Север—481

Я знаю, что вы обо мне думаете. Что я стерва, идиотка, жестокая и так дальше; может, дела в самом деле обстоят подобным образом, но почему никто не заботится обо мне? Вы не знаете, каково это, — узнать о том, что человек, которого ты любишь, делает все, чтобы себя изжить. Это больно, видеть, как он истязает себя, видеть, как он притворяется, что в порядке, а потом буквально страдает. Люди, не проходившие через это, никогда не поймут, — в нашей ситуации не было ни жертвы, ни мучителя, а были только неправильно сказанные слова и неправильно принятые действия. Мы оба, по сути, были неправы, хотя и мнение Пятого, и моё, имели место быть. В том зале суда, который мы создали сами, не было ни подсудимых, ни виновных, ни судей. И пускай я заставила Харгривза чувствовать себя так, будто он был заключенным, в тюрьме, на самом деле, находились двое. Я опёрлась об подоконник своего дома. Мне потребовалось около десяти минут, чтобы добежать до него, хотя обычно дорога занимала куда больше, да ещё и на машине. Надо было отдышаться, потому что я ощущала, как у меня сжимаются лёгкие, однако не выходило. Открытое окно ничем не помогало. Холод прикасался к моей разгоряченной коже, и я начинала дрожать— то ли от неприятных ощущений, он ли воспоминаний о том, как меня когда-то трогал так номер Пять. Он был повсюду. Не только в раскиданных на полу вещах, сумках и фотографиях, которые мы прилепили на стену вместе, чтобы смотреть, когда станет грустно, но и просто во мне. За несколько месяцев мы стали настолько неразлучны, что превратились друг в друга, и теперь жизнь без мальчика казалась мне невозможной. Это напомнило мне о тех долгих днях, которые я проводила в полном одиночестве, однако теперь моё отшельничество было выбрано мной и только мной; я могла все вернуть, могла, но мне бы не позволила гордость. Всё, чего я хотела,— поскорее собрать оставшиеся свитера и джинсы Пятого и передать их. Даже не лично в руки, — ведь я знала, что изменю свое решение лишь от одного взгляда его огромных глаз— а через Джаспера. Если он, конечно, все ещё будет со мной говорить после произошедшего. *** На балконе стояли двое. —Будешь? Пятый глянул на протянутую ладошку, на которой лежала белая сигарета. Теперь она выглядела ещё более манящее и привлекательнее, чем пару часов назад, но внушала парню отвращение. —Нет, спасибо. —буркнул он и уставился вперед. —Как скажешь. —кинул на это Джас и сложил обратно пачку, которую всегда носил для меня в кармане. Это было так мило, и я всегда ценила его продуманность, но, мне кажется, в тот момент она весила куда больше, чем пару сотен грамм, и ощущалась как-то неправильно, что ли. Какое-то время они молчали. Каждый возвращался обратно к тому, что случилось. —Как ты? —после неловкой и затянувшейся паузы уточнил Джаспер. Ему как никогда сложно давались любые слова поддержки, во многом потому, что он и сам чувствовал себя разбитым. Пять хмыкнул. Что было говорить? Признать правду? Однако он даже не знал, какие чувства имел по этому поводу; эмоции смешались, запутались, казались и не его вовсе. Все давно к этому шло, не так ли? Харгривз морально готовил себя с самого начала, что из этого ничего хорошего не выйдет, но его предостережения не имели смысла. Никогда в своей жизни он не любил кого-то так сильно, никогда никому не доверял настолько, что вся его душа была видна из далека; с самого детства Пятый уверял себя, что не влюбится, считая, будто любовь— заранее проигрышная игра. А теперь он достиг финиша, однако нисколько не жалел о пройденной гонке. Его ранили, и эта рана собиралась остаться с ним навсегда, однако шрамы же только украшают мужчину, верно? —Не знаю, —все ещё полу-шёпотом произнес брюнет. —а ты? Я слышал, что вы с Машей ссорились, или нет? Джаспер прикусил нижнюю губу: —Да. Точнее, это была даже не ссора, просто в последние несколько месяцев… Мы отдалились. Сначала я думал, что это из-за того, что она стала проводить больше времени с тобой, а потом понял— мы просто выросли. Я больше не являюсь частью её жизни, без которой не прожить, а она— моей. Хотя, говоря начистоту, в моем сердце эта дурочка всегда останется той самой Машкой, которая приехала из России и совсем ещё даже не знает английский. Я скучаю по ней, но не могу просить вернуться назад. Моменты заново не прочувствуешь. Когда это было надо, я был рядом, теперь, похоже, пора расставаться. —А если я не хочу? —Пятый опустил глаза вниз, глядя на побитые коленки.— Почему нельзя, как раньше? —Прозвучит, пожалуй, пафосно, однако ты не можешь заставить её быть другой или быть с тобой. Иногда бывает лучше отпустить человека, чтобы закончить на чём-то хорошем, нежели пытаться оживить то, что давно умерло. В чем у вас была проблема? —Не представляю. Вчера я чувствовал, что она любит меня так сильно, что сам забывал дышать, а сегодня она ненавидит меня так, что ненависть заставляет её задыхаться… —его голос чуть надломился. —Ты говорил с ней? Номер Пять рассмеялся: —Шутишь? Сотню раз. Она всегда говорит, что не знает, в чём дело, но мне кажется, что проблема —это я. —Что ты имеешь в виду? —уточнил Джаспер. Харгривз угрюмо молчал следующие две минуты, размышляя о том, стоит ли открываться до конца, или нет. В итоге всё же не выдержал: —Сколько себя помню, я всегда пытался спасти свою семью от апокалипсиса, или неприятностей, в которые они влипали, сделав это смыслом своего существования, а сейчас до меня постепенно начинает доходить —я должен был спасать их от самого себя. Я думаю, я должен был умереть; не стоит мне быть рядом с людьми вообще. Я кажется, устроен иначе, и от этого только сложнее. Мы не понимаем друг друга.