный путь. Вот и сейчас так же: он помнит этот мухомор, эту сломанную ветку и эти цветы, помнит, где они нашли скелет животного, где подняли ужа и где фотографировались на царском пне. Арсений достаточно быстро выводит их на уже знакомую всем дорожку из леса, Антон, как довольный кот, лыбится, говоря, что он был прав и с Арсом им не заблудиться, Дима с Серёжей признают своё поражение, но напоследок всё же отбивают слова Шаста, говоря, что это было в интересах Арса или они бы его сожрали. Когда выходят на дорогу, что ведёт в деревню, Антон смотрит на время — пять часов вечера, вроде как, уже и к дому надо, но с другой стороны… — А может к речке? — подначивает всех Шаст. — А может кому-то надо шило из жопы достать? — отвечает ему вопросом Серёжа. — Не, Шаст, прости, но Серый прав, — вздыхает Дима. — Сил уже никаких нет. Давай в следующий раз. — Следующий раз, может, зимой будет, зимой к речке? — дует губы Шаст. — Хочешь вдвоём сходим? — предлагает Арс чувствуя, что у него к Антону уже выработалась своего рода слабость. Кажется, теперь Арсений начинал понимать свою старшую сестру, которая до беспамятства его любила и не могла ни в чём отказать своему маленькому голубоглазому чуду. Стоило Арсению только сложить губы бантиком, она с тяжёлым вздохом откладывала все свои дела и шла выполнять очередной каприз маленького брата. Пожалуй, стоит перед ней за это извиниться, хоть Арс и уверен, что она не в обиде за такое. Ну, любит она его. — Хочу! — тут же соглашается Антон, так радостно, что у Арсения отпадает любое желание переиграть своё предложение. — Значит, расходимся, — кивает Серёжа. — Мы с Димой домой, а вы с Шастом к речке, только возвращайтесь в течение часа, скоро ужин, а там и ехать пора будет. Вместо утвердительного ответа, Шаст машет им рукой, уводя (утягивая) Арса за собой. Речка небольшая, но красивая, вполне обычная, но от того не менее обворожительная. Шаст подбирает пару плоских камней у берега пытается кинуть их, чтобы они поскакали по воде, Арс пробует вслед за ним, но течение оказывается для этой забавы слишком бурным, затягивая камни на дно. Антон усаживается на бревно на берегу, которое тут явно служило скамейкой, рассказывает рядом сидящему Арсу, что, когда они приезжали сюда летом, на воде стояла просто мёртвая гладь, никакого течения, но и воды было меньше, потом оказалось, что выше по течению бобры сделали плотину, перекрыв тем самым русло реки. Плотину пришлось разбурить, чтобы не заболотилась местность, а река не пересохла, бобров пришлось прогнать. Антон рассказывает, что, к его удивлению, эти животные достаточно агрессивные, говорит, что видел одного и, если честно, думал, что они гораздо больше, ну, размером с волка, Арс смеётся, представляя такого здорового бобра, а Антон пихает его за это плечом, хоть и сам тут же заливается смехом. Арсений вдруг, разоткровенничавшись, говорит Шасту, что хочет продлить этот момент, эти выходные, что не хочет уезжать. Тут так спокойно, тихо и красиво, можно найти много чего интересного и с ребятами тут так хорошо и весело. Антон понимающе улыбается, он это чувство знает и всецело разделяет, о чём и говорит Арсу, обещает, что они сюда еще приедут все вместе, а зная тётю Таню, и не один раз. Антон рассказывает, что в разное время года тут всегда можно найти что-то интересное, что-то до волшебного красивое, и Арсений, смотря в его искрящиеся глаза, без промедления ему верит. Вот к примеру даже речка: сейчас тут не очень шумно, волны журчат, всё вокруг серо-коричневое, а вода отражает пыльно-синее небо, зимой тут всё в снегу, а речка, если сбавляет течение, замерзает, но не промерзает глубоко, так что по льду не походишь. Весной тут очень шумно, всё оттаивает, вода поднимается, громыхает о камни, речка настолько выходит из берегов, что в прошлом году точно такое же бревно-лавочку, течением унесло за минуты. А летом тут очень хорошо, людей почти нет, разве что дедули, рыбачащие по кустам; можно искупаться. Если сидеть тихо, можно подкараулить птиц: уток, аистов, Антон рассказывает про большого серого журавля, которого они в прошлый раз видели с Димой. А летними вечерами, когда небо на закате начинает окрашиваться в розовый и сиреневый, всю эту палитру можно разглядеть на воде. Арсений слушает и заслушивается, Антон говорит об этом так складно, так красиво и романтично со своей особенной мечтательностью, что время от времени проскальзывает у него во взгляде. Рассказы Шаста, его голос, интонации можно слушать вместо музыки, засыпать под них. Если бы Антон озвучил какие-нибудь аудиокниги, Арсений был бы первый в очередь на их покупку и скачивание. — Пора идти, — прерывает его мысли Антон. — Так не хочется, — добавляет он, роняя голову Арсу на плечо. Арсений щекой чувствует, что у Антона ледяные уши. — А надо, — твёрдо говорит Арсений. — У тебя уши холоднющие, чего шапку не носишь, тоже в Воронеже оставил? — А сам-то? Вместо ответа Арс прикладывает ладонь Шаста к своему уху, тёплому уху, а по сравнению с ладонью Шаста, даже горячему. Жест, мягко говоря странный, особенно если смотреть со стороны, у Антона округляются глаза и он точно думает не о том. — Я должен тебя поцеловать? — скалится Шаст. — Ты должен понять, что у меня, в отличие от некоторых, всё в порядке с ушами и они не отваливаются от холода, — фыркает Арс, откидывая руку Шаста. — Придурок. Руки вообще ледяные. — Кто-то считает это романтичным. — Нет ничего романтичного в плохом кровообращении и в том, что ты мёрзнешь, — бурчит Арс, вытаскивая из карманов свои перчатки, надевая их на руки Шаста. — И в том что у тебя постоянно что-то отмерзает, и в синих губах, и в сосульках на носу, — продолжает ворчать Арс, кутая Антона уже в свой шарф, натягивая его по самые уши и прикрывая кончик носа. — На улице, конечно, не мороз, но тебе и этого хватило. Ты же должен к своим-то годам уже знать своё тело и одеваться соответствующе тоже. Спасибо, что хоть носки тёплые и штаны без подкосов, про летние кроссовки я промолчу, сам в кедах… — А я бы всё-таки тебя поцеловал, — говорит Антон тихо, но Арсений не разбирает ни слова за шарфом, хмурится, пытаясь вникнуть в мешанину звуков. — Пошли, правда, пора уже. Арсений доволен проделанной работой, ведь Антон абсолютно точно отогрелся, возможно Арс даже перестарался, потому что лицо у Антона такого же цвета, как и шарф: ярко-красного. Зато в тепле! Антон старается не концентрировать внимание на чужом запахе, пропитавшем красный шарф, старается не думать о том, что происходит в собственной груди и вообще, только посмотрите, какие интересные камушки на дороге под ногами! На обратной дороге Антон подозрительно молчалив. Нет, Арсений — не враг тишины, да и с Шастом приятно иногда просто помолчать, но молчание ведь тоже бывает разное. Шаст погружен в какие-то свои мысли, у него всё ещё полыхает лицо и он старается не смотреть на Арса, из-за чего тот начинает думать, что перегнул палку и обидел Антона. Шаст ведь не думает, что Арс относится к нему как к ребёнку? А даже если бы и подумал, его бы это расстроило? Разозлило? Обидело? — Вот и наши путешественники, — говорит им вместо приветствия тётя Таня, когда они заходят в дом, она как раз закончила готовить ужин, заваривает чай. Такая красивая со своими карими глазами и доброй улыбкой, она была человеческим воплощением тёплой осени. — Не замерзли? Ветер такой поднялся, с утра так хорошо было. Вечером, наверно, гроза будет, нам бы успеть до неё до Москвы доехать. Не люблю в дождь вести. — Мне кажется, раньше ночи не польёт, — подбадривает женщину Арсений, стягивая с ног кеды. Антон так и продолжает молчать, разувается, отдаёт Арсу перчатки и с отчаянием понимает, что шарф отдавать не хочет. — Можно я пока в нём похожу? — как можно беззаботнее спрашивает Антон. Лишь бы не показаться странным! — Сильно замёрз всё-таки, да? — хмурит брови Арс, смотря на него обеспокоенно. — Оставляй, конечно. Может, сядь к печке? Надо погреть ноги, чтобы не заболеть. Всё же Антон избегает с ним зрительного контакта, подмечает Арс. Шаст благодарит за шарф, подтягивается к печке, но на Арса так и не смотрит. Возле печки стоит сушится вымоченный кроссовок Димы, сам Поз вместе с Серым находятся в гостиной на диване: Серёжа спит, завёрнутый в плед, а Дима читает, сидя у него в ногах. — Вернулись? — отрывается от книги Поз, переводя взгляд на Арса. — Ага, заморозил Шаста, — отвечает шёпотом Арсений, приземляясь в кресло рядом с диваном. — Что читаешь? — Да что нашёл, — улыбается Дима, прикрывая книгу, чтобы посмотреть на обложку, — «Хозяин чёрного замка» Артур Конан Дойл. Шаст постоянно мёрзнет, — говорит спокойно, — хотя он никогда об этом не скажет. А может он, правда, не чувствует, когда начинает мёрзнуть, — пожимает плечами Дима. — А где он? — У печки. Греется. Притихший какой-то, не знаю. — Пойду посмотрю, а ты расшатай этого, — кивает на Серёжу, уже выходя из комнаты. Серёжа просыпается быстро, словно последние минуты уже и не спал, а просто валялся с закрытыми глазами в неглубокой дрёме. Они остаются сидеть на диване, переговариваясь, пересматривая фотографии с прогулки. — Ну и что за хандра? — улыбается подбадривающе Дима, подсаживаясь к Шасту. — Мне пизда, — категорично заявляет Антон. — У меня дежавю, — вздыхает Поз, обнимая друга за плечи. — Снова? Шаст не отвечает, только смотрит на Диму в упор, ожидая, что тот и сам всё поймёт. И он, действительно, понял, легче от этого не стало. — И думаем, я так понимаю, мы об одном человеке? — спрашивает Дима, ожидаемо получая в ответ молчание. — Что ж, я могу рассчитывать, что это не превратится в тот цирк, который ты постоянно устраиваешь, влюбляясь в человека? — Ничего я не устраиваю! — вспыхивает Шаст. — Я не виноват, что начинаю вести себя как полный кретин! Ну, ладно, может и виноват, но я не могу это контролировать, — в сердцах восклицает Антон. — Скажи, что мне кажется, — просит он Поза, — ты же всегда умел вставить мне мозги на место. Убеди меня в том, что всё не так. — Убедить тебя в том, что он тебе не нравится? — Дима успевает словить Шаста перед тем, как тот собирается удариться лбом в стену. — Я не волшебник, Шаст. Может, скинешь всё на то, что он умный? — Если бы только это… — Ты ведь такой впечатлительный, может, пройдёт? — Ты прекрасно знаешь, как, блять, у меня это проходит! — Не завидую ему, — не успевая подумать, выдаёт Дима. — Прости. Слушай, давай просто смотреть по ситуации. Со временем всё уляжется. К тому же ты ведь сам ещё не уверен. Это ведь пока только симпатия. — Наверно, — вздыхает Шаст. — Кроссовок успеет высохнуть? — Надеюсь, — морщится Позов. — Пойдём, тётя Таня кушать зовёт. Это ведь..? — Дима хочет спросить насчёт шарфа, но потом передумывает, качает головой, обрывая вопрос. Ужинают под нескончаемые рассказы Татьяны о том, что она успела узнать от соседки. Кажется, Арсений против своей воли собрал все деревенские сплетни за пять минут, он, даже к собственному удивлению, иногда переспрашивал женщину о чём-то, уточняя детали той или иной деревенской заварухи. На самом деле, Арс просто хотел отвлечься: вроде, всё и было хорошо, но внутри был волнительный холодок, как когда волнуешься о результатах экзамена или собираешься пойти на страшный аттракцион. Или пытаешься понять, почему парень, который, вроде как, тебе нравится и который, вроде как, твой друг, делает всё возможное, но только не смотрит тебе в глаза. С одной стороны начинаешь грызть себя изнутри: а что я не так сделал? Что сказал? Чем-то обидел? С другой стороны, понимая, что ничем Шаста обидеть не мог, Арс начинает сам на него обижаться, потому что ну а чем он-то заслужил такое обращение к себе? Обиду и негодование Арсений старается отбросить просто по факту того, что считает их детскими реакциями на некомфортную ситуацию. Может, поведение Шаста сейчас ощущалось так остро, потому что всё время до этого Антон постоянно проявлял к нему какое-никакое внимание, а сейчас — просто глухая стена. Все благодарят Татьяну за ужин, садятся пить чай. — Простите, — встаёт из-за стола Антон, — я покурить. — Антон! — тут же восклицает тётя Таня, и Шаст только сейчас вспоминает, что на курение у него здесь запрет. — Тёть Тань, — встревает Арсений, улыбаясь своей самой очаровательной улыбкой с ямочками на щеках, — давайте я присмотрю. Обещаю, ни один туалет не пострадает. Ребята прыскают со смеху, а Антон наконец смотрит на него. Недолго поругавшись, женщина всё же сдаётся под натиском улыбки Арса и молящих глаз Антона. Выходят вместе на веранду, усаживаются за стол. — Спасибо, — серьёзно говорит Антон, и Арсу от этой серьёзности не по себе. — Да ладно, — отмахивается Арс, — что уж тут. Я тебя чем-то обидел? — решает спросить в лоб. — Что? — Антон смотрит смятенно. — Нет, Арс, нет. С чего ты вообще это..? — Ты избегаешь зрительного контакта и молчишь. — Нет, просто я идиот, не обращай внимания… — Не могу, — честно говорит Арс. — Ты грустишь, вот что это за выражение лица? — Я просто вспомнил, что тебе звонил Кирилл, — врёт Шаст, — от меня столько неудобств. — Чушь, — качает Арс головой. — Нет от тебя никаких неудобств. Мне гораздо тяжелее, когда ты ходишь вот такой: потерянный, кольца теребишь, хмурнее тучи. Шаст, которого я знаю, не стал бы по этому убиваться, он бы закатал рукава и пошёл в бой. — Ты же попросил не бить морду, — наконец улыбается Шаст. — Или во имя моего настроения передумал? — Вот, другое дело, — улыбается, расслабляясь, Арсений, — улыбайся. Люди становятся очень красивыми, когда улыбаются, вообще все. И Шаст расплывается в улыбке ещё шире. Они говорят около десяти минут, поднимая настроение Антону, а потом возвращаются к остальным. Намного позже Антон понимает, что даже не покурил, когда выходил на веранду, может, Поз прав, и Арсений, действительно, хорошо на него влияет? — Так, ребята, — говорит тётя Таня, домыв с Серёжей посуду. — Давайте час на сборы и отчаливаем. Вам собирать нечего, но я вас знаю, только отъезжать и начнётся: а где мой носок, а где моя голова. Так что, чтобы через час уже сидели в машине, сложив ладошки на коленках. — Так точно, — смеётся Шаст, а у Арса от этого смеха в груди всё тает, ну, невероятный же. Вещей, правда, особо не было, поэтому Арсений сразу закидывает рюкзак в багажник открытой машины. Телефон он решает до отъезда оставить на зарядке, лишние проценты не помешают, Шаст и Дима того же мнения, поэтому ставят свои телефоны на зарядку рядом с телефоном Арсения. В отличие от Попова, остальным есть, что собирать. Серёжа реально не может найти свои носки, он говорит, чуть ли не клянётся, что оставлял их на печке, как они пришли с Димой из леса, но находит носки почему-то за диваном. Ещё он собирает кучу разбросанных на письменном столе тетрадей со словами из разных языков, оказывается, вчера он даже успел сделать домашку по испанскому и немецкому. Дима просит у тёти Тани взять книгу, которую начал читать, и женщина, конечно же, тут же соглашается. Поз не помнит, где оставил свой скетчбук, Арс находит его открытым на подоконнике. На странице изображены они в огромных свитерах: Шаст с гитарой, Дима с Серёжей с кружками чая, сам Арс и тётя Таня. Видимо, зарисовка вчерашнего вечера, Арсений уверен, что за ужином Дима не рисовал и не фотографировал, значит, он нарисовал это по памяти? Удивительно! Он просит сфотографировать рисунок и обещает никуда его не выкладывать, спрашивает только можно ли показать его своей подруге, Арс имеет в виду Марию Александровну, Позов не против. Шаст собирался так, словно он тут живёт. Дом как будто оброс его вещами, которые все ребята находили тут и там, принося их всех хозяину. Антон забрал свою щётку и расчёску, Дима принёс ему зажигалку и пачку сигарет, которые так и остались одиноко лежать на веранде. Арсений — браслеты, которые Шаст перед сном снял и оставил на подоконнике возле кровати, а Серёжа — наушники и ручку с тетрадкой с письменного стола. Вот так, с горем пополам, за двадцать минут собрали и Шаста. Вещи были загружены в багажник, телефоны заряжались, а времени ещё было достаточно, чем себя занять никто не знал. Пошли на улицу, засели вчетвером на качели-лавочку, сначала боялись, что те не выдержат их всех, но, пусть и с тревожным скрипом, но качели справились. Шаст вспоминает, что было бы неплохо набрать из колодца в дорогу бутылку воды и уходит: сначала в дом за бутылкой, потом к колодцу. — Чего он там сел? — щурится Арс, разглядывая присевшего возле камней чуть поодаль от колодца Антона. — Ему не поплохело? — Да не, — машет рукой Серый, — живность какую-нибудь нашёл стопудово. — Шаст, что там? — кричит Дима, решая узнать непосредственно у Антона. — Лягуфечка! — мило отзывается Антон, вызывая у друзей тихую волну смеха. — Дитё, — усмехается по-доброму Поз. — Ящерка!!! — кричит через минуту восхищенно Антон, Дима с Серёжей смеются сначала с него, а потом и с Арса, который тут же побежал смотреть. — Споймаешь? — с вызовом спрашивает Шаст, когда Арс садится на корточки рядом с ним, разглядывая коричневую молодую ящерицу. — Боюся, — перенимая манеру речи Антона, отвечает Арс, а после удивлённого взгляда добавляет: — Навредить ей боюсь, в смысле, они же хвост отбрасывать могут, думаю, это больно. Они оба не догадываются, какую волну тепла и восхищения сейчас вызывают друг в друге. Антон у Арса благодаря тому, что Шаст не утратил эту редкую особенность удивляться и радоваться мелочам, восхищаться и любоваться окружающим миром. А Арс у Антона благодаря его знаниям и такой милой заботе обо всём живом, страхе навредить животному, сделать кому-то больно, своей добротой. — Разве они не должны уже быть в спячке? — спрашивает Антон. — Это зависит от температуры. Уж, кстати, ведь тоже не спал. Осень тёплая, вот они и бодрствуют пока. В тёплых регионах пресмыкающиеся могут вообще не впадать в спячку. — Прикольно. О, смотри, ещё одна! — Зоологи, десять минут осталось! — предупреждает их издалека Серый. — О, Арс, Арс! Улиточка! Арсений смеётся, в глубине души, жалея, что не может сейчас сфотографировать вот такого Антона, удивляющегося со всей живности. Так и хочется запечатлеть этот момент. — Пойдём, надо ещё телефоны с зарядки снять, — с сожалением говорит Арс. — Точно, — Шаст выпрямляется, помогает подняться Арсению. — Давай я сниму твой телефон, а ты воду в машину закинешь. Едва будильник, который, от греха подальше, установил Серёжа, срабатывает, мальчишки уже сидят в машине, на самом деле чуть ли не сложив ладони на коленях. Татьяна хвалит их за пунктуальность, заводит машину, и они отправляются в обратный путь. Арсению не хочется верить, что эти выходные закончились, это было словно сказка, конец которой Арс мысленно оттягивал до бесконечности. Они снова поют знаменитые песни, что играют по радио, точнее, поёт Шаст, а все остальные присоединяются лишь к припеву. К сожалению, дождь всё же застаёт их в дороге, но уже на въезде в Москву, как говорится, и на том спасибо. Позов вдруг жалуется, что, к слову, его кроссовок не успел высохнуть, и носок у него сейчас мокрее асфальта на улице. Серый под нотации Димы и стук капель дождя об крышу машины засыпает, завалившись на Шаста, он время от времени забавно вдыхает, издавая звук между свистом и храпом. Арс с Шастом правда стараются не смеяться с этого, они настолько серьёзны, что их лица покраснели, а из глаз отчего-то текли слёзы. Арсений тоже решает вздремнуть, но в эту же секунду ему начинает звонить мама. Он отвечает ежесекундно, говорит, что всё хорошо, что он прекрасно отдохнул, им очень повезло с погодой, хоть сейчас и вдарил дождь. Перед прощанием мама напоминает ему, что надо поблагодарить тётю Таню и Серёжу за выходные, а так же надо написать ей, когда он будет уже в общежитии, на этом они и прощаются. Арсений с радостью возвращает свою голову на плечо Шаста, прикрывает глаза, но ему снова начинают звонить и, кажется, у Арсения уже дёргается глаз от этой мелодии. Антон смеётся, что Арс сегодня популярен, на что второй только тяжело вздыхает, принимая вызов, даже не глядя на дисплей. — Алло? Здравствуйте,— тут же подхватывается Арсений, отодвигаясь немного от Антона к окну. — Очень рад Вас слышать. Да, отлично! А Ваши? Ох… Я бы тоже хотел, скучаю по этому, — улыбается Арсений с рассказов о том, как Мария Александровна ставила спектакль с новой группой учеников. — Да, это было очень круто, я потом скину фотографии. Угу. Сейчас едем обратно, дождь. Мария Александровна! — вдруг восклицает Арс, густо краснея. — Нет, ничего такого, о чём Вы думаете вообще? Ладно, может, Вы и правы, забудьте. Я… мне сейчас не очень удобно говорить об этом, если Вы понимаете, о чём я. Угу. Да. Что? Серьёзно? На этой неделе? Да-да, конечно, хочу! Я тоже соскучился, в какой день? Буду ждать. Да, до встречи. Настроение Арсения взлетает до небес. Мария Александровна приедет на неделе в Москву, предлагает встретиться и сходить куда-нибудь! — Подруга? — предполагает Поз после услышанных слов «скину фотографии». Арс кивает. — Должен ли я спросить, почему ты с подругой на «Вы»? Или это личное? — Нет, — смущенно улыбается Арс, — просто она была моим учителем в школе. Она меня и затянула в это все: театр, спектакли, выступления. Мне сложно воспринимать её как обычного школьного учителя, потому что я не считаю её такой для себя, но и каких-то вольностей позволить не могу. — У кого-то шуры-муры с училкой? — вдруг просыпается Серёжа, заставляя своим вопросом Арса залиться краской, особенно подливал масла в огонь до боли заинтересованный взгляд Шаста. — Нет, ничего такого. Она мне как, не знаю, кумир, вдохновитель, — Арсений пытается подобрать слова, которые лучше бы описывали его чувства. — К тому же она старше меня на добрых двадцать лет. — То есть, если бы она была помоложе..? — Серёжа играет бровями, перегибаясь к Арсу через Шаста. — Нет. Не знаю. Чёрт, я вообще об этом не думал, — с новой силой вспыхивает Арсений, ему кажется, что в полумраке машины его щёки уже светятся алым. — Не обращай внимания, Арс, — морщится Дима, оборачиваясь к ним. — У некоторых только одно на уме. Так что, она приедет на этой неделе? К тебе? — Вроде того, сказала, какие-то дела с бывшим мужем по поводу квартиры в Москве, вот и предложила встретиться. — Красивая? — не унимается Серый. — Квартира? — косит под дурачка Арс, отчего Шаст достаточно громко усмехается. — Не знаю, Серый, думаю, приличная. — Ай, да ну вас, — машет рукой Серёжа. — О чём с вами разговаривать? — Видимо, не о женщинах, — пожимает плечами Шаст. — Ну, с тобой-то точно, только, если о маме, — Серёжа тут же ойкает, словив ребром локоть Антона. — Ну а что? С вами, кстати, тоже непонятно, — щурится вдруг Серый, — вы за кого играете? С Шастунёнышем всё ясно, но вы-то. — Если мы не обсуждаем каждую проходящую мимо юбку, это не значит, что мы геи, — отвечает Дима, пока Серёжа пытается защитить свои рёбра от тычков Шаста. — Да, Арс? Арс молчит. — Та-а-ак, — тянет Серёжа, которого перестаёт тыкать Антон, тоже с любопытством повернувшийся к Арсению. — Что? Да не, — машет головой Арсений, надеясь, что полумрак скроет его румянец и нервную улыбку. — Я задумался просто. Вы чего? — Задумался, за какую команду играешь? — язвит с усмешкой Тоха, наклоняясь к лицу Арса. — Или ни за какую? Или сразу за две? — Да вы чего? — бледнеет Арсений, отклоняясь от нависающего Антона. — Просто тема ведь личная. — Не, личная это, если бы мы про опыт в кровати или отношения спрашивали, — подключается Дима. — А тут ведь вопрос обычный: мальчики или девочки? Это как фрукты или ягоды? — Терпеть не могу это сравнение, — фыркает Антон. — Фрукты или ягоды? — снова играет бровями Серёжа, получая новую порцию тычков в рёбра от Шаста. Арс упорно продолжает молчать. — Хорошо, давай так, — хищно улыбается Антон, притягивая Арса к себе, начиная массировать его плечи, — расслабим допрашиваемого. Дима! — Девушки нравились? — спрашивает Дима. — Нравились, — бормочет Арс, растекаясь по сиденью от приятных движений пальцев Шаста на собственных плечах. — А парни? Арс какое-то время молчит, пока Шаст разминает мышцы возле лопаток. — Ну было дело, — признаётся Арсений, чувствуя, как горят щёки. — Есть! — одновременно восклицают Дима с Антоном, давая друг другу пять. Реакция, мягко говоря, странная. — Ну, подождите, — Серёжа с ситуацией не согласен. — Ему же и девушки нравились, значит, он не гей. Нельзя же быть геем наполовину… — Это называется бисексуальность, — слишком уж радостно сообщает Шаст, продолжая массировать чужие плечи. — Э-э, я думал, это что-то типа мифа. Сказка для неопределившихся геев. — И это ещё с нами не о чем говорить, — закатывает демонстративно глаза Антон. — И как оно было? — заинтересованно спрашивает Шаст, возвращаясь к Арсу. — Неплохо… Первое время. — То есть вы встречались? — Антон дожидается кивка. — И почему вчера, когда я весь изводился из-за того, что ты узнал про меня с Кириллом, ты благородно, блять, отмолчался, что сам мутил с парнем? — Я вообще никому про это не рассказывал, — бурчит на Антона Арс, отклоняясь от его рук на плечах. — Была бы эта счастливая, или хотя бы весёлая, история, может, и рассказал бы. — Не могу понять, — мягко говорит Дима, — у вас с… ним что-то было, но плохо закончилось или даже до взаимности не дошло? — Дошло, — отвечает за Арса тётя Таня, про присутствие которой все вспоминают как будто только сейчас, — по нему же видно, что дошло. Не сложилось? — Не сложилось, — вторит ей Арсений, а в глазах у него вновь начинает плескаться та тоска, которую Антон видел вчера. Сложить два и два становится нетрудно: вот, что за мысли, вот, что за воспоминания, его вчера тревожили. — Ох, этот возраст, — вздыхает тяжело Татьяна, — когда вы еще не нашли своего человека, а уже узнали, что такое разбитое сердце. Хреновое время, начинает казаться, что лучше жить, не любя никого. Что быть одному проще, безопаснее. Запрещаете себе влюбляться, потому что боитесь повторения уже известного сюжета. — Мам, не нагнетай. — Да ладно. Я ведь и сама через это прошла, знаю, о чём говорю. И поэтому советую не бояться сейчас. Лучше побояться, чем потом жалеть. Арсений после её слов смотрит на Шаста, который точно так же поворачивается и смотрит на него. Словно само небо (или тётя Таня) даёт им знак. Не бояться, чтобы потом не жалеть. Звучит просто, на деле — язык повернуть не можешь. А может, говорить просто не пришло время. — Всё будет хорошо, синеглазка, — Шаст обнимает Арсения за плечи, притягивая его обратно к себе. — Пусть тебя только хоть кто-то обидит. — Не поздоровится? — наконец расслабляется Арс. — Ходить точно не смогут, — скалится Шаст. — Я позабочусь. Таня и Дима коротко переглядываются, но успевают заметить в глазах друг друга то, что наводит на мысль, что думают они об одном и том же. И надеются на одно и то же. К общаге их тётя Таня подвозит, когда на часах уже слегка переваливает за одиннадцать. Арс валится с ног от усталости, он хочет поскорее оказаться в своей, хоть и не самой удобной, но точно самой желанной на данный момент кровати. Сердечно благодарит Арсений тётю Таню и Серого за эти чудные выходные, за отдых и прекрасно проведенное время. Они прощаются с общажными ребятами тёплыми объятиями и обещаниями, что съездят так еще раз, возможно, даже в ближайшем будущем. Пока поднимаются на этаж, Шаст пытается уломать Арса поспать сегодня последнюю ночь с ним, уверяя его в том, что с ним Антону намного лучше спится. В ответ Арсений только называет его балбесом, ругается, что это может войти в привычку и тогда им обоим станет очень неудобно. Продолжая пререкаться до последнего, прощаются возле комнаты Димы и Антона, желая друг другу спокойной ночи. Пусть Арс и чувствует себя до невозможного уставшим, он всё же считает себя сейчас самым счастливым человеком в мире. К тому же в комнате его ждёт кроватка, в душ Арсений решает сходить с утра, абсолютно не имея сейчас на это сил. Как только он открывает дверь, у него падает сердце. Вещи по всей комнате разбросаны, его тетради, валяющиеся около стола, испорчены. Рубашка с полуоторванным рукавом валяется на полу, а на ней стоят кроссовки, с которых вытекает лужа чего-то тёмного. И чем больше Арсений замечает в комнате, тем сильнее его начинает трясти, тем сильнее увлажняются глаза. Улыбка слезает с лица. Ужас, отчаяние и непонимание врезаются колом прямо в сердце, заставляя слёзы течь по щекам.