Двенадцать лун и две недели

      Вэй Усянь - эксперт в вопросах подозрительного поведения. Если говорить более конкретно: его умение выглядеть подозрительно не имеет себе равных, даже в сравнении с такими людьми, как некий Лань Цзинъи, который выглядит подозрительно всегда, задумал он что-то или нет. Для этого много причин, но самая важная: когда он и Цзян Чэн были детьми, которые беззаботно гуляли по Пристани Лотоса, работой Вэй Усяня было отвлечение внимания мадам Юй на то время, пока Цзян Чэн сбегал, чтобы украсть стручки лотоса из озера или персики из кухни, и поэтому, глядя на Вэй Усяня, всегда казалось, что он не замышляет ничего хорошего, даже в тех редких случаях, когда он действительно ничего не замышлял.       Но всякий раз, когда Усянь реально затевал свои феерические шалости, брата в свои планы он не посвящал, что означало, что Цзян Чэн должен был развивать шестое чувство для пресечения его озорства, если, конечно, он хотел избежать телесного наказания от матери или лишних часов на тренировочном поле. И он упорно развивал его до такого уровня, что мог почти наверняка сказать, совершает ли Вэй Усянь какую-то очередную глупость или нет.       Именно на шестое чувство брата сейчас и рассчитывает Вэй Усянь. Он раскапывает и поднимает плиту в заброшенном храме Гуаньинь, изо всех сил разыгрывая из себя безумного демонического заклинателя, и, время от времени, бросает украдкой взгляды на перекошенные двери. Его волосы связаны красной лентой с кисточкой в тон с той, что свисает с Чэньцин, лицо скрывает маска, которую он нашёл в деревне Мо несколько месяцев назад, а его одежда чёрная-чёрная, как беззвёздная ночь, с загадочным шлейфом, что переливается, словно крылья ворона, и с кроваво-красной нижней юбкой. Сочетание, что он носил каждый день с тех пор, как Цзян Фэнмянь впервые дал ему новый комплект одежд. Ему тогда исполнилось пять лет. Он вспоминает, что именно Цзян Чэн и Цзян Яньли подобрали для него эти цвета.       «Лань Чжань, ах, Лань Чжань, - думает он, кладя рядом с собой пыльную плиту и приступая к следующей. - Ты слишком хорошо меня знаешь, сердце моё».       Одеяния в посылке, которую Лань Чжань отправил с Сычжуем и Цзинъи, идеально подошли ему. Сшитые из матового сатина и покрытые вышивкой настолько тонкой и воздушной, что напоминают о драконах и фениксах на свадебном платье его шицзе в тот день в Илине. При ближайшем рассмотрении Вэй Усянь обнаружил, что на внутренней подкладке мантии было множество карманов для талисманов, а некоторые из талисманов были вшиты в ткань, чтобы он никогда не оставался беззащитен даже без его демонического заклинательства - даже без Лань Чжаня, который остался вне досягаемости Вэй Усяня, пока Башня Кои не будет объявлена достаточно безопасной, чтобы управлять ею без Цзян Чэна, стоящего рядом с племянником, как разъяренная пурпурная сторожевая собака.       Вэй Усянь изо всех сил пытается не думать о Лань Чжане. О Лань Чжане, одиноко сидящем в цзинши в это самое время или ужинающем с Сычжуем и грустно глядящем на пустой стол тёмного заклинателя. Он усердно работает над раскапыванием третьей плиты, когда двери, наконец, со скрипом открываются. Усянь намерено делает вид, что не замечает вошедшего, который лёгкими шагами направляется к нему сквозь завалы. В конце концов, ему нечего бояться, если только Цзян Чэн не решит хлестать его Цзыдянем за преступление, заключающееся в том, что он оделся в лучшие свои одежды и ковыряется в заброшенном храме.       - Вэй Усянь! - Его брат кричит, а затем слышится шорох его плаща, возмущенно развевающегося, как тогда, когда им было по двенадцать, и они были достаточно взрослыми, чтобы носить длинные формальные одежды. Он и Вэй Усянь однажды потратили целый день, пытаясь понять, кто из них лучше всего может имитировать презрительное хлопанье юбок мадам Юй, в то время как Цзян Яньли смеялась над ними из-за своего стола. Их в тот раз отругали за пропуск тренировки и часа медитации и отправили «рано ложиться» спать. Автором наказания, разумеется, был Цзян Фэнмянь.       «Эти воспоминания никогда не исчезнут?» - Вэй Ин умоляет, хотя кого и зачем, даже сам не может сказать. Он ценит их все, каждое воспоминание. Нежность шёлкового ханьфу дяди Цзяна на своей щеке, когда его несли по улицам Илина; резкий, как громовой раскат, голос мадам Юй, когда они слишком долго вставали с постели по утрам; мягкое тепло успокаивающей улыбки Цзян Яньли, которая до сих пор самым драгоценным образом преследует его на лице её сына Цзинь Лина. И множество воспоминаний о Цзян Чэне, хотя Цзян Чэн никогда не должен становиться памятью. Даже если Вэй Усяню придётся сдвинуть землю и небо, хотя бы один член семьи Цзян обязательно переживёт его.       - Цзян Чэн, - бормочет он, смутно осознавая, что лопата выскользнула из пальцев и с грохотом упала под ноги лидера Ордена. Брат переступает через лопату и с силой трясет его за плечи. - Что ты забыл в Юньпине, Чэн-Чэн?       - Мои шпионы сообщили, что ты здесь, - рычит Цзян Чэн и отступает, как только убеждается, что Вэй Усянь ещё не сошел с ума. Он хмурится, скрещивает руки на груди и требовательно спрашивает: - А что делаешь в Юньпине ты? Последнее, что я слышал, ты играл в няньку с младшими Ланями в Цайи и беспокоил Ханьгуан-цзюня - хотя я не знаю, зачем тебе это нужно, он такой же скучный, как и был, когда мы учились в Облачных Глубинах. Так что ты здесь делаешь?       - А... Я просто пришел посмотреть, не осталось ли чего-нибудь опасного после той ночи, понимаешь? - Вэй Усянь вздыхает, пробегая руками по волосам и едва избегая плетёной кисточки. - Когда Сычжуй проходил мимо в прошлом месяце, он увидел здесь группу детей, играющих в форт, поэтому я решил убедиться, что это безопасно, прежде чем отправиться в Цинхэ на винный фестиваль. Но почему ты следишь за мной вообще? Я думал, ты в Башне Кои с Цзинь Лином.       Цзян Чэн недоверчиво косится на него:       - Это действительно всё, зачем ты пришёл? Обыскать храм Гуаньинь?       - Иначе зачем мне быть здесь?       - Без причины, - бормочет Цзян Чэн, хватая лопату и тыкая ею в участок голой земли. - Так ты что-нибудь нашёл? Или приехал зря?       - Я бы не сказал, что зря, - с ухмылкой говорит Вэй Усянь, беззаботно забрасывая руку на плечи Цзяна Чэна, как будто им снова шестнадцать, и впереди лишь экзамены у жёсткого, требовательного Лань Цижэня и отчаянные попытки ускользнуть из класса с Не Хуайсаном, так, чтобы Лан Чжань не узнал, что они ушли. - Я должен был увидеть тебя, не так ли?       - Слезь, - фыркает его брат, делая вид, что недоволен. - Перестань дурачиться и вернись со мной в гостиницу. Ты остановился в гостинице неподалеку, не так ли? Мы можем вернуться домой на Саньду, если нет.       - Мгм, в ближайшей. Все мои вещи там, так что, мне нужно вернуться хотя бы к утру. Что-то не так?       - Да. Или… ну, много чего не так, но все будет хорошо, пока ты хоть раз в жизни слушаешься меня. Да, ладно, я не хочу надолго оставлять А-Лина одного.       Они возвращаются в гостиницу в спокойной тишине, лёгкой, почти приятельской, несмотря на прошлое. В последний раз они расстались друг с другом на этом самом месте летом – и их отношения тогда были далеки от дружеских. Они идут молча, и оба отчего-то вспоминают то время, когда они были детьми и дрались из-за последней сладкой мушмулы, прежде чем их сестра вмешивалась, чтобы дать ещё одну тому, кто в итоге проиграл. И эта мушмула всегда оказывалась самой сладкой, потому что её давала шицзе; все, что было из рук Цзян Яньли, считалось священным только из-за того, что она коснулась этого. А когда Вэй Усянь и Цзян Чэн ссорились, от сестры потребовался только поцелуй, чтобы подтолкнуть их обоих сказать, что они сожалеют. Даже упоминание о её сыне теперь имеет такую же силу: Цзинь Лин, их племянник, которого они, рискуя жизнью и здоровьем, спасли, и чьё тяжелое положение свело их вместе в Юньмэне через двадцать два года после того, как они, казалось, расстались навсегда, подталкивает их примириться друг с другом.       Цзян Чэн принимает чашку «Улыбки Императора», когда они добираются до гостиницы (Вэй Усянь подумывал о том, чтобы приберечь любимое вино для особых случаев, но он знает, что у Лань Чжаня есть ещё десяток нетронутых кувшинов, ожидающих его в цзинши, и при случае он их пришлёт, если попросить об этом) и начинает объяснение сразу после того, как в комнате активированы талисманы защиты от прослушивания.       Очевидно, в Ланьлине всё так, как и опасались Вэй Усянь с Лань Чжанем. Шестая ветвь семьи рассматривает позор Цзинь Гуанъяо, а также молодость и неопытность Цзинь Лина как возможность сделать ставку на место лидера Ордена или, по крайней мере, наводнить Совет таким количеством своих сторонников, насколько это будет возможно, под предлогом оказания поддержки молодому, убитому горем родственнику. Присутствие Цзян Чэна в башне Кои удерживало самых непримиримых из них от приближения ко дворцу, но существовала так же немалая угроза убийства со стороны приверженцев Цзинь Гуанъяо: хотя каждый, у кого есть хоть капля мозга, прекрасно понимал, что Цзинь Лин наткнулся на храм Гуаньинь в ту ночь только потому, что Фея привела его туда, что сам он стал заложником в руках собственного дяди и едва не погиб, но некоторые люди до сих пор настаивают на том, что во всём случившемся виноват именно он, и что Цзинь Лин даже поднял Вэй Усяня из мертвых, чтобы убить Цзинь Гуанъяо в стремлении занять положение лидера Ордена.       - Ты знаешь, что ещё они говорят? - Цзян Чэн рычит после трёх или пяти чашек «Улыбки Императора». - То, что он не мог вынести, что один из незаконнорожденных сыновей Цзинь Гуаншаня стал хозяином башни Кои, и устроил весь заговор, чтобы от него избавиться! Как будто А-Лин даже помышлял об этом! Цзинь Гуанъяо вырастил его так же, как и я, он даже подарил ему Фею! А потом этот монстр держал его за горло струной от гуциня, пока он истекал кровью, а А-Лин всё ещё плакал по нему после того, как едва не умер от его руки! Помнишь, как он кричал на Су Миньшаня, когда тот ругал тебя?       - Лань Чжань хотел ударить его за это.       Цзян Чэн хмурится:       - Нет, он не хотел. Его лицо даже не дернулось. Я знаю, я смотрел прямо на него.       - Но ты не можешь читать Лань Чжаня так хорошо, как я.       - Фу. Почему бы вам двоим просто ... ик... Вы уже знаете? - Цзян Чэн ворчит. - Это не может продолжаться вечно.       - Что именно? Что происходит?       - Всё ещё не догадался, не так ли? - бурчит Цзян Чэн, совершенно не впечатлённый. - Тогда забудь об этом. Мы не можем тратить время на беспокойство о своей личной жизни, пока наш племянник застрял в Змеиной башне. Кстати, он принимает у себя этого парня из Оуян, слышишь?       - О, Оуян Цзычжэнь в Ланьлине? - восклицает Вэй Усянь, улыбаясь от уха до уха при мысли об этом. - Я думаю, он стал для Цзинь Лина хорошим другом, не так ли?       - А-Лину не нужна его голова, наполненная любовными балладами и рассказами о четырех великих красавицах, а это всё, что Оуян Цзычжэнь изучал с тех пор, как он и Цзинь Лин начали писать друг другу. Жалко, что ваш Сычжуй не живет ближе. По крайней мере, он здравомыслящий.       - А как же быть с сердцем, Цзян Чэн?! А-Лину нужно вырасти и когда-нибудь жениться, верно? Ты, разумеется, не можешь научить его ухаживать за кем-нибудь, а всё, что я знаю, это как флиртовать. Кто будет учить его романтике, если не Цзычжэнь?       - Я всегда думал, что это будет Цзинь Гуанъяо.       - Что?       Цзян Чэн в отчаянии смотрит на дно своей чашки, издавая одинокий звук, словно холодный ветер снаружи. Вэй Усянь вздыхает и накидывает ему на плечи стёганое одеяло.       - Цзинь Гуанъяо и Цинь Су… все знали, что это брак по любви, причём успешный. Даже я считал, что он любит её, а она любит его - поэтому я всегда думал, что именно он научит А-Лина быть хорошим мужем, потому что у меня никогда бы не получилось. Ему ещё предстоит многому научиться… Обо всём и…       - Ты слишком много выпил, - объявляет Вэй Усянь, выхватывая чашку у Цзян Чэна, и толкает его к кровати. - Шицзе ... У Шицзе тоже никогда не было никого, кто мог бы научить её браку, и у Цзинь Цзысюаня тоже. Но в итоге они были счастливы, не так ли?       - М-м-м, - стонет Цзян Чэн. - Не позволяй мне завтра долго спать. Нам нужно вернуться домой в приличный час, чтобы я мог отправиться в Башню Кои до наступления темноты.       - Да, да, - зевает Вэй Усянь, стягивая с брата сапоги и набрасывая на него второе лоскутное одеяло. - Я установлю сигнальный талисман, чтобы разбудить нас в семь. А сейчас иди спать. Я здесь ради тебя, Цзян Чэн. Тебе не о чем беспокоиться. Пока я жив, клянусь, я сдержу своё обещание.       - Лучше поздно, чем никогда, не так ли? - хрипит тот, поворачиваясь к неподвижной фигуре, лежащей рядом с ним.       - Я останусь рядом столько, сколько я тебе понадоблюсь, Цзян Чэн!       - Мы последние, как ты и сказал. Кого ещё я оставил бы, кроме тебя, и кого бы я мог попросить о чём-то вроде этого, если бы не тебя?       «Он бы никогда и никого не попросил, кроме тебя, Вэй Ин. Даже если б Цзян Яньли была жива, или Цзинь Цзысюань. Или, возможно, даже его родители. Цзян Ваньинь обращается к тебе раньше всех, даже сейчас».       - Мудрый, даже когда тебя здесь нет, Лань Чжань? – с улыбкой шепчет Усянь и, словно наяву, слышит ответ.       «Не мудрый, сердце моё. Никто не может ненавидеть тебя после того, как полюбил. Даже он, даже после всего, что он считал, что ты это сделал».       - Ты мне верил?       Это не совсем тот вопрос, что он задавал в цзинши сразу после того, как Мо Сюаньюй вернул его к жизни. Но один из уголков его разума целиком посвящён всему, что он когда-либо слышал или знал о втором нефрите Лань, и он по-прежнему отвечает также легко, точно сам Лань Чжань, будь он здесь лично.       «Это не имело значения, Вэй Ин. Я знал, что нам чего-то не хватает, даже тогда, но, в конце концов, я бы оценил твою невиновность только как ещё одну защиту для твоей безопасности».       - Что ты имеешь в виду?       «Был ли ты неправ или прав - к тому времени, когда ты умер в Безночном Городе, для меня это ничего не значило. Я бы сражался за тебя с пятью Орденами, если бы ты был самим Вэнь Жоханем, или виновным во всех убийствах, которые, как настаивал Цзинь Гуаншань, ты совершил. Я мог бы погибнуть от твоей руки, или от руки Вэнь Нина, следующего твоему приказу, и всё ещё целовал бы твои пальцы, сжимающие Чэньцин, умирая».       - Почему? - Вэй Усянь тихо плачет, натягивая новое ханьфу на грудь, чтобы почувствовать тепло человека, который его подарил. - Почему, Лань Чжань? Я не заслуживаю ничего этого, ни твоей доброты, ни твоей дружбы, ни...       «Ты заслуживаешь в тысячу раз лучшего, чем я, мой Вэй Ин. А теперь спи...»       * * *       Город Юньпин, Юньмэн Цзян в Облачные Глубины, Гусу Лань.       Мой Лань Чжань, я никак не ожидал, что напишу тебе, даже не прибыв в Пристань Лотоса, но вот сейчас пять часов утра, наступило утро второго дня, как мы расстались в Цайи, а Цзян Чэн всё ещё спит после третьего кувшина вина в той самой гостинице, где мы останавливались тогда. Я не знаю, почему он так много пил или почему он приехал ко мне, если не из страха за Цзинь Лина, но я открыл глаза полчаса назад и не смог снова заснуть, поэтому решил отправить тебе письмо, ожидая, пока повара приготовят наш завтрак. Даже еда в Юньмэне кажется безвкусной после блюд, которые ты готовил для меня, пока я был с тобой в цзинши, но я надеюсь, что мой язык достаточно скоро привыкнет к ней. Твоя еда была лучшей, что касалась моих губ со времен курганов, а это моё тело, кажется, не сохранило воспоминаний о девятнадцати годах южных обедов, которые я ел перед своей смертью.       Прошлой ночью ты снова снился мне, Лань Чжань. Я не могу точно вспомнить, что ты мне сказал, но ты поцеловал меня в лоб и лег в кровать рядом со мной после того, как ты закончил говорить, и я цеплялся за твоё ханьфу до самого утра, чтобы мои кошмары сгинули прочь. Только когда я проснулся, это был Цзян Чэн. Я цеплялся за его одежды, и он швырнул меня на пол за то, что я теснил его, как раньше, когда мы делили спальню в Пристани Лотоса. Как странно, что воспоминания об одной ночи в твоих объятиях, кажется, скрашивают каждую ночь в будущем. Каждая кровать, в которой я буду спать, с настоящего момента и до конца своих дней, покажется мне жёсткой и неприютной, как тюремная койка, какой бы хорошей она ни была, просто потому, что тебя в ней не будет со мной.       Мой Лань Чжань, ты испортил каждый час отдыха и каждый кусочек еды навсегда, а я не могу заставить себя рассердиться или даже сказать тебе, чтобы ты перестал портить вещи. Разрушить столько же, сколько ты – и какая лёгкость на моей душе! Потому что моя жизнь навсегда изменилась в ту ночь, когда ты поймал меня на крыше в Облачных Глубинах все эти годы назад, и я ничего не могу с этим поделать - и я бы ничего не изменил, даже если бы у меня была такая возможность. В конце концов, ты не сможешь испортить мне «Улыбку Императора», так как я представляю, что каждая выпитая мной бутылка - подарок от тебя. Даже в Цайи, где я покупаю их сам и знаю, что никто не касался кувшинов, кроме меня и продавца. Пока у меня, по крайней мере, есть эта бедная фантазия, я буду доволен без тебя здесь рядом со мной.       Иногда я задаюсь вопросом, не было ли для тебя слишком большим бременем знакомство со мной, Лань Чжань? Интересно, что бы случилось, если бы ты мог сказать своему маленькому я уйти подальше от негодяя, крадущегося с вином после комендантского часа? Ради собственного сердца! Я говорю тебе это, конечно, но знаю, что ты ничего не стал бы менять. И я бы не сделал ничего, что заставило бы тебя пожалеть о нашей долгой дружбе. Мне повезло, что ты мой компаньон; ты утешение для меня, но не для себя, поскольку люди никогда не находят удовольствия в собственном сердце и духе. Было бы ужасно одиноко, если бы они это делали. Но в моём сердце сейчас тебе не найти ничего, кроме всяких глупостей, но, возможно, их хватит, чтобы удержаться на плаву, когда дни становятся тоскливыми.       Вот видишь, я снова несу чепуху! Какая тоска? У тебя есть Сычжуй, наш милый А-Юань, и у него есть лучшие черты нас обоих, без малейшего упоминания о моих недостатках. Есть тысяча вещей, за которые я тебя обожаю, Лань Чжань, но главная из них - это то, что ты спас моего А-Юаня из Могильного кургана, и любил его больше, чем когда-либо любили любого ребенка, кроме меня. Ты знаешь, о ком я подумал, когда впервые увидел его в тот день в деревне Мо, Лань Чжань? Я думал о моей шицзе, так как у А-Юаня есть её мудрость, её сладость, и её доблесть, и такой же лёгкий вкус к озорству, который у неё был, когда мы были детьми. Я любил его ещё до того, как узнал, что он мой, и теперь, когда я знаю, что он мой сын - и сын для тебя тоже, больше, чем он когда-либо был для меня – я не могу сожалеть о случившемся, потому что я взял А-Юаня с тропы Цюнци, и он выжил. Но благодаря тебе, моё самое дорогое сердце, благодаря тому, что ты вершина всего хорошего и великого - он жил, он жил, он жил!       Я должен идти, мой Лань Чжань. Цзян Чэн скоро встанет, и после этого мы должны лететь в Пристань Лотоса, чтобы он мог вернуться к Цзинь Лину в башню Кои. Передай мою любовь Сычжую, и Цзинъи, и Цзэу-цзюню, если он соизволит услышать это!       Всегда твой, Вэй Ин.