***
Снег с неба. Морозно. Холодно. Мне холодно. Естество моё содроглось. Я не желал сего исхода - исторглось всё: мороки, грёзы. Мираж - влечение. Лёд - омерзение. Прошу... Побудь со мной. Пара мгновений - я вернусь! И запою. Останься. Пара мгновений - и закружимся в вальсе! Не плачь, не горячись, не смотри. Ты пленителен, как февральский хлад; я вожделею твои пороки. Я - не я, и ты - не ты. Глаза не те. Ну, я же вижу! Люби меня, и я тебя. Прости за всё, родной, прощай. Я не вернусь - и ты. Уйди, забудь. Не паникуй. Что есть я? А что есть ты? Давно забыть пора: ну да, ну да. Не надо слёз - я сам хочу. Не вспоминай, не вороши. Иди, давай, иди - и ты и я больше не свидимся никогда. И в свете лунного сияния Моя могила блещет жаром, А ты, давай-ка, уходи.
***
Часы на мобильнике показывали "7:23 PM". День пронёсся стремительно, словно ураган посреди подсолнечного поля, а Фишер отсыпался, отдыхая как телом, так и душой. В квартире Джонсонов парню так и не было суждено погрузиться в покой, но домашняя, родная постель за несколько мгновений расслабила Сала и провалила парня в глубокий сон. Но на этот вечер у Салли имелись свои планы, которые он задумал ещё с утра. В моменты, когда на его душе становилось совсем уж тоскливо и мрачно, Фишер любил уединяться с самим собой в каком-либо укромном уголке и заниматься тем, что любил всем своим нутром: немногие вещи приносили ему такой крышесносный кайф. Взглянув на окно, за которым солнце ярким золотым диском стремительно клонилось вниз и окрашивало собой местность в удивительные цвета, словно через трёхгранную призму пропустили луч, Сал решил: — Пора. Взяв в руку одинокую гитару, успевшую уже слегка запылиться в углу, парень вышел из своей комнаты. Салли невольно вспомнил, как на его шестнадцатый день рождения отец преподнёс ему крупный увесистый свёрток в качестве подарка, в котором и находился этот незатейливый инструмент. Голубоволосый был очень удивлён такому презенту, и Сал как сейчас помнил своё ликование и счастье, хотя с того момента прошло уже более двух лет. И только стоило парню вспомнить папу, как в дверной скважине начал проворачиваться ключ, и на пороге появился Генри: обычно усталый и измождённый, мужчина казался радостным и вполне довольным жизнью. Сал смог разглядеть его задорное лицо даже при полумраке, царящем в квартире Фишеров. — Привет. Как день прошёл? — поинтересовался Салли у только что прибывшего отца, поставив свою гитару у стены. — Привет, сын! Всё хорошо, даже очень, — воодушевлённо сказал Генри, вешая куртку и включая свет в гостиной. — Чего в темноте сидишь? — Да я всё равно ухожу сейчас ненадолго, даже телефон не буду брать. — Хорошо. Опережая вопросы, рассказываю: мою командировку перенесли и изменили её условия! Генри довольно заулыбался, направляясь в ванную для мытья рук. Салли ничего не оставалось, кроме как последовать за отцом. — Командировка?.. — задумался Фишер-младший, вспоминая, что отец говорил об этом ранее. — А, точно. Я уже успел забыть. — Там всё было очень сложно и запутанно, можно голову сломать. Куча переносов, отмен и всего такого. Но сегодня всё утвердили, и я сто процентов уезжаю. Я так рад, Сал! — А что такого хорошего в этом? А то я не в теме. — Ну, это отличная возможность заработать побольше денег и зарекомендовать себя как хорошего сотрудника, так что я буду надеяться на повышение. Есть и минус, конечно, но плюсов всё же больше. Отец уже активно направлялся на кухню, да так, что Салли едва поспевал за ним: настрой мужчины было видно невооружённым глазом. — А чё такое? — в голову парня потянулись всякие опасения. — Изначально командировка планировалась на две недели, но после всех махинаций её продлили на целый месяц. Многовато, конечно, но и заплатят отлично. Надо же мне как-то на твоё дальнейшее образование зарабатывать. — Я понимаю... — Салли погрустнел. — Но это так много. Не могу представить, что не увижу тебя так долго. — Я тоже буду скучать, Сал, я тоже, — Генри поставил чайник, чтобы сварить кофе. — Я уеду только в конце октября, так что времени побыть друг с другом у нас предостаточно. Можем сходить куда-нибудь, у меня график сейчас будет не такой плотный. — А это хорошая идея. Салли потянулся к Генри, и отец с сыном обнялись: парень ощутил, как же сильно ему может не хватать общения с папой, и Сал не знал, как проживёт эти тридцать дней. Конечно, у него есть Ларри и компания друзей, но и контакт с кем-то очень родным ему нужен как воздух. — Не переживай, всё будет отлично. Месяц быстро пролетит. Деньги я тебе буду на карточку скидывать, так что голодным не останешься. Они разомкнули объятия, и Салли постарался выдавить из себя улыбку, но это вышло достаточно хреново. — Ладно, я пойду. Вернусь, может, через час. — Хорошо, сын. Теплее одевайся, там довольно прохладно.***
И всего лишь через каких-то пять минут Сал стоял на крыше апартаментов с гитарой наперевес. Парень был крайне рад возможности свободно подниматься на это место, где никогда никого не бывало - единственной возможной проблемой оставалось то, что какой-нибудь вредный житель может заметить голубоволосого там, где ему быть не следует, а затем нажаловаться Теренсу. Неприятного разговора в таком случае не избежать, но как же Фишеру было насрать. Его душа требовала оказаться именно здесь и сейчас... ...На этой одинокой запыленной крыше под прекрасным сгущающимся небом, похожим на врата ада, чувствуя, как стремительные порывы ветра развевают волосы во все стороны и превращают мягкую шевелюру в спутанные пакли. Сквозняк ласкал парня, залезал под чёрное худи и гладил по рёбрам. Запрокинув голову, Фишер приметил, что сзади небо уже потемнело и окрасилось в сапфировый оттенок: совсем скоро этот день догорит и погибнет, а ночь войдёт в свои полные права. Подойдя к парапету и встав на него, разряд холода прошёлся по Салли, заставив мурашки пробежаться по всему телу парня. Холод отрезвлял и заставлял поверить в реальность, как бы говоря, что ты - это ты, ты находишься именно здесь и сейчас, и никак иначе! Сал отрешённо глядел вниз, на слоняющихся людей по улицам, на коттеджные домики и качающиеся деревья. Высота манила, будто приглашала отправиться в первый и последний в жизни полёт, испытать фантастические ощущения, но Фишер пришёл далеко не за этим. Парень уселся и свесил ноги вниз, и те стали безвольно колыхаться на высоте пяти этажей, изредка подгоняемые суровыми порывами ветра. Салли устроил гитару в своих руках поудобнее и глубоко вдохнул запах последних августовских дней в свои лёгкие, после чего затянул первые аккорды "Everything ends"... И чем дальше пальцы продолжали играть мелодию, тем больше Сал отключался от внешнего мира. Постепенно вытеснялось всё ненужное: в голове остался лишь этот мрачный мотив, заполняющий собой всё свободное пространство. Окружение виделось чем-то картонным, ненатуральным, а парень занял место главного героя; чувство свободы, триумф и безмятежность создавали между собой страстный крышесносный микс, доводящий до экстаза. У Фишера будто выросли крылья или же открылось второе дыхание: трек заканчивался, а устающие пальцы раз за разом затягивали её с самого начала, и так по кругу. Небо становилось всё темнее, а воздух холоднее, даже, казалось, изредка покрапывали капли дождя, падающие парню на голову. Но Салли и не думал заканчивать - парень словно впал в транс, остался один на один с собой и своей гитарой. Так бы и продолжалось до бесконечности, если бы не звук закрывающейся двери где-то за спиной Сала, и парень моментально "отрезвел", выйдя из оцепенения. Оглянувшись, Фишер увидел Ларри с открытой бутылкой пива в руке. — О, привет, — у Салли потеплело на душе. — Как ты меня нашёл? — Привет. Вышел за пивком до магазина, возвращаюсь, а тут бесплатный концерт на крыше. Ларри хихикнул, присаживаясь рядом с Салом на парапете. — Тебе бы поменьше алкоголя пить, чёт ты зачастил, — сделал замечание Фишер, глядя на бутылку. — Да уж не прям много... Парни замолчали, любуясь открывающимися видами с крыши. Меланхолия настигла их, и оба погрузились в состояние светлой грусти: вроде и печально на душе, а вроде... И воздух свеж, и мысли беззаботны, и улыбаться хочется. — Спасибо, что ты здесь, — Сал оглядел Ларри и придвинулся к нему. — Как ты себя чувствуешь после вчерашнего? — На троечку. Сперва голова болела ужасно, а сейчас состояние овоща. Вообще двигаться не хочется. — Но жажда пива выгнала тебя на улицу, всё понятно с тобой, — Фишер отпустил смешок, и металлист ответил ему тем же. — Именно, — Ларри сделал паузу, но вдруг вспомнил что-то, что его сильно рассмешило, и расплылся в широкой улыбке. — Короче, я когда к подъезду подходил, то встретил миссис Гибсон. Она в этот момент выходила из апартаментов и жёстко бомбила на тебя, когда ты играл, типа: "Сранные подростки!", "Да как же вы меня заебали!". Я оттуда смотался поскорее, но, блять, как же я заугарал... — Похоже, я нарушил её душевное равновесие. А вообще, я - недопонятый романтик, она не шарит. Парни посмеялись с ситуации, и вновь замолчали - тишину нарушали лишь звуки глотков. К этому моменту уже совсем потемнело, лишь на горизонте со стороны запада вилась тёмно-розовая нить - всё, что осталось от былой огненной красоты. День умер, родилась ночь... — Как думаешь, мы справимся? — задал вопрос Салли, взяв Ларри за руку. — Я не думаю, я уверен. Должен быть способ победить этого говнюка. Я не поверю в то, что у него нет уязвимостей, блять, чел, ну не бывает такого! — Так-то оно и так... Но найти его слабое место - та ещё задача. Я бы не хотел его практическим методом искать. — Ну, понятное дело, — Ларри приобнял Сала, прижав к себе. — Значит, перевернём всё, что можно, но узнаем. И всё будет хорошо, поверь. — Я хочу тебе верить, но... — Сал замялся. — Сука. Страшно. — Мне тоже. И что нам делать в таком случае? Дрожать под одеялами? Салли задумался, размышляя обо всей этой теме. Бороться, конечно, нужно. Но как? — Да, но... Мы ничего о нём по сути не знаем, одно лишь имя. И неизвестно, насколько он силён. — Ой, ладно, хватит, — Джонсон поморщился. — Надоела уже эта тема, честно. Может, лучше ещё раз сыграешь? — А давай. Сал взял брошенную ранее гитару в руки, приготовился и начал играть. Своим шармом мелодия вновь обволокла парней, приятно раздаваясь из-под пальцев, легко перебирающих струны музыкального инструмента. Однако она наводила удушающую тоску на Джонсона, который заворожённо слушал мотив, вглядываясь куда-то вдаль и думая о чём-то своём, попутно допивая остатки пива. И непонятно, почему звучание так влияло на них обоих: возможно, то, что мелодия сама по себе звучала печально, либо же дело в окружающей обстановке. Доиграв до конца, Фишер отложил гитару в сторону. — Ну, чё, как тебе? — заинтересованно спросил Салли, глазея на металлиста в ожидании ответа. Но Ларри ответил не сразу. Сначала ему пришлось собраться с мыслями. — Это охуительно, — промурлыкал Джонсон. — Вайбовая до ужаса. Мне очень понравилось, и, надеюсь, я её ещё услышу в твоём исполнении. — Столько раз, сколько захочешь. Шатен вновь уставился куда-то вдаль, и Сал, оценив обстановку, снял протез. Сумрак, они одни на этой чёртовой крыше... Никаких лишних глаз. Неужели можно найти место ещё лучше? Сал развернул корпус металлиста к себе и придвинулся еще ближе, так, что между их лицами оставались считанные сантиметры, а на вопросительный взгляд Джонсона прошептал: — По-моему, сейчас самое время. Ты так не думаешь? — Склонен согласиться. Ларри одобрительно улыбнулся, прикрыв глаза, а Сал нежно обвил тело металлиста руками и накрыл своими губами его. Близость тел согревала обоих и спасала от леденящего ветра, а животы приятно закрутило. Фишер чувственно прикасался к губам Джонсона, а тот занял роль пассива, отдавая всю инициативу в руки голубоволосого. Где-то вдалеке, внизу, быстро пронёсся мотоцикл, издавая оглушающий грохочущий звук, но пара его даже не заметила, каждый отдавая всего себя друг другу. Ларри зарылся рукой в волосы Сала на затылке, лаская кожу: его действия были весьма неуклюжими, словно шатен был под опьянением, но далеко не от выпитой бутылки пива накануне. Салли облизнул губы и отстранился, чуть наклоняя в сторону голову Джонсона, после чего стал дразняще проводить кончиком языка по нежной коже шеи шатена. — Умеешь же ты, пидор, с ума сводить... — хрипло прошептал Ларри, крепко вцепившись в волосы Сала. Но Фишер не ответил: вместо этого он оставлял затяжные поцелуи на шее и ключицах, которые рисковали превратиться в багровые засосы. Покусывая кожу и дуя прохладным дыханием, Сал заставлял тело Джонсона покрываться мурашками из раза в раз. Решив, что с него хватит доминантности, Фишер остановился и отодвинулся, лукаво глядя на своего партнёра. — Ну, давай, удивляй меня. Так они продолжали целоваться ещё некоторое время на тёмной крыше, а где-то внизу, под их свисающими ногами продолжала кипеть жизнь Нокфелла.